Дейв Хатчинсон. Страх чужаков --------------------------------------------------------------- Dave Hutchinson "Fear of Strangers" й 2002 Dave Hutchinson and SCIFI.COM. й 2002, Гужов Е., перевод Eugen_Guzhov@yahoo.com Из задуманного составителем сборника НФ-рассказов под общим заглавием "Стоянка человека". ------------------------------------------------------ 1 От Закопане до Кракова два часа езды и по меньшей мере половину этого времени мы плелись за одним из громадных грузовиков, что кружат по горным дорогам между Польшей и Словакией, но я все же ухитрился совершить это путешествие за час сорок минут и забросил Эльжбету в госпиталь за пять минут до начала ее смены. "Если ты еще раз будешь так ездить со мной в машине, я с тобой разведусь", сказала она. "Было бы неплохо", отозвался я. "Ты сумасшедший." "Ты говоришь сладчайшие вещи." Она вздохнула. "Ладно. Увидимся дома." Она наклонилась к опущенному стеклу дверцы водителя и поцеловала меня. "Счастливого дня." "Понедельники всегда медленные дни", сказал я. "Езжай." Она выпрямилась и помахала мне. "Ты опоздаешь." "Никто и не заметит", сказал я, переключая рычаг скоростей. "Никто даже не обратит внимания." "И - спасибо. Было очень приятно." "Да", сказал я, "было, правда?" Когда я поехал, то в зеркале заднего вида, стоя перед госпиталем, она казалась очень маленькой и одинокой. С вечера пятницы уличное движение в городе совершенно не улучшилось. Грузовик, перевозивший сточные трубы, заставил меня поехать в объезд почти вокруг всего центра Кракова. Трем днями ранее я бы отнесся к этому с яростью, и любой водила, погудевший позади меня своим сигналом, сильно бы рисковал. Этим утром все было по-другому. Приятное, яркое осеннее утро и свежий ветерок, сдувавший прочь худшие занавесы грязищи, что собирается над Краковом в безветренные дни. В какой-то момент я обнаружил, что еду по неправильной стороне Вистулы, по ошибке повернув на мост, когда пытался найти дорогу обратно в центр, однако, я нашел, что и это мне неважно. Изумительно, сколько отличий могут внести два дня. Если бы такое случилось со мной в пятницу, я бы, наверное, из чистой злости заехал бы на машине в реку. Было девять, когда я добрался до министерства. Найти место для стоянки оказалось тяжелее обычного, потому что казалось, что снаружи стоит больше обычного машин. Озаботило ли это Томаша? Не этим утром. Этим утром ничто не могло бы озаботить Томаша. Я просто заехал за угол и запарковался на обочине. Я зафиксировал машину "Круклюком", который мой кузен Дариуш прислал мне из Дарлингтона, снял антенну и дворники, вытащил наши рюкзаки и походное снаряжение из багажника вместе с пакетом инструментов и, так нагруженный, пошел в здание. "Доброе утро, пан Гомбрович", сказал я старому Мареку, проходя мимо стойки в фойе. "Когда мы уезжали, в Закопане пошел снег. Смазывать лыжи лучше начать прямо сейчас." Мареку было где-то между двумя сотнями и двумя тысячами лет, это был сгорбленный, умудренный, изборожденный морщинами джентльмен, плечи которого были покрыты снежными слоями перхоти, и который вечно носил на нагрудном кармане своего черного костюма медаль, прикрепленную ему самим генералом Сикорским, когда Мареку было одиннадцать лет от роду и он помогал подрывать немецкие панцер для Армии Крайовой. Он всегда сидел за стойкой министерства туризма; говорили, что когда мы въехали в здание, то уже нашли его здесь, ожидающего за стойкой и пахнущего свежим мылом. Кое-кто побаивался его, однако мне он нравился. С годами у нас выработалось легкое подшучивание друг над другом, которое обычно сводилось к тому, что , пока я шел к лифту, он печально отзывался о моем стиле одежды, а я пренебрежительно отзывался о лыжном чемпионате, который он, по его заявлению, выиграл вскоре после войны. Однако, этим утром, он сказал: "Пан Козинский, вам надо показать мне ваш пропуск." Я мертво встал у стойки и посмотрел на кучу спальных мешков, которые прижимал к груди. "Мой что?" Марек выглядел как-то по-другому. Плечи его лишились обычной перхоти, а костюм был явно свежевычищен. Немногие еще оставшиеся пряди волос были аккуратно зачесаны и приклеены гелем к его пятнистому скальпу. Он глядел гордо. Он стоял так близко к стойке смирно, как позволяла его природная сутулость. "Ваш пропуск, пан", сказал он весьма формальным тоном. "Ты же никогда не спрашивал у меня пропуск", сказал я. "Даже когда я пришел сюда впервые." Я увидел как по его лицу прошла тень тревоги. "Да ты вообще никогда и ни у кого не просил никакого пропуска." Марек нервно посмотрел вправо от меня и я почуял с этого направления ужасный геологический сдвиг в воздухе. "Вам следует просто выполнить требование этого человека, сэр...", сказал по-английски голос тоном чуть ниже громыхания землетрясения. Мне пришлось переместить кучу в руках, чтобы я смог повернуть голову и обнаружить источник вибрации. Между мною и лифтом стоял колоссального размера негр в самом красивом костюме, что я когда-либо видел. "А вы кто?", спросил я. "Это неважно, сэр", ответил он на почти безупречном польском. У него была очень короткая стрижка, а голова казалась вросшей в плечи без обычной формальности шеи. Он ни на секунду не спускал с меня взгляда. "Просто покажите нам ваш пропуск." "Что происходит, пан Гомбрович?", спросил я. Мареку становилось все более и более неудобно, чем дольше длилась эта причудливая маленькая пантомима. "Это американцы, пан Козинский." "Кто?" "Они появились час назад. Пан Павлюк говорит, что министр уже на пути." Я посмотрел на американца. "Меня зовут Томаш Козинский. Я второй помощник Директора." Черный покачал головой. Ему пришлось делать это всем корпусом, что выглядело, словно он исполняет какой-то странный танец. "Пропуск, приятель, или ты дальше не пройдешь." Я обдумал сказанное. Потом бросил свою охапку на истертый мрамор пола и полез во внутренний карман куртки. Черный так резко напрягся, что мне показалось, что лопнут швы на его костюме. Я достал свою карточку и показал ему. Когда я показывал ее Мареку, черный что-то тихо проговорил в отворот пиджака, потом притронулся к правому уху. "Окей", сказал он, наконец. "Вы проверены. Забирайте барахло и подымайтесь, вас ждут." Я стоял, глядя на него: "Вы очень грубы, не так ли?" "Сейчас не в этом дело, сэр." "А мне кажется, именно в этом." С какого-то момента мы оба начали говорить на английском. "Я работник министерства и показал вам свое удостоверение. Теперь я хочу посмотреть ваше." "В этом нет необходимости, сэр", ответил он, и то, как он произнес слово сэр, намекало, что он с гораздо большим удовольствием застрелил бы меня. "Я могу носить джинсы и свитер, я могу быть не бритым с утра пятницы, но я все-таки сотрудник министерства", сказал я ему и слегка к нему наклонился. "Я знаю, что ваш президент предпочитает джинсы и свитера; вы поэтому станете меньше оказывать ему уважения?" Он вздохнул и достал из кармана пиджака маленькую ламинированную карточку, которая идентифицировала его как сотрудника Секретной Службы Соединенных Штатов. Фотография на карточке ему не льстила. "Благодарю вас, агент ОХара", сказал я. "Видите, как гладко идет жизнь, если кто-то готов проявить гибкость." ОХара уставился на меня, подняв бровь. "Хорошо", сказал я, начиная идти к лифту. "Теперь, если вы поможете мистеру Гомбровичу собрать мои вещи и поместить их куда-то в безопасное место, я буду вам весьма признателен. Я помог бы, но, очевидно, какие-то люди ждут меня наверху." Двери лифта открылись, когда я нажал кнопку, что было само по себе необычно; большей частью надо было ждать пару минут, пока привлечешь внимание лифта к собственной персоне. "Благодарю вас." Я отпустил ОХаре и Мареку одну из своих самых солнечных улыбок, спиной попятился в лифт, и двери за мной закрылась. x x x Марек, должно быть, позвонил вдогон, потому что, когда двери лифта открылись на пятом этаже, меня ждала моя секретарша Зося. "Они появились сегодня утром в семь", сказала она, еще до того, как я вышел из лифта. "Пан Павлюк получил об этом сообщение прошлым вечером. Мы пытались связаться с вами, но вы не оставили контактный номер." "Я второй помощник в министерстве туризма", ответил я. "Единственный раз, когда мне пришлось оставить контактный номер, это когда английская футбольная команда приехала на игру в Чорзов, и даже тогда это в действительности была не моя ответственность. Что происходит? Там в фойе мужик из американской секретной службы." "Здесь их еще больше." Зося - изысканно красивая молодая женщина, которая предпочитает старомодные вязаные платья и тесные брюки, и никогда не пользуется косметикой, что я всегда считал просто позором. "Пятнадцать человек и двенадцать из них - охранники." "А остальные трое?" "Американский посол и два его помощника. Пан Каминский говорит, что помощники, должно быть, из ЦРУ." Мы были в коридоре на полпути в мой кабинет. "Зофья", сказал я, "ты хочешь мне просто сказать, что здесь находится американский посол?" "Это кошмар, пан Козинский. Марек повредился в уме. Мне пришлось показывает ему мой пропуск." Я остановился, пытаясь сообразить. "Пан Павлюк был здесь вчера", сказала Зося. Похоже, мир действительно слетел с катушек; идея того, что работа прервала выходные моего босса, была просто немыслима. "Томаш", раздался голос в коридоре. Бартек Каминский торопился в нашу сторону очень быстрым шагом, его туфли скрипели на неровном линолеуме. "Где ты, к черту, был?" "В Закопане", сказал я. "Эльжбета и я поехали на выходные в Закопане. Что происходит? Зося говорит, что здесь американский посол." Он наконец подошел к нам. "И два человека из ЦРУ с дюжиной охранников. Они в кабинете Павлюка." "Все?" "Только посол и ЦРУшники. Люди из секретной службы по всему зданию." Он снял свои очки и полировал их о шов на своем свитере. "Это просто нашествие." "Что они делают здесь?", спросил я, совершенно озадаченный. "Им нужна информация о туризме? Или они заблудились?" Дверь в кабинет Павлюка открылась и он выглянул в коридор. "Каминский, Козинский!", рявкнул он. "Сюда, немедленно!!" "А как я?", спросила Зося. "Я потом тебе все расскажу", ответил я. В кабинете Павлюка было только три кресла. То, что за его столом, оккупировал маленький лысый человечек, почти полностью утонувший в безмерном кашемировом плаще. На двух других креслах, жестких и неудобных, где Павлюк вынуждал сидеть своих визитеров, находились два почти идентичных безликих молодых человека с хорошими стрижками и ослепительно сверкающими туфлями. Маленький человечек глядел в окно на вид Вавельберга, на собор и на замок. Молодые люди говорили друг с другом тихими, конспиративными голосами. Все трое подняли глаза, когда в кабинет вошли я и Бартек. Никто из них, надо прямо сказать, не был особенно воодушевлен тем, что увидел. "Джентльмены", сказал Павлюк на своем трясучем английском, "это люди, о которых я вам рассказывал." Маленький человечек встал из-за стола и протянул руку. "Эндрю Брайт", сказал он на абсолютно безупречном польском. "Эти джентльмены - мистер Хопкинсон и мистер Рамиус." Бартек посмотрел на молодых людей, пока я пожимал руку посла. "Рамиус", сказал он по-английски, "это же латышская фамилия." "Это висконсинская фамилия", оборонительным тоном возразил один молодой человек. "Вы вызвали здесь настоящее смятение, мистер посол", сказал я Брайту. Он кивнул и снова сел, подобрав под себя полы своего плаща. "К несчастью, этого было не избежать. "У нас очень мало времени," "На что?", спросил я настолько вежливо, насколько мне позволило мое любопытство. Брайт взглянул на Хопкинсона, который поднялся, вышел из кабинета и закрыл за собою дверь. "Мистер Хопкинсон и мистер Рамиус - работники консулата при нашем посольстве в Варшаве", объяснил нам Брайт. "ЦРУ", сказал Бартек. "Каминский", предупредил Павлюк. "Нет-нет", улыбнулся Брайт и протянул ему руку. "Вы совершенно правы, мистер Каминский, ЦРУ." Из кармана своего плаща он достал футляр из темно-красной кожи, размером и формой примерно с книгу в гибкой обложке, и мягко нажал на один конец. Футляр распался посередине, открыв ряд сигар. "Это весьма деликатное дело." Он вытянул сигару и снова нырнул в карман на поиски серебряной гильотины. Я уселся в кресло, оставленное мистером Хопкинсоном. "Американский турист натворил что-то страшное в Кракове", сказал я. Это было единственное возможное объяснение его присутствию здесь, что я смог придумать. Если что-то страшное было бы сделано с американским туристом, то улаживать дела послали бы чиновника заметно меньшего по рангу. Брайт не отрывал от меня взгляда все время, пока отрубал кончик сигары и раскуривал ее. Это был внушительный маневр; я бы, скорее всего, отрубил бы кончик собственного пальца, если бы попробовал. В конце концов он сказал: "Вы, конечно, слышали о лацертанах?" Долю секунды я прикидывал вероятность того, что американский посол в Польской Республике выбрал для посещения Краков и сошел с ума в кабинете моего начальника. "Они", продолжил он, "выразили желание посетить Польшу." "Иезус Мария", услышал я бормотание Бартека. 2 "Каминский и Козинский", прошептал по-английски Хопкинсон Рамиусу достаточно громко, что его услышали я и Бартек. Рамиус хихикнул: "Еще идет в Кэтскиллс, я слышал." "Держи меня", сказал мне Бартек по-польски. "Я сейчас вызову международный конфликт." "Справляйся сам", сказал я, глядя в окно на страшную ширь бетона за ним. "Я, наверное, даже присоединюсь." Бартек повернулся к Рамиусу и улыбнулся. "Ах, вы, сучьи дети", сказал он американцам по-польски, продолжая широко улыбаться. Рамиус улыбнулся в ответ: "Хорошенький денек, не правда ли?" Бартек вздохнул и встал со мной рядом у окна. "Что ж, либо у него исключительный самоконтроль, либо он не говорит ни слова по-польски", сказал он. "Либо он действительно сукин сын." Бартек несколько секунд глядел через плечо на ЦРУшников. Потом покачал головой. Маленькая VIP-гостиная краковского аэропорта была полна народу. Здесь в одинаково безликих костюмах были представители ЕС, НАТО, ООН, а так же польского и американского правительств, похоже, со всеми своими семействами: женами, детьми, тетями, дядями, бабушками и дедушками, и, похоже, с немалым количеством домашних животных. Всем хотелось заполучить шанс посмотреть на лацертан, и, несмотря на громкие жалобы представителей Секретной Службы, все заполучили такой шанс. Здесь же была группа ученых из НАСА в джинсах, рубашках поло и штормовках, которые прибыли за сорок минут до того на маленьком специальном реактивном самолете - самом чистом, что я когда-либо видел. Присутствовали президент и премьер-министр Польши, но так как они не могли выдерживать вид друг друга, то они и их соответствующие походные свиты удалились в разные боковые комнаты. Снаружи на обжигающе холодном ветру стояла по стойке смирно рота солдат, пока их полковник инспектировал их в пятый-шестой раз. В нескольких сотнях метров в стороне ряды камер мировой прессы снимали унылую сцену из торопливо возведенного огороженного квадрата, который больше всего на свете походил на загон для скота. Я взглянул на часы. Рейс запаздывал. "Какая будет ирония, если они прилетели так далеко, чтобы погибнуть в авиакатастрофе", сказал Бартек. "Да, уж." Бартек тихонько поцокал языком. "Ты начинаешь взвинчиваться." "Нет." "Ты говоришь односложно. Ты всегда начинаешь говорить односложно, когда взвинчен." Я уставился на него. Он надел свой лучший костюм и туфли, и по такому случаю даже постригся, но все еще выглядел так, словно только что встал с постели, проведя предыдущую ночь на свадебной вечеринке. "Да ты сам просто позор", сказал я ему. "Я знаю", сказал он. "Могу я закурить?" Нам всем было сказано, что из уважения к американцам нам нельзя курить в гостиной. Поляки никогда не славились почтительным отношением к приказам, а говорить им не курить, это все равно что говорить американцам, что им не позволено носить оружие. Я уже путем пристального наблюдения установил, что и Рамиус и Хопкинсон вооружены, и, предполагаю, далеко не только они одни. Возникла какая-то суматоха в дальнем конце гостиной, и общее движение тел к окнам. Я выглянул наружу и увидел крошечное темное пятнышко на фоне стремительно бегущих облаков. Из дамской комнаты вернулась Эльжбета: "Я что-нибудь пропустила?" Я показал на быстро приближающееся пятнышко. "Там какая-то женщина сказала, что они не смогут здесь сесть", сказала она. "Они говорит, что здесь короткая посадочная полоса." Бартек хихикнул. Я почувствовал, как на меня накатывает волна паники. "Это ведь неправда, да?", спросила Эльжбета. Госпиталь выделил ей день отгула, чтобы присоединиться к мужу в его героической миссии, хотя попытка остановить ее была бы актом безрассудной храбрости. Она взглянула на Бартека, потом на меня, и на лице ее появилось встревоженное выражение. "Они же должны знать, какая взлетная полоса им нужна", сказала она. "Иначе, они даже не попытаются приземлиться, ведь так?" "Команда инженеров американских ВВС проверяла полосу каждый день всю прошлую неделю", сказал я. Бартек испустил грубый звук и я локтем заехал ему в ребра. "Они даже привезли сюда своего авиадиспетчера для работ по посадке. Все должно пройти прекрасно." Мы все снова посмотрели в окно. Темное пятнышко превратилось в темно-серый самолет, становящийся все больше и больше. Даже с такого далекого расстояния мы могли сказать, что он просто гигантский. Я следил, как он грациозно снижается в нашу сторону с юго-запада, и снова подумал о маршруте, который мне показали, когда я прибыл в аэропорт сегодня утром. Я все удивлялся, почему так много ответственности за визит лацертан было возложено на мои плечи, но когда я увидел маршрут, все стало совершенно ясно. Лацертане, как оказалось, вовсе не выражали желания посетить Польшу. Они выразили интерес посетить в Польше всего лишь один конкретный город. x x x Американский военный самолет был невероятно большим. Он катился на VIP-стоянку, как океанский лайнер, заходящий в док. Вслед за президентом и послом Брайтом мы все гуськом вышли на ветер. Благодаря проклятию, выпавшему мне, я и Эльжбета двинулись с ними и их помощниками к самолету, в то время, как все остальные остались стоять сзади возле VIP-гостиной. Передвижной трап вывернул на позицию и покатился к борту самолета. Почетный караул из американских летчиков и польских солдат выстроился по обе стороны. Маленькая розовая шляпка, подпрыгивая, прокатилась мимо нас, уносимая ветром по бетону. Я оглянулся на толпу, но не разглядел, кто же потерял свой головной убор. Резкий порыв подхватил шляпку и точно забросил ее прямо в открытый грузовой люк самолета, где она и скрылась из глаз. На вершине лестницы трапа в борту самолета открылась дверь. На платформу вышел летчик, закрепил дверь, потом шагнул в сторону, встал по стойке смирно и отдал салют. Из двери самолета на четырех тяжело бронированных ногах появилась несколько побитая металлическая сфера около полутора метров в поперечину и на мгновение остановилась на платформе. "О, боже", сказала рядом со мной Эльжбета. "Надеюсь, что нет", отозвался Бартек по другую сторону от меня. Металлическая сфера подошла к краю платформы. Ее передние ноги согнулись в коленях и несколько секунд казалось, что она изучает ступеньки. Потом она неторопливо зашагала в нашу сторону. Позади нее на дневной свет наружу выходили другие бронированные сферы. Первая сфера дошла до последней ступеньки. Четыре бронированные руки, заканчивающиеся сложными на вид клешнями, выросли у нее на экваторе на равном расстоянии друг от друга. Над каждой рукой был небольшой блестящий зеленый кабошон, и еще один на вершине сферы, словно зеленый сосок. С того места, где стояли мы с Эльжбетой, всего в паре метров от нее, я видел, что поверхность сферы покрыта путаным орнаментом, причем некоторые его части были гораздо старше и более выцветшие, чем другие. Это было то самое, о чем в брифинг-документах, которыми нас снабдили американцы, говорилось, что "лацертане предпочитают изолирующие костюмы". Иными словами, лацертане, неспособные дышать нашим воздухом, должны носить космические скафандры, как наши астронавты на Луне. Прилагалась масса дополнений относительно рисунков на этих костюмах, приписывавшим им все - от религиозных до корпоративных различий. Лично мне эти рисунки, большинство из которых выцвели, поцарапались и шелушились, говорили о попытках их использования многими владельцами, вроде как перекраска дважды и трижды подержанных автомобилей. На самом деле, говорилось в брифинг-документах, они не были со звезды в созвездии Лацерта - Ящерицы. Просто так случилось, что когда они развернули свой колоссальный солнечный парус, чтобы при подходе к Солнечной системе начать снижать скорость, они приближались с направления Лацерты. Имя прилипло, а чужаки не побеспокоились никого поправить. Как оказалось, они вообще никому не говорили, откуда они произошли первоначально. В голове очереди встречающий посол Брайт представил шестерых лацертан президенту. Президент произнес речь, которую к нашему счастью ветер от нас унес. Рядом с ним премьер-министр с демонстративной скукой рисовался перед объективами камер. Он уже объявил визит пришельцев циничным заговором президента, чтобы отвлечь внимание общества от глубоких социальных и экономических проблем Польши, или же простой болтологией с тем же эффектом. Брифинг-документы были источником удивительной информации. Но не столько в широком смысле слова, потому что драма Первого Контакта с неведомыми пришельцами игралась на арене мировой прессы, сколько в мелких подробностях. Например, лацертане называли свой корабль, ныне находящийся на орбите Луны, "Корделией", именем, очевидно выхваченным из мониторинга земного радио- и телевещания. Никто не знал, важно ли это, хотя у одного из аналитиков НАСА была очаровательная теория, что пришельцам просто понравилось звучание имени, и он выдвинул идею, что колоссальное судно имеет сотни имен, под которыми оно известно людям тех портов, куда заходило. Примерно так же лацертане назвали свой посадочный модуль, плавающий в Индийском океане возле берегов Мадагаскара - "Классическая Архитектура". Имена, которыми они на языках Земли называли сами себя, казались такими же случайными. Похоже было, что они были торговцами и путешественниками, исследователями в духе Колумба, плывущими в поисках новых цивилизаций и новых рынков. Считалось само собой, что большинство правительств рассматривало пришествие лацертан, как самое счастливое событие для человечества со времен вымирания динозавров. Брифинг-документы намекали, что если лацертане и обладают иерархическим обществом, то его организацию нелегко понять. Похоже, у них не было явного лидера. Мне казалось совершенно очевидным, что если пришельцы разумны, то они должны оставить своих старших руководителей на борту "Корделии", заведомо за пределами досягаемости землян, однако, если у маленькой группы, продвигающейся вдоль очереди встречающих, был лидер, то я не смог его распознать. Они тесной группой медленно шагали за Брайтом, останавливаясь для представления каждому сановнику. Когда настал мой черед, Брайт сказал: "А этот человек известен, как Томаш Козинский, и он будет вашим гидом." Ближайший лацертанин испустил звук. Мне следовало быть к этому готовым, потому что я уже видел их по телевизору, и знал из брифинг-документов, что они пользуются технологией синтеза человеческой речи, но все равно это было шоком. "Томаш Козинский", повторил пришелец. Из-за этой технологии синтеза человеческой речи слова прозвучали как Стивен Хоукинг. "Так же известный под именем Бедный Ублюдок." Я уставился на него. Очевидно, лацертане подслушали то, что говорили обо мне некоторые умники. "Козинский", пробормотал Брайт. Я перестал пялиться. "Верно. Здравствуйте." Не подумав, я протянул руку, и к моему ужасу лацертанин взял ее одной толстой бронированной рукой и осторожно пожал. Я ухитрился сказать: "Приятно познакомиться." "Эта личность", ответил он, "известна под именем Сверхмеховые Животные." "Очень мило", ответил я. Брайт стрельнул в меня взглядом и шагнул дальше. "А этот человек известен под именем..." Однако шагающие сферы не проявили интереса. Еще одна сказала: "Это личность известна под именем Лотус Эспри." У нее был такой же синтезированный голос, как и у Сверхмеховых Животных. "Эта личность правильно сообщила? Бедный Ублюдок является экспертом по месту назначения этих личностей?" Я смотрел вниз на лацертан. Они все в унисон покачивались с боку на бок. Я вдруг почувствовал дурноту. "Этот... э-э... Бедный Ублюдок будет местным посредником этих личностей", сказал Брайт пришельцам. "У этой личности есть все сведения, которые могут потребоваться тем личностям." Я в свой черед стрельнул взглядом в Брайта, но он уже отвернулся и двинулся к Эльжбете, которая казалась совершенно загипнотизированной тем, что происходит. На этот раз некоторые из лацертан двинулись за ним. Но один из них остался на месте. Он согнул свои задние ноги и наклонил тело так, что один из его экваториальных кабошонов стал смотреть в моем направлении. "Я", объявил он тем же лишенным эмоций компьютерным голосом с американским акцентом, "называюсь Хитрый Кот." Потом он выпрямил ноги и, казалось, встряхнулся. "Не Скинхед", сказал он, и я увидел, как Брайт вздрогнул, "это строка нонсенс." И он переваливаясь зашагал к своей группе. Скинхед. Я улыбнулся Брайту. Он не ответил улыбкой. И так оно шло дальше более часа, лацертанам представили каждого члена группы встречающих. Когда все закончилось, поле вокруг гигантского транспортного самолета заполнилось громадным количеством машин. Хаммеры, военные грузовики, лимузины всех сортов и, похоже, все до единого черные Рено Эспас в Европе. Толпа вокруг самолета двинулась по машинам. Возникла некая толчея и меня отделили от Эльжбеты. Я видел, как Брайт вел ее в сторону невероятных размеров лимузина марки Мерседес вместе с полудюжиной людей, которых я не узнал. Мы с Бартеком оказались в одном из Эспасов. Задние сидения вытащили и вставили рампу, позволившую одному лацертанину забраться внутрь через заднюю дверь. Бартек и я посмотрели друг на друга, когда пришелец процокал по рампе и устроился прямо за нами. Кто-то снаружи опустил дверцу и запер ее. Возможно сыграло просто мое воображение, но мне вдруг показалось, что здесь необычно холодно. Что точно не было моим воображением, я уверен, был очень слабый запах гиацинтов, повеявший на нас. "Транспорт", объявил лацертанин своим жутковатым голосом Стивена Хоукинга. Раздался шуршащий звук, когда он осматривался в хвосте Эспаса. "Необычный." "Думаю", очень тихо сказал мне Бартек, "У меня сейчас начнется приступ паники." "Эй, не надо так", сказал радостный голос. "Эти маленькие парни не причинят вам никакого вреда." Говоривший был высоким молодым человеком, стоявшим у открытой передней пассажирской дверцы. У него были песчаные волосы, он был в яркой обычной рубашке и зеленой ветровке. Заглядывая в Эспас, он широко нам улыбался. "Эй, Лотус Эспри", позвал он. "Мы готовы катиться, приятель?" "Готов катиться", согласился лацертанин. "Абсолютно. Транспортировать эту личность в новые координаты." Молодой хихикнул, забрался на пассажирское сидение и закрыл дверцу. Он кивнул водителю, и мы присоединились к длинному конвою, выезжавшему из аэропорта. Я потерял счет легковушкам, грузовикам и Хаммерам; мы, похоже, устроим на дорогах хаос. Где-то на пути молодой человек полуповернулся на сидении и улыбнулся мне с Бартеком. "Я - Фруки", сказал он. Бартек и я посмотрели на него. "Это, конечно, не мое настоящее имя", продолжил он. "Надо надеяться, что, конечно, нет", сказал Бартек. "Мое настоящее имя - Тим." На сей раз мы с Бартеком просто уставились на него. "Слушайте", сказал наконец американец. "Я из команды связи НАСА/ДжПЛ, а вы из команды связи польского правительства. Думаю, мы должны коснуться базы." "Коснуться чего?", спросил Бартек. "Он думает, что мы должны познакомиться друг с другом", сказал я. Бартек фыркнул. "Я не желаю касаться его базы. Да и всего другого." Фруки широко улыбнулся ему: "Бартек Каминский, верно?" Бартек скрестил руки и уставился прямо вперед в лобовое стекло. "Эй, будет ли окей, если я стану звать тебя Барт?", спросил Фруки. "Нет." "Окей." Улыбка Фруки уменьшилась всего на мельчайшую долю. "Тогда как же я должен тебя звать?" "Никак", сказал Бартек. "Если хочешь, можешь Бартом звать меня", сказал я. Бартек грубо захохотал. Улыбка Фруки почти исчезла. "Окей, парни", сказал он. "Реальность покажет." Бартек смотрел на него. "Здесь не будет ситуации, когда парни из большого города попадают в деревню, и их перехитряют местные", сказал Фруки. "Разве?", спросил я. "О, нет", покачал он головой. "Моя команда состоит из молодых, ярких, профессиональных и самомотивированных. Все, что мы хотим от вас - это кооперации." "Вы пытаетесь сказать мне, что моя команда состоит из немолодых, неярких, непрофессиональных и несамомотивированных?", спросил я. Фруки пожал плечами: "Профессионалы, возможно." "Если я подобью тебе глаз", сказал Бартек, "это будет считаться международным инцидентом?" Я через плечо посмотрел на лацертанина в хвосте Эспаса. "Насколько они понимают?", тихо спросил я. "Что ж, это вопрос на шестьдесят четыре тысячи долларов, правда?", радостно сказал Фруки. "А есть ли на этот вопрос ответ на шестьдесят четыре тысячи долларов?", поинтересовался Бартек. Фруки широко улыбнулся ему. Я еще никогда не видел человека, который бы так много улыбался. Это начинало раздражать. "Мы просто не знаем. Мы продали им базы данных для примерно дюжины самых распространенных языков мира вместе с оборудованием для обработки речи, так что говорить они могут. Хотя мы не думаем, что они уже вполне понимают, как правильно пользоваться соответствующим софтвером. Однако, сколько они понимают в действительности, об этом все только гадают." "Простите меня за то, что я невежественный, немотивированный поляк среднего возраста", сказал Бартек, "но, похоже, что на самом-то деле вы о них не слишком-то много знаете." "Ну, конечно." Из кармана ветровки Фруки достал пачку мятных леденцов и бросил один в рот. "В общем, у нас есть некое неформальное соглашение со всеми нашими связниками, может, и вы к нам присоединитесь?" "Нет", сказал Бартек. "Эй, нет ничего такого тяжелого", сказал Фруки. "Просто вы будете рядом с этими коротышками почти все время в следующие несколько часов, и они могут сказать что-то такое, чего мы не услышим." "Вроде чего?", спросил я. Он пожал плечами. "Да чего угодно. В данной ситуации все считается информацией. Если у них вырвется, где расположена их родная планета, это было бы хорошо." "А что вы тогда собираетесь делать?", спросил Бартек. "Отправиться туда?" "Было бы хорошо просто это знать", спокойно ответил ему Фруки. "Вы просите, чтобы мы шпионили за ними", сказал я. "Конечно", сказал Фруки. "Они собирают информацию о нас, мы собираем информацию о них." Он пожал плечами. "Все, что можно заполучить даром." "Я не хочу шпионить ни для кого", сказал Бартек. Фруки поглядел с сомнением. "Ну, слово шпионить, наверное, чересчур резкое." "Для меня оно звучит достаточно аккуратно", сказал я. "Нет", сказал он. "Думайте об этом просто как о слухах." Он снова нам заулыбался. "Ага? Просто слухи, что вы услышали за холодильником." Бартек посмотрел на меня. "Мы в руках безумцев", сказал он. x x x В нескольких километрах от Кракова есть маленький польский городишко Освенцим, о котором едва ли кто слышал. И есть нацистская машина смерти Аушвиц, о которой слышал практически каждый. Трагедия в том, что это одно и то же место. Моя семья долго жила в Освенциме. Моя пра-пра-бабушка помнила, когда он был Аушвицем, но никогда не говорила об этом времени. Я родился там, а кое-кто из моего семейства еще живут там. Я ходил там в школу, а когда ее закончил, мой отец нашел мне работу в музее Аушвица. Внешне может показаться жестокостью послать шестнадцатилетнего парня работать в таком месте, но в то время я не выказывал никаких признаков блестящей карьеры, на которую надеялись мои родители. В то время, если быть честным, я выказывал мало следов интеллекта. Поэтому отец, который учил в школе одного из гидов лагеря, замолвил за мня словечко, и на следующий день я стоял на автостоянке, глядя на те самые ворота, на которых были выбиты слова: Arbeit Macht Frei. Двенадцать лет спустя я все еще был там. Я провел много лет, изучая это место и сопровождая туристские группы. Директор музея нашел способ послать меня на обучение в Ягеллонский университет в Кракове, чтобы изучить английский. Он брал меня в Варшаву на целые недели кряду, чтобы брать там уроки по туризму. Я продвинулся с места простого мальчика на побегушках до гида и до заместителя директора, и в конечном счете, когда директор ушел на пенсию, я занял его место. А три месяца спустя открылась вакансия в Министерстве туризма в Кракове и я ухватился за нее обеими руками и фактически швырнул Эльжбету со всеми нашими пожитками в фургон, решив никогда, никогда больше не возвращаться. x x x "Должно быть, это похоже на возвращение домой", сказал Фруки, когда мы заехали на ту самую стоянку. "Это и есть его дом", сказал Бартек. "Томек родом из Освенцима." "Да?", заулыбался мне Фруки. "Правда? И на что похожи здесь рестораны?" Я уставился на него: "Ты серьезно?" Он задумался. "Ага, вы правы. Догадываюсь, что здесь не тянет шляться по злачным местам." "Верно." Я открыл свою дверцу и выбрался наружу. Другие официальные машины, лимузины, автобусы и военные грузовики заезжали за нами, заполняя автостоянку и вставая даже на обочинах дороги, что вела в лагерь. Я осмотрелся. Прошло по меньшей мере пять лет, когда я в последний раз видел Аушвиц. Конечно, сам лагерь все еще выглядел точно таким же, и даже вид его вызвал у меня дрожь. Но мой преемник на посту директора явно не сидел без дела: новый с иголочки музейный комплекс вырос на месте того, начальником которого я побыл, хотя и краткое время. Комплекс был современным, приземистым, деловым. Здесь не надо было выглядеть красиво; место служило для обучения. Я задумался, хватило бы у меня целеустремленности, чтобы отгрохать этот новый музей. У ворот дожидалась громадная группа людей. Я увидел среди них своего преемника, и множество городских сановников, а среди последних и свою тетю Стасю и дядю Мирека. Дядя и тетя замахали мне и я нехотя помахал в ответ. Когда все лацертане высадились из своих Эспасов, все солдаты НАТО, Америки и Польши спрыгнули со своих грузовиков и заняли позиции, а все сановники сошли со своих лимузинов, мы все единой группой двинулись к воротам и к дожидающемуся комитету встречи. Когда мы приблизились, снова началась процедура представлений. Брифинг-документы НАСА говорили, что лацертанам, похоже, нравятся формальности встреч и знакомств с людьми. Ясно, что и разнообразные сановники тоже этим наслаждались, что казалось сейчас уже несколько излишним. Даже если бы мы захотели скрыть некоторые менее достойные аспекты человеческой истории, это было бы бесполезным. Лацертане, сказал мне Брайт, изучали наше радио- и телевещание, когда еще только прокладывали дорогу в Солнечную систему. К тому времени, когда мы узнали, что они идут, они уже все знали о нашей истории и все наши грязные тайны. Они видели ученые документальные свидетельства холокоста. Они смотрели "Список Шиндлера", хотя было не вполне ясно, понимают ли они различие между документальным кино и драмой - Супермеховые Животные выражал желание обсудить соответствующие бизнес-стратегии людей и лацертан с Дж. Р. Эвингом. Они, если верить Брайту, отказались отплатить дань уважения мертвым в Шоа. Они попросили отвезти их в Аушвиц. Я был не вполне уверен, что мне об этом думать. Часть меня находила весьма унизительным, что продвинутая, путешествующая к звездам раса ощущает необходимость сделать такое. Другая часть меня чувствовала страшный болезненный стыд, что мы показываем себя лацертанам с нашей самой отвратительной стороны. Они должны знать, что здесь произошло; но нет никакой необходимости давать им экскурсию. Но все что лацертане хотели, то они и получали. Польское правительство получило запрос - ну, реально, это был набор инструкций - и было спущено указание: найти работника министерства, способного провести группу чужаков по Аушвицу, не вызвав фатального затруднения для Человечества. В конце концов они нашли представителя, удовлетворяющего первым двум критериям. Павлюк на совещании, продолжавшемся почти два часа, внушал мне важность удовлетворить третьему критерию. Потом Брайт ухитрился сделать то же самое примерно за одну десятую часть этого времени. Я должен показать лацертанам Аушвиц, и не должен сплоховать никоем образом. Было решено, что участвовать в экскурсии будут только лацертане, их охрана и несколько избранных гостей. Все остальные, пока мы не вернемся, подождут либо на автостоянке, либо в зданиях музея. Когда все представления закончились, около тридцати нас прошли через ворота в лагерь. Миновало много времени с тех пор, когда я был здесь в последний раз, и я к некоторому огорчению обнаружил, что не забыл ничего. Я решил, что единственный способ пройти через все это - относиться к лацертанам как к очередной группе туристов, поэтому я пошел слегка впереди них, тараторя свои комментарии, как я делал это же самое сотни раз прежде. Хотя на прежнее на этот раз все было не похоже. Скажем, никто не задал ни единого вопроса. Обычно кто-то задает по крайней мере один вопрос. Лацертане же просто брели маленькой группкой, а все остальные просто тащились за ними, пока я шествовал впереди, описывая, что они видят, и что происходило здесь. Никто из людей в этой группе не казался ужасно заинтересованным, что меня раздражало. В каком-то месте я оглянулся, и увидел Фруки и Эльжбету, глубоко погрузившихся в разговор, что раздражило меня еще больше. Хотя в одном отношении это было похоже на другие экскурсии. Никогда нельзя удержать группу туристов вместе. Они не могут все идти одним темпом. Некоторые начинают слоняться, где хотят. Некоторые отходят, чтобы посмотреть на тривиальные вещи, и отстают, а потом рысью догоняют. Некоторые просто теряются и приходится возвращаться, чтобы их разыскать. На этот раз никто не потерялся, но когда экскурсия приближалась к своему концу и мы возвращались в музей, группа стала все больше и больше растягиваться, пока в конце концов я и Глобальное Потепление не пошли почти бок о бок на несколько десятков метров впереди других. И в этом месте, как когда мы должны были завернуть за угол здания, один лацертанин вдруг остановился посмотреть на что-то, зас