. Валада закончила с моими руками и повернулась к Данненфелзеру, чтобы обработать его раны. Он остановил ее жестом руки и направил на меня дрожащий палец. Ему потребовалось время, чтобы собраться с мыслями, но в конце концов он сумел прокрякать: -- Мне известно, кто вас подобрал. Вы еще не слышали последнего слова. Я знаю, кто вас подобрал. -- В таком случае, ты знаешь больше моего. -- Я было отвернулся, но потом снова повернулся к нему. -- Рейли, Уиллиг и Локи мертвы из-за твоей мелкой пакости. Скажи спасибо, что я не убил тебя. И все-таки когда-нибудь я скормлю тебя червю... Я резко оборвал фразу. Выражение лица Данненфел-зера все равно не изменится. Почему я должен тратить на него силы? -- А, черт с ним. Подхватив ящик с бортовым журналом, я протиснулся между Валадой и Зигелем и направился к отдаленному терминалу аэропорта. Однако ядовитые жигалки и их личинки выполняют не только вспомогательную роль в разыгрывающейся перед нами биологической драме. Более важная роль заключается в том, что они создают путь передачи -- и взаимодействия ~ хторранских бактериальных и вирусных сообществ. Вследствие непомерного аппетита жигалки постоянно жалят и сосут кровь у всех особей в поселении-мандале. Экологическое моделирование показывает, что такое поведение вызывает и поддерживает единообразие в микрофлоре всех гастропод в пределах лагеря. Полный набор разновидностей микроорганизмов обнаруживается во всех червях, обитающих в зоне роения жигалок. "Красная книга" (Выпуск 22. 19А) 29. ЛЫСЫЙ Если никто не обзывает вас дураком, значит, вы умерли. Соломон Краткий Первое, что я хотел сделать -- залезть под горячий душ, чтобы вода почти обжигала, чтобы все время меня окутывало облако пара. Хотя нет, это я сделаю во вторую очередь. Сначала надо разыскать Лиз и посмотреть, будет ли она разговаривать со мной. Но, когда я вошел в квар-тиру, ее там не было. Зато был лысый. Что меня поразило прежде всего -- так это невероят-ный блеск его головы. На ней не было абсолютно ни одной волосинки. Он был высокий и худой, с большим носом и ярко-голубыми глазами, увеличенными стеклами очков. Одет в армейскую форму, а на лице -- знакомая улыбка. И он сидел в моем кресле -- моем уютном кресле -- со стаканом колы. Когда я вошел, он выключил телевизор и встал. Последний раз я видел его на совещании, когда президент санкционировала ядерную бомбардировку заражения в Колорадо. Тогда он тоже показался мне знакомым. Я не стал спрашивать: "Как вы сюда попали?" Ответ был очевиден. У него было по четыре звезды на плечах и нашивка группы дяди Аиры. Вместо этого я спросил: -- Где Лиз? -- Она попросила, чтобы сначала с вами поговорил я. -- Понятно. Кто вы такой, черт возьми? Я был уверен, что знаю этот голос, от него по телу пробегали мурашки. Когда я говорил с этим человеком в последний раз, новости тоже были плохими. -- Ты не узнаешь меня, Джим, не так ли? -- Если бы узнал, то не спрашивал бы. -- Я бросил ящики на пол и стянул куртку. -- Вам известно, как поступают с непрошеными гостями, вломившимися в частное владение, даже если это генералы? Он бросил мне ключ. -- Лови. Можешь вернуть его генералу Тирелли. Или просто оставить на столе. Я решил не стоять перед ним навытяжку. Как ни плохи мои дела, невозможно навредить себе еще больше в своем собственном доме. Я начал снимать ботинки, замялся было из ложного чувства учтивости, но потом решил: какого дьявола, его сюда никто не приглашал -- и стащил башмаки. Эффект трехдневного ношения одних и тех же пропотевших носков оказался еще хуже, чем я ожидал. На какой-то момент мне показалось, что в комнату заполз горп и сдох. Я стащил вонючие носки и бросил их в камин, потом босиком прошлепал на кухню, надеясь удрать от запаха, однако ноги настояли на том, чтобы пойти туда вместе со мной. Я схватил кока- колу из холодильника и осведомился с враждебной учтивостью: -- Вам долить? -- Нет, спасибо. Лысый прошел за мной на кухню, ополоснул свой стакан и поставил его в раковину. -- Джим, -- сказал он. -- Не надо катить на меня бочку. Дело серьезное. -- Вы так и не ответили на мой вопрос. -- Я твоя добрая фея. -- Он не шутил. -- Хватит с меня фей на сегодня, спасибо... -- Я -- дядя Аира. -- Чушь! Дядя Аира мертв -- я был там. Казалось, с того момента прошла целая вечность, но воспоминания были по- прежнему пугающе свежи. На сцене сидел червь. В стеклянной клетке. Стекло разбилось. Червь бросился в аудиторию. Прямо на публику. Я отстрелил ему глаза: сначала один, потом второй. Он едва не убил меня. Дядя Аира сидел в первом ряду Он погиб одним из первых. Или не погиб? Дядя Аира был высок и худ, с темными курчавыми волосами, в круглых очках, с ярко-голубыми глазами, большим носом и... -- О боже. -- Мороз пробежал по моей спине. -- Это -- вы? Ручная граната взорвалась где-то позади сердца, мозг Переполнился, и через пару секунд я начал дрожать. Испугавшись, что потеряю сознание, я ухватился обеими руками за край раковины и ждал, когда это чувство пройдет, но становилось только хуже. Я уставился на пустой стакан. Ощущение реальности, и без того хрупкое, теперь распадалось на куски. Горло так пересохло, что в нем сдох бы даже верблюд. -- Кто еще до сих пор жив? -- выдавил я. Он покачал головой. -- Только я один. -- Даже если это неправда, вы все равно ответили бы так. Все лгут. Он положил руку мне на плечо. -- Посмотри на меня, Джим. Я дернул плечом, стряхнув руку, и продолжал изучать раковину. -- Еще одна игра в яйца, да? Яйцо внутри яйца, которое тоже внутри яйца. -- Ты помнишь политическую обстановку, в которой проходила та конференция? Большинство делегатов стран четвертого мира даже не верили в существование таких вещей, как хторране. Они приехали вовсе не ради сотрудничества с Соединенными Штатами. Они приехали обокрасть нас. Каждый был себе на уме. Ты же их видел. Я уверен, ты помнишь, как ты потерял терпение и вскочил, чтобы вступить в спор с доктором Куонгом в присутствии трех тысяч людей. Они знали, что проводится секретная операция, и знали, что я с ней связан. Поэтому мы инсценировали мою смерть, выпустив червя. Это придало всему достоверность, а нам дало возможность запрятать операцию настоящего дяди Аиры так глубоко, что она как бы и не проводилась. -- Вы имеете в виду, что та операция дяди Аиры, в которой я участвовал... -- Внезапно смысл сказанного дошел до меня. Я оторвал взгляд от раковины и ошеломленно уставился на него. Его глаза смотрели неожиданно печально. -- Это было только прикрытие, не так ли? Существует более глубокий уровень. -- Да, это так, -- бесстрастно подтвердил он. -- И вы пришли сюда, чтобы завербовать меня, верно? Так обычно и делаются подобные вещи. Или убить? Он покачал головой: -- Нет. Мы не собираемся тебя убивать. -- Наверное, я должен почувствовать облегчение. Но не чувствую. -- И я добавил: -- Знаете, я всегда подозревал, что вокруг меня что-то постоянно происходит. Только не знал, что именно. Но я чувствовал -- здесь что-то не так. События, обстоятельства -- они не укладывались в рамки здравого смысла. Это был тот уровень взаимоотношений, который я так и не мог понять до конца. -- Секрет лучше всего спрятать внутри другого секрета. Раскрыв первый, человек настолько доволен собой, что ему даже в голову не приходит продолжить поиски -- нет ли там еще чего-нибудь. Точно так же Специальные Силы служат прикрытием для Неограниченной Пехоты, в частях которой ты по чистой случайности начинал службу. А НП, в свою очередь, -- прикрытие для Объединенного Разведывательного Управления, куда ты попал, в итоге, тоже случайно. Именно это и означает дядю Аиру в действительности -- Объединенную Разведку. Хотя агентство, по сути, служит прикрытием для... операции, которая не существует и не имеет названия. Я не существую. У меня нет власти. Нет бюджета. Я не имею офиса. И не служу под чьим-либо началом. -- Но вы сидите рядом с президентом, -- напомнил я. -- Когда мне необходимо -- да, -- подтвердил он. -- А Лиз? -- Она -- генерал Специальных Сил. Я поймал себя на том, что сжимаю подбородок, заставил себя опустить руку, взял стакан с кока-колой и прошел мимо генерала Аиры Уоллакстейна -- да, теперь я вспомнил его имя -- в гостиную. Он молча последовал за мной. Я огляделся, выбирая, где бы сесть. Даже в собственном доме я больше не доверял мебели. -- Знаете, а ведь я удивился, когда мы перебрались под землю. Зачем надо переезжать в секретный бункер? Чем таким важным мы занимались, чтобы жить в экранированном убежище класса А? Здесь -- чистое от радиоволн пространство. Везде экранированные провода, каждый сигнал шифруется и прослеживается или задерживается на выходе. Я не мог не заинтересоваться. Почему мы вдруг стали такими важными шишками? Теперь все понятно. Я чувствую себя шутом. Вы меня использовали. И Лиз тоже, правильно? Я был просто... просто кухонной посудой. Не так ли? Он ответил не сразу, казалось подыскивая подходящие слова. Я воспринял это как согласие. -- Понял. Ладно, спасибо, что просветили. Полагаю, мне надо пойти и собрать свои вещички... -- Они уже собраны. Я замер на полпути к спальне. -- Простите? -- Твои вещи уже собраны и упакованы, -- повторил Уоллакстейн. Я открыл дверь спальни. На полу стояли три пузатых чемодана и вещмешок. -- Меня выбрасывают вон? -- На самом деле... -- начал он. -- Сукин вы сын. Вы что, не могли оставить мне немножко гордости и дать уйти самому? -- Если ты позволишь мне закончить... -- Хорошо. -- Я поднял руки над головой. -- Валяйте, объясняйте, какой я шут гороховый. Это обычно и говорят в подобных случаях. -- Замолчи, дурачок, -- устало произнес он, -- и слушай. Прежде всего я не знаю, что именно свербит у тебя в заднице, но, закончив курс модулирующей тренировки, ты превратился в самого эгоистичного, самого самоубийственного осла, каких я когда-либо встречал. Нет, нет, кланяться не надо. Ты честно заслужил эту награду. Ты обладаешь потрясающим свойством находить дерьмо, где бы ты ни оказался, причем только для того, чтобы попасть в него и увязнуть по уши. Хуже того, ты ухитряешься попутно вымазать в нем всех окружающих, дабы мы тоже имели возможность насладиться. Ты -- проклятый мазила, даже не представляющий, что ты прокакал. Ты не оставлял нам ни единого шанса. Если бы ты хоть раз сел, подождал немного и поверил людям, на которых работаешь... Ладно, что там. Честно говоря, ты не стоишь того, чтобы с тобой возиться. Даже Лиз так считает. Последняя фраза ударила больно. Что до остального--я почти не обратил на это внимания. Приходилось слышать и похуже. Но узнать, что Лиз не только бросила меня, но еще и вычеркнула из мыслей... Я опустился в кресло. Упал в него. Разве мало мне досталось сегодня? Зачем же еще и это? Перехватило горло. Я успел подавить рыданье, прежде чем оно выскочило наружу, и прикрыл рукой лицо. -- Ага, -- сказал он понимающе. -- Так вот чем можно привлечь твое внимание? Надо ударить по яйцам, да? -- А катитесь вы... Я бы вскочил и врезал ему, если бы не вспомнил, как кто-то утверждал, что только дурно воспитанные люди бьют старших по званию. Вместо этого я позволил себе высказать все, что считал нужным. Это было почти столь же сильно: -- Почему вы всегда защищаете меня, когда все закончено, и ни разу -- перед этим или во время? Почему люди всегда обещают поручить мне какое-нибудь дело, а потом отстраняют, даже не дав возможности доказать, что я могу справиться? Я задницу отсидел, составляя инструкции для операции "Ночной кошмар". По моим материалам написаны целые главы "Красной книги". Я специалист по червям. Никто не был в стольких их гнездах. Нет никого, кто бы... а, черт с ним, мне даже не надо объяснять вам. Вы сами должны знать. Я -- это он, парень, что заработал должность офицера по науке в экспедиции. Но тут генералу Уэйнрайту приспичило поиграть в политику, и кого первого бросили на съедение львам?.. -- Ты начал первый, Джим, когда расправился с майором Беллусом. -- Я его не трогал. Он сам обделался. Я предложил ему изучить инструкции. Вместо этого он три ночи подряд набирался злобы против хторран. Мы вообще не должны сейчас вести этот спор, генерал. Я оставлю это для суда над этим идиотом. Он подвергал опасности жизнь моих людей! Где стремление к совершенству в этой долбаной армии? Где разведка в этом Объединенном Управлении? И где, наконец, тот чертов зонтик, который, похоже, закрывает всех вокруг меня, но всегда таким образом, что я промокаю, когда начинает лить дождь из дерьма? -- Теперь я мерял шагами комнату. Остановившись, я посмотрел на чемоданы в спальне -- это уже слишком. Мое горло неимоверно напряглось. -- Я думал, что она любит меня. Правда, думал. -- Я оглянулся на Уоллакстейна. -- Так кто из нас проститутка? Я или Лиз? -- Никто, -- спокойно ответил он. -- Тогда почему она бросает меня таким способом? -- Она не бросает тебя. Вспомни, ты сам бросил ее, ушел, не дав вымолвить ни одного слова. Если бы ты подождал, если бы дал ей возможность поговорить прежде, чем ты взбесишься, то услышал бы о наших планах. -- Что это вы запланировали? -- подозрительно спросил я. -- Мы собирались присвоить тебе звание полковника. Не здесь. В поле. Подальше от генерала Уэйнрайта. Мы планировали создать под твоим началом новую отрасль. Твоя работа заключалась бы в обучении и руководстве полевыми оперативниками. Никто лучше тебя не знает контактных процедур. Мы хотели посмотреть, сколько знаний ты успеешь передать, прежде чем тебя накроет закон средних величин. -- Почему же вы не сказали об этом раньше? Почему она не сказала? -- Потому, тупица, что ты никогда никому не даешь вставить ни единого слова. Ты никак не можешь допустить, что у кого-то другого тоже есть мозги и он тоже соображает, что в данном случае подходит лучше всего. Ты сразу начинаешь орать. Возможно, ты знаешь своих червей, но, будь уверен, в людях ты ни черта не разбираешься. -- Ладно, согласен, но если я так много знаю, почему меня никогда не слушают? Он фыркнул и покачал головой. -- Ты что, и в самом деле слеп, как крот? Тогда слушай. Каждый раз твой отчет читает больше людей, чем самый скандальный номер "Нью-Йорк тайме". Резюме изучает каждый чином выше капитана и все, кто имеет хоть какое-то отношение к территориям, помеченным желтым и далее. К твоему сведению, я знакомлюсь с твоими рапортами в первоначальном их виде; это первое, что я делаю каждое утро. И не только я. Ты и не подозреваешь, как широко известен, и не знаешь, как высоко ценится твоя интуиция во всем, что касается заражения. -- Мне об этом никто никогда не говорил, -- Мы не хотели, чтобы это запало тебе в башку. Ты и так почти невыносим. -- Вы не обманываете меня? -- Единственный недостаток твоих писаний в том, что там слишком много злобы и слишком мало удивления. Но, учитывая то, что тебе пришлось испытать, я готов сделать на это скидку. Когда ты зацикливаешься и во что бы то ни стало держишься своего мнения... Ладно, да, я говорю правду. -- У-у... -- протянул я, более чем ошарашенный. -- Вот именно: у-у... Твоя страсть ко всему хторран-скому стала легендарной. Но это и твое самое слабое место. Это делает тебя нетерпеливым, а когда ты становишься нетерпеливым, то сходишь с ума. Большинство из нас всего лишь люди, Джим. Нам нужно сесть и потолковать, прежде чем появится решение. А ты теряешь терпение раньше, чем мы успеваем что-то придумать. -- Он указал на ящики, которые я приволок с собой. -- Это бортовой журнал? Я кивнул. -- Ты и представить себе не можешь, сколько людей мечтает посмотреть на то, что ты обнаружил в том гнезде. Ты мне его не доверишь? -- Это вы приказали забрать нас оттуда, не так ли? Потому что хотели заполучить эти записи? Дядя Аира медленно покачал головой. -- Буду с тобой честным до конца. Я не знаю, кто приказал вас вытащить. Это выясняется. -- Для пущей ясности он добавил: -- Не один я хотел бы увидеть эти записи. -- Так вот почему Данненфелзер встречал нас у трапа вертушки?.. -- Гм. Я не удивлюсь, если выяснится, что он-то и отдал приказ об эвакуации. -- Конечно. По-видимому, он пытался спасти свою задницу, -- сказал я. -- Только ему не выкрутиться. Слишком многие знают обстоятельства дела. Его отдадут под трибунал? -- Если ты будешь настаивать -- да. Но, возможно, там будет сразу два обвиняемых. Ты сильно его избил. При свидетелях. Ты будешь настаивать на своем, а он на своем. Гнусная заварится каша. -- Отлично. Вот мы ее и заварим. Уоллакстейн, похоже, здорово рассердился. -- Знаешь, вы друг друга стоите. Он хочет того же самого. -- А я хочу, чтобы в протокол занесли то, что он сделал!.. Я хочу, черт возьми, справедливости! Я поймал себя на том, что снова кричу. -- Ты не справедливости хочешь, а мести. -- Какая разница! Он заслужил. Давайте назначим день суда прямо сейчас. Вот телефон. -- Мне жаль, Джим, но у тебя ничего не выйдет. - Что? -- Послушай меня. -- Уоллакстейн потер нос. Ему явно не нравилось то, что он собирался сказать. -- Генерал Уэйнрайт и я... имели небольшую беседу. Он действительно не любит тебя. Я пожал плечами. -- Взаимно. -- Он из старой армии, Джим, и понимает тебя не больше, чем ты его. Но, нравится нам это или нет, он нужен, чтобы система работала и каждый мог заниматься своим делом. Я хочу, чтобы ты это понял. -- Вы говорите так, словно у меня есть будущее, -- скептически заметил я. Дядя Аира медленно кивнул. -- Генерал Уэйнрайт берет на сворку Данненфелзера. А я -- тебя. -- Значит, вот какова цена? Я могу продолжать карьеру, если перестану уважать себя. Генерал выглядел раздраженным, усталым и разочарованным. -- Помнится, в прошлый раз мы тоже не нашли общего языка. Иногда я не понимаю, зачем вообще беспокоюсь. Сядь. -- Он сел напротив меня и продолжал более спокойным тоном. От его слов меня мутило все сильнее и сильнее: -- Между прочим, что за дьявольщина с тобой происходит? Я не о Беллусе и Данненфелзере. Речь обо всем. Думаешь, я не наблюдал за тобой все эти годы? Ты и впрямь считаешь, что мне не известно обо всех твоих испытаниях? Ты думаешь, меня это не волнует? Господи, я же не шутил, сказав, что я твоя добрая фея. Ты не представляешь, сколько раз я менял для тебя декорации. Группа дяди Аиры заботится о тебе. Ты просто не знаешь об этом. Все, что от тебя требовалось, -- лишь небольшое желание сотрудничать. -- Мне казалось, что я сотрудничаю. -- Ой. -- Он схватился рукой за голову, словно она раскалывалась от боли. И возвел глаза к потолку, вступив в немой диалог с Богом. Спустя мгновение, он снова посмотрел на меня -- с грустью и безнадежностью во взгляде, -- Знаешь, даже у Бога иногда случается плохой день. Но ты -- ты превращаешь это в дело всей своей жизни. Ты и так всегда был озлоблен и старался сделать себе еще хуже, но в последние три месяца ты побил все рекорды. -- Теперь он был абсолютно серьезен. -- С тобой что-то происходит, Джим. Мы надеялись, что, получив некоторую свободу, ты сам разберешься и придешь в норму. Мы надеялись на это, потому что ни у кого нет времени взять тебя за ручку и провести через это, да и ты уже не раз неплохо справлялся со своими проблемами. Но что-то не сработало. Теперь все. Дальше ехать некуда. Я говорю только один раз: все кончается здесь. Сегодня. Прямо сейчас. Сию минуту. Что бы с тобой ни происходило, справься с этим. Понял? Справься или не пугайся под ногами. -- Думаете, это так просто? -- поинтересовался я. -- Вы приказываете человеку стать нормальным -- и он становится им? -- Хотелось бы надеяться, -- вздохнул генерал. -- Все было бы намного проще. Ты спросил меня, был ли ты инструментом. Да, был. Причем на редкость ценным инструментом -- по многим причинам, которые я не хочу сейчас объяснять. У меня нет выбора, кроме как сместить тебя и назначить кого-нибудь другого -- может, не такого хорошего, -- но я буду уверен, что он не сумасшедший и не доведет окружающих до больничной койки. -- Мои чемоданы упакованы и ждут в спальне, -- скептически заметил я. -- Довольно ясный намек, не правда ли? Меня вышвыривают. -- Твои чемоданы упакованы, так что можешь убраться немедленно. Но если хочешь отправиться в Панама-Сити и присоединиться к экспедиции, приказ у меня. -- Он вынул из кармана куртки бумаги и взглянул на часы. -- Ты успеваешь к вылету. Если же не хочешь лететь в Панама-Сити, то имеется назначение в Айдахо заполнять отказы на освоение заброшенных территорий. Выбирай. -- А что хотелось бы Лиз? -- Не будь идиотом. Почему, ты думаешь, я здесь? По-твоему, ради тебя? Я делаю это для нее. Она хочет, чтобы ты летел в Бразилию, в противном случае вы никогда не встретитесь. Я уже был на ногах. -- Согласен. -- Подожди минуту. Я имею в виду то дерьмо, от которого ты должен избавиться. -- Уоллакстейн встал и положил руки мне на плечи. -- Ты не глуп. Ты имел доступ к самым секретным материалам. Ты знаешь, что происходит. Заражение не приостановлено -- оно лишь затаилось, переваривая уже завоеванное; когда экспансия продолжится, это станет началом конца. У нас не осталось сил для дальнейшего сопротивления. Операция "Ночной кошмар" -- последняя научная операция. Если она провалится, средств на что-либо другое у нас не будет. Это последний шанс найти слабое звено в хторран-ской экологии. И надо сделать это быстро. Мы в разгаре наступающего краха, остервенения масс. Лучшее, что могу сказать о поведении толпы, -- это то, что она непредсказуема. Люди бегут в укрепленные города. Каждый сошел с ума. Это не просто расхожие слова, Джим, я говорю буквально: никто не остался незатронутым. Мы все -- зомби. Просто у некоторых это проявляется более заметно. На пересечении коллективных и личных драм и появляются кататоники, берсеркеры, распутники и бог знает кто еще. Я не могу приказать тебе стать нормальным -- такой вещи, как здравомыслие, больше не существует. Все, о чем я могу просить тебя, -- притвориться. Поступай так, как будто ты в своем уме. Держи свое сумасшествие под контролем. Демонстрируй его только там и только так, чтобы это не подрывало наших усилий. Обещаю, что, если ты найдешь способ уничтожать червей, мы разрешим тебе перетрахать всех собак, цыплят и бойскаутов, каких пожелаешь. Просто помни, что на первом месте. -- Передо мной никогда не стоял такой вопрос, -- сказал я. -- Я всегда помнил, в чем заключается моя работа. Если я и злюсь, то лишь потому, что не уверен, помнят ли другие, в чем заключается их работа. -- Меня не интересует, почему ты теряешь голову. Я просто хочу, чтобы ты это прекратил. Сможешь? Он пристально смотрел на меня, от его ярко-голубых глаз некуда было скрыться. -- Я поговорю с Лиз, -- пообещал я. Он долго изучающе смотрел на меня. -- Не знаю, верить ли тебе. -- Я тоже не знаю, какие слова прозвучат убедительно, или, вернее, убедят вас. Я все понял. Я дурак, и вы хотите остановить меня. Не знаю, возможно ли перестать быть дураком, но, даже если это и возможно, я чертовски уверен, что за одну ночь ничего не получится. Но если вы спросите, что я хочу сделать, я отвечу: все от меня зависящее, чтобы эта проклятая война с этими проклятыми червями пошла по-другому. И если для этого нужно проглотить мою проклятую гордость, встать прямо здесь, перед вами, на колени и вымаливать право лететь в Бразилию, я готов даже на это. Не ради Бразилии, а ради Лиз. Она -- лучшее, что когда-либо было у меня. Я скорее умру, чем стану жить без нее. Итак, да, я сделаю все, что вы хотите. Все. Я обещаю, что найду способ справиться с моей злобой, не впутывая в это других людей. Не знаю какой, но найду. -- Я перевел дыхание. -- Этого достаточно? Этого было достаточно. Он передал мне приказ. -- Не подведи меня. Я поступился своим прикрытием ради тебя. Сдержи слово. Я кивнул. Почему-то мне казалось нелепым благодарить его. Слов не было. Неожиданно я ощутил замешательство. Вернуться к Лиз гораздо труднее, чем отправиться в Айдахо. Я нерешительно пожал плечами -- жест понимания, и благодарности, и всего, что я сейчас ощущал, -- и пошел за чемоданами. -- Возьми только рюкзак, -- сказал дядя Аира. -- Остальное можешь оставить. Оборудование уже на пути в Бразилию. -- Вы продумали все, не так ли? -- Машина ждет внизу. До вылета осталось тридцать минут. Вполне достаточно, чтобы вымыть ноги. Чистые носки лежат в нижнем ящике. -- Вы не хотите пожелать мне удачи? Ко мне снова начало возвращаться хорошее настроение. Он покачал головой. -- Если она тебе необходима, то я посылаю не того человека. "Горячее кресло", передана от 3 апреля (продолжение): РОБИНСОН.... Итак, если каждый завтра запишется на модулирующую тренировку, мы все будем спасены от дьявольских хторран? ФОРМАН. Будьте внимательны, Джон. Вы слышите только то, что хотите слышать, а не то, что говорю я. Если существует путь спасения, мы должны стать такими людьми, которые пойдут ради этого на все. На модулирующей тренировке мы понимаем, что большинство решений, которые приходится принимать, -- очень трудные решения. Они вступают в противоречие с наиболее устоявшимися нашими взглядами на то, каким должно быть разумное поведение разумного человеческого существа. РОБИНСОН. Значит, вы даже не уверены, что мы сумеем спастись от гигантских пурпурных червей-людоедов, не так ли? Вы -- просто еще один оппортунист, еще один обманщик, воспользовавшийся моментом. ФОРМАН. Подтекст вашего шоу, Джон, определяется тем, что ваш идеализм был предан -- жуликами, шарлатанами, двуличными обманщиками, возможно, просто всеми людьми, которым вы верили. Вот почему вы так скептически ~ и надо сказать, это вполне объяснимо -- относитесь к "сердцевинной группе", и модулирующей тренировке, и всему остальному, что осмеливается затрагивать высшие устремления человечества. Вас слишком часто обманывали и обводили вокруг пальца, били и ломали, унижали и принуждали, дергали за ниточки и оставляли в дураках, били до синяков, до боли и оставляли истекать кровью в грязи. И тогда вы решили для себя, что никогда больше не допустите ничего подобного, ей-богу. Я прав? Если все верно, можете просто кивнуть головой. Ну, а знаете ли вы, что каждое второе человеческое существо на этой планете испытало такое же предательство? Мы все озлоблены. Тот, кто честен, признается в этом. Нас всех обманывали и обжуливали, и все мы испытываем такую же злобу к лицемерам и насильникам, что и вы. Но большинство, в отличие от вас, не имеют возможности расправляться с ними во всеуслышание -- вот откуда ваш рейтинг. Ваша задача -- быть рупором гнева, и вы справляетесь с ней очень хорошо. Беда лишь в том, что вы похожи на цепного пса, который не понимает разницы между поднятой рукой, которая собирается его ударить, и рукой, которая хочет его погладить. Вы кусаете обе, просто на всякий случай. ФОРМАН (продолжает после рекламной паузы).... "Сердцевинная группа" -- это не организация и не общественный институт. Это -- неформальная общность людей, связанных только преданностью общей цели. "Сердцевинная группа" -- идея, подход, обязательство, оперативный контекст и способ достижения результатов. Она подразумевает, что если мы как индивидуумы направим свои личные устремления в одну сторону -- так выстраиваются отдельные намагниченные частички в направлении общего полюса, -- то сможем удивительным образом изменить планету. Когда достаточное количество отдельных личностей выстроится в одну шеренгу, когда определится шеренга всего человечества, тогда сверхъестественные результаты будут не только возможны, но просто неизбежны. РОБИНСОН (после длительной паузы). Хорошо. Вы выразили свою мысль достаточно ясно. Итак, него предполагает добиться эта магическая шеренга? Какова цель? ФОРМАН. Благодарю, я думал, что вы никогда не зададите этот вопрос. Когда мы впервые поняли, что "сердцевинная группа" сложилась, первоочередной целью стало пробудить политическую волю к отпору и победе надхтор-ранским вторжением. Это было шесть лет назад. Позже, осознав масштаб того, с чем имеем дело, мы поняли, что были близоруки. Мы перенацелились и посвятили себя выживанию человечества и спасению той части земной экологии, которую можно спасти, независимо ни от каких обстоятельств. Сегодня, узнав намного больше о том, какие плоды приносит этот процесс, мы снова расширили нашу цель. Мы посвятили себя выживанию Геи как экологической системы и нас самих как ключевого звена, отвечающего за целое. РОБИНСОН. Ли. Это звучит так, будто заодно вы забыли о хторранском заражении. Вы не создаете оружия, а придумываете жаргонные словечки. ФОРМАН. Напротив. Мы признаем, что масштаб заражения, возможно, превышает наши нынешние способности противостоять и победить. Вероятно, это всегда было за пределами наших возможностей. Нам нужно ясно представлять себе, что выполнимо, а что нет. Но в одном отношении нам повезло -- это заражение произошло в наши дни. По крайней мере, сейчас мы имеем возможность вывезти значительную часть генофонда за пределы планеты, где он будет вне досягаемости. Уже задействовано шестьдесят низкоорбитальных шаттлов, и еще тридцать собираются на конвейере. Мы осуществляем по меньшей мере шесть вылетов из Мауи ежедневно. С каждым кораблем в космос отправляется очередная партия банок семян. Мы снабжаем станции "Луна" и обе "Лагранж" едва ли не быстрее, чем они могут принимать грузы. В Луна-Сити накрыты куполами еще три кратера для создания там биосферы. Обе установки "Лагранж" наполнены воздухом, укреплены и загерметизированы. Эмиграция с Земли достигает примерно ста человек в месяц, а в будущем году, е это же время, она возрастет до ста человек в неделю. Переходя в космос, мы занимаем господствующую позицию. Мы создаем неуязвимую крепость, из которой в конечном итоге сможем предпринять мощную контратаку. Пусть это займет тысячу лет -- поиск слабого места в хторран-ской экосистеме, -- но мы найдем его и воспользуемся им. Это -- Х наша планета. Я обещаю вам, что мы сохраним, защитим и восстановим все ценное и неповторимое, что есть в этом мире. РОБИНСОН. Гм-пф. (Встает и высоко поднимает руку.) Спасайтесь, кто может, люди! Будет еще хуже. (Отступает назад.) Я рад, что не надел сегодня новые ботинки. Мне бы их оттоптали. Вы опреденно умеете заливать, док. Я хочу сказать, что все это звучит потрясающе, но насколько я могу судить, это не более чем очередная тачка дешевой трепотни. Почему бы просто не выйти и не сказать, что мы драпаем во все лопатки? Что ваши научные мальчики не способны ни на что, кроме как сосчитать зубы у червя и потом сообщить нам, что это опасно? ФОРМАН. Мы не драпаем... РОБИНСОН. Верно. Идет стратегическая эвакуация. Но даже это не выдерживает критики. На планете остался по меньшей мере миллиард видов. Вы рассчитываете спасти их всех? Лично я сомневаюсь. А что будет с теми, кого забудут? Кем мы станем? Жратвой для червей? ФОРМАН. Никто не будет забыт. Вы имеете в виду, что некоторые из нас бросают всех остальных? Это не так. Все остальные создают возможность для некоторых из нас трудиться в тихой гавани. Считайте это страховкой. Мы создаем возможность для человечества выжить при наихудшем сценарии развития событий... Чтобы развить это положение дальше, давайте поставим следующий мысленный эксперимент. Допустим, гастропода покидает свое родное поселение и отправляется в соседний лагерь. Какие бы микроорганимы ни несла в себе эта особь, ядовитые жигалки, роящиеся над другим лагерем, в ходе кормления неизбежно заразятся ими, и, также неизбежно, их рой передаст полный спектр паразитов каждой гастроподе во втором лагере. И наоборот, гостящая гастропода почти моментально инфицируется полным набором местных микроорганизмов, имеющихся во втором лагере. Если гостящая гастропода не погибнет сразу в результате внезапной инфекции -- а, как выясняется, они обладают исключительной приспособляемостью, -- то в конечном итоге и гость, и местные черви станут хозяевами совокупной популяции микроорганизмов, живущих в их крови и внутренних органах. Когда гастропода-гость вернется в родной лагерь, процесс повторится. Таким образом, популяция микроорганизмов хторранской экологии использует жигалок как механизм передачи новых бактериальных и вирусных форм. Этот же механизм, как предполагается, является также путем распространения в популяциях хторран и людей нервных симбионтов. "Красная книга" (Выпуск 22. 19А) 30. "ИЕРОНИМ БОСХ" Вкусно. Быстро. Дешево. Заверните пару. Соломон Краткий Воздушный корабль был кошмарных размеров -- и столь же кошмарного цвета. Он был специально раскрашен под королевского червя, и сходство было пугающим. Я увидел его случайно, мельком, глядя в иллюминатор вертушки и наслаждаясь лимонно-розовым предвечерним небом над Панама-Сити. Что-то красно-пурпурное и непомерно огромное засверкало в свете прожекторов. Мой мозг моментально отождествил этот образ с червем. Но это не могло быть червем -- оно возвышалось над расположенными поблизости зданиями. Оно простиралось на открытом поле, и рядом с ним все казалось игрушечным, старательно прорисованным, словно на миниатюре. Какое-то мгновение мой мозг боролся с несоответствием увиденного. Несоразмерность масштабов не укладывалась в голове; я лишь моргал, не понимая, что же такое вижу. Королевские черви никогда не покидают своих гнезд, так что это не королевский червь. И здания -- не жилые дома, а самолетные ангары. Ах, боже мой! Да ведь это "Иероним Босх", вот что это такое! Он был потрясающим! Я хотел было сказать "прекрасным", но не смог. Ничто, раскрашенное в такие цвета, не могло быть прекрасным. Ничто с такой внешностью не могло относиться к нашей планете. Только он был нашим. Более ярким, более сильным, более выразительным, чем любой хторра-нин, когда-либо выползший из яйца. Я не мог сдержать гордости за него. И его предназначение. Он был построен компанией "Эмейзинг инкорпорей-тед" еще в те дни, когда в мире оставалось достаточно миллионеров, чтобы путешествия на дирижабле были прибыльным капризом. В те навсегда утраченные времена, чтобы провести каникулы на борту этого корабля, приходилось записываться за три года вперед. Я тоже долгое время втайне мечтал накопить денег на этот фешенебельный аэрокруиз. С тех пор как пришли хторране, миллионеров на Земле стало гораздо больше -- одни получили сразу множество наследств, другие сумели нажиться на умелом использовании законов об освоении заброшенных земель. Но огромные состояния почти ничего не значили. Инфляция вследствие нехватки рабочих рук съела большую часть доходов, а об остальном позаботилась нехватка товаров. Некоторые из предметов роскоши еще оставались доступными, например кофе и шоколад, но сама идея роскоши приказала долго жить. Стала немодной. В известной степени даже постыдной на фоне всех смертей. До хторран этот воздушный корабль назывался "Фантазией". Огромная воздушная бонбоньерка поднимала НЕ своем борту триста пассажиров в потрясающе роскошных условиях. Она экстравагантно проплывала над Европой и Атлантикой, вниз и вверх над обеими Америками, ^ снова над океаном -- до Гонолулу, Токио, Гонконга, -- а потом обратно через Аляску и великую северо-западную ледяную пустыню, через Канаду до Нью-Йорка и Бостона и затем через Ирландию снова в Европу. В те далекие прекрасные времена она плыла по летнему небу, как город в облаках. Все лето напролет, с мая по сентябрь, она парила над миром, который был проще и не так ужасал. Теперь... это был "Иероним Босх" -- огромная летающая лаборатория, специально оборудованная для операции "Ночной кошмар". Он представлял собой гигантский приплюснутый эллипс, заключающий в себе три отдельных фюзеляжа. Основной фюзеляж тянулся вдоль длинного киля из углеродистых полимеров и керамических волокон, а по бокам к нему на аутригерах крепились два дополнительных фюзеляжа, почти такой же длины и диаметра. Все три находились внутри внешнего корпуса -- надутой под давлением оболочки. От носа до хвоста главный фюзеляж тянулся на триста пятьдесят метров, а дополнительные -- на триста метров каждый. Дирижабль был на треть длиннее, чем знаменитый "Гинденбург", и, вместе с полными боковыми баллонами, имел в четыре раза большую подъемную силу. Двенадцать расположенных в ряд почти бесшумных холодных реактивных двигателей позволяли ему свободно поддерживать крейсерскую скорость двести километров в час, а иногда двести пятьдесят -- если позволяли погода и командир. А еще он идеально подходил для нашей операции. Он мог висеть над хторранской мандалой днями, даже неделями, позволяя наблюдателям сбрасывать на поселение червей тысячи датчиков, камер и всевозможных анализаторов. Впервые у нас появится возможность наблюдать повседневную жизнь лагеря червей. Один раз сброшенные дистанционные анализаторы будут передавать информацию месяцами. У нас даже имелись датчики, способные прикрепляться к червю, пробуравливать его кожу и непрерывным потоком выдавать данные о его передвижениях и другую информацию. Операция "Ночной кошмар" давала уникальную возможность изучить социальную структуру хторров. Мы могли фотографировать, слушать, нюхать, пробовать на вкус и щупать все что угодно -- от мельчайшего микроорганизма до самого крупного королевского червя. Мы ожидали обнаружить ранее неизвестные нам стороны заражения. Окончательно решить вопрос, разумны черви или все-таки нет. Мы могли проследить, что они едят и что выделяют. Посчитать их зубы, попробовать их отрыжку, понюхать у них подмышки. Наши нанодатчики попадут в кровяное русло, кишечник, мозг -- не только червей, но и каждой твари в очаге заражения. Мы зарегистрируем каждый приход и уход каждого организма-хозяина и его симбионтов, проследим формы поведения, их взаимоотношений, взаимодействий -- все и все, что могло бы дать ключ к пониманию того, кто они есть на самом деле. Потревожит ли их наше присутствие? Этого мы не знали. Думали, что да, но насчет этого тоже имелась теория. Раскрашенный воздушный корабль напоминал гигантского червя, и мы надеялись, что гастроподы увидят в нем небесного бога, наблюдающего за ними. Мы и раньше несколько раз встречались с подобным феноменом. Дирижабли с розовыми, красными и пурпурными полосами вызывали самые поразительные реакции у хторран. К тому же "Иероним Босх" имел новейшее активно- кристаллическое покрытие с высоким разрешением, способное генерировать и менять ярчайшие изображения со скоростью сто двадцать кадров в секунду. Зрелище просто ослепительное: самоходная выставка фейерверков. Я видел фотографии, мультипликационные ролики, я даже побывал в моделируемых реальностях, но что есть, то есть -- ни один тренажер не может подготовить человека к восприятию зрелища такого масштаба. Мы снижались над "Иеронимом Босхом", а пурпурная громада все разрасталась и разрасталась, пока мой мозг не отказался верить, что на свете существует предмет таких размеров: шириной с футбольное поле и в три раза больше длиной. Он напоминал грозовое облако, прилегшее на землю отдохнуть. А потом шасси вертушки ударилось о посадочную полосу, и я завороженно уставился на него снизу вверх. Мы катились и катились, а он по-прежнему нависал над нами, алый гигант под оранжевым заходящим солнцем. Наконец вертушка остановилась у носа огромного корабля. Он был по меньшей мере в километре отсюда, но все равно целиком