Карен Джой Фаулер. Только стоячие места
1/8
Fowler_Standing_Room_Only.rtf
Karen Joy Fowler " Standing Room Only "
й 1997 by Karen Joy Fowler
First published in Asimov's August 1997
й 2002, Гужов Е., перевод
Eugen_Guzhov@yahoo.com
-------------------------------------------------------
В Добрую пятницу 1865 года Вашингтон, округ Колумбия, был переполнен
туристами и гуляками. Даже "Уиллард", который заявлял, что является самым
большим отелем в стране, с номерами для 1200 гостей, был забит. В холлах и
гостиных было жарко от тел. В золоченых канделябрах шипел газовый свет,
разливаясь на черно-бардовых ливреях швейцаров. Многие из отдыхающих были
женщинами. В 1865 женщинами восхищались за их пышность и пускали везде, куда
входили их скрепленные обручами юбки. Женщины у "Уилларда" носили кричащие
по цвету платья с огромными юбками и походили на большие перевернутые
тюльпаны. Мужчины выступали в сюртуках-ласточках.
Снаружи стояла почти весна. Цвела форсития, покрывая город желтой
пыльцой. В общественных парках пробивалась трава, дороги растаяли до
консистенции грязи. Свиньи бродили по городу, словно собаки, а дохлые кошки
дюжинами плавали в сточных канавах, благоухая в комнатах даже самого Белого
дома.
Отель "Метрополитен" содержал особенно буйную группу празднующих из
Балтимора, которая провела ночь на 13 апреля, провозглашая тосты за все что
угодно под солнцем. Они воскресли утром 14-го, бледные и изнуренные,
окруженные разбитыми бокалами и ощупывая синяки, про которые не могли
вспомнить, где же их получили.
Был последний день Великого поста. Война была официально закончена,
если не считать армии конфедератов Джозефа Джонстона и некоторых ванных
действий на Западе. Жители Вашингтона, округ Колумбия, все еще начинали
каждое утро чтением ежедневного списка погибших. Эта задача, как ничто иное,
только добавляла к ощущению необходимости крайней настоятельности мира.
Потерять родственника или возлюбленного теперь, когда весь остальной город
впал в безумное, хотя и мрачное, празднование, было бы невыносимым.
Постояльцы меблированных комнат Мэри Сюррат начали этот день завтраком
из куска мяса, яичницы с окороком, устриц, овсянки и виски. Семнадцатилетняя
дочь Мэри, Анна, была влюблена в Джона Уилкса Бута. У нее была его
фотография, спрятанная в гостиной за литографией под названием "Утро,
Полдень и Ночь". Она помогла матери убрать стол и с острым чрезмерным
неодобрением заметила, что один из двух новых постояльцев, один из тех
мужчин, которым комнаты дали только прошлым вечером, уставился на ее мать.
Мэри Сюррат не была ни миловидной женщиной, ни особо умной, не была она
и молодой. Анна была слишком романтична, слишком увлекалась звездами театра,
чтобы такое одобрить. Одна вещь - лежать без сна по ночам в своей спальне на
чердаке, думая о ДжУ. А другая - вообразить свою мать играющей хоть какую-то
часть в таких чувствах.
Брат Анны, Джон, рассказал ей, что пять лет назад женщина по имени
Генриетта Ирвинг пыталась вонзить в Бута нож. Потерпев неудачу, она воткнула
лезвие в собственную грудь. Он, похоже, считал, что подобная история
приведет Анну в чувство. Она же, как любой мог бы предсказать, возымела
противоположный эффект. Анна слышала так же, что Бут содержит женщину в
борделе возле Белого дома. А однажды она видела газету, в которой Бот
сочинил поэму. И вот какие были финальные строки:
Now in this hour that we part,
I will ask to be forgotten never
But, in thy pure and guileless heart,
Consider me thy friend dear Eva.
Анна сидела в гостиной, пока мать ее дремала, и представляла, что она
первая из этих женщин, а когда уставала от этого, то иногда отваживалась
представлять, что она вторая, но чаще всего ей нравилось воображать себя
третьей.
Флирт был делом распространенным и серьезным, и женщины в Вашингтоне
усердно работали над ним. Война вдали всегда обеспечивает богатый контекст
безнадежности, хотя в то же время дарит женщинам частицы дополнительной
свободы. И они прекрасно могут наслаждаться ею, если цена, которую они
платят, есть все что угодно, кроме их сыновей.
Новые мужчины едва притронулись к еде, отрезали самые жирные куски и
оставили их блестящими сальными кучками отбросов. Они прикончили виски, но,
пока пили, кривили лица. Анна негодовала на комплименты их взглядов и,
парадоксальным образом, теперь обижалась на оскорбление их тарелок. Ее мать
накрывает хороший стол.
На самом-то деле они Анне не понравились и она надеялась, что они не
останутся. В последнее время она часто видит мужчин за пределами
меблированных комнат Сюррат, мужчин, которые заняты неубедительными делами,
когда она проходит мимо. Она связывает этих новых людей с теми, и она
достаточно проницательна, чтобы считать их постояльца Луиса Уикмена
отвечающим за большое их количество, даже не понимая, до какой степени она
права. Ведь весь последний год она жила в хозяйстве конфедератов в самом
сердце Вашингтона. У всех вокруг нее какие-то тайны. И она выросла,
совершенно привыкнув к ним.
Уикмен был постоянным жильцом меблированных комнат Сюррат. Это был
полный дружелюбный человек, который работал в офисе генерального комиссара
тюрем и делил спальню с Джоном Сюрратом. Секреты были тем, чем торговал
Уикмен. Он обеспечивал Джона, который был курьером Конфедерации, материалами
для тайной переброски на Юг. Но потом Уикмен где-то в марте по какой-то
прихоти сказал в собственном офисе, что в тех самых меблирашках, где он
живет, замышляют заговор сецессионистов против президента.
Это замечание вызвало больший интерес, чем он ожидал. Его вызвали в
офис капитана МакДэвитта и долго расспрашивали. Как результат, меблированные
комнаты Сюррат находились под наблюдением с марта по апрель, хотя, и это
очень странный факт, никаких записей ни о наблюдении, ни о допросе
впоследствии не нашли.
Анна, конечно, обрадовалась бы, узнав все это. Как и большинство
молодых девушек, она любила внимание. А здесь налицо стержень романтической
истории. Вместо этого, она чувствовала только, что что-то замышляется, и что
ее благочестивая, простоватая мать в этом участвует.
Новый гость, тот, что говорил больше всех, обладал странной
шепелявостью, и Анне это тоже не нравилось. Она гибко шагнула между двумя
постояльцами, чтобы забрать их тарелки. Она воспользовалась письмом брата,
чтобы выйти на улицу сразу после завтрака. "Мама", сказала она, "я сейчас
отнесу письмо Джона бедной мисс Уорд."
В точности, как брат наслаждался расхолаживанием ее романтических
наклонностей, она с удовольствием занималась охлаждением увлеченности мисс
Уорд по отношению к брату. Отнести письмо мисс Уорд выглядело любезностью,
но суть заключалась в том, что мисс Уорд не получает писем сама.
И кроме того, в городе был Бут. И если Анна выйдет, то, возможно, снова
его увидит.
Тринадцатое число было красивым, однако, погода четырнадцатого в равных
пропорциях состояла из грязи и ветра. Ветер выдул прядь волос Анны и
переплел с бахромой шали. Возле здания Казначейства она остановилась
посмотреть, как экипаж утонул в грязи по самую ступицу. Пару добротных
вороных лошадей вытащили первыми. Потом поверх грязи положили доски для
пассажиров. Они высадились на сушу, мужчина и женщина, она не в моду худая и
легкомысленно смеющаяся над тем, как при каждом неровном шаге ее обручи
вращались и выводили ее из равновесия то в одну сторону, то в другую. Она
вцепилась в руку мужчины и вскрикнула, когда мимо нее прошлепала свинья, а
потом снова засмеялась, взяв еще выше тоном. Когда она снова схватилась за
него, мужчина оступился в трясину, и над этим она тоже смеялась. Одет
мужчина был прекрасно, хотя теперь был весьма забрызган грязью. Собралась
толпа, чтобы поглазеть на женщину - от такого внимания она просто обессилила
от смеха.
Война закончилась, подумала Анна, и все одновременно сошли с ума. И она
не единственная думала так. Это было темой газетных передовиц и разговоров в
барах. "В городе беспорядок от людей, которые празднуют слишком шумно",
писал дневной страж президента Уильям Крук всего лишь вчера. Показалось
солнце, но только в небрежном, очень бледном варианте.
Ее визит к мисс Уорд был испорчен тем, что Джон прислал письмо и сюда
тоже. Мисс Уорд явно радовалась, рассказывая это Анне. Она была очень
близорукой и, читая письмо, держала его прямо перед глазами. Джон недавно
сбежал в Канаду. Теперь, когда война закончилась, были все причины ожидать,
что он вернется домой, хотя ни в одном письме об этом не говорилось.
Были и другие новости, и мисс Уорд чистила перышки, рассказывая их.
"Бесси Хейл увезли в Испанию. Очень сильно против ее воли", сказала мисс
Уорд. Бесси была дочерью экс-сенатора Джона П. Хейла. Отец надеялся, что
смена обстановки поможет хорошенькой мисс Бесси победить слепое увлечение
Джоном Уилксом Бутом. Мисс Уорд, которую никто, включая брата Анны, и не
думал считать хорошенькой, смеялась над ней. "Мистер Хейл не хочет иметь
актера в семье", сказала мисс Уорд, и Анна пожалела об импульсе щедрости,
который погнал ее через весь город в такой мрачный день.
"Уилкс Бут вернулся в Вашингтон", закончила мисс Уорд, и Анна,
наконец-то, смогла сказать, что знает это, что он навещал их только вчера. И
она оставила Уордов, холодно попрощавшись.
Луис Уикман встретился ей на улице, остановился для учтивого
приветствия, хотя они только что виделись и завтракали. Было десять утра.
Уикман шел в церковь. Среди многих известных ему секретов был и секрет Анны.
"Сегодня утром я видел Джона Уилкса Бута в парикмахерской", сказал он.
"Толпа следила за каждым его движением."
Анна вздернула голову. "Мистер Бут - знаменитый трагик. Естественно,
что люди восхищаются им."
Она льстила себе, что знает ДжУ несколько лучше, чем эти
идолопоклонники. В последний раз, когда брат приводил Бута домой, он
последовал за Анной в кухню. Она стояла спиной к двери и мыла тарелки. Вдруг
она почувствовала, что он здесь. Как она узнала это? Шея вдруг стала сзади
горячей, и когда она повернулась, убежденная, что он рядом, он и был тут,
стоял прислонившись к косяку двери и изучая свои ногти.
"Вы верите в то, что наши судьбы уже предначертаны?", спросил ее Бут и
шагнул в кухню. "Мне по руке как-то гадала цыганка. Она сказала, что я плохо
кончу. Сказала, что хуже ладони она не видела." Он протянул ей руку и она
взяла ее. "Она сказала, что хотела бы никогда ее не видеть", прошептал он, а
потом быстро отдернул руку, когда вошла ее мать, прежде чем она успела
наклониться над ладонью и уверить его в ином прочтении, прежде чем она даже
смогла дотронуться до него.
"ДжУ не удовлетворен актерством", рассказал однажды брат. "Он тоскует
по величию на сцене истории", и если бы мать не прервала их разговор, если б
у Анны нашлось две секунды для него, то такое прочтение она бы ему дала. Она
обещала бы ему историческое величие.
"Мистер Бут пошел в театр Форда, чтобы забрать свою почту", сказал
Уикмен, подмигивая. Это было двусмысленное подмигивание. Оно могло означать
только то, что Уикмен помнит, какова она первая любовь. Оно могло намекать
на то, что он знает, как она может воспользоваться такой информацией.
Два полка возвращались в Вашингтон из Вирджинии. Они шли вразнобой и
запыхавшись, все покрытые пылью. Анна достала из рукава платочек и помахала
им. Другие женщины делали то же самое. Собралась толпа. Через толпу пошел
продавец, предлагая устриц. Мужчина в тесно пригнанном пальто остановил его.
У него был постыдный вид - плохая стрижка с длинными баками. Он вытащил
горсть монет и глупо уставился на них. Он был пьян. Продавцу пришлось
дотянуться до ладони и взять самому сколько он ему задолжал.
"Грязное место!", сказал мужчина рядом с пьяным. "Я не выношу эту вонь.
Не могу есть. Не ждите, что я буду спать в этом блохастом отеле еще одну
ночь." Он резко ушел, столкнувшись с рукой Анны и заставив ее отодвинуться
на шаг-другой. "Извините", сказал он, не останавливаясь, но в тоне его
голоса не было ничего кающегося или извиняющегося. Он даже не взглянул на
нее.
С того мгновения, как он, толкнув, вынудил ее начать двигаться, Анна
продолжала идти. Она даже не осознавала, что идет к театру Форда, пока не
повернула на Одиннадцатую-стрит. Это была плохая идея, но она не могла
удержаться. Она зашагала быстрее.
"Билетов нет, мисс", сказал ей Джеймс Р. Форд, прежде чем она открыла
рот. Она здесь была не единственная. Небольшая толпа стояла у дверей театра.
"Абсолютно все продано. Это потому, что будут присутствовать президент и
генерал Грант."
Джеймс Форд держал в руках американский флаг. Он поднял его. "Я как раз
украшаю президентскую ложу." Это было последнее представление не слишком
удачной пьесы. Он и думать не мог, что продадут все места. Он подумал, что
на лице Анны увидел разочарование. Сам он был счастлив и это сделало его
добрым. "Они там репетируют внутри", сказал он ей. "Для генерала Гранта! Вы
просто зайдите посмотреть."
Он открыл дверь и она вошла. Три женщины и мужчина вошли вместе с нею.
Анна никого из них прежде не видела, но предположила, что это друзья мистера
Форда. Они протиснулись в двери за нею, а потом и сели рядом с нею на
плетеных стульях с прямыми спинками сбоку от сцены.
Сама Лаура Кин стояла за кулисами, ожидая своего выхода. Занавес был
уже поднят, так что Анна хорошо ее видела. На щеках ее были красные круги
румян.
Сцена была неглубокой. Миссис Маунтчессингтон стояла на ней со своей
дочерью Августой и Асой Тренчардом.
"Все, что я страстно желаю - это любви", говорила Августа. От нее
разило неискренностью.
Анна повторила эти строки про себя. Она вообразила себя актрисой
замужем за ДжУ, как он ухаживает за ней ежедневно перед тысячной аудиторией
в сотнях разных городов. Они играли бы любовные сцены снова и снова, и
каждую так же правдиво, как первую и последнюю. Она едва бы различала, где
находится ее настоящая и ее воображаемая жизни. Она не думает, что так можно
заработать много денег, но даже представить себя богатой для нее казалось
счастьем.
Августа желала быть бедной, но любимой. "Теперь у меня нет состояния",
ответил ей Аса, "но я стану любовью, которую готов излить на вас, как
яблочный сироп на жареную свинину."
Женщины удалились. Он остался один на сцене. Анна видела, как Лаура Кин
беззвучно повторяет его реплику, в то время как он сам ее произносит.
Женщина, сидящая рядом, изумила ее, повторяя ту же строку, только громким
шепотом.
"Что ж, я полагаю, что знаю достаточно, чтобы видеть вас насквозь, вы
хитроумный старый ловец человеков", сказал третий. Анна повернулась к своей
соседке, которая взглянула в ответ. Ее произношение, подумала Анна, должно
быть, английское. "Вы любите театр?", спросили она Анну шепотом. Потом ее
лицо изменилось. Она смотрела на что-то над головой Анны.
Анна тоже посмотрела. Теперь она поняла выражение лица женщины. В
президентской ложе стоял Джон Уилкс Бут, глядя вниз на актеров. Анна встала.
Соседка поймала ее за руку. Она была значительно старше Анны, но не
настолько, чтобы Анна могла совершенно отмахнуться от ее возможного влияния
на Бута.
"Вы знаете его?", спросила женщина.
"Он друг моего брата." Анна не имела намерения представляться. Она
попыталась ускользнуть, но женщина еще удерживала ее.
"Меня зовут Касси Стрейкмен."
"Анна Сюррат."
Что-то быстро промелькнуло в глазах женщины. "Вы не родственница Мэри
Сюррат?"
"Это моя мать." Анна начала ощущать легкую тревогу. Так много людей
интересуются ее скучной, печальной матерью. Анна попыталась высвободиться и
к своему изумлению обнаружила, что не может. Женщина не отпускала ее.
"Я слышала о ваших меблированных комнатах", сказала миссис Стрейкмен.
Было учтивым считать ее замужней женщиной. И учтивость явно была большей,
чем она того заслуживала.
Анна снова подняла глаза на ложу. Бут уже ушел. "Позвольте мне пройти",
сказала она миссис Стрейкмен так громко, что услышала сама Лаура Кин. И с
такой силой, что миссис Стрейкмен наконец-то отпустила ее.
Анна покинула театр. Улицы были запружены народом и она нигде не видела
Бута. Вместо этого, пока она стояла на груде кирпичей, глядя вначале
направо, а потом налево, с нею снова поравнялась миссис Стрейкмен. "Вы идете
домой? Может, пойдем вместе?"
"Нет, у меня поручения", ответила Анна. И быстро ушла. Она уже
сердилась, потому что надеялась остаться и повидать Бута, который должен был
быть где-то поблизости, но миссис Стрейкмен заставляет ее чувствовать
большое неудобство. Один раз она оглянулась. Миссис Стрейкмен стояла в
маленьком кружке своих друзей, оживленно разговаривая. Она размахивала
руками, как европейка. Анна нигде не видела Бута.
Она пошла обратно по улицам к церкви Св. Патрика в поисках матери. Был
полдень и воздух был теплым, несмотря на бесцветное солнце. В церкви мать
стояла на коленях на скамье и шумно молилась. Анна проскользнула рядом.
"То самое мгновение", прошептала мать. Она дотянулась и схватила руку
Анны и стиснула почти до боли. "То самое мгновение, когда его пригвоздили к
кресту", сказала она. Распятие было завешано пурпурной материей. Бледный
свет сочился в церковь сквозь витражные окна.
На другом конце города группа мужчин собралась в баре Кирквуда и
забавлялась покупкой выпивки для Джорджа Этцеродта. Этцеродт был одним из
заговорщиков-коспираторов вместе с Бутом. В этот день его задачей, которую
поставил Бут, было похитить вице-президента. Но он уже так напился, что не
мог стоять. "Хотите сказать, что вице-президент - храбрец?", спросил он и
она засмеялись над ним. Он ничего не имел против того, что над ним смеются.
Он и сам считал это забавным. "Он ведь не носит огнестрельного, правда? Я
хочу сказать, зачем оно ему?", сказал Этцеродт. "С ним рядом, вообще, есть
солдаты? Тот ниггер, что следит за едой. Он с ним все время?"
"Давай, выпей еще", сказали ему, смеясь. "Давай, с нами. Это же не
оскорбление."
Анна с матерью вернулись в меблированные комнаты. Мэри Сюррат наняла
коляску и отправилась за город. "Меня повезет мистер Уикмен", сказала она
дочери. Некий мистер Ноти задолжал ей деньги, в которых они отчаянно
нуждались, и Мэри Сюррат хотела получить их.
Но когда она уже выходила, появился Бут. Он взял мать за руку и вернул
ее в гостиную. Анна почувствовала, как ее сердце остановилось, а потом
забилось снова, чаще. "Мэри, я должен поговорить с вами", сказал он матери
шепотом, интимно. "Мэри." Он совсем не смотрел на Анну и не заговорил, пока
она не вышла из комнаты. Она хотела остаться за дверью и подслушать, что
удастся, но Луис Уикмен возымел ту же идею. Они обменялись косыми взглядами,
потом каждый пошел в свою сторону коридора. Анна поднялась по лестнице в
свою спальню.
Она почуяла момент, когда Бут ушел. Ей нравилось думать, что это
происходит из-за какой-то незримой связи между ними, из-за чего-то
необъяснимого, из-за какой-то предрасположенности, но на самом деле она
услышала, как хлопнула дверь. Он ушел, не попросив разрешения повидаться с
нею. Она подошла к небольшому окну, чтобы посмотреть, как он уходит. Он не
остановился, чтобы взглянуть наверх. Он взобрался на черного коня и
прикоснулся к шляпе, салютуя матери.
Мать взобралась в наемную коляску, опираясь на руку мистера Уикмена.
Под мышкой она держала пакет. Анна прежде его не видела. Он был плоский,
круглый и завернут в газету. Анна подумала, что это подарок от Бута, что
возбудило в ней зависть.
Позднее на суде над своей матерью Анна услышит, что в пакете содержался
полевой бинокль. Человек по имени Ллойд показал под присягой, что Мэри
Сюррат доставила бинокль ему и также передала инструкции от Бута
относительно оружия. Это было единственное, однако нанесшее непоправимый
вред свидетельское показание против нее. На суде над братом Анны этот Ллойд
повторил все, кроме бинокля. Он был, как он сказал, слишком пьян в то время,
чтобы вспомнить, что именно говорила ему миссис Сюррат. Он так никогда и не
вспомнил. Обвинение угрозами вытащило из него его ранние свидетельские
показания. Эта ревизия произошла через два года после того, как Мэри Сюррат
была повешена.
Анна простояла у окна долгое время, представляя себе, что Бут вернется
с таким же подарком для нее.
Джон Уилкс Бут встретил Джорджа Этцеродта на улице в пять вечера. Бут
был на лошади. Он сказал Этцеродту, что изменил свое решение насчет
похищения. Теперь он хотел, чтобы вице-президент был убит. В 10:15 или около
этого. "Я узнал, что Джонсон - очень храбрый человек", сказал ему Этцеродт.
"А вы - нет", согласился Бут. "Но теперь вы уж слишком глубоко увязли."
И он уехал. Бут вез в кармане письмо издателю "Нейшнл Интеллидженсер". В нем
он перечислял причины для убийства Линкольна. Он подписался собственным
именем, но вписал так же имя Джорджа Этцеродта.
Люди, работавшие с Этцеродтом, как-то сказали, что это был человек,
которого можно было оскорбить и он при этом не сопротивлялся. И это было
самое милосердное, что можно было о нем сказать. Трое мужчин из бара
Кирквуда появились и взяли Этцеродта под руки. "Давай поищем еще бар",
предложили они. "До конца вечера у нас еще часы и часы. Ешь, пей, веселись."
В шесть вечера Джон Уилкс Бут отдал письмо Джону Мэтьюсу, актеру,
попросив доставить его на следующее утро. "Меня не будет в городе, а то я
доставил бы его сам", объяснил он. Группа офицеров-конфедератов
промаршировала по Пеннсильвания-авеню, где их мог видеть Джон Уилкс Бут. Они
не проявили дружелюбия, они просто сдались. "Человек либо покоряется своей
судьбе, либо создает ее", сказал он Мэтьюсу. "Человек может поднять себя до
уровня события, либо пасть под его тяжестью."
На закате человек по имени Джон и по прозвищу "Арахис" зажег большую
стеклянную сферу-фонарь перед входом в театр Форда. Внутри президентскую
ложу украсили взятыми взаймы флагами и материей. Дверь в ложу сломали
несколько недель назад в случайной драке и с тех пор ложа не запиралась.
Был ранний вечер, когда Мэри Сюррат вернулась домой. Ее финансовые дела
остались неурегулированными, мистер Ноти даже не явился на встречу. Она
поцеловала дочь. "Если мистер Ноти не уплатит нам того, что должен", сказала
она, "я даже не знаю, что дальше делать. Я не вижу впереди выхода для нас.
Твой брат должен вернуться домой." Она прошла в кухню, чтобы понаблюдать за
приготовлениями к обеду.
Анна пришла туда же, чтобы помочь. С полудня, с того момента, когда Бут
не заговорил с ней, она просто обессилила от горя. И это горе нисколько не
рассеялось за последние часы; теперь она сомневалась, что оно вообще
когда-то исчезнет. Она порезала жареное мясо на кусочки. Под ее ножом оно
было кроваво-красным и она подумала о белой коже Генриетты Ирвинг и о
кровавом сердце, бьющемся под нею. Она прекрасно понимала Генриетту Ирвинг.
Все, чего я жажду - это любовь, говорила она про себя, и простая истина этих
слов вызывала у нее слезы. Наверное, она сможет прожить остаток своей жизни,
если сыграет ее вот так, сцену за сценой. Она подняла нож кверху, глядя, как
кровь стекает по лезвию, это было так драматично и так отвечало ее
шекспировскому настроению.
Она ощутила прохладу и, оглянувшись, увидела, что один из новых
постояльцев прислонился к дверному косяку, наблюдая за матерью. "Еще не
готово", сказала она сердито, потому что он заставил ее вздрогнуть. Он исчез
обратно в гостиную.
И опять новые гости едва притронулись к еде. Луис Уикмен закончил свою
порцию с многочисленными элегантными комплиментами. Его показания в суде
повредят Мэри Сюррат почти так же сильно, как и показания Ллойда. Он скажет,
что тем вечером она выглядела неспокойной, неустроенной, хотя никто другой
из постояльцев этого не заметил. После обеда Мэри Сюррат прошлась по дому,
гася керосиновые лампы одну за другой.
Анна выпила бокал вина и немедленно пошла спать. Она заснула глубоко,
однако примерно часом позже сердцебиение снова разбудило ее. У нее слегка
покалывало внутри, когда она дышала. Она видела Джона Уилкса Бута так ясно,
как если бы он был в комнате рядом с нею. "Я самый знаменитый человек в
Америке", сказал он. И протянул руку, призывая ее.
Она услышала, как внизу открылась и закрылась парадная дверь. Она
встала и выглянула в окно, так же, как сделала это днем. Много людей, очень
много было на улице. Они все шли в одном направлении. Одним из толпы был
Джордж Этцеродт. Многими часами ранее он выбросил свой нож, однако он тоже
умрет вместе с Мэри Сюррат. Он зашел слишком далеко, чтобы отступить. Он
шел, закинув руки на плечи двум темноволосым мужчинам. Один из них поднял
глаза. Он был такой расы, которую Анна никогда прежде не видела. Новые
постояльцы тоже присоединялись к толпе. Анна увидела их, когда они выходили
из-под навеса над крыльцом.
Случилось что-то большое. Достаточно большое, чтобы превозмочь даже ее
больные чувства. Анна начала одеваться, сначала медленно, потом все быстрее
и быстрее. Я живу, подумала она, в самые чудесные времена. Вот оно
доказательство. Она все еще была несчастна, но почувствовала большое
возбуждение. Она тихо прошла мимо двери матери.
Поток людей унес ее на несколько кварталов. Она словно повторяла свою
последнюю прогулку, только в обратном направлении, словно разматывая ленту.
Она прошла мимо церкви Св. Патрика, вниз по Одиннадцатой-стрит. Толпа
остановилась у театра Форда и густела здесь. Анну затолкали со всех сторон.
Слева от себя она узнала женщину из экипажа, смеявшуюся женщину, хотя теперь
она не смеялась. Кто-то наступил на обруч в юбке Анны и она услышала, как он
хрустнул. Кто-то заехал локтем ей в затылок. "Тихо!", предостерег кто-то
кого-то. "А то мы все пропустим." Кто-то взял ее за руку. Было так тесно,
что она даже не смогла повернуться и посмотреть, но расслышала голос Касси
Стрейкмен.
"У меня есть билеты и все остальное!", гневно говорила миссис
Стрейкмен. "Вы поверите? А я даже не могу подобраться к двери. Уже почти
десять, и у меня есть билеты."
"Члены моей группы, встаньте поближе друг к другу, пожалуйста", сказала
женщина чуть впереди. "Пусть никто не теряется", а потом она заговорила на
языке, которого Анна не знала.
"Это не кажется хорошим представлением", сказала Анна, обращаясь к
миссис Стрейкмен. "Какая-то комедия и не слишком забавная."
Миссис Стрейкмен змеей втиснулась рядом с нею. "Это же была просто
репетиция. Отзывы просто невероятные. И вы не поверите, какая очередь по
списку. На целые годы вперед! На века! Я больше никогда не получу билета."
Она сделала глубокий успокаивающий вдох. "По крайней мере, вы здесь,
дорогая. Такого я не могла ожидать. Это делает все очень реальным. И если
это хоть как-то вам поможет", она сжала руку Анны, "вы потом должны
говорить, что ничего из того, что вы могли сделать, ничего бы не изменило.
Все, что происходит, уже произошло. И его нельзя изменить."
"Получу ли я то, что хочу?", спросила ее Анна. Она не смогла устранить
из голоса яркую ноту надежды. Ясно, что она является частью чего-то
огромного. Чего-то памятного. Многие ли люди могут такое сказать?
"Я не знаю, чего вы хотите", ответила миссис Стрейкмен. Она глядела
смущенно. "Я не получила, чего хотела", добавила она. "Хотя у меня даже есть
билеты. Великий боже! Люди, получающие, чего хотят. Но история мира не
такова, не так ли?"
"Пожалуйста, все замолчите!, сказал кто-то позади Анны. "Те, кто сзади,
ничего не слышат."
Миссис Стрейкмен начала плакать, чем немало удивила Анну. "Это просто
усталость", извиняющимся тоном сказала миссис Стрейкмен. "Меня наконец-то
достало." Она обвила Анну рукой.
"Все, что я хочу...", начала Анна, но мужчина справа гневно зашикал на
нее.
"Заткнитесь!", сказал он. "Мы проделали весь этот путь не для того,
чтобы слушать вас."
Конец.
Last-modified: Mon, 14 Jun 2004 20:51:50 GMT