Томас Диш. Эхо плоти моей --------------------------------------------------------------- Echo Round His Bones © 1967, Thomas M. Disch © 1993, М.Пчелинцев, С.Логинов, перевод Из кн.: Томас Диш. Геноцид. Фантастические романы и рассказы. СПб: Terra Fantastica, 1993 OSR, spellcheck: Alexandr V. Rudenko (в│второк, 24 липня 2001 р.) avrud@mail.ru --------------------------------------------------------------- Моему брату Гэри, который первым прочел это Не ведать Стен, не ведать больше Стен Моей Душе, отвергшей Плоти плен. Теперь ни вмятый в Стены Прах, Ни Древо потолочных Плах, Ни Стекла не смирят мой Взгляд, Взыскующий Небесных Врат. На Небеса я смел роптать, Что несчастливы Дни, Для Счастья горнего Они Готовы Почвой стать: Мой Дух летит за грани дальних Сфер, Без края ширясь, возносясь без мер. Томас Трагерн "Осанна" (Перевод Майи Борисовой) Глава 1 НАТАН ХЭНЗАРД Палец на курке напрягся, и спокойствие пасмурного утра вдренбезги рассыпалось от винтовочного выстрела. Бесчисленные отзвуки, словно отражения, что множатся в осколках разбитого зеркала, вернулись от горных склонов. Эхо напоминало издевательский хонхот. Отзвуки возвращались вновь, постепенно слабея, и наконец стихли. Но спокойствие уже не вернулось, спокойствие было разбито. Небольшая колонна солдат двигалась по грунтовой дороге. При звуках выстрела капитан, шедший во главе колонны, остановил ее и размашисто зашагал назад. Капитану было лет тридцать пять, может быть, сорок. Его лицо могло бы показаться красивым, если бы не застывшее на нем выражение показного безразличия. Постанновка подбородка и выражение твердого рта выдавали кадрового военного. Годы неутолимой дисциплины пригасили живой блеск глаз, придав им сходство со стекляшками. И все же опытный нанблюдатель мог бы заметить, что лицо капитана -- на самом деле искусная маска, свидетельствующая о чем угодно, но не о внутренннем спокойствии. Впрочем, сейчас это лицо оживляла гримаса гнева или, по меньшей мере, раздражения. Капитан остановился в конце колонны напротив рыжего солдата с сержантскими нашивками на рукаве гимнастерки. -- Уорсоу? -- Да, сэр,-- сержант изобразил что-то вроде стойки смирно. -- Вам было приказано собрать оставшиеся после стрельбы боенприпасы. -- Да, сэр. -- Значит, патроны возвращены вам, и их ни у кого не должно быть. -- Так точно, сэр. -- Вы выполнили приказ? -- Да, сэр, насколько я могу судить. -- И все же выстрел, который мы слышали, наверняка был пронизведен одним из нас. Дайте мне свою винтовку, Уорсоу. Сержант с явной неохотой протянул винтовку капитану. -- Ствол теплый,-- заметил капитан. Уорсоу не ответил. -- Я так понимаю, Уорсоу, что винтовка не заряжена? -- Да, сэр. Капитан демонстративно посмотрел на снятый предохранитель, прижал приклад к плечу и положил палец на курок. Уорсоу не говорил ничего. -- Так я могу нажать на курок, Уорсоу? Ствол глядел на правую ногу сержанта. Уорсоу не отвечал, но его веснушчатое лицо покрылось крупными каплями пота. -- Вы мне разрешаете? Уорсоу сломался. -- Нет, сэр,-- сказал он. Капитан открыл магазин винтовки, вынул обойму и вернул виннтовку сержанту. -- В таком случае, Уорсоу, не может ли случиться так, что выстрел, остановивший колонну минуту назад, был произведен из этой винтовки? -- даже теперь в голосе капитана не было ни манлейшего оттенка сарказма. -- Сэр, я увидел кролика. Капитан нахмурился. -- Вы попали в него, Уорсоу? -- Нет, сэр. -- Ваше счастье. Вы понимаете, что охотиться в нашей стране -- преступление? -- Сэр, это был просто кролик. Мы всегда стреляем их здесь, когда возвращаемся со стрельб. -- Вы хотите сказать, что всегда нарушаете закон? -- Нет, сэр, я ничего такого не говорю. Я говорю только, что обычно... -- Заткнитесь, Уорсоу. Лицо Уорсоу так покраснело, что рыжеватые брови и ресницы стали казаться на его фоне белыми. Хуже того: нижняя губа сержанта непроизвольно задергалась, словно он пытался надуть губы. -- Лжецов я презираю,-- сказал капитан без выражения. Он засунул ноготь большого пальца под край нашивки на правом рукаве Уорсоу и быстрым движением сорвал ее. Следом сорвал и вторую нашивку. Затем капитан вернулся к началу колонны, и та снова двинулась к грузовикам, которые ожидали, чтобы отвезти их в лагерь Джексон. Капитан, герой нашего рассказа, был человеком будущего, а точннее, того, что считаем будущим мы, поскольку для самого капитана оно казалось самым заурядным настоящим. Хотя и в будущем можно жить по-разному: быть там своим человеком или напоминать пришельца из прошлого. Так вот, если говорить честно, то капитану следовало родиться на много лет раньше, чем он это сделал. Возьмем хотя бы его профессию: кадровый офицер -- конечно же, крайне нетипичная карьера для 1990 года. К тому времени люди уже поняли, что регулярная армия -- место, подходящее только для простофиль и сельских дурачков. Да, существовала воинская повиннность, и каждый молодой человек был обязан отдавать три года жизни армии, но все знали, что это пустая условность, резервисты никому не нужны, их содержат только для того, чтобы на три года дольше не вносить в списки безработных. Но раз это понимали все, то и отношение к армии было соответствующим. Среди современнников капитана что-то около 29 процентов людей были настолько непохожи на него, что предпочитали эти три года провести в комнфортабельных, изобилующих свободами тюрьмах, выстроенных спенциально для отказников по мотивам совести. Разумеется, "совестники" глядели на капитана и ему подобных как на замшелые оканменелости. Общеизвестно, что воинская служба традиционно требует от ченловека скорее силы характера, нежели ума. Но нашего героя это не касается! Достаточно сказать, что на третьем курсе военного учинлища его коэффициент интеллекта, измеренный по краткому тесту Стэнфорда-Бине, достигал вполне пристойной отметки 128. А это больше того, что мы вправе требовать от человека, выбравшего такого рода профессию. Капитан и сам чувствовал, что его умственные способности слишнком велики. Он был бы гораздо счастливее, если бы обладал своенобразной профессиональной слепотой, позволяющей не замечать некоторых существенных деталей, неприятных с моральной точки зрения. Во всяком случае, большинство сослуживцев капитана нинкакими проблемами не мучилось, и им было хорошо. Однажды излишняя сообразительность даже повредила капитаннской карьере и не исключено, что этот случай был причиной отнонсительно невысокого его положения в армейской иерархии. Впрочем, об этом, если придется к слову, мы расскажем потом. Не исключено также, что медленное продвижение по службе было просто-напросто связано с отсутствием вакансий. Регулярная армия 1990 года была куда меньше нынешней, отчасти в результате межндународных соглашений, но, в основном, из-за того, что для ведения ядерной войны большая армия не нужна. Человечество наконец понянло, что 25 000 солдат, вооруженных атомными бомбами, уничтожат его так же надежно, как и 2 500 000. В результате все страны быстренько разоружились, хотя это было совсем не то разоружение, о каком мечталось прежде. Вместо уничтожения ядерных боеголовок разорунжение только их и сохранило. Таким образом, слово "разоружение" стало своего рода эвфемизмом, танки уничтожались не для сохраннения мира, а ради экономии средств, чтобы пацифисты могли на эти деньги вести комфортабельную жизнь. Неудивительно, что в 1990 году все были пацифистами, а бомбы остались на месте и ожидали своего дня, который, как все понимали, был уже недалек. Итак, мы видим, что, живя в будущем, капитан не был его типичным представителем. Его политические взгляды были столь консервативны, что граничили с реакционностью. То же самое можнно сказать и о его эстетических воззрениях. Он не читал тех книг, что считались лучшими, и видел лишь малую часть лучших кинонфильмов. Но не надо думать, что капитан был лишен чувства пренкрасного! Его музыкальный вкус, например, был очень высок, в чем мы еще убедимся. Но у него напрочь не было чувства моды, а это во все времена было крупным недостатком. Особенно внушительной силой мода стала среди его современнинков. Подражание захватывало всех; и не было вопроса важнее, чем: "Соответствую ли я должному уровню?" На этот вопрос капитан со стыдом должен был ответить: "Нет". Он носил не такую одежду, не такого цвета, предназначенную не для тех мест. Его волосы казались окружающим слишком короткими, хотя, по нашим стандартам, были длинноваты для военного. Он не употреблял даже самой легкой косметики! Виданное ли дело -- он не носил перстней! Когда-то, правда, безымянный палец его правой руки украшало гладкое зонлотое кольцо, но с тех пор прошло уже немало лет. За пренебрежение модой следует платить, капитан заплатил потерей семьи. Его жена оказалась слишком современной для него. А быть может, он -- слишком старомоден для нее. Их любовь перекинулась через столентие, и хотя сначала она была достаточно прочна, чтобы выдерживать такое напряжение, но, в конце концов, время победило. Они развенлись. Читатель может спросить, почему мы выбрали героем рассказа о будущем человека, для этого будущего совершенно нетипичного? А что делать, если положение капитана в вооруженных силах в скором времени заставит его соприкоснуться с самым современным, самым прогрессивным и передовым явлением той эпохи. Речь, как вы догадываетесь, идет о передатчике материи или, попросту говоря, Стальной Утробе. Вялое слово "соприкоснуться" плохо передает суть грядущих сонбытий, в которых капитану предстоит сыграть роль едва ли не героическую. Куда лучше подойдет слово "столкнуться". Столкнонвение предстояло не только со Стальной Утробой, но и со всей военной машиной, всем обществом, а вдобавок еще и с самим собой. Без преувеличения можно сказать, что капитан противопоставит себя всему реальному миру. И напоследок, чтобы окончательно заинтриговать читателя, сонобщим, что именно этому капитану, армейскому офицеру, человеку войны, предстоит в последнюю минуту и самым удивительным обнразом спасти мир от той войны, которая разом бы покончила со всеми войнами. Но к тому времени это будет совсем другой человек, не то что раньше. Он станет истинным человеком грядущего, понскольку создаст его по своему образу и подобию. Вечером того дня, когда мы видели капитана в последний раз, он сидел в канцелярии артиллерийской роты "А". Это была на редкость пустая комната, так что даже канцелярией ее было трудно назвать. Там стоял железный стол, крашенный серой краской, на столе имелнся перекидной календарь, раскрытый на 20 апреля, телефон и папка с краткими сведениями на двадцать пять человек, состоявших под командованием капитана: Барнсток, Блейк, Грин, Далгрен, Догет... На стенах висело два портрета, вырезанных из журналов и вставнленных в рамки. На первом красовался покойный президент Линд, а на соседнем -- генерал Сэмюэл Смит, прозванный Волком. Неплохое прозвище для человека, способного одним ракетным ударом загрызть чертову уйму народа. А что касается президента, то сорок дней назад он был застрелен террористом, и никто не успел подобрать подходянщего изображения Мэйдигена, его преемника, чтобы поменять порнтрет. На обложке "Лайфа" Мэйдиген щурился на солнце, на обложке "Тайма" был забрызган кровью предыдущего президента. Еще в комнате имелся железный несгораемый шкаф -- пустой, железная корзина для мусора -- пустая, и металлические стулья -- пустые. Пустой комната сильно напоминала контору, оставленную капитаном в Пентагоне, где он был помощником генерала Питмана. ...Кавендер, Латрон, Леш, Мэгит, Нельсон, Нельсон, Норрис, Перегрин... Солдаты из роты "А" были в основном южанами. В южных штатах рекрутировали шестьдесят восемь процентов регунлярной армии. Там, на задворках страны, сохранилось окаменелое общество, порождавшее людей-ископаемых. ...Пирсол, еще один Пирсол, Росс, Рэнд, Сквайерс... Ничего не скажешь, они хорошие солдаты, жаль, что, как и их капитан, они принадлежат давно минувшим временам. Простые, бесхитростные, честные парни: Сомнер, Торн, Трумайл, Уорсоу, Фэнниг, Хорнер, Янг -- и, в то же время, подлые, злобные, тупые. А чего еще можно ожидать от людей безнадежно устаревших, не имеющих в жизни никаких перспектив, у которых никогда не будет ни слишком много денег, ни достаточно радости. Они навсегда останутся пасынками жизни, причем они сами знают это. Разумеется, капитан, перелистывая дела и размышляя, как стронить отношения с двадцатью пятью подчиненными, не употреблял всех этих красивых слов. Ему хотелось всего лишь победить жуткую силу их общей ненависти. Он знал, что его будут ненавидеть, такова судьба любого офицера, принимающего команду над уже сложивншимся, спаянным подразделением. Но он не ожидал, что дело дойдет чуть ли не до бунта, как сегодня утром после стрельб. Зачем проводились эти стрельбы, оставалось загадкой. Никто не верил, что в предстоящей войне найдется место для винтовок. Зангадкой сходного свойства, как догадывался капитан, было и соревннование в упорстве между ним и его солдатами -- непременный ритуал, который следует исполнить, прежде чем будет достигнуто состояние равновесия. Таков освященный традицией период взаимнного испытания. Капитан хотел, по возможности, сократить этот период; личный состав роты -- наоборот, растянуть его к собственной выгоде. Зазвонил телефон, капитан поднял трубку. Звонил ординарец полковника Ива и выражал надежду, что у капитана найдется свонбодное время для встречи с полковником. -- Конечно же, в любое удобное для полковника время. -- Скажем, через полчаса? -- Хорошо, через полчаса. -- Отлично. И, кстати, не сможет ли капитан отдать личному составу роты "А" приказ быть завтра утром готовым к прыжку? Рот капитана пересох, пульс резко застрочил. Не сознавая, что делает, капитан дал ответ и положил трубку. Готовиться к прыжку... На мгновение его сознание раздвоилось -- он стал двумя разными людьми. Один, человек в летах, сидел в канцелярии за пустым письменным столом, второй, совсем мальчишка, стоял пригнувшись перед раскрытым люком самолета, глядя наружу в огромность ненба -- и вниз, на незнакомую землю, невероятные рисовые поля. В руке он сжимал винтовку -- в той войне они еще пользовались винтовками. А земля была сверхъестественно зеленой. Потом он прыгнул, и земля ринулась ему навстречу. С этой минуты чужая земля превратилась в его врага, а он... неужели он стал врагом этой земли? Капитан понимал, что таких вопросов лучше не задавать, и вонобще -- лучше не вспоминать того, что может навести на подобные вопросы. Самым разумным было придерживаться политики выбонрочной амнезии. Такая политика хорошо послужила ему последние двенадцать лет. Он надел фуражку и вышел из канцелярии во двор, поросший тусклой травой. Уорсоу сидел на ступенях кирпичной казармы и курил. Капитан по привычке окликнул его: -- Сержант! Уорсоу вскочил и четко встал по стойке "смирно". -- Я, сэр! Сознаться, что оговорка случилась по ошибке, было недопустимо для кадрового офицера, и капитан, поспешно превратив оговорку в сознательную жестокость, проговорил: -- То есть, рядовой Уорсоу. Сообщите личному составу, что обънявлена готовность к прыжку. Срок -- восемь ноль-ноль утра. Как быстро дымка ненависти застилает эти светлые глаза! Но внешне Уорсоу остался спокоен, и голос его не изменился: -- Есть, сэр. -- И почистите свои сапоги, рядовой. Они позор для всей батареи. -- Есть, сэр. -- Вы в армии, рядовой, не забывайте об этом. -- Есть, сэр. На лице капитана появилась кривая усмешка. "Разумеется, он не забудет об этом,-- думал капитан, отходя.-- У него просто нет выбора. Никто из нас не способен забыть..." -- Скажите, капитан, это будет ваш первый прыжок? -- Да, сэр. Полковник Ив потрогал указательным пальцем мягкие складки под подбородком. -- В таком случае, я хотел бы предупредить вас, чтобы вы не ожидали чего-то необыкновенного. Там все будет как здесь, в лагере Джексон. Вы будете дышать тем же воздухом, под таким же куполом, пить ту же самую воду, жить в таких же казармах с теми же солдатами. -- Да, мне говорили, но поверить все равно трудно. -- Конечно, различия есть. Например, нельзя съездить на выходнные в Вашингтон. И офицеров поменьше. Легко можно заскучать. -- Как я понимаю, вы не можете сказать, кому я буду подчинняться? Полковник Ив сокрушенно покачал головой. -- Я и сам не знаю. Вокруг Утробы непроницаемая завеса секнретности. Легче пробраться в царствие небесное или в Форт-Нокс. Последние указания вы получите завтра перед отправлением, но не от меня. Я распоряжаюсь только здесь. "Зачем тогда ты меня позвал?" -- подумал капитан. - Словно услышав непроизнесенный вопрос, полковник сказал: -- Мне сообщили, что сегодня утром у вас случился какой-то конфликт с солдатами. -- Да, с сержантом Уорсоу. -- Вы хотите сказать, что он уже восстановлен в звании? -- Нет. Боюсь, я не очень четко выразился. -- Жаль, что так получилось. Уорсоу хороший солдат, техник высокого класса. Солдаты его уважают, даже... мм... цветные парни. Вы ведь не южанин, капитан? -- Нет, сэр. -- Я так и думал. Мы, южане, порой непонятны чужакам. Возьнмите хоть Уорсоу -- отличный солдат, но уж коли что засядет ему в голову, он становится невыносимо упрям,-- полковник Ив принщелкнул языком и изобразил на лице ужас.-- Но он отличный солдат, мы не можем об этом забывать. Полковник помолчал, как бы давая капитану время согласиться с последним утверждением, затем продолжал: -- Конечно, такое случается. Когда принимаешь новое подразденление, это даже неизбежно. Помню, как это было у меня -- я же говорил, что сам когда-то командовал ротой "А". У меня тоже были неприятности с одним из солдат. Но я сумел сгладить дело, и вскоре рота работала как часы. Мне, конечно, было легче. Я не зашел так далеко, чтобы лишать его звания. Это очень суровое наказание, капитан. Я думаю, вы уже сами жалеете об этом. -- Нет, сэр. Я был уверен тогда и уверен теперь, что он заслужил это. Несомненно заслужил. -- Ну разумеется. Но не надо забывать золотое правило: живи и давай жить другим. Армия -- это одна команда, мы должны вместе тянуть лямку. Вы, капитан, не сможете выполнить свою работу без Уорсоу, я не справлюсь со своей без вас. Нельзя, чтобы предубеждения,-- полковник Ив сделал паузу и улыбнулся,-- или настроения влияли на наши поступки. Взаимное сотрудничество -- вот принцип армии. Вы сотрудничаете с Уорсоу, я сотрудничаю с вами. -- Это все, сэр? -- спросил капитан. -- Ну вот, сразу виден типичный северянин. Вечно спешит кунда-то. Не стану задерживать вас, капитан. Но, может быть, вы разрешите дать вам совет, хотя это, конечно, не мое дело? -- Разумеется, полковник. -- Я бы вернул Уорсоу звание к концу недели. Думаю, что он уже достаточно наказан за свой проступок. Насколько я помню, по пути со стрельб всегда случалось браконьерство. Официально это не дозволяется, но нельзя же все делать официально. Вы понимаете, что я имею в виду? -- Я подумаю над вашим советом, сэр. -- Подумайте, обязательно подумайте. Спокойной ночи, капинтан, и счастливого пути. Выйдя от полковника, капитан некоторое время бесцельно бродил по лагерю. Возможно, он думал о предложении полковника, но скорее всего, о самом полковнике. Задумавшись, он забрел на неносвещенный лагерный плац. Капитан осмотрелся по сторонам, окинул взглядом небо, забывая, что это не настоящий небосвод. Лагерь Джексон (Виржиния) ютилнся под западным краем Вашингтонского купола. Купол был усеян миллионами миниатюрных фотоэлементов, которые следили за понложением звезд и повторяли их меняющуюся картину на внутренней стороне гигантского шатра. Немудрено, прожив полжизни под колнпаком, забыть, что над тобой вместо неба огромная декорация. На востоке, невысоко над горизонтом, в созвездии Тельца, свентился Марс. Красная планета, предвестник войны. Было невозможно представить, что меньше чем через двенадцать часов он, капитан Натан Хэнзард, артиллерийская рота "А", лагерь Джексон -- Марнсианский командный центр, будет прочно стоять обеими ногами на этой красноватой светящейся крупинке. Глава 2 СТАЛЬНАЯ УТРОБА Для любителей точных цифр сообщим, что ее наружные размеры составляли 14,4х14,14х10 футов, так что снаружи, из зала, в контором она стояла, каждая ее грань казалась прямоугольником зонлотого цвета. Ее стены были сделаны из хром-ванадиевой стали в два фута толщиной. Всюду, где только возможно, стены были иснпещрены рядами и полосами подмигивающих разноцветных огоньнков. Игра огней, сама по себе впечатляющая для человека со стонроны, сопровождалась нервным гудением и неожиданными щелчнками, создающими впечатление чего-то очень электрического и научного. В само святилище вел единственный вход-люк, располонженный в центре одного из золотых прямоугольников. Люк имел четыре фута в диаметре и отдаленно напоминал дверцу банковского сейфа. Но даже при открытой дверце сторонний наблюдатель не мог бросить нескромный взгляд на внушающую благоговение ценнтральную камеру, потому что в таких случаях ее скрывал перендвижной стальной тамбур. Никто, кроме жрецов этой мистерии -- людей, совершающих прыжок,-- никогда не видел Стальную Утнробу изнутри. Самое забавное, что все это было липой и декорацией, сострянпанной на потребу журналистам. Прыжок на Марс можно было осуществить при помощи оборудования, которое уместилось бы в четырех консервных банках, и энергии, которую можно получить от розетки в стене. Бесконечные ряды огоньков подмигивали искнлючительно для удовлетворения фотографов из "Лайфа", а гудение разносилось по залу, чтобы убедить заезжего конгрессмена, что нация не зря потратила деньги. Все это хозяйство конструировал не инженер, а Эмили Голден, та самая, которая десятью годами раньше создавала декорации для кубриковского суперфильма "О дивный новый мир". Зрелище было, возможно, и излишним, но оттого не менее увленкательным. Капитан Хэнзард имел достаточно времени, чтобы как следует насладиться им. С той минуты, как рота "А" приблизилась к наружным воротам секретного комплекса, сердцем которого был передатчик, началась непрерывная проверка пропусков и допусков, начались обыски, проверки личности, телефонные подтвержденния -- все представимые способы разжечь и удовлетворить чиновнничье любопытство. Потребовался целый час на то, чтобы они добрались до центра лабиринта -- зала, вмещающего святая святых, и еще час прошел, прежде чем каждый солдат получил разрешение на прыжок. Поменщение, где они ждали, было размером с актовый зал провинциальной школы. Его стены были из светлого непокрашенного бетона, что еще больше привлекало глаза к великолепной новогодней елке в центре помещения. Несмотря на свои размеры, зал казался переполненным: всюду торчали охранники. Охранники -- не меньше дюжины -- стояли перед входом в Утробу. Охранники стояли у запертого выхода. Охранники, напоминающие новогодние подарки в упаковке цвета хаки, окружали со всех сторон саму елку, а другие охранники сторожили эти подарки. Вокруг роты "А" расположился целый корндон караульных, часовые виднелись также за стеклянными перегонродками, рассекавшими нижнюю часть стен. Именно там, в боксах, напоминающих витрину универсального магазина, специалисты крутили бесчисленные ручки, заставлявшие новогоднюю елку свернкать и искриться. Там же находился неприметный тумблер, поворот которого мгновенно отправлял содержимое передатчика с Земли на Марс. Сверкание достигло апогея, уже начался отсчет времени до отнкрытия люка передатчика (в подобных спектаклях отсчет времени -- самый важный элемент), когда в зал вошел двухзвездный генерал, со всех сторон окруженный охраной. Генерал подошел к Хэнзарду. Хэнзард сразу узнал его, поскольку не раз встречал в журналах фотографии этого генерала. Перед ним был генерал Фосс, возглавнлявший все марсианские операции. Когда было покончено с формальностями представления, генерал Фосс кратко объяснил задание: -- Сразу по прибытии вы должны вручить этот "дипломат", в котором находится особо важное письмо, вашему командиру гененралу Питману. -- Так мой командир -- генерал Питман? -- невольно воскликнул Хэнзард. В дальнейшие объяснения генерал Фосс вдаваться не стал, необнходимости в них не было, а он, похоже, не был склонен к бесцельным разговорам. Хэнзард был смущен вырвавшейся у него неуставной фразой, но все равно рад, что его наконец просветили. То, что генерал Питман возглавил Марсианский командный пункт, объясняло непостижинмый прежде перевод капитана из Пентагона в лагерь Джексон. Переводили не Хэнзарда, а Питмана, помощник генерала был просто подхвачен волной. "Они могли бы мне сказать",-- подумал Хэнзард, но тут же одернул себя. Нет ничего удивительного, что ему не сказали. Это было бы не по-армейски. Восемь солдат первого взвода, скрытые во внутренностях перендвижного тамбура, словно в троянском коне, созданном абстракцинонистом, уже приближались ко входу в передатчик. Магниты занфиксировали тамбур в нужном положении, затем последовала пауза, во время которой открылся люк и, невидимо для постороннего глаза, восемь солдат проникли в Утробу. Бесчисленные огоньки, украшавншие поверхность передатчика, потухли, остался лишь зеленый сигннал над люком, показывающий, что восемь солдат еще находятся внутри. Все в зале затихло. Даже охранники, являвшиеся актерами этого театрального представления, благоговейно замерли, не осменливаясь нарушить таинство. Зеленый свет сменился красным. Первая партия солдат была уже на Марсе. Новогодняя елка вспыхнула снова, и процесс повторился еще два раза. Во внутренней камере могло, не испытывая неудобств, нахондиться девять, десять, даже двенадцать человек. Однако существонвала инструкция, согласно которой максимальным количеством ченловек, допускаемым в передатчик единовременно, было 8 (восемь). Для чего могла быть издана такая инструкция, не понимал никто, но она была. Она тоже являлась частью ритуала, окружавшего тайну, и должна была строго выполняться. Это было по-армейски. После того, как переход был повторен еще дважды, от группы осталось всего два человека: сам Хэнзард и рядовой солдат, негр, в фамилии которого Хэнзард не был уверен -- то ли Янг, то ли кто-то из Пирсонов. Уоррент-офицер уведомил Хэнзарда, что он может либо совершить прыжок вместе с солдатом, либо отправиться позднее в одиночку. -- Я отправлюсь сейчас,-- было как-то уютнее отправляться в компании. Он зажал "дипломат" под мышкой и по лесенке вскарабкался в тамбур. Рядовой поднялся следом. Пока троянский конь торжестнвенно и плавно подкатывался к люку передатчика, они сидели на узкой скамейке и ждали. -- Много прыжков, рядовой? -- Нет, сэр, это первый. Из роты я единственный не бывал здесь раньше. -- Не единственный, рядовой. У меня это тоже первый прыжок. Тамбур пристыковался к стальной стенке передатчика, и люк, тихо щелкнув, открылся внутрь. Хэнзард и рядовой, пригнувшись, вошли. Люк закрылся за ними. Здесь не было никаких сценических эффектов: ни гудения, ни мигающих огоньков. Единственным звуком оставался собственный пульс, отдававшийся в ушах. Хэнзард чувствовал, как судорожно сжимается желудок. Словно на тренажере Хэнзард уставился на слова, написанные по трафарету на белой краске стены: ЛАГЕРЬ ДЖЕКСОН / ЗЕМЛЯ ПЕРЕДАТЧИК МАТЕРИИ Затем мгновенно, вернее -- за исчезающе малое время, надпись изменилась. Теперь она гласила: ЛАГЕРЬ ДЖЕКСОН / МАРС ПЕРЕДАТЧИК МАТЕРИИ Вот и все, и ничего такого особенного. Мгновенная передача материи, самое важное усовершенствование в истории транспорта со времени изобретения колеса, была придунмана всего одним человеком, доктором Бернаром Ксавье Пановским. Родившись в Польше в 1929 году, Пановский провел свои юные годы в немецком концлагере, где его детский гений проявил себя в разнработке целой серии изобретательных и успешных планов бегства. После освобождения из лагеря он, как гласит предание, занялся изучением математики. При этом он с немалым огорчением обнанружил, что из-за своей необразованности вновь открыл уже известнный раздел математики, называемый апа1уш 5Ии8, или топологией. В конце шестидесятых, будучи уже человеком средних лет, Панновский осуществил на практике один из придуманных ранее спонсобов бегства. Он с тремя товарищами были последними, кому уданлось перебраться через Берлинскую стену. Через год после побега он получил место адъюнкт-профессора в Католическом университете в Вашингтоне, округ Колумбия. Но к 1970 году топология уже совершенно вышла из моды, и даже теория игр после долгого расцвета теряла всеобщее внимание, которое пенрешло к новейшему разделу математики -- теории иррациональнонсти. В результате Пановский, хотя и был одним из виднейших топологов мира, получил на свои исследования очень мало денег. Он не использовал в работе компьютеры, имел в штате одного-единственного ассистента и на создание экспериментальной модели пенредатчика истратил всего-навсего 18 560 000 долларов. Любой мантематик страны готов был подписаться под заявлением, что пример Пановского отбросил престиж их науки, по меньшей мере, на пятьндесят лет назад. Почти не знает исключений правило, что великие математики выполняют самые оригинальные работы в юности. Пановский тоже не был исключением. Теоретические основы передачи материи были заложены им очень давно, в 1943 году, когда четырнадцатилетний заключенный, формулируя свои аксиомы топологии, по наивности развил некоторые положения, расходившиеся с классической теонрией, и в первую очередь принцип, получивший позднее известность как парадокс взрывающейся бутылки Клейна. Последующие сорок лет он пытался разрешить обнаружившиеся противоречия, а убендившись, что это невозможно, попытался эти противоречия испольнзовать. Первая передача материи была осуществлена на Рождество 1983 года. Пановский передал маленькое серебряное распятие (вес: 7,4 г) из лаборатории в университетском городке к себе домой, за семь кварталов от лаборатории. По некоторым причинам достижение Пановского не привлекало серьезного внимания научной общенственности почти целый год. Ученые просто не поверили Пановскому, тем более, что пресса упорно величала передачу чудом, а хитроумный нью-йоркский антрепренер Макс Бренди уже через пару недель после первых газетных заметок вовсю торговал фальншивыми (из посеребренного никеля) копиями Волшебного Прыганющего Креста. Но все-таки это было не чудо, а экспериментальный факт, а факты можно проверить. Как только открытие было воспринято всерьез, его отобрали у изобретателя. Армия, опираясь на Закон о Конценнтрации Ресурсов при Чрезвычайных Обстоятельствах, торопливо принятый Конгрессом специально для данного случая, прибрала к рукам передатчик. Сколько ни сопротивлялись Пановский и его спонсоры, в список которых кроме университета теперь входили "Дженерал Моторс" и "Форд-- Крайслер", поделать они ничего не могли. С этого времени Пановский снова стал заключенным. Армия не могла примириться с таким положением, когда разум, владеющий стратегически важными секретами, подвергается всем опасностям свободы. Это явно противоречило бы высшим интересам нации. Подобно президенту и десяти-двенадцати особо ценным особам, Пановский фактически жил под домашним арестом. Несомненно, что дом, заменявший ему тюрьму, был в высшей степени комфорнтабелен. Он был специально построен рядом с университетским городком и роскошью напоминал густо позолоченную клетку. Но почему-то позолота на прутьях мало радовала сидящего в клетке пленника, и он вновь, словно в босоногом детстве, замыслил побег. У нас еще будет случай описать необычный и крайне безответственнный способ побега, избранный им на этот раз. Судьба создателя постигла и его творение. Передатчики, как мы видели, охранялись еще строже, чем их изобретатель, и использонвались почти исключительно в военных целях. Только госдепартанмент каким-то образом сумел обеспечить некоторые посольства манлыми, на одного человека, установками. Кроме Пановского, такое положение вещей приводило в отчаяние нескольких журналистов, как правого, так и левого толка. Но это же положение вызвало тайный вздох облегчения во всех основных отраслях экономики. Легко представить, как боялся деловой мир широкого распространенния установок мгновенной транспортации, которые в последней, усовершенствованной, модели весили не больше 49 с половиной унций и практически не потребляли энергии. Тем не менее, и одного военного применения передатчика было достаточно, чтобы изменить лицо Земли. В 1983 году, году Волшебнного Прыгающего Креста, русские основали на Луне процветающую базу с многочисленным персоналом. Соединенные Штаты в это же время бесславно потеряли два экипажа астронавтов при попытках высадиться в Море Ясности. Речь при этом шла не только о потере престижа. Русские объявили, что разработали стратегическую ракенту, запускаемую с поверхности Луны и имеющую вдвое большую точность, чем прежние межконтинентальные ракеты. Такое заявленние можно было бы счесть хвастовством, но ему придавало вес разоружение, которое в одностороннем порядке провела Россия на поверхности Земли. Мировая общественность требовала от США последовать хорошему примеру, не обращая внимания, что русское разоружение было чистой видимостью. С появлением передатчика ситуация развернулась на сто восемьндесят градусов. К 1985 году, благодаря передатчикам, американский персонал на Марсе превосходил советский лунный персонал на 400 процентов. Все американское ядерное оружие было переведено на соседнюю планету, и к 1986 году мировое разоружение стало свершившимся, хотя и не особо важным фактом, поскольку дамоклов меч по-прежннему висел над человечеством, и ниточка, на которой он висел, была тоньше, чем когда-либо раньше. Ракеты, лежавшие на марсианских складах, строго говоря, не должны были запускаться с этой планеты. Их предполагалось перендавать на геостационарные спутники, которые, в свою очередь, нанправят их в цель. Как и все, касающееся передатчиков, спутники в значительной степени являлись декорацией. Их единственной фуннкцией было удержание на орбите 49 с половиной унций приемного оборудования. Были там также миниатюрные радары и система самоуничтожения, которая сработает, как только радары обнаружат, что кто-то подошел к спутнику ближе чем на 15 футов. Все это было предусмотрено на случай, если русские попытаются захватить принемник. Ах, если бы можно было обойтись без приемников! Пентагоновнские стратеги мечтали о такой золотой возможности, но, к сожаленнию, все их математики подтверждали утверждения Пановского, что передача возможна лишь от одной установки к другой. Если бы не потребность в приемнике, то стало бы возможным все, что угодно. В том числе -- решительное и победоносное завершение холодной войны. Абсолютно победоносное! Ибо, обладая способом мгновенной доставки бомб прямо с марсианского склада в любую точку на территории России... Хотя, при чем тут Марс? Бомбардировать руснских можно было бы откуда угодно -- с другого конца Галактики, если захочется. Когда отпадет необходимость сначала посылать в точку назначения приемник, расстояния теряют смысл. В таких условиях легко можно обойтись без Марса, можно обойтись без спутников, и, по большому счету, имея в своем распоряжении всю Вселенную, можно, пожалуй, обойтись и без Земли. Но для передачи, увы, требовались приемники и, значит, променжуточные спутники тоже были неизбежны. И был неизбежен Марс или какой-нибудь другой склад вроде него. Но самое главное, ради чего затеяли все это дело, была фатальная неизбежность ядерного Армагеддона. В конце концов, бомбы делают для того, чтобы их сбрасывать. -- Добро пожаловать на Марс, Натан. -- Всегда приятно вернуться, сэр. -- Вернуться? А, понятно. Спасибо. Приятно, что вы вернулись. Садитесь и расскажите о путешествии. Генерал Питман уселся в одно из кресел, стоявших друг напротив друга, и положил ногу на ногу, так что щиколотка одной оказалась на колене другой. В такой позе он мог бы сойти за манекен из витрины. Сшитая на заказ форма идеально сидела на нем, сохраняя безупречность каждой складки. Идеальными были также ухоженные ногти, густые волосы с первыми следами седины, ровный, глубокий загар, искусственная обветренность лица и легкая, чуть насмешлинвая улыбка. -- Ничего существенного в пути не произошло, но скучать не пришлось ни минуты. В этом чемоданчике, сэр, находится адресонванное вам письмо. Особо важное. Генерал Фосс приказал, чтобы вы достали и прочли его при мне. -- А, старое трепло Фосс? Натан, вот ключ. Откройте, пожалуйнста, ваш чемоданчик. Честно говоря, я ждал чего-нибудь в этом роде. По мере того, как генерал Питман читал письмо, улыбка исчезала с его лица и выступали хмурые морщинки на лбу. Хотя на его лице даже такое выражение казалось немного искусственным. -- Этого я и боялся,-- сказал генерал, протягивая письмо Хэн-зарду. Хэнзард с сомнением глядел на письмо, не осмеливаясь его взять. -- Да, Натан, прочитайте, что там написано. Мне будет легче, если я с кем-нибудь поделюсь этим. Я уж рискну поверить, что через вас утечки информации не произойдет. Письмо содержало приказ сбросить ядерный арсенал, находящийнся в лагере Джексон/Марс, на противника. Кто этот противник -- не уточнялось, в том не было нужды. Сроком операции согласно действующему оперативному плану "В" было назначено первое июня 1990 года. Письмо было подписано президентом Ли Мэйдигеном и заверено Большой Государственной Печатью. Хэнзард вернул письмо командиру. Он не знал, что сказать, и потому заметил неопределенно: -- Да, тут и вздохнуть не успеешь. Улыбка попыталась вернуться на лицо генерала. -- Мы можем спокойно дышать еще шесть недель. К тому же я уверен, что прежде наступления срока приказ будет отменен. Разунмеется, будет. Это обычные игры на краю пропасти. Соответствуюнщие службы организуют утечку информации об этом приказе, и русские отступят в том вопросе, который все это вызвал. Я думаю, в данном случае речь идет о Ямайке. Ну и, кроме того, Мэйдиген хочет доказать всему миру, что он вовсе не размазня. А русские будут бояться наших бомб только в том случае, если мы будем готовы их сбросить. Мы ведь готовы их сбросить, правда, Натан? -- Не в моей компетенции отдать такой приказ, сэр. -- И не в моей. Это в компетенции президента, и он такой приказ уже отдал. А мы обязаны его выполнить. Именно наш палец: мой или ваш,-- Питман, словно демонстрируя, неподражаемым жестом молодого баптистского проповедника вознес ввысь наманикюренный палец,-- должен быть готов нажать кнопку. Но не кажется ли вам, что такое действие будет чем-то вроде геноцида? -- Как вы только что сказали, сэр, концепция сдерживания станновится бессильной без готовности применить оружие.