ружно
расстреливали их тела из луков. Наш Вася-Писец, возгордившись своей ролью в
этом деле, позволил себе авторитетное мнение: "Не стоило Васильку мстить
самому, пусть бы это сделал Бог!".
Тут осмелел Святополк, пошел добивать Давыда. Последний нанял поляков.
Поляки набрали денег с двух сторон, наобещали всем помощь, и принялись не
спеша пропивать авансы. Пришлось Давыду бежать из Владимира. Опять
поцеловавши крест со Святополком.
Святополк разохотился и решил ограбить слепого Василька: зачем ему
целый город? Он ни улиц, ни домов не видит. Но слепому терять было нечего.
Он выехал на битву во главе войска и поднял крест, который целовал ему
Святополк. "Ты что, отнял у меня глаза, хочешь отнять и душу?", - страшным
голосом крикнул Василек. Писец сразу застрочил в походный блокнот, нельзя
было упускать такой величественной картины: "Многие благочестивые люди
увидели, как над головой Василька в небе засиял крест!". Стали биться,
рубились страшно. Святополк, увидев, что дело нешуточное, бежал, хлеща под
собой бедное животное. Братья, Василек и Володарь, не стали его
преследовать: "Довольно нам своей земли!". Но скот коварный не успокоился и
поехал нанимать венгров. Те пришли с двумя епископами, - тогда церковные
чины возглавляли католические полки, - чтобы огнем и мечом распространять
самую гуманную веру в мире. К полю битвы стали сбираться стервятники: Давыд,
недовольный наделом, теперь присоединялся к ослепленному "брату". По дороге
Давыд прихватил из степи половцев хана Боняка. Боняк по-своему убедился в
беспроигрышности мероприятия: выехал ночью в поле и завыл по-волчьи, ему
откликнулись целые стаи волков, выла вся степь. Верняк, - решил Боняк, - раз
волки собираются на падаль, то порубаем венгров, сто пудов! В общем, Боняк
взял руководство потехой на себя. Расставил войска, окружил венгров, "сбил в
мяч", погнал, перетопил в степных речках. Рубил их двое суток непрерывно,
убил одного епископа и бояр без счета, чтоб неповадно было лезть в нашу
языческую степь со своим католическим рылом.
Потом враждующие племянники разбежались кто куда. Осадили друг друга,
бились мелкими группами. В осаде погиб сын Святополка Мстислав. Он хотел
подглядеть за осаждающими через дырочку от сучка в деревянном забрале на
бойнице. Стрела как раз в эту дырочку и попала. Око за око! - все, как
завещал прапрадедушка Ярослав Мудрый...
Дальше пошла обычная суета. Путята пошел со Святошей ко Владимиру,
стали рубить дружину Давыда. Давыд побежал к Боняку и осадил с ним Святошу в
Луцке. Взял Луцк и Владимир. Все. Пока успокоились. Племянника Мстислава в
благодарность за подмогу Давыд снарядил пиратствовать на море - "перенимать
купцов". Это был 1100 год.
Возник новый виток мирной дипломатии. Собрались на съезд. Стали судить
Давыда. Смысл суда был не в нравственной оценке ослепления брата, а как бы
мирно выгнать Давыда из богатого Владимира. Скинулись по несколько сотен
гривен, добавили несколько захолустных городков, отдали все это Давыду и
спровадили его, всенародно порицая. Хотели все-таки ограбить слепого,
приглашали его к себе: мы тебя, Вася, кормить будемНо драный волк не
поддался во второй раз. Тогда захотели идти его воевать. Но тут уж Мономах
вмешался и устыдил всю съезжую сволочь.
Настали мирные временаИ - о, ужас! Оказалось, жив еще великий полоцкий
маг и чародей Всеслав! Никому он ничего плохого по старости не делал, разве
что колдовал помаленьку, губил урожай да девок портил заочно. Но князья
задрожали. Стали совещаться, как да что. Но Всеслав и в этот раз увернулся
серым волком - безнаказанно умер в 1101 году. Никто в это, конечно, не
верил, пока семеро сыновей Всеслава не задрались за полоцкое наследство.
Тогда все облегченно вздохнули.
Природа проводила великого волхва с почестями. 29 января 1102 года на
три дня встала "аки пожарная заря" со всех четырех сторон, и было светло три
ночи, 5 февраля случилось "знамение в луне", 7 февраля - в солнце: солнце
огородилось тремя дугами, еще несколько дуг было повернуто "хребтами" к
солнцу. Русские усердно молились.
Потянулось тягостное десятилетие борьбы с неугомонными половцами.
Мономах неустанно отвлекал братьев от междоусобицы геройскими призывами
постоять за Русь. Тем было неудобно отказываться, и они все время были
заняты полезным делом. Писец так радовался, что даже увидел несколько раз во
время боя, как из-за спины Мономаха играючи поражал половецкие толпы Ангел
Светлый.
- Светлый, как это вино? - подливали мы Писцу белое болгарское.
- Светлее! - уверенно икал он и продолжал описывать нам свои
астрономические наблюдения: в 1104 году солнце стояло в круге, посреди круга
- крест! За кругом, по бокам - еще по одному солнцу, а сверху - дуга рогом
на север!
- Да ты, брат, пьян был, вот у тебя и троилось! - подкалывали мы Писца.
- Да как же пьян, когда три ночи подряд 4, 5 и 6 февраля такое же
знамение было в луне!
Но что-то - и не только на небесах - предвещало неспокойные времена. 11
февраля (опять февраль!) 1110 года встал от земли до неба огненный столп.
Ударила невиданной силы молния, осветила всю землю. Дуплетом скончались
обидчики Василька - Давыд (1112) и Святополк (1113). Освобождение киевского
престола ознаменовалось солнечным затмением. В страхе зарыдала вся дружина,
оплакивая доброго князя. Народ молчал, - тут уж Писец выдержал марку, не
стал врать, - будто бы опасаясь наших с Историком упреков. Как потом
выяснилось, причина честности была в другом: вороватый Святополк, узнав
однажды, что соль на рынке сильно подорожала, ограбил Печерский монастырь и
продал его соляные запасы - "святую" соль - втридорога. Тут же этот смелый
коммерческий ход попал в проповедь игумена Иоанна. Стали имя князя полоскать
на всех углах. Князь рассердился, посадил попа на нары, но опять отступил
под давлением Мономаха. Редакторы от церкви зорко наблюдали за Писцом,
строго пресекали его красноречие по отношению к противному усопшему.
Однако, одно доброе дело замолчать не удалось. В предсмертном, 1113
году, заботясь о душе, великий князь киевский Святополк II Изяславич заказал
скромному монашку Киево-Печерского монастыря написать один интересный
документ. Монаха звали Нестор, а документ назывался длинно, примерно так:
"BOT ПОВЕСТИ МИНУВШИХ ЛЕТ, ОТКУДА ПОШЛА РУССКАЯ ЗЕМЛЯ, KTO B КИЕВЕ СТАЛ
ПЕРВЫМ КНЯЖИТИ И KAK РУССКАЯ ЗЕМЛЯ СТАЛА БЫТЬ" или более привычно --
"Повесть Временных Лет". Одно это отпускает все грехи сквалыжного князя...
После смерти Святополка славный витязь Мономах опять завел свою
волынку: не пойду в Киев, не хочу кровопролития. Пришлось нам брать дела
государственные в свои руки. Народ пожег Святополковых прихвостней и
пригласил Мономаха, тонко играя на его человеколюбии: "А не придешь, князь,
то знай, что много зла сделается: ограбят уже не один Путятин двор или
сотских и жидов, но пойдут на княгиню Святополкову, на бояр, на монастыри, и
тогда ты, князь, дашь Богу ответ, если монастыри разграбят...". Всех
перечисленных Мономаху было жалко, и он пришел княжить в Киеве.
Владимир Мономах
Великий князь Киевский Всеволод назвал сына Владимиром в честь своего
деда - Красного Солнца. Имя предполагало, что новорожденный, когда
подрастет, будет "владеть миром". Церковь при крещении дала младенцу имя
Василий, что, опять же, означает "повелитель". Мать, греческая царевна,
довершила картину третьим, греческим именем "Мономах" - самодержец,
единовластитель. То есть, ей хотелось, чтобы Владимир владел миром в
одиночку, а Василий - повелевал без всяких советчиков и подсказчиков.
Мономах стал воином. Он все время находился на границе - в боях. Спал на
сырой земле, совершил 83 большие путешествия, с голыми руками ходил на тура
- брал быка за рога. При этом сохранял непонятную душевную мягкость по
отношению к последней ерунде - российскому народу. От Владимира Мономаха мы
впервые услышали наставление не как лучше ограбить племянников, не что и
почем продать, а как надо беречь русских людей - нас!
"Не давайте отрокам обижать народ ни в селах, ни на поле, чтоб вас
потом не кляли. Куда пойдете, где станете, накормите бедняка; больше всего
чтите гостя...: гость по всем землям прославляет человека либо добрым, либо
злым", - слеза умиления падала с седых ресниц Писца на седое гусиное перо...
Мономах был настоящим богатырем: диких коней в пущах вязал живыми,
олень его бодал, вепрь оторвал ему перевязь с мечом, медведь кусал, волк
сваливал вместе с лошадью (вот волки были!). Мономах после охоты или боя
диктовал Писцу: "Не бегал я для сохранения живота своего, не щадил головы
своей. Дети! Не бойтесь ни рати, ни зверя, делайте мужское дело!". Конечно,
можно заподозрить Мономаха в мемуарных преувеличениях. Он и грек был
наполовину, и царского рода по матери, и поэтому очень нравился грамотной
церковной верхушке, - в летописях Мономаха нет-нет да и называли Царем! Но
Мономах ни разу не был замечен в подлости. Ни разу не нарушил крестного
целования. Состояние журналистики было уже таково, что правда частенько
показывалась на свет божий в трудах нашего Писца и его собратьев. А иногда
подлость и не скрывали, - как ее скрыть от современников, когда всем она уже
известна? Тогда придворные лизоблюды начинали диктовать всякие оправдания,
придумывать высшие интересы страны, так что наш Писец только покряхтывал. А
о Мономахе ничего такого не записано - чист, как стеклышко!
И вот Мономах стал князем Киевским.
Начал он с финансов: собрал братьев, уговорил ограничить проценты по
кредиту. "Жиды с позволения Святополка пользовались неумеренными ростами, за
что и встал на них народ". Урезонив еврейскую банковскую верхушку и
прекратив черносотенные погромы, Владимир установил гражданский мир. Против
миротворца воевать как-то не тянуло, и Мономах правил спокойно. Были,
конечно, дела семейные. Повадился Ярослав Владимирский бить жену, внучку
Мономаха, пришлось идти в поход, брать в осаду и на испуг. Но все это без
пролития крови, - дико по тем временам!
Повадки внучатого зятя так и подталкивали к войне - он приводил на Русь
то поляков, то венгров. Приходилось садиться в седло. Но настоящей войны и
большой крови не было. Ярослав погиб бесславно, - его убили ночью на дороге
копьем в спину бывшие союзники, поляки.
Мономах спокойно умер в Киеве в 1125 году, после 12 лет честного
правления. Писец, успевший трижды за эти годы -- в 1116, 1118 и 1119 годах
-- переписать, дополнить и подредактировать "Повесть Временных Лет", дал
волю перу и чувствам: "Он просветил Русскую землю, как солнце, слава его
прошла по всем странам, особенно же был он страшен поганым... Духовенство
плакало по нем как по святом и добром князе;.. весь народ плакал по нем, как
плачут дети по отце или по матери!".
Слова вроде бы знакомые, но на этот раз им верится.
"Тяжела ты, шапка Мономаха!"
После Мономаха осталось пятеро сыновей: Мстислав, Ярополк, Вячеслав,
Георгий (Юрий Долгорукий) и Андрей.
Мстислав сел в Киеве и правил шесть лет, в точности повторяя политику
отца. Народ подумал, что племя Мономаха - все такое. Братья расселись по
городам.
Однако по Руси у них было немало и троюродных братьев - таких же
потомков Красного Солнца и Ярослава Мудрого. После смерти Мстислава начались
дикие усобицы. Ольговичи, Святославичи Черниговские, дети Мономаха, их
собственные дети - все сплелись в большой клубок смертельной борьбы за землю
Русскую. Столетняя гражданская война совершенно смешала умы россиян.
Братоубийство снова вошло в привычку, стало правилом игры. Целые поколения
вырастали под бабушкины сказки о страшных ростовчанах, новгородцах,
киевлянах и черниговцах. Волки стали исчезать из детских пугалок, Змеи
Горынычи и Соловьи Разбойники вывелись вовсе. Даже половцы были не так
страшны, как русские князья.
Кстати, половцы оказались не глупы. Они резко изменили тактику:
перестали нападать на русские земли. Да и чего им было рисковать, когда
каждый день сами русские князья нанимали их грабить и жечь соседние уделы за
деньги, за контрибуции, за долю в добыче! На половцев только иногда нападали
в отместку за соучастие в набегах.
Это было трудное и противное для нашего Писца время, нудный период для
дотошного Историка. Волей-неволей им приходилось терпеливо описывать все эти
походы своих на своих. Писец набирал в долбленую чернильницу темный настой
чернильного орешка, набирал полную грудь сумрачного воздуха и, щуря
близорукие глаза, писал: "...встала усобица меж Святославичей
Черниговских...; ...присоединили Полоцк к волостям Мономаховичей...;
...началась борьба дядей с племянниками...; ...изгнали из Киева Игоря
Ольговича...; ...Изяслав Мстиславич Мономашич княжит в Киеве...; ...союз
Святослава Ольговича с Юрием Владимировичем...", - и так далее, бесконечной
скорописью, без надежды, без выхода, без просвета - длинный, кровавый
монолог. Был бы наш Писец волен, так бросил бы это тягостное занятие,
оборвал бы на полуфразе хронику убийственного ослепления "и немедленно
выпил"...
Ничего в эти годы не происходило такого, что заставило бы нас
проникнуться торжественным или настороженным вниманием - типа крещения Руси,
взятия Царьграда, пришествия Пречистой Девы на худой конец. Мы-то с вами
знаем, что это было последнее столетие перед татарским нашествием. Нам
понятна бессмысленность всех княжеских усилий. Мы даже не спрашиваем, чего
это народ терпел и "белых" и "красных" и "черных", чего он не резал
сиятельных, чего не уходил в "зеленые" - в родные леса и ковыли? Потому что
и это тоже было бы уже бессмысленно...
От дурных предзнаменований, зачастивших на Русь, пересыхало в горле,
даже у коней противно дрожали колени: в 1141 году вдруг встали с земли до
неба уже три огненных столпа, три солнца засверкали на их вершинах, какая-то
чужая, острая дуга лунообразно сияла над этой немыслимой композицией...
Два пустяковых, но примечательных события произошли в это воистину
смутное время. Пустяковыми они были по своей сути, по своей мелочности на
фоне большой резни. Примечательными они стали по воле, художественному
замыслу Писца и Историка. События эти - основание Москвы и поход Игоря
Святославича на половцев.
Городков типа Москвы, обнесенных деревянным забором из заостренных
бревен, на Руси было не сосчитать сколько сороков. А у этого поселения даже
названия не было. О нем и не вспоминали отдельно от названия реки, на
которой он стоял. Князь Георгий Владимирович Мономашич (Юрий Долгорукий)
пригласил в 1147 году своего брата Андрея на военный совет к себе "на
Москву". Поскольку посыльный наверняка сам и показывал дорогу, то в грамоте
не указывалось, на каком изгибе и берегу Москва-реки находится ставка
Долгорукого. Неизвестно также, сколько лет существовала крепость до 1147
года, что в ней было, кроме острога, складов и казарм. Тем не менее, Историк
тщательно выделяет первое упоминание о будущей столице нашей Родины. Как же,
как же! Империя пойдет отсюда, отсюда "станет быть" и "есть будет". И "есть"
она будет не только в прямом смысле столичного бытия, но и в переносном
смысле повседневного поедания Руси великой, несытого косяка на остальные
страны света Божьего и окраин безбожных, непрестанных потуг стать Третьим
Римом, столицей всемирного пролетариата.
С рождением тебя, матушка Москва! Приятного аппетита!
Второе событие по причине внутренних российских дел мы тоже чуть было
не проехали. Да Историк ему почти и не уделяет внимания, здесь он четко
выдерживает исторические масштабы и пропорции. Какой еще Игорь, когда тут
вокруг идет дележ земель и денег? Когда с севера наседают немцы и почему-то
называют нас безбожниками? Когда татарское иго на носу! А эти дураки
дерутся, вместо того чтобы загодя объединяться и начинать, в конце концов,
строить Империю! Так бы и канул Игорь Святославич в Лету, кабы не два
обстоятельства. Первое мы уже упоминали: смертельно скучно было Писцу, зря
погибал его литературный талант, отточенный сотнями томов придворной ерунды.
Хотелось Писцу создать что-нибудь достойное посмертной литературной славы.
Вот и взял он простенький сюжет из окружающей жизни.
Почему не написал Писец "Слова о полку Мономахове"? Или "Слова об
убиении Андрея Боголюбского"? Или любого другого Слова о знатных людях и
больших делах того времени. Почему остановился он на глупой, мальчишеской
выходке третьестепенного князька? А потому, что и правда - это глупость
была, и был это порыв души, поход не только за пленными и барахлом, не за
городами братьев и дядьев, а за Славой Богатырской!
Весной 1184 года Святослав Киевский разгромил половцев, набрал пленных,
военных машин (!), поймал даже одного басурманина, который стрелял "живым
огнем" (небось, это был китаец, испытатель первого огнестрельного оружия на
простодушных русских). Игорь из-за гололеда не смог присоединиться к
триумфу. Вот и собрал он через год свое войско и кликнул "братьев" постоять
за землю Русскую. Хотя стоять ни к чему было. И затмение же солнца
случилось! А значит, надо было Игорю возвращаться восвояси. Но он пошел на
вольный Дон, напал на половецкие становища. Что вышло из этого, мы знаем.
Вышла прекрасная поэма! Если бы Писец так же одухотворенно относился и к
остальным событиям, какая бы у нас была История!
Вторая половина двенадцатого и первые два десятилетия тринадцатого века
прошли в непрерывной междоусобной борьбе. Желание единовластия, стремление к
овладению всей землей губило страну. Имя "Мономах", которое юная греческая
царевна дала своему сыну, из славной фамилии превратилось в проклятие для
всей Руси. Мономашичи рвали к себе каждый лоскут земли, резали и
перемалывали каждую краюшку. И перетерли бы Россию в пыль, кабы не татары...
Опускаются руки. Не на чем остановить внимание в этой, почти столетней
катавасии. Но попытаемся.
Вот заметен стал непоправимый раскол Руси. Совсем погрязло в войнах и
порочных связях с королевствами Восточной Европы старое Киевское княжество.
Пройдет немного времени, и оно только по названию останется Русью, а на деле
станет придатком Польши и Великого княжества Литовского. Центр Российской
государственности переместится в привычные места: в чащобы
владимиро-суздальские, в дорогое наше Подмосковье.
Юрий Долгорукий, с большим трудом овладевший Киевом, еще успел
скончаться на престоле святого Владимира. 10 мая 1157 года князь крепко
выпил у какого-то Петрилы, так что к вечеру полностью отрубился. Утром,
вместо обычной похмельной тягости, Юрия охватило глубокое беспамятство. Пять
дней медики сражались за его жизнь. Но ни рассол, ни заговоры не помогли.
Князь умер без покаяния, и пришлось Писцу описывать неприятные события во
время похорон 16 мая. Киевляне взбунтовались против покойного, стали жечь
дворы его суздальских дружинников, перебили их по всем киевнским городам и
весям.
Небо еще раз попыталось запугать или усовестить россиян: в 1161 году
опять было показано "знамение в луне, страшно и дивно". Луна по пути с
востока до запада меняла свои обличья: сначала уменьшалась и темнела, потом
стала кровавой, потом окрасилась пополам в два цвета - желтый и зеленый. На
половинках ясно видны были фигурки двух воинов, которые "секушеся мечема". У
одного из головы уже текла кровь, другой проливал молоко. Даже такое
подробное кино не унимало наших предков. Ведь ясно же было показано, мужики,
что воин на желтой половинке - это монгол, на зеленой - наш военный. Не
поняли!
Теперь вражда встала не между отдельными князьями, желавшими ухватить
кусок на скаку, а между Севером и Югом. Это был уже прогресс имперского
строительства. Повоевали еще 11 лет, отвлекаясь только, чтобы поцеловать
крест, да тут же и плюнуть в пол. Сын Долгорукого Андрей Боголюбский
(столичку свою за худостью Москвы держал он в селе Боголюбове) собрал-таки в
1168 году всех северных князей и впервые в русской истории взял Киев при
всеобщем героическом сопротивлении киевлян, без боярского предательства,
отдававшего Киев захватчикам в прошлые разы. Что сделали "дети" с матерью
городов русских? Взяли ее "на щит": два дня грабили город и жителей, жгли
церкви (вот вам и "Боголюбский"!), жен отнимали у мужей, разлучали с детьми,
всех уводили в плен, разрешили половцам подбирать объедки пира победителей.
Половцы подожгли Печерскую лавру. В довершение надругательства Андрей
побрезговал даже садиться на киевский трон, оставил наместником сына, а тот
передал "мать" какому-то мелкому князьку, родство которого объяснить - язык
заплетается, а сам поехал к себе, на милый Север.
- С великою честью и славою, - записал было Писец, но потом
перекрестился и исправил, - с проклятиями великими!
Гордый завоеватель и подлый поругатель был поражен так же подло. Андрей
отправил на заслуженный отдых старых отцовых бояр, а себя окружил молодыми
реформаторами. Набирал их без разбору. Раздал должности родне жены. Но
спрашивать с бестолковых прихлебателей стал по всей строгости. Пришлось
какого-то троюродного деверя и казнить. Переполох среди новоявленных
чиновников возник страшный. Каждый стал примерять себя к лобному месту, -
мурашки по коже! Составился интернациональный заговор: уцелевшие родичи жены
Яким и Петр, да поднятый из грязи почти в министры экономики азиатский бомж
по кличке Анбал, да вездесущий Ефрем Моисеевич решили "промыслить об этом
князе!". Заодно и оттереть от кормушки нового фаворита Прокопия. 29 июня
1174 года ночью заговорщики с 20 подручными подошли к Андреевой спальне. Но
тут необъяснимый ужас напал на них у дверей. Толкаясь и падая, бежали они по
закоулкам терема - в правильном направлении. Оказавшись в подполье и
обнаружив, что это винный погреб, выпили по привычке за здоровье князя и
теперь уж спокойно пошли наверх. "Пити - веселие Руси", гулко поучал их
сквозь тьму веков святой Владимир...
Далее повторилась сцена из популярной сказки "Волк и семеро козлят".
Только волков было два десятка, а козлят двое - князь и мальчик-слуга.
- Князь, это я, Прокопий... - стал стучаться в дверь спальни Яким.
- Нет, это не Прокопий, голос не его, - согласились князь и мальчик.
Тогда уж волки позорные стали ломать дверь.
Князь вскочил и потянулся за чудотворным мечом. Этот меч когда-то
принадлежал святому Борису. Борису, как мы помним, он не помог, а Андрея
выручал исправно. Но меча не оказалось. Анбал тут прибирал намедни и меч
спрятал. Но Андрей и без меча был силен. Он сбил ударом кулака первого из
ворвавшихся, а остальные в потемках прикололи упавшего копьями. В описание
дальнейшего кровопролития Писец внес лирическую, нравоучительную ноту. Будто
бы, пока два десятка убийц со всех сторон секли Андрея саблями и кололи
копьями, он произнес им целую увещевательную речь со ссылками на Бориса и
Глеба, описанием адских мук их убийц, провозглашением проклятия всенародного
во веки веков. Аминь! Тут Андрей наконец упал. Бандиты подобрали своего и
пошли по номерам, как бы спать. Но Андрей поднялся и стал стонать, потом
вышел во двор. Пришлось одному из убийц собирать остальных и божиться, что,
истинный крест, видел князя живогоОбыскали весь терем, еле-еле нашли князя,
привалившегося к столбу под крыльцом. Убили.
Убили и Прокопия. Честно поделили казну, нагрузили свои доли на коней и
развезли по домам. Хотели разбегаться кто куда, да не понадобилось. Народ
поднялся весь! Но не мстить и карать, а тоже пограбить маленько. Грабили
все, что имело хоть какую-то ценность или полезность в хозяйстве. Из
деревень в города суздальские, Владимир, Боголюбов двинулись за добычей
крестьянские подводы. Тело князя валялось шесть дней в огороде...
Здесь Писец снова прибег к плагиату и в назидание потомкам скатал сцену
погребения князя у евангелистов. Боголюбский у него стал как бы Христос,
Анбал -- Пилат, а какой-то Кузьма Киевлянин блестяще исполнил роль Иосифа
Аримафейского. Писец художественно передал длинные уговоры Кузьмой Анбала:
"Теперь ты, жид, в бархате стоишь, а пришел к нам в лохмотьях", - и так
далее. Тело князя было предназначено на съедение собакам, но совестливый
Анбал на "жида" не обиделся, разрешил завернуть князя в ковер и положить в
церкви. Потом, когда во всех городах грабежи сошли на нет, тело отнесли во
Владимир и похоронили в церкви, в каменном гробу. Все это сопровождалось
почти рифмованными причитаниями и воплями. За христианской моралью было
Писцу не до хэппи-энда, и о наказании убийц он умолчал. Может, и дал им бог
спокойно и в достатке пожить до седин?
Память сердца понуждала россиян к братоубийству. Возня вокруг
Владимирского престола переросла в многоходовую партию между Ростовом,
Суздалем, Владимиром, Ярославлем, Рязанью и проч. Кровь лилась рекой. В 1203
году снова последовало небесное предупреждение: в пять часов ночи вдруг
"потекло" небо, звезды стали срываться со своих мест и небо стало пустым и
черным, землю и дома заметал снег...
Алеет Восток
Китайцы первыми изобрели бумагу, стали на ней писать, что попало. Среди
прочего описывали и быт беспокойных монгольских племен за Великой Китайской
Стеной. Эти племена занимали большие пространства, и проехать мимо них
никакому путнику не удавалось. А путники охотно стремились в таинственный
Китай. И за проезд приходилось им рассказывать на ночь монгольским ханам и
ханшам сказки из европейской жизни. Привирали лукавые клинобородые
рассказчики крепко. И решили доверчивые монголы поменять ориентацию. Чем
биться лбом о Китайскую Стену, легче было двинуть к Последнему морю, к
соблазнительному городу Парижу. Да взять по пути город Киев, где наблюдатели
отмечали большое количество церковных куполов и колоколов, по виду и звуку
целиком вылитых из золота!
Весной 1224 года послал известный нам Чингисхан двух своих полководцев
Джебе и Субута (Субедея) на запад. Они проскочили между Уральскими горами и
Каспийским морем и навалились на половцев. Изнеженные южно-российскими
делами половцы во главе со своим полурусским князем Юрием Кончаковичем
выехали биться, да где там! Это было не то, что папа Кончак имел с полком
Игоревым. Это было страшно, дико, мощно, организованно. Как у самих половцев
во времена Изяслава Киевского.
В Киев и побежали прятаться. Отдали здесь всю скотину, верблюдов,
ткани, словом, все имущество - только спасите! Озадаченные южные князья
неспешно сели совещаться. Победило мнение, что надо татар перенять подальше
от Киева, чтобы не разводили здесь антисанитарии. Татары прислали послов.
Дескать, мы первые не начинаем. Пришли на ваших холопов и конюхов -
половцев. А вы в наши дела не встревайте. Князья не успокоились. Татарские
послы были не по-европейски убиты. Войско вышло к Днепру. Второе татарское
посольство выражало возмущение и заявляло о ненападении. Это был, конечно,
блеф, но в юридическом плане они были правы, - русские напали на татар
первыми!
Посольство было отпущено, Мстислав Удалой с 1000 человек форсировал
Днепр, легко разгромил передовой отряд татар, перебил их всех, воеводу отдал
на казнь половцам. Тут уж все переправились через Днепр. Царило
шапкозакидательское настроение. Опять напали на передовой отряд. Опять
разбили его. Семь дней гнались за татарами почти до самого Дона - до реки
Калки. Опять разбили какой-то татарский отряд. Сели лагерем.
Здесь из черепа павшей лошади выползло знакомое нам русское Чувство.
Оно снова смертельно ужалило князя - Мстислава Удалого Киевского. Не любил
Удалой другого Мстислава - Галицкого. Жалко ему было делиться с остальными
князьями славой молодецкой, досадно было пускать их на страницы
какого-нибудь нового "Слова о полку...". Воистину, в Начале было Слово. У
древней Руси оно было в самом конце...
Удалой тайно вооружил свои полки и сделал вылазку. У многих других
оружие осталось на телегах. Утром 16 июня 1224 года началась битва. От
дурного командования произошла катастрофа: ненадежные половцы, которых за
малой ценностью, как обычно, выставили вперед, как всегда первыми и
побежали. В ужасе потоптали они русские полки и станы. Татарам осталось
только довершить дело. Случилось почти полное окружение, страшная резня.
Писец наш записал, - как видно с чужих слов, - что такого поражения не
бывало от начала Русской земли. Три дня ловили русских по степи, последних с
Удалым Мстиславом взяли, как водится, предательством. Какой-то Плоскиня,
бывший союзник, уговорил наших сдаваться.
- Ничего не будет, - уверял он. Сдались...
И правда, татары рубить князей не стали, а наоборот, "пригласили на
обед": положили князей под дощатый настил и сели сверху пировать. Пока
поели, князья все умерли. Много знатных людей погибло в бегстве. Здесь пал и
последний русский витязь Алеша (Александр) Попович, перенесенный потом
вольным художником на 250 лет назад, в отряд Трех Богатырей. Теперь нам
понятно, о чем так грустит Попович на картине Васнецова...
Часть 3. Иго (1224 - 1380)
Кара
После Калки татары схлынули на целых 12 лет. Они занялись приведением в
порядок своего хозяйства по смерти в 1227 году Чингисхана. При дележе
наследства контроль над территорией западнее Урала, то есть над всей
Европой, достался внуку покойного Чингиза, Батыю. Наши князья снова бездарно
потратили отпущенное на мобилизацию время. Уж за 12-то лет можно было
смирить гордыню и собрать, да что там! - вырастить боеспособную армию! Но
они спокойно дрались между собой, наблюдая, как татары поглощают
юго-восточные пространства. В 1236 году огромное трехсоттысячное войско
Батыя напало на волжскую Болгарию. Татары сожгли всю землю, пленили всех
мастеров, убили всех прочих жителей, не успевших убежать в леса. В 1237 году
татары подошли к Рязани и потребовали десятины со всего. То есть, они
соглашались ограничиться спокойным, ласковым налогом в 10%. Князьям было
жаль денег, да и Чувство играло, не переставая. Они ответили татарам гордо,
но объединяться не пожелали. Татары сожгли Рязань 21 декабря. Убили ВСЕХ
жителей. Убили князя! Убили его жену! Это было уж совсем не по правилам. Так
никогда не поступали ни половцы, ни печенеги. Но это было честно.
Дальше татары взяли Коломну, Москву и везде при сопротивлении в первую
очередь беспощадно убивали князей, воевод, детей княжеских. Пошли к столице,
Владимиру.
Великий князь Юрий оставил сыновей обороняться. Сам сначала просто
сбежал, потом стал ездить по селам и собирать ополчение. 3 февраля 1238 года
татары подошли к Владимиру и после коротких ультимативных переговоров стали
строить инженерные осадные сооружения. Между делом сходили к Суздалю и
сожгли его.
Во Владимире царила паника. Князь Всеволод Юрьевич и владыка Митрофан,
осмотревши татарские стенобитные машины, впали в уныние и объявили, что дело
дрянь. 7 февраля татары легко взяли и запалили "новый город" - окраины и
предместья. Князья и кто "получше" кинулись прятаться в "старом" городе -
центральной крепости. Жуть вошла в мозг и кровь князя и его подручных. Им
так хотелось жить! И жизнь у них задавалась такая складная, сытая и
интересная. И вот те на! Убивают всех, кто сопротивляется. Но и не
сопротивляться же нельзя, приходилось обороняться, хоть для виду. Ведь для
этого, - для организации сопротивления, для создания государства и армии,
для личного героизма и самопожертвования мы и приглашали Рюриковичей на Русь
в далеком 862 году! Для того мы и кормили и холили князей, для того и давали
мы им себя казнить и утруждать, чтобы теперь они полегли вместе с нами и во
главе нас за землю Русскую, за детей и жен наших. Ошиблись мы. И были
наказаны. История не шутка. Гнилой оказалась веревочка, сплетенная из
княжеских судеб, изо всех этих Изяславов и Всеволодов, Юриев и Игорей.
Удавиться в ней легко, а страну вытащить из кровавого болота никак не
получается...
Трясущийся князь Всеволод вышел к Батыю с дарами и мольбой о пощаде.
Батый его понял и велел удавить. Спокойно смотрел из седла, как тугая петля
из конского волоса скручивает, рвет молодую белую кожу.
Дело оказалось совсем не шуточным. Великая княгиня с дочерью, снохами и
внуками, другие княгини со множеством бояр, владыка Митрофан, оробевшие
выйти на смерть с простым народом, в ужасе забились на полати Богородичной
церкви. То ли вспомнили они наконец о Боге, то ли каменная церковь
представлялась им надежным убежищем. Татары разбили двери, ограбили церковь.
На полати не полезли, завалили церковь хворостом и всех сожгли...
По-человечески жаль этих людей. Жаль их детей, девочек и мальчиков, еще
не разобравшихся в жизни. Жаль князей и офицеров, жаль бояр.
По-граждански не жаль их. Гражданская совесть не имеет право на
жалость. Они ели и пили. Они одевались и согревались. Они развлекались, пока
мы голодали, мерзли и трудились. Они забыли трудиться, не соизволили унять
свои застолья, кровавые игрища и блуд. Они очень неохотно выполняли свой
первый долг - долг государственного устройства. Они совсем не хотели
исполнить своего последнего долга - умереть за нас и вместе с нами, а не
после нас...
Татары поняли русских. Они убедились, что воевать по-настоящему здесь
не с кем. Они разделились на несколько отрядов и за февраль взяли 14
городов. 4 марта в жестокой сече было разгромлено основное войско русских.
Князь Юрий погиб. Далее продолжился скорбный список городов, взятых сходу.
Татары запнулись только на Козельске. Козельский князь Василий, совсем еще
мальчишка, поднял жителей от мала до велика, и они умерли все, уничтожив
4000 (сто сороков!) отборных татарских всадников, а пехотинцев - без счета.
Батый расстроился и отступил из русских земель в половецкие степи. Здесь он
с досады уничтожил армию хана Котяна, который увел последние 40 тысяч
половцев на постоянное жительство в Венгрию. А слово "Козельск" стало в
татарском языке самым страшным ругательством в списке коротких трехбуквенных
и пятибуквенных слов, которыми татары навеки обогатили великий и могучий
русский язык...
В следующем, 1239 году, Батый снова пошел на Северную Русь, ему не
давало покоя видение малолетнего князя Васи в проломе козельской стены, -
вот ведь тоже какие бывают русские! Но никакого сопротивления хан не
встретил: жители по природной привычке бросали города и прятались в лесах.
Батый потерял интерес и повернул на юг. Здесь города тоже падали и горели,
как картонные. Какой-то князь еще собрался было на помощь брату под
Чернигов, но данные разведки его так испугали, что он бросил брата и убежал
в Венгрию, вслед за половцами. Чернигов сгорел. Писец, опаленный
монастырским пожаром, записал, однако, что жив есмь, и епископ тоже жив, а
татары священников уважают, лишь бы оружия в руки не брали. Так им никакого
оружия, кроме слова божьего да гусиного пера, и не полагается.
Однажды ранним утром хан Менгу, племянник Батыя, подъехал к Днепру и
смотрел из седла через реку на великий город Киев. Что думал этот дикарь,
наблюдая золото куполов и ослепительную известь каменных стен? Татары
никогда, ни до, ни после нашествия, не жили в городах. Они не разбирались в
архитектуре, им было тесно и неуютно в домах и лабиринтах улиц. Из городов
они брали только деньги, украшения, коней и рабов. Менгу предложил князю
Михаилу сдаться на почетных условиях. Князь в татарские почести не поверил,
убил послов, бросил киевлян, бежал в гостеприимную Венгрию.
Далее разыгралась трагикомедия всероссийского масштаба. Итак, Киев
пуст. Вернее, люди в нем есть, лавки набиты товарами, закрома - хлебом,
"полно алмазов пламенных в лабазах каменных", а князя нет. Татары пасут
лошадей Пржевальского на том берегу и заигрывают через речку с киевскими
девками новыми, матерными словами. Тянется длинная театральная пауза.
Зрители нервничают: так долго оставаться не может...
Что предполагает цивилизованный наблюдатель? Ну, например, вот что.
Князь Михаил в Венгрии собирает христианские полки на татар... Ошибка.
Князь Михаил в Венгрии пытается подкатиться к королевской дочке со своим
сыном-женихом.
Вариант второй. Князь Ярослав на киевской стороне Днепра собирает
ополчение: вставай, страна огромная!.. Снова облом. Князь Ярослав
захватывает в плен жену беглого Михаила и его бояр, рвет к себе мелкие
городки.
Попытка третья. Князь Даниил Галицкий собирает князей и ополчает их на
оборону Киева. Нет. Князь Даниил Галицкий вышибает из Киева какого-то
Ростислава Мстиславича, легким чертом вскочившего на опустевший престол, но
и сам туда не садится, бежит из столицы, поручая оборону тысяцкому Димитрию.
В общем, тут с трех раз не угадать. Татары - под Киевом, их нрав уже
известен, а князья переписываются о пустяковых обидах. Наконец и цена Киева
в их разборках упала ниже бабьей гривны. Михаил вернулся из Венгрии и
Польши, получил от "братьев" Киев, но из-за татар в столицу не пошел, стал
побираться по чужим уделам и волостям.
Вялая складывалась игра, но все-таки татарам хотелось Киева.
Батый окружил Киев в декабре 1240 года. Он на него не с неба свалился,
а спокойно перешел Днепр по льду. Никто не стоял насмерть на Киевском
берегу, никто не уничтожал татарские плацдармы, никто не мчался по русским
волостям, сзывая подмогу. Никто не кричал криком при европейских дворах: что
ж вы, толстые, сидите! - это ж те самые агаряне и есть, про них же написано
в ваших и наших библиях, выходите на бойНо тиха была украинская ночь, чуден
ледяной Днепр при зимней погоде.
Батый "остолпил" Киев: окружил его инженерными сооружениями - рвами,
частоколами, заборами, чтобы даже редкая птица не упорхнула на середину
Днепра. Батый поставил пороки (стенобитные машины) у Лядских ворот и бил ими
день и ночь, пока стены не рухнули...
Не подумайте плохого: "лядские" - по-нашему значит польские, от слова
"лях". А если бы ворота назывались Польскими, это означало бы, что они
обращены в сторону Поля - заднепровской степи.
Вопреки ожиданиям, киевляне взошли на обломки стен и бились насмерть.
Вот какие бывают русскиеЕще бы: князя-то над ними не было, приходилось
надеяться только на себя. Герой киевской обороны тысяцкий Димитрий был ранен
и захвачен в плен, киевляне отброшены к центру города. На следующее утро
изумленные татары увидели перед собой прочный деревянный частокол,
построенный за ночь. Он был сожжен, и защитники, цепляясь за последнюю
надежду, забрались на каменные церкви. Но и бог не помог, церкви под
тяжестью распались в прах. 6 декабря Батый овладел Киевом. Раненого Димитрия
он пощадил за отвагу и стал возить с собой.
Блудные Рюриковичи, узнав в своих тихих поместьях о падении Киева,
ударились врассыпную: Даниил - в Венгрию, Михаил - в Польшу.
Батый с удовольствием захватывал города и веси, отступая от
несговорчивых крепостей. Димитрий, видя разорение родной земли, сумел
перевести стрелки на сытую Европу. Темными украинскими ночами стал он
рассказывать хану о чудесах военной техники немецкой, о несметных сокровищах
городов венгерских, о достоинствах баб "лядских". Батый купился на уговоры и
весной 1241 года перешел Карпаты. Дипломатические усилия Императора Фридриха
Второго по объединению германских сил успеха не имели, и татары
последовательно громили мелкие отряды и брали чистенькие европейские
городки. В принципе, Батыю была открыта дорога хоть да самого Парижу, но он
пресытился победами, томился огромным обозом, тяготился непривычным
ландншафтом. Тут его дважды больно ударили чешские рыцари: Ярослав из
Штернберга и сам король Вячеслав. Именно на их счет следует записать
спасение Европы. Они умели храбро нападать и стойко обороняться. Имен