Любовь Воронкова. Мессенские войны М.: "Келвори", 1994 OCR: А.Ноздрачев (nozdrachev.narod.ru) │ http://nozdrachev.narod.ru Спартиат в присутствии Диогена похвалил стих Гесиода: - Если бы не был сосед твой дурен, то и бык не погиб бы... Диоген сказал: - Мессенцы погибли заодно со своими быками, а вы - их соседи. Элиан ПРАЗДНИК ЛИМНАТИДЫ На границе Лаконики и Мессении, там, где бурлящий горный поток впадает в Мессенский залив, стоял храм богини Артемиды. Артемиду, дочь Зевса и Латоны, сестру бога Аполлона в Элладе, почитали и боялись. Богиня охоты, повелительница зверей, с полным колчаном смертоносных стрел, окруженная псами, носилась по склонам лесистых гор. Встречи с нею были опасны - богиня стреляла без промаха. Она не любила показываться людям. Рассказывают, что однажды юный охотник Актеон случайно застал ее в прохладном гроте, У источника. Богиня страшно разгневалась, превратила Актеона в оленя. И собственные собаки охотника тут же растерзали его. Вечно юная, вечно прекрасная богиня царила во всей Элладе, и всюду стояли ее храмы. Вот и здесь, между Лаконикой и Мессенией, в местности Лимны, был ее храм, храм Артемиды-Лимнатиды. Разветвленное русло потока, бегущего с гор, заболотило долину, вода не просыхала здесь даже в знойные летние месяцы. Поэтому Артемиду-Лимнатиду называли еще и Артемидой-Болотной. Лимнатиду почитали и мессенцы и спартанцы, жители главного лаконского города Спарты. Только эти два народа из всего племени дорян допускались к жертвоприношениям Лимнатиде. Только они имели право справлять ей ежегодный праздник. В тот день, когда произошло несчастье, которое стало причиной тяжелых страданий Мессении, ничто не предвещало беды. Лучезарной синевой светилось небо. Окрестные горы стояли затихшие и словно прислушивались к священным гимнам, к протяжным переливам флейт. Празднично одетые, с венками на головах, спартанцы и мессенцы сошлись у храма. Жрецы встали у жертвенника. И вскоре перед грубо отесанной деревянной статуей Лимнатиды, почерневшей от времени и болотных испарений, задымилась жертва. На жертвеннике горели ячменные зерна и ветки оливы. Тихо стояла толпа. Только слышались голоса жрецов, просивших Артемиду о милости. Вдруг неясная тревога будто ледяной ветер прошелестела в толпе. Началось какое-то непонятное смятение, послышались крики: - Мессенцы, защищайтесь, у них оружие! Случилось необычайное - спартанские девушки выхватили из складок своих широких одежд мечи и бросились на мессенских царей и старейшин. С изумлением и гневом мессенцы увидели, что это вовсе не девушки, что это безбородые юноши одеты в женские одежды. Мессенцы защищались. Они выхватывали мечи у юных спартанцев, которые путались в непривычных им Девичьих одеждах. И уже нельзя было понять, кто нападает и кто защищается. Вместо праздника началась битва. Вместо гимнов и флейт послышались стоны, вопли ярости и боли. Спартанские юноши, которым поручено было убить мессенских царей и старейшин, все до одного полегли возле храма на зеленой сырой траве. Вместе с ними пал и молодой спартанский царь Телекл. С плачем, с жалобами и проклятиями ушли спартанцы и мессенцы с этого праздника, унеся своих раненых и убитых. Мрачно хмурилась темнолицая богиня над угасшим алтарем, глядя на забрызганные кровью стены своего храма, на истоптанную, окровавленную траву у ступеней. Такой жертвы она не просила. ЭВЕФН И ПОЛИХАР Прошли годы. Выросло новое поколение. Сменились цари. В Спарте царствовали Алкамен и Феопомп. В Мессениии - Антиох и Андрокл, сын Финты, того Финты, при котором произошла битва у храма Лимнатиды. Годы прошли, но вражда между Мессенией и Спартой не угасла. - Мессенцы оскорбили наших девушек, пришедших в храм! - говорили спартанцы. - А когда мы хотели защитить их, мессенцы начали бой. Безбожники, они убили нашего царя Телекла. Можем ли мы это простить? - Мы никого не оскорбляли, - возражали мессенцы, - и причина битвы совсем другая. Спарте не дают покоя наши тучные нивы, наша плодородная и прекрасная земля. Спартанцам надоели их камни и болота, вот они и решили захватить нашу Мессению. Они напали на наших вождей - ведь так легко было справиться с людьми, не ожидающими нападения. И, конечно, об этом подлом заговоре знали спартанские власти. Если они ничего не знали и ни в чем не виноваты, то почему же не потребовали удовлетворения за смерть своего царя? Спарта никак не отвечала на это. Видно, упреки мессенцев были справедливы. В Лаконике, как почти и во всех этих маленьких греческих государствах, приютившихся среди горных отрогов, жилось трудно. Почва скудная, жесткая. Климат засушливый. Лишь весной бурное цветение лесов и долин. А потом наступает лето, и беспощадное солнце сжигает поля. Месяцами в ослепительном небе не появляется ни облачка. Только цикады торжествующе трещат в пыли скалистых склонов. Дожди начинаются осенью. Зимой хлещут страшные ливни, гремят грозы, проносятся смерчи. Ручьи превращаются в бурные потоки, которые смывают со склонов остатки плодородной земли... Эту землю крестьяне потом носят на свои горные участки в корзинах. Хлеб на их скупых, плохо обработанных полях родился скудно: ни рожь, ни ячмень не в силах добывать воду с большой глубины. Лишь маслины и виноградники щедро приносили плоды и были главным богатством эллинов. Войны между греческими племенами почти не прекращались. Захватить землю, поработить соседний народ, если тот не сумеет защититься, отнять жизненные припасы, которых вечно не хватало... И мессенцы не напрасно подозревали Спарту в ее замыслах захватить их землю. Они видели, что Спарта ищет предлога, чтобы начать войну. Впрочем, людям, решившим воевать, причина для войны всегда найдется. Нашли такую причину и спартанцы. В Мессении жил богатый и уважаемый человек Полихар. Полихар был известен и славен во всей Элладе. На Олимпийских играх при состязании в беге он пришел первым и был увенчан венком из лавровых ветвей. У Полихара было много скота. А пастбищ у него не хватало. И он обратился к спартанцу Эвефну с просьбой: - У тебя много свободных пастбищ. Пусть мои коровы пасутся на твоих лугах. А ты будешь получать свою долю прибыли от моих стад. Эвефн, человек обходительный, охотно согласился. - Это выгодно и тебе и мне, - сказал он. - Пускай твои пастухи гонят стада хоть сегодня же. И Полихаровы пастухи погнали коров в Лаконику на выпасы Эвефна. Все было спокойно. Стада Полихара паслись на лугах Эвефна. Эвефн получал за это условленную плату. Но случилось так, что через Лаконику проходили иноземные купцы. Путешествуя, купцы продавали то, что выгодно продать, покупали то, что выгодно купить. Они подошли к Спарте и расположились около города станом. Вечером, стараясь идти сторонкой, чтобы его никто не видел, к ним пришел Эвефн. - Я могу продать вам большое стадо коров, - сказал он, - и продам недорого. - Если недорого, то мы купим, - ответили купцы, - только кто же погонит это стадо? - Но я продам вам и пастухов! - Это хорошо, - согласились купцы, - назови цену. Эвефн долго торговаться не стал. Они ударили по рукам. И на заре, когда купцы сели на своих коней и тронулись в путь, они захватили и стадо, и пастухов Полихара. Пастухи пытались сопротивляться. Они объясняли и доказывали, что Эвефн вовсе им не хозяин, что и стада и пастухи принадлежат мессенцу Полихару и что они никуда отсюда не пойдут. Но у купцов были вооруженные наемники, да и сами они умели владеть мечом. Несчастным пастухам пришлось покориться. Они с плачем погнали стадо в неизвестную и враждебную даль. В пути пастухи, сговорившись, решили убежать. Это им не удалось. Их догнали, жестоко избили и заставили идти дальше. Но один пастух все-таки остался. Он забился в колючие кусты вечнозеленого маквиса и лежал там, прижавшись к земле. Купцам было некогда задерживаться. Их вооруженные слуги проскакали взад и вперед по долине, но пастуха не нашли, и купцы вместе с Полихаровыми стадами тронулись своей дорогой. Пастух глядел им вслед до тех пор, пока облако пыли не растаяло вдали. А потом, пробираясь горными тропами, поспешил домой, в Мессению. Тем временем Эвефн с удрученным видом пришел к Полихару. - Случилась беда, Полихар! - сказал он чуть не плача. - Разбойники напали на твое стадо. Угнали всех коров и пастухов захватили тоже. Приди и посмотри сам - на моих лугах тихо и пусто. Твое стадо пропало! В это время, падая от усталости, весь в пыли и крови, явился убежавший от купцов пастух. - Он лжет, господин! - закричал пастух. - Он обманывает тебя! Эвефн сам продал и нас и твоих коров проезжим купцам. Только я один бежал!.. Эвефн возмутился: - Как смеет раб обвинять меня, гражданина Спарты? - Он смеет обвинять тебя, - сказал Полихар, - потому что он говорит правду! - Именно гражданин Спарты способен на такой бесчестный поступок! - не сдержавшись, вмешался в разговор юный сын Полихара. - У вас, в Спарте, ложь - это закон. Солги, укради, сделай подлость - только не попадайся. Вот ваше правило. А ты солгал - и попался! Посмотрим, что скажут на это ваши старейшины! Эвефн понял, что отпираться бесполезно. Ведь если Полихар пойдет в Спарту, то сразу узнает, что это так и было: купцы угнали и стадо и пастухов, а он, Эвефн, получил деньги. Тогда Эвефн смиренно склонил голову перед Полихаром. - Прости мне это! - стал умолять он. - Корысть одолела меня, и я никак не мог удержаться - купцы дали хорошую цену. Я виноват. Но я исправлю то, что сделал, я отдам тебе эти деньги. Полихар, пускай твой сын пойдет сейчас со мной, и я верну ему все, что получил! - Но как же ты мог сделать это? - с горечью удивился Полихар. - Ведь я принимал тебя в своем доме как друга, я доверял тебе... Ни одному спартанцу я так не доверял, как тебе. А ты!.. - Полихар, не сердись! - просил Эвефн. - Я и сам не знаю, почему так все вышло. Но я прошу тебя - отпусти со мной сына. Я не хочу ни одного дня больше держать у себя то, что принадлежит тебе. - Иди с ним, - сказал Полихар сыну. И отвернулся от Эвефна. Ему было жаль своих коров, жалко людей, угнанных в рабство на чужбину без всякой с их стороны провинности. А главное, было горько за обманутое доверие. Но Полихар еще не ведал, до какого страшного вероломства может дойти человек, казавшийся ему другом. Эвефн и сын Полихара, мирно разговаривая, перешли границу Лаконики. Эвефн был ласков, он проклинал свою жадность и так ругал, что Полихарову сыну пришлось замолчать: он бы не смог сильнее оскорбить Эвефна, чем сам Эвефн. Всю дорогу Эвефн шел с поникшей головой и сокрушенно потряхивал кудрями. Но как только они вступили на землю Лаконики и тень скалистого мрачного Тайгета упала на них, Эвефн поднял голову. - Ну, довольно, - грубо сказал он, - хватит с меня унижений. Ты пришел получить плату за своих коров - так получи. И с размаху ударил юношу кинжалом в сердце. Сын Полихара вскрикнул и упал. А Эвефн вытер о траву кинжал и ушел своей дорогой. Юноша так и не шелохнулся. Только эхо повторило в горах его жалобный крик. Но и оно смолкло. Полихар, когда узнал, что случилось, чуть не умер от горя и от возмущения. Он тут же пошел в Спарту просить правосудия и защиты. Он рассказал спартанским старейшинам о том, что сделал Эвефн, и просил наказать его за такое злодейство. Но старейшины не обратили на его жалобу никакого внимания. Полихар пошел к спартанским царям и с плачем просил у них правосудия. Но цари, выслушав его, сделали вид, что ничего не слыхали. Полихар вернулся домой. Горе и ярость были так сильны, что он сошел с ума. Не помня себя он бросался на каждого спартанца, которого встречал, и тут же убивал его. СПОР ЦАРЕЙ Вскоре в столицу Мессении Стениклар, где жили цари и эфоры, прибыло из Спарты посольство. Спартанцы резко потребовали, чтобы им немедленно выдали Полихара. Мессенские цари Антиох и Андрокл возмутились: - Как мы выдадим вам Полихара? Ведь вы не выдали нам Эвефна! - Выдать вам Эвефна! - закричали спартанцы. - Мало вам, что вы убили нашего царя Телекла?! - Мы убили его потому, что он напал на нас с оружием. С оружием на безоружных! - За то, что вы убили Телекла, и за то, что сделал Полихар, мы вправе начать с вами войну, - заявили спартанцы, не слушая возражений. - Да, это наше право! Мессенцы старались убедить их: - Зачем же сразу начинать войну и ввергать в тяжелые бедствия весь народ? Давайте судиться. Пусть нас рассудят аргивяне, они нашего, дорийского, племени. Или пойдем в Афины и попросим рассудить нас. Как решит суд, так и поступим. А для войны никаких причин нет! Но Спарте не нужно было ни суда, ни справедливости. У них уже было решено захватить плодородную долину Мессении. Так для чего же им идти в Афины? - Выдайте нам Полихара, - упрямо твердили спартанские послы, - мы требуем Полихара! После долгих споров и бесполезных призывов обратиться к разуму и решить дело миром мессенские цари ответили спартанцам: - Сначала мы посоветуемся с народом - выдать Полихара или не выдать. Как скажет народ, так и поступим. На этот раз спартанцы уступили. Пусть посоветуются. Спарта подождет ответа. Спартанцы ушли. А мессенские цари послали глашатаев, чтобы созвать горожан. Стениклар шумел. Со всех улиц народ стекался на агору - на площадь, где происходили народные собрания. Разговоры были тревожные и гневные. Снова Спарта грозит им. Боятся, что их мечи заржавеют в ножнах. Боятся, что разучатся проливать кровь. А сейчас хотят пролить кровь родного им племени! Когда народ собрался на площади и разговоры затихли, царь Андрокл сказал: - Спарта требует, чтобы мы выдали им Полихара. Полихар, безучастно сидевший в стороне на каменной скамье, услышал свое имя. Он поднял голову, встал и подошел ближе - толпа молча пропустила его. Полихар остановился против Андрокла и уставил на него воспаленные горем и безумием глаза. - Полихар осквернил себя убийством, - продолжал Андрокл, словно не видя его, - он виновен в безбожных и непростительных поступках. Я считаю, что надо выдать его Спарте, он много бед причинил лаконцам. Пусть поступят с ним, как найдут нужным. Полихар продолжал смотреть на него так же пристально. Андрокла смущал его взгляд, но он владел собой. - Считаю, что мы должны выдать Полихара, - твердо повторил он. Но здесь выступил другой царь - Антиох. - А я этого не считаю! - пылко возразил он. - Нет! Почему мы должны поступать так, как желает Спарта? Выдать Полихара! Вспомните, что вынес этот несчастный, какое страдание и какую обиду принял он от Эвефна! А теперь мы, его сограждане, предадим его, и снова ему придется страдать, да еще на глазах того же Эвефна! Это жестоко. И это унизительно для нас. Вспомните, разве не Полихар прославил Мессению на всю Элладу, разве не он был увенчан лавровым венком Аполлона?! И посмотрите, до чего теперь довели этого человека! У Полихара глаза заблестели от слез, и он поник головой. Он ни о чем не просил, но весь его несчастный вид, его безвременно поседевшая голова вызывали горячую жалость и сочувствие. - Не выдадим Полихара! - зашумела площадь. - Не выдадим Полихара! - Выслушайте меня, - снова начал Андрокл, - выслушайте и подумайте прежде, чем решать это дело. Зачем нам навлекать опасность на всю страну из-за одного человека? Спарта грозит войной. Отдадим Полихара, и у них не будет причин начинать войну. Тем более, что Полихар и сам виноват во многом. - Андрокл говорит правильно, - раздались отдельные голоса, - из-за одного человека может пострадать вся Мессения! - А с каких пор мы стали рабами Спарты? - закричали им в ответ. - Пускай выдадут своего Эвефна, он виноват еще больше! Пускай идут судиться с нами! Крики становились все громче, все запальчивей. Одни кричали, что нельзя рисковать, нельзя подвергать опасности Мессению. Другие кричали, что никакой причины для войны нет и что мессенцы такие же свободные граждане, как спартанцы, и что они не должны терпеть от Спарты всякие несправедливости я обиды. Спор перешел в ссору, начались оскорбления, а потом уже пошла и драка. Цари схватились за кинжалы, их сторонники тоже. Битва была внезапной и короткой. Сторонников Антиоха, не желавших терпеть вероломства Спарты, оказалось гораздо больше. Они убили Андрокла и всех, кто его поддерживал. В смущении и горести разошлись мессенцы по домам. Они и сами не понимали, как это случилось, что они дошли до такой ярости. Но долго еще шумели улицы Стениклара. Плакали жены, дети и матери убитых. Стон стоял в доме Андрокла. Сторонники Антиоха, удрученные происшедшим, грозили Спарте за невольно пролитую кровь. Сумрачным вернулся домой и царь Антиох. Он не хотел убивать Андрокла. Но душа его кипела при мысли о том, что Андрокл требовал выдать Полихара, которого бессовестные спартанцы довели до безумия и убийства. - Как Андрокл мог требовать выдачи Полихара? - негодовал Антиох. - Как он мог требовать, чтобы мы приняли на себя такой позор? Он боялся войны! Но если Спарта решит воевать, разве она не найдет других причин?! А когда утихло его пылкое негодование, Антиох с тоской подумал, что Андрокл уже не встанет со своего смертного ложа и что теперь Антиох остался царствовать один и все дела должен решать один. Это пугало царя. Правда, с ним вместе по-прежнему будут править государством старейшины. Но все же ему будет не хватать Андрокла - ведь в Мессении, как и в Лаконике, всегда было два царя. Потом стало мучить сомнение. А может, Андрокл был прав? Может, надо было попробовать примириться со Спартой? Примириться со Спартой! Иными словами, делать все так, как хочет Спарта! Нет. Этого Антиох принять не мог и не хотел. Но надо было решать судьбу Полихара. Посовещавшись со старейшинами, Антиох послал ответ в Спарту. Мессенцы стояли на своем: дело надо передать в суд. Пусть там и решат их спор. В Спарте приняли ответ Антиоха. Но отпустили послов, ничего не сказав. И лица и уста спартанских царей и старейшин были замкнуты. Прошло несколько месяцев. Антиох после всего, что случилось, не находил себе места от тоски, тревоги и тяжелых предчувствий. Смерть Андрокла тяжким бременем лежала на его душе. Вскоре Антиох заболел, и эта болезнь быстро свела его в могилу. Царем Мессении стал его сын Эвфай. ГИБЕЛЬ АМФЕИ Спарта гудела, как растревоженное осиное гнездо. Вся лаконская холмистая долина была неспокойна. В Спарте готовились к чему-то похожему на большое празднество. Внешне жизнь текла, как всегда. Так же выходили на каменистые, нелегкие для обработки поля спартанские рабы - илоты. Так же пасли они скот и охотились за кабанами и дикими козами по лесистым, склонам Тайгета, для того чтобы обеспечить мясом Спарту. Так же работали на виноградниках и в оливковых рощах, чтобы в Спарте было масло и вино. И в самом городе Спарте как будто бы жизнь текла, как всегда. Ирэны, молодые начальники мальчишеских отрядов, яростно тренировали своих стриженых босоногих воспитанников. Гимнастические игры их так же часто, как всегда, кончались драками. Мальчишки дрались отчаянно. И старики, которые считали своим долгом следить за воспитанием будущих воинов, подзадоривали их. Они наблюдали за тем, как мальчишки дерутся, присматривались, нет ли среди них трусов, нет ли вялых, ленивых, умеет ли каждый из них постоять за себя... Ведь искусство войны, искусство битвы, было единственным ремеслом спартанцев, которое завещал им законодатель Ликург. И мальчишки изо всех сил старались овладеть этим ремеслом, дрались, не щадя ни себя, ни товарищей. А потом, как всегда, по приказанию своих ирэнов бежали добывать себе еду - воровали дрова для костров, крали овощи с огородов, а некоторые даже ухитрялись утащить что-нибудь с обеденного стола взрослых... Добыть что угодно, где угодно и как угодно, но не попадаться. А кто попался, того жестоко хлестали плетьми, но не за кражу, а за неловкость, за нерасторопность. Так велел воспитывать спартанских детей законодатель Ликург. Так же, как всегда, юноши и взрослые спартанцы проводили свои дни в гимнасиях, соревновались в беге, в прыжках, в борьбе, в метании копья. Иногда отправлялись на охоту в ущелья Тайгета. Или под вечер, скрываясь и таясь в зарослях камыша и маквиса, шли на другую охоту. С короткими мечами, спрятанными в складках плаща, рыскали по полям, где работали илоты, и, выслеживая самых сильных и красивых людей, тайком убивали их. Видно, и это предусмотрел Ликург: сильные рабы могут стать опасными для своих поработителей! Казалось, жизнь идет, как всегда. Но это были странные дни, полные затаенной веселой тревоги. Молодые спартанцы ходили с блеском в глазах. Юноши догадывались, о чем сговариваются их цари и старейшины, что готовят. Они нетерпеливо поглядывали на акрополь своего разбросанного среди холмистых садов города. Они ждали, когда там произнесут слово, которое должны произнести. Ждали, когда наступит час и они, проверив оружие, займутся своей внешностью. Особенно волосами. Волосы у них были длинные, надо их расчесать, уложить на голове, украсить. Потому что Ликург говорил: хорошо расчесанные волосы красивых делают еще красивее, а безобразных - страшнее для врага. Молодые спартанцы ждали войны, хотели войны. Походная жизнь влекла их, как отдых. В походе не нужно будет так трудно, так непрерывно тренироваться, бить своих и получать от своих синяки. А наоборот, надо будет защищать друг друга. И, защищая своих, бить и убивать врага, давая полную волю своей силе, ловкости, своему тренированному телу, своей жестокости, которую в них воспитывали с детства. И вот час настал. Слово, которого нетерпеливо ожидала Спарта, сказано. Война! "Войско выстраивалось в боевой порядок, - рассказывает древний писатель Плутарх о спартанцах. - Царь на глазах противника приносил в жертву богам козу. Подавал знак всем украсить головы венками. Под свист флейт, под звуки песни воины трогались с места. Они шли на врага спокойные и радостные, твердо держа равнение, не испытывая никакого страха". Так было всегда. Но не так было теперь. Спартанское войско выстроилось быстро, ощетинилось копьями. Воины сомкнули щиты. Но не было ни песен, ни флейт, ни жертвы, которую перед лицом противника обычно приносили спартанские цари. На этот раз собирались в поход украдкой, тайно, без объявления войны. И не только не послали сказать мессенцам, что их союз разорван, но еще и выставили сторожевые отряды для того, чтобы никто в Мессении не проведал о том, что здесь готовится. Так вступила Спарта, презрев старые обычаи отцов, на путь обмана и вероломства. Ночью, под сиянием чистых звезд, когда лишь безудержный стрекот цикад заполняет долину, спартанское войско дало клятву: - ...Не возвратимся домой, пока не завоюем Мессению. Если даже война будет очень долгой, не возвратимся, пока не завоюем Мессению. Если нам предстоят тяжкие военные бедствия, не повернем назад и не возвратимся домой, пока не завоюем Мессению. Клянемся! Во главе войска встал Алкамен, сын убитого царя Телекла. Полководец дал знак, и фаланги [Фаланга - непрерывное, плотно сомкнутое построение войска во много шеренг.] двинулись в Мессению. Шли молча, ни возгласа, ни бряцания меча, только мерное шарканье грубых сандалий, шум от тяжелой поступи, какой ходят горе, разрушение и смерть. До утра было недалеко. Но еще мерцали и переливались теплые южные звезды, еще лунно светились мокрые от росы травы и деревья, и отсвет сверкающего неба лежал на черепице храмов и на гребне каменной городской стены. Ни сторожей, ни охраны. Городок спал беззаботно и беззащитно, раскинув по холму свои крутые узкие улицы, полные мирной тишины. И никто не слышал, как вошли в город враги. Внезапно в Амфее, где только что бродили веселые нимфы и добрые сны, послышались крики ужаса и отчаяния. Стоны и плач сразу заполнили весь город. Спартанцы умело и расторопно работали мечами и копьями. Они врывались в незапертые дома, убивали сонных людей прямо в постелях. Тех, кто успел вырваться и выбежать из дома, убивали на улицах. Люди толпами бежали в храмы, под защиту богов. Боги были сильны в Элладе: нельзя было убивать человека, припавшего к жертвеннику или к ногам божества. Нельзя было оскорбить бога и тем нарушить непреложный закон эллинской земли. Но для спартанцев теперь уже не было никаких законов, кроме закона силы и жестокости. Они ворвались в храмы, как в простые дома, и перебили всех, кто надеялся найти там защиту. К утру в городе ни одного мессенца не осталось в живых. Боги их не защитили. Очень немногим удалось бежать из Амфеи. И те, кто успел бежать, всполошили Мессению. Страшная весть обогнала их в пути и очень скоро достигла ворот Стениклара. Спартанцы захватили Амфею. Войска вернулись в Спарту. В городке остался военный гарнизон. Спартанцы наглухо закрыли ворота Амфеи, твердо решив не отдавать его мессенцам. Амфея была удобна для ведения дальнейшей войны: она стояла высоко, в ней было много источников чистой воды и стены ее были крепки. Это случилось в VIII веке до нашей эры, во втором году девятой Олимпиады, когда одержал победу Ксенодок и тем прославил Мессению. Ксенодок был мессенянин. ПЕРВАЯ МЕССЕНСКАЯ ВОЙНА БИТВА У СВИНОГО ОВРАГА Война! Война! Это зловещее слово прозвучало как набат, как угрожающий меч нависло над прекрасной Мессенией, над ее цветущими селами и городами. Со всей страны народ начал стекаться в Стениклар. Многие шли уже с оружием, с мечами и дротиками, с луком и колчанами, полными стрел. Из деревень везли разные припасы, нужные в походе, - хлеб, оливки, мясо. Каждый понимал, что нельзя сидеть дома, когда родине угрожает опасность. Огромное народное собрание началось в Стеникларе. Перед народом выступили старейшины: они старались успокоить и подбодрить людей. Ведь и спартанцы не боги. Ведь и мессенцы тоже доряне, у них та же кровь. Разница только в том, что мессенцы живут по законам божеским и человеческим, а спартанцы эти законы забыли. После них выступил молодой мессенский царь Эвфай. Возмущенный вероломством Спарты, он чувствовал, что должен взять на себя всю огромную тревогу своего народа. Надо, чтобы люди поверили ему, чтобы они поверили в себя, в свою силу и смело встали на защиту родины. Он знал военное могущество Спарты, но он знал и то, что им, мессенцам, нельзя сдаваться. - Не падайте духом! - говорил он. - Спартанцы взяли Амфею, захватили ее, как ночные воры. Но неужели взятие Амфеи - уже решение войны? Нет, война еще не решена, и еще ничто не проиграно. Не надо нам бояться военной славы спартанцев и не надо думать о том, что их военные знания выше мессенских. Они больше занимались военной наукой, и только! Спартанцы превосходят нас в искусстве войны, тем более необходимо нам превзойти их в доблести. А милость богов пребудет с нами, мессенцами, защищающими свою страну, но не с теми, кто обижает других! Речь царя была искренней, пылкой, мужественной. И народ разошелся с площади, полный решимости встать на защиту своей страны. Мессения начала поспешно вооружаться. Мрачные, тревожные дни наступили в Мессенской долине. Города стояли, наглухо закрыв ворота, днем и ночью их стены охраняла стража. Поселяне торопились убрать и увезти хлеб с полей. Но они часто должны были все бросать и бежать под укрытие городов или прятаться в лесах - спартанские вооруженные отряды неожиданно налетали на них, отнимали собранный хлеб, увозили плоды их садов и огородов, виноград, оливки, тащили амфоры с оливковым маслом, угоняли скот. Но, против своего обыкновения, не вырубали садовых деревьев и не разваливали домов. Спарта уже считала Мессению своей собственностью и не хотела разорять ее. Много раз спартанцы пытались захватить и мессенские города. Однако стены городов были неприступны и стража не дремала: участь Амфеи была у всех перед глазами. Едва завидев спартанский отряд, мессенцы тотчас появлялись на стенах своих городов. Спартанцы яростно нападали, но мессенцы так же яростно защищались. И спартанцам так сильно доставалось от мессенских граждан, что они бесславно отступали, да еще и несли потери. Наконец, увидев, что все их попытки захватить города безуспешны, спартанцы оставили их в покое. Куда легче и веселее было грабить мессенские села, которые не могли защищаться! Мессенцы старались мстить. Они тоже собирались в отряды и нападали на лаконское побережье. Так же грабили и разоряли лаконские села, так же опустошали поля. Но их отряды были пока малочисленны, и вступать в бой со Спартой они пока еще не могли. Так, с яростью, которая все разгоралась, губили друг друга люди, вышедшие из одного племени - племени суровых дорян. В незапамятные времена откуда-то с севера пришли доряне в Пелопоннес. Они остановились в каменистой долине Тайгета. Горный кряж в снежной короне, вековые леса на склонах, прозрачная река Эврот, бегущая среди холмов долины... Эта страна понравилась дорянам. Они захватили ее, а жителей, по обычаю тех времен, обратили в рабство. Здесь они построили свой первый город - Спарту. В те времена Лаконика называлась Лелегией, по имени царя Лелега. После царя Лелега царствовал его старший сын Мил. А младший, Поликаон, остался простым гражданином Лелегии. Однажды жена Поликаона, гордая Мессена, взятая из Аргоса, не согласилась на такое положение. Ее отец Триопа был очень влиятельным и даже могущественным человеком не только в Аргосе, но и среди всех эллинских племен. Триопа тоже не захотел мириться с тем, что его дочь так и останется простой гражданкой Спарты. Он собрал войско в Аргосе и в Лелегии и с этим войском вступил в соседнюю долину, граничащую с Лелегией. Он захватил эту долину, и Поликаон, его зять, стал здесь царем. Страну эту назвали по имени жены царя Мессены - Мессенией. Мессения всегда была прекрасна. Еврипид, древний поэт, так говорит о ней в своих стихах: ...плодоносная, Струей потоков орошенная бесчисленными, Воловьим и овечьим изобильна пастбищем, И от порыва сильных бурь не хладная, И колесницей Феба сильно не палимая. ...Красу которой словом ты не выразишь. Постепенно, в течение многих лет, мессенцы построили свои города - Анданию, Арину, Фары, Стениклар. На горе Итоме поставили святилище Зевсу, особенно почитаемому всеми эллинами. Так рассказал древний писатель Павсаний о том, как возникла Мессения. И как потом это племя кудрявых голубоглазых дорян забыло о своем родстве, выйдя с оружием в руках друг против друга на кровавое поле битвы. Прошло три года взаимных обид, разорения, грабежей и побоищ. Спартанцы тешились своей военной выучкой, своей силой и ловкостью. Они ликовали, когда удавалось приволочь из Мессении хорошую добычу. Старики поощряли их. Но не забывали напоминать о том, что города Мессении еще не взяты и что их надо, наконец, взять. Молодые радовались похвалам, гордились возрастающим счетом убитых мессенцев. И заранее ликовали, представляя себе, как войдут в мессенские города и как сделают мессенян своими рабами. Но жители Мессении знали, что такое быть рабом, да еще рабом Спарты. Ни один народ в Элладе не был так жесток к рабам, как были жестоки спартанцы. Лучше смерть с оружием в руках, чем жить у них в рабстве. - А разве только два выбора - смерть или рабство? - стараясь подбодрить мессенцев, говорили мессенские старейшины. - Есть еще и третий: победить! Все эти три года горя и лишений мессенцы старательно изучали военное дело. На четвертом году, после того как спартанцы взяли Амфею, царь Эвфай объявил поход. Ожесточение и ярость против Спарты полыхали по всей Мессении, и Эвфай понял, что медлить больше нельзя. Эвфай сам повел войско к лаконской границе. За войском по приказу царя рабы несли большие колья и все, что нужно для устройства укрепления. Лаконская стража на стенах Амфеи издали увидела пыль, поднятую идущим войском. Тотчас в Спарту поскакали гонцы. И очень скоро оттуда навстречу Эвфаю двинулись спартанские фаланги. Эвфай остановил войско у огромного Свиного оврага, отделявшего Мессению от Лаконии. Это место было удобно для сражения. Здесь он назначил предводителей войска. Командовать пехотой он поставил Клеониса. Легковооруженными - лучниками и копьеносцами - велел командовать Пифарату. А тяжеловооруженными стал командовать Антандр. Здесь, на краю оврага, Эвфай встретил спартанцев. Бой начался сразу, как только подошли спартанские войска, - столько ненависти и ожесточения накипело у людей! Злым огнем засверкали дротики, засвистели тучи смертоносных стрел, и легковооруженные скоро схватились врукопашную на краю оврага. Лишь тяжеловооруженные, хоть и скрежетали зубами от ярости, не могли броситься друг на друга - овраг мешал им. Понемногу спартанцев стало охватывать изумление. Они шли в бой с песнями и флейтами, заранее торжествуя победу. Но вот они бьются час, другой, третий... а мессенцы не уступают им! Они не уступают спартанцам ни в чем - ни в умении драться, ни в упорстве, ни в горячности, ни в численности войска! Это казалось дурным сном. Все больше разгораясь яростью, спартанцы нападали, как дикие вепри; они каждую минуту ждали, что мессенцы дрогнут, отступят, побегут, как бежали все, с кем сражалась Спарта. Но мессенцы дрались и стояли насмерть. Ведь за их спиной была родина и свобода. В то время, когда кипела битва, Эвфай приказал рабам укрепить частоколом заднюю линию его военного стана. После этого он велел вбить колья по обе стороны стана. Среди криков, топота и ржания коней, среди стонов и проклятий спартанцы не видели, что делает Эвфай. Бились до самой ночи. Густая тьма положила конец битве: стало трудно различить, кто враг, а кто свой. Падая от усталости, и спартанцы и мессенцы ушли к своим кострам, запылавшим в темноте. Только стоны раненых мессенцев иногда нарушали тишину. У спартанцев же даже умирающие не стонали - это считалось у них позором. Они умирали молча. Твердо уверенные в победе, которой они обязательно добьются завтра, спартанские отряды крепко уснули на теплой, прогретой дневным зноем земле. А утром неожиданное зрелище предстало перед их глазами. На той стороне оврага стоял высокий крепкий частокол, защищая будто крепостной стеной мессенское войско. Это было невероятно. Это казалось наваждением предрассветного сумрака, уходящего в глубину оврага. Спартанцы были так изумлены, что и не знали, как им теперь сражаться. Мессенцы обстреливали их, а сами скрывались за частоколом. Надо было осаждать их, но у спартанцев не было никаких приспособлений для осады. Разъяренные, они пытались приступом взять эту неожиданную крепость. Но гудящие тучи стрел и дротиков взлетали из-за ограды, гремели по их щитам, ранили, поражали насмерть. Сами же мессенцы оставались неуязвимыми. Спартанцы, наконец, поняли, что могут бесславно и бесполезно положить здесь свое лучшее войско. И молчаливые, угрюмые, ошеломленные тем, что произошло, отступили и вернулись в Спарту. Эвфай возвратился в Стениклар во главе своих ликующих отрядов. Правда, мессенцы не одержали крупной победы, не изгнали со своей земли спартанцев. Но эта битва у Свиного оврага окрылила их, дала им веру в свои силы и укрепила решимость защищать свое отечество и свободу. Они увидели, что и спартанцы могут отступать, уходить с поля битвы без славы и без победы. В СПАРТЕ Молодым спартанским воинам, вернувшимся ни с чем из Мессении, не стало дома житья. Мальчишки смеялись над ними. Девушки язвили насмешками, придумывали им обидные прозвища. Старики издевались: - Трусы! Где же ваша клятва не возвращаться домой, пока не победите Мессению? Верно, придется нам, согбенным старостью и болью давних ран, полученных в доблестных боях, видно, придется нам взяться за оружие. А вы, убежавшие, поджав хвост, садитесь за прялку, там вы больше преуспеете! Дня не проходило без того, чтобы не слышались в Спарте брань, упреки и насмешки над воинами, испугавшимися крутого оврага и частокола. Говорили об этом и в гимнасиях, и на рынках, и вечером, когда Долго сидели и беседовали после еды. Молодые мужчины и юноши молча терпели насмешки. К этому им было не привыкать. Молчать и терпеть - это входило в их воспитание, так учили спартанцев выдержке. Правда, иногда выдержки не хватало, и юноша, бледнея от гнева и от обиды, почтительно просил у старших пощады. И старики умолкали, понимая, что всякому терпению человеческому может наступить предел. Иногда старейшины, стараясь понять, что произошло с их доблестным войском, задумывались. Правильно ли они воспитывают молодежь? Не нарушают ли в чем-нибудь суровых законов Ликурга? "Спарта будет на вершине славы до тех пор, пока будет хранить законы Ликурга", - так ответила пифия в Дельфийском святилище, когда Ликург спросил: хороши ли его законы? Спартанцы, получив это изречение, поклялись выполнять их. Приняв их клятву, Ликург ушел из Спарты и покончил с собой. Это он сделал для того, чтобы спартанцы не могли заставить его освободить их от этой клятвы. Слава и военное могущество родины были для него дороже собственной жизни. С тех пор прошло много лет. А Спарта все так же твердо держалась законов Ликурга, все так же ревниво берегла их. По-прежнему новорожденное дитя показывали старшим в роду. Те осматривали ребенка. Если убеждались, что ребенок здоров и крепок, разрешали его растить и воспитывать. Но если ребенок рождался хилым или уродливым, они были беспощадны - относили его в горы и бросали в пропасть. Зачем жить больному калеке и отягощать военное общество Спарты? И не было никого, кто ослушался бы. Может, у отца разрывалось сердце, когда он слышал последний крик своего младенца. Но спартанцев с детства учили молча терпеть и боль, и лишения, и сердечную беду. По-прежнему в Спарте ребенок растет у матери только до семи лет. Исполнилось мальчику семь лет, и его уводят от родителей. С этого дня он уже член своего отряда, своей агелы, то есть своего стада, как называют спартанцы эти отряды малышей. Ребята живут вместе, вместе играют, вместе учатся. Впрочем, грамотой их особенно не затрудняют - зачем воину всякие ученые премудрости? Зато неуклонно и настойчиво, без какого-либо снисхождения учат главной науке: беспрекословно подчиняться старшим, стойко переносить лишения и побеждать противника. Побеждать противника, всегда побеждать, везде побеждать! Так разве и теперь не учили старейшины Спарты свою молодежь с раннего детства мастерству побеждать? Старики честно и добросовестно делали это. И что же? Вот она, их отборная молодежь, со стальными мускулами и нервами, способная не спать и не есть, если надо, способная пройти без отдыха любые расстояния, - эта их спартанская молодежь нынче возвращается домой, не сумев одолеть мессенцев. Позор! Позор! Так неустанно, гудели, и ворчали, и бранились старики по всей Спарте. Молодые угрюмо отмалчивались, ожесточенно тренируясь в стрельбе из лука и метании копья. Еще сильнее и азартнее дрались в гимнасиях мальчишки, состязаясь в ловкости. Еще торжественней и беспощадней справляли в Платанисте свои страшные игры-бои юноши - эфебы. Вот и сегодня в ночь эфебы отправились за город. Шли, разделившись на два отряда, шли походным шагом, равномерно шаркая тол