Любовь Федоровна Воронкова. В глуби веков Худ. И. Ильинский СПб.: Северо-Запад, 1992 OCR: А.Ноздрачев (nozdrachev.narod.ru) │ http://nozdrachev.narod.ru "В глуби веков" - вторая книга Л. Ф. Воронковой об Александре Македонском. В ней рассказывается о его многочисленных битвах и походах; психологически точно рисуется образ великого полководца, нежного возлюбленного и жестокого вспыльчивого покровителя огромной державы. "Людям, которые переносят труды и опасности ради великой цели, сладостно жить в доблести и умирать, оставляя по себе бессмертную славу... Что совершили бы мы великого и прекрасного, если бы сидели в Македонии и считали, что с нас хватит жить спокойно: сохранять свою землю и только отгонять от нее соседей... которые нам враждебны?" Из речи Александра к воинам. (Арриан. "Поход Александра". V.26-27) "...если Александр ставил перед собой какую-либо цель, удержать его было невозможно. Ибо судьба, покровительствовавшая его устремлениям, делала его упрямым. Он не только ни разу не был побежден врагами, но даже оказывался сильнее пространства и времени; это поощряло его и без того пылкое честолюбие и увлекало на осуществление самых пылких замыслов". (Плутарх. "Александр", 26) ЧАСТЬ ПЕРВАЯ НАЧАЛО ДАЛЕКИХ ПУТЕЙ Почему он раздарил все свои владения? - с тоской в заплаканных глазах сказала Ланика. - Или сердце говорит ему, что он больше не вернется в Македонию? Все раздарил друзьям - земли свои, города... Ну, все, что у него было! Олимпиада ответила, не оборачиваясь: - На что Александру жалкие богатства Македонии, если он возьмет все сокровища мира? Ланика, кормилица царя, и царица Олимпиада, мать царя, стояли у бойницы дворцовой башни и глядели, как уходило из Пеллы македонское войско. Оно уже вышло из городских ворот и теперь двигалось по широкой равнине, окружающей Пеллу. И женщины видели, как далеко, во главе конницы, светятся два белых пера на шлеме полководца. - Хорошо, что нашлись люди с совестью, отказались взять последнее у своего царя, - продолжала Ланика. - "А что же ты себе оставляешь, царь?" А царь ответил так гордо, так красиво: "А себе я оставляю надежды!" Тут, видно, друзьям стало совестно. "Ну, и мы, твои соратники, возьмем долю в твоих надеждах!" И начали отказываться от его даров. Гефестион отказался, Неарх, Эригий... Но куда больше было просящих и получающих! - Пусть просят и пусть получают, - холодно возразила Олимпиада, - верность друзей стоит того, чтобы подкрепить ее золотом. Александр это понимает. Олимпиада немало лет прожила со своим мужем, царем Филиппом, который считал, что ни один вражеский город не устоит, если в его ворота войдет осел, груженый золотом. И в бескорыстную дружбу она тоже не верила. Войско удалялось быстро, исчезая в желтом тумане пыли. Вот уже конница вступила в горный проход. Скрылась и пехота. И обозы утянулись за холмы. Вот уже и нет никого. Нет никого. Только пыль медленно оседает вдали. Ланика опустила голову, закрывшись покрывалом. Олимпиада, с побледневшим лицом, крепко сжав губы, медленно сошла вниз. Во дворце, в небольшом мегароне царицы, ее ждали знатные македонянки, жены ушедших с Александром полководцев, сестры и матери его молодых этеров - друзей. Олимпиада - царица, но ведь и она - мать, сын которой отправился в далекий и опасный поход. И только богам известно, кто вернется из этого похода! Олимпиада остановилась перед ними. Черные глаза ее были усталыми и надменными. - Я вижу печаль на ваших лицах. Почему? Царь македонский повел македонян на великие подвиги, он повел их за славой, за богатством, за новыми землями. Царь Александр, а с ним и Македония станут властвовать над всей Элладой и над всеми эллинскими городами в Азии! Он выполнит то, что не успел сделать царь Филипп. Может, это вас и печалит? Лишь одна старая женщина из рода линкестийцев, македонской знати, рода гордого и строптивого, осмелилась ответить Олимпиаде: - Война - не пир и не праздник. А дети наши - смертны. - Смертны? - Олимпиада еле взглянула на нее. - Смертно тело. Но слава бессмертна. Не о гибели наших детей нужно думать, а об их славе. Пусть плачут те, чьи дети гибнут бесславно! Движением руки Олимпиада приказала им удалиться. - Счастье тем, кто может думать о славе, - прошептала линкестийка, метнув на Олимпиаду взгляд, полный ненависти, - а что делать мне, чьи сыновья погублены злодейски и бесславно? Двое сыновей ее казнены в тот день, когда был убит царь Филипп: их обвинили в заговоре. Третий еще жив - Александр-Линкестиец в армии царя, в коннице царских этеров. Сколько осталось жить ее последнему сыну? Царь Александр, сын Филиппа, простил его. Может быть, за то, что тот прибежал и первым назвал Александра царем македонским. Может быть, поверил его слезам и клятвам в верности. Но разве простит когда-нибудь Олимпиада и разве поверит когда-нибудь, что Линкестиец станет искренним другом ее сыну, сыну Филиппа? Линкестийка прижала руку к сердцу, которое сильно болело в эту минуту, и пошла, склонив голову, из царских покоев. Другом сына Филиппа? Да тогда она сама проклянет своего сына и призовет гнев богов на его голову, если он станет другом сыну Филиппа, другом царю, ради которого казнили его братьев, ее двоих сыновей. Ведь линкестийцы считали, что они тоже имели право на македонский престол! Женщины тихо ушли из царского дворца. Большой двор, вымощенный плитами, опустел. На алтаре в углу двора, где сегодня приносили жертву, дотлевали подернутые голубым пеплом угли. Только стража стояла, как всегда, на стенах крепости. Да из большого царского мегарона, что на мужской половине, глухо доносились молодые голоса знатных юношей, оставленных царем для охраны дворца. Этого потребовала Олимпиада - она боялась. Она боялась линкестийцев, оставшихся в живых после жестокой расправы. Она знала, что в их горных замках Верхней Македонии затаились месть и ненависть. Она боялась родственников полководца Аттала, которого убили, опасаясь, что он помешает провозгласить Александра царем. Боялась и родственников Клеопатры, на которой незадолго до смерти женился царь Филипп, отстранив Олимпиаду. Олимпиада, ненавидевшая Клеопатру, принудила ее покончить с собой. Тени погибших не тревожили Олимпиаду. Ее тревожило, что еще много врагов осталось в живых. Она шла сейчас из зала в зал, из комнаты в комнату - трудно было сидеть в гинекее. Трудно и заниматься повседневными делами хозяйки, госпожи большого богатого дома, где много слуг, рабов и старых родственников... Пусть все идет как идет. Ланика присмотрит за порядком во дворце. А ей, Олимпиаде, надо навести порядок в своих мыслях и чувствах. Трудно провожать на войну сына. Не впервые она провожает его - и все-таки каждый раз трудно. "Ну, ну, - ободряла она себя, - он - потомок эпирских и македонских царей, потомок Геракла и Ахиллеса. Пусть идет, пусть побеждает. Разве даром у нас на крыше сидели два орла, когда он родился?.. Все понимаю, все понимаю, - спорила она сама с собой, - и все-таки трудно, трудно". Послышались тихие шаги. У входа стояла Ланика. - Войди. Олимпиада только Ланику могла выносить сейчас, только ее доброе присутствие помогало пережить эти тяжелые часы. К тому же можно было и позлословить и пожаловаться - Ланика никому не выдаст ее. - Зачем он оставил правителем Македонии Антипатра? Я бы и сама справилась с делами. Не проходит дня, когда бы этот старый грубиян не дал мне почувствовать свое недоброжелательство. Еще бы! Он был бы рад возвести на царство своего зятя Александра-Линкестийца, которого мой сын помиловал. И напрасно помиловал! - Но Антипатр, когда спорили из-за царства, отстаивал Александра, сына Филиппа, а не Линкестийца, - мягко возразила Ланика. - Если бы не Антипатр и не старик Парменион, еще неизвестно, чем бы окончилась смута, которая была тогда. - А я? Я, по-твоему, сидела и молчала? Ланика затаила горькую усмешку. Нет, ее госпожа не сидела бездеятельно и не молчала. Много людей умерло тогда именно потому, что она не молчала, а требовала их смерти. - Теперь будут говорить, - продолжала Олимпиада, - что Антипатр да еще Парменион сделали царем Александра. Но они отстаивали его только потому, что Александр - законный наследник. Кому же это было не ясно? Кстати, и я Пармениону не очень-то доверяла бы. Такое огромное войско у него в руках! - Он позволил убить Аттала, госпожа, - напомнила Ланика, - а ведь Аттал был его зятем. - Как ты спокойна! - закричала Олимпиада. - Конечно, ведь Александр тебе не сын. Если бы он был твоим сыном... - Я бы каждую минуту благодарила богов, что у меня такой сын. Я боялась бы только одного - как бы Гера не позавидовала мне! НА ЗЕМЛЕ ИЛИОНА Когда-то у Афаманта, Эолова сына [Эол - бог ветров.], рассказывает легенда, была жена, нежная Нефела - Облако. У них были дети: мальчик Фрикс - Дождик и девочка Гелла - Солнечный свет. Нефела умерла, ушла в мир богов. А вторая жена Афаманта, мрачная финикиянка Ино, невзлюбила детей. Она мучила их, истязала и все придумывала: как бы избавиться от них? Однажды случилось так, что боги разгневались на людей и наслали на землю долгую страшную засуху. И вот Ино, чтобы умилостивить богов, решила принести им в жертву мальчика Фрикса. Но мать спасла Фрикса. Нефела явилась к детям и привела с собой златорунного барана. Она посадила детей на этого барана, и баран умчал их от злой мачехи. Он скакал по лесам и долинам, через горы и ущелья. Прибежав к морю, он бросился в воду и поплыл. Фрикс крепко держался за его изогнутые рога, а Гелла в страхе хваталась за брата. Эгейское море они переплыли. А в проливе поднялись высокие бурные волны. Гелла испугалась, руки ее разжались, она свалилась с золотого барана и утонула. И только имя ее осталось, дав название проливу - Геллеспонт, путь Геллы. На берегу Геллеспонта царь македонский Александр ныне ставил алтари и приносил жертвы богам, готовясь переправиться через пролив на азиатскую землю. Настал день, которого Александр ждал с тех самых пор, как начал понимать, что такое завоевание, победы, слава. Рассказов об этом он наслушался с самого раннего детства в обширном, всегда многолюдном и шумном мегароне своего отца, воинственного царя Филиппа. Еще мальчишкой, услышав о новом завоевании царя, он восклицал с искренней досадой: - Клянусь Зевсом! Отец завоюет все, и мне не удастся свершить ничего великого! А великое в его понятии заключалось только в одном - в военных победах. Отец Александра, царь Филипп, подготовил этот поход в персидские земли. Персия владела огромными пространствами азиатских земель: она раскинулась от берегов Геллеспонта и Срединного моря [Срединное море - Средиземное море.] до самых Индийских гор. В Египте и Вавилоне сидели персидские наместники - сатрапы, управляя именем персидского царя... А в Македонии, маленькой стране среди гор, издавна поселились бедность и нищета. Эллинские города-государства постоянно вынуждены покупать хлеб, который привозят к ним из чужих стран, - у себя, на камнях, хлеба не вырастишь. Свои дерзкие замыслы - перейти Геллеспонт и захватить побережье - царь Филипп начал выполнять с присущей ему неукротимой энергией. Он добился главного командования над объединенными войсками - македонским войском и войском эллинских городов-государств. Он убедил эллинов, что идет освободить эллинские колонии, поселившиеся на приморском берегу, от персидской зависимости и наказать персов за то, что они когда-то вторглись в Элладу и разорили эллинские святыни. Тайные мысли Филиппа были иными. Он захватит азиатский берег, прогонит персов из эллинских колоний и будет царствовать до конца своей жизни и над Македонией, и над Элладой, и над ее колониями... Но мир обширен, а жизнь человеческая коротка. И особенно коротка, когда обрывается так трагически, так внезапно, как оборвалась она у царя Филиппа. Кинжал убийцы настиг его на самом пороге свершения его замыслов. Уже и войска были готовы, и авангард во главе с полководцами Атталом и Парменионом, перебравшись через Геллеспонт, стоял на азиатском берегу... А Филипп остался под высоким могильным холмом в старом городе Эгах, где уже многие годы хоронили македонских царей. Теперь завоевывать Азию идет Александр, сын Филиппа. Войско через Геллеспонт переправлял старый, опытный полководец Парменион, верный соратник царя Филиппа. Суда шли немного наискось, сопротивляясь течению, - черные многовесельные военные корабли, всевозможные торговые суда, захваченные для переправы войска, плоскодонные лодки... Будто стая больших медленных птиц переплывала Геллеспонт по направлению к Абидосу. Парменион предусмотрительно удержал за собой этот прибрежный город, когда уходил из Азии, узнав о смерти Филиппа. И теперь сильный македонский гарнизон стоит в Абидосе, обеспечивая войскам Александра безопасную переправу. Царская триера шла впереди. Александр сам стоял у руля. Он был в полном боевом снаряжении - в доспехах, в шлеме, в бронзовых поножах, надежно защищающих ноги. Рядом, прислоненное к борту, светилось синим блеском железное жало его тяжелого копья. Этеры царя стояли за его спиной. Многие были его сверстниками, друзьями детства - Гефестион, Лаомедонт, брат его Эригий, Гарпал, критянин Неарх, Филота, сын Пармениона, и второй сын Пармениона - Никанор, и третий сын Пармениона, юный Гектор, который следовал за царем в числе его личной свиты. Здесь же, на царском корабле, были и его телохранители - Леоннат, Лисимах, Фердикка, Птолемей, сын Лага... Были и многие старые военачальники царя Филиппа, уже не раз ходившие в сражение вместе с молодым царем. И среди них брат Ланики - Клит, по прозванию Черный. Он был старше царя, он знал Александра еще совсем мальчиком, когда тот впервые пришел в отцовский мегарон. А для старших младшие навсегда остаются маленькими, требующими защиты, разумного совета, а порой и поучения. Кто же, как не Клит, брат царской кормилицы, возьмет на себя такую смелость указать царю на его ошибки, если они случатся? Кто же, как не Клит, обязан хотя бы и ценой собственной жизни защищать царя, если понадобится? Готовый ко всем грядущим опасностям и трудным испытаниям, Черный Клит сейчас не думал о них - походы не бывают легкими. В свите царя было много знатных и образованных людей Эллады - писатели, философы, ученые. Здесь был историк Аристобул, призванный описывать сражения и победы македонского царя, - Александр, одержимый честолюбием, очень заботился о том, чтобы оставить память о себе и своих делах. Здесь был Евмен, эллин из Кардии, преданный царскому дому человек, которого Александр сделал начальником своей походной канцелярии и поручил ему вести подробный дневник похода. Когда-то Филипп, будучи в Кардии, увидел Евмена на стадионе, заметил его красоту, необыкновенную силу и ловкость в состязаниях. Евмен был сыном простолюдина, флейтиста, который зарабатывал на жизнь, играя на флейте на похоронах. Но Евмен был грамотен, умел читать и считать, знал "Илиаду" и "Одиссею". И Филипп, не раздумывая, увез его к себе в Пеллу. Евмен верно служил царю Филиппу, а теперь так же верно нес свою службу у царя Александра. Поэты, актеры, певцы, музыканты следовали за царем. Александр, воспитанный Аристотелем, любил и музыку, и поэзию, и хороших певцов. В личных вещах царя хранились свитки известных трагедий и ученых трактатов. И среди них ценимая им, как драгоценность, "Илиада" Гомера. Тут же, среди блестящей толпы царских друзей, вельмож царской свиты, стоял молчаливый Александр-Линкестиец - всегда при царе, всегда около царя, всегда под внимательным, наблюдающим взглядом царя. Это было тяжело, как рабство, как плен. Но что же делать ему, человеку, братья которого казнены на могиле Филиппа, обвиненные в его убийстве? Смутно зеленеющий берег Азии медленно приближался, волнуя неизвестностью. За бортом плескалась беспокойная сверкающая вода. И чем ближе подступал этот берег, тем задумчивее становились военачальники царя. Они идут со своим очень небольшим войском воевать с персами. Что такое их тридцать две тысячи пеших и пять тысяч конных воинов по сравнению с неисчислимыми полчищами персидского царя? Когда Ксеркс в былые времена проходил через Македонию, его войска выпивали досуха целые реки! Словно угадывая, о чем думают его этеры, Александр, желая ободрить их, сказал: - Удивляюсь персам. Посмотрите, друзья, как глупо они распорядились. Оставили пролив незащищенным и позволили нам переправиться без всяких препятствий! - Полководец Парменион знал, что делал, когда ставил гарнизон в Абидосе, - негромко возразил Филота, сын Пармениона. Александр услышал его. - Полководец Парменион поступил правильно. Однако персы должны были защищать свой берег. Ведь у них четыреста боевых кораблей! Что бы им стоило загородить нам путь? Критянин Неарх, родившийся в семье моряков и корабельщиков, любил корабли и знал в них толк. - Четыреста! - вздохнул он. - Финикийских! А у нас всего сто шестьдесят. - И даже не финикийских, - добавил Александр. - В казне, кажется, тоже не густо, - проворчал Черный Клит, - я слышал, всего семьдесят талантов [Талант - 24 р. 25 к. золотом.]. - Именно так, - уточнил Александр, - и кроме того, тысяча триста талантов долгу. Филота задумчиво поглядел на него. - И ты, царь, все-таки думаешь победить? Этот вопрос удивил Александра. - Мы идем не за поражениями, - ответил он, - иначе, клянусь Зевсом, зачем нам было бы переходить Геллеспонт? - Кто был с Александром при Херонее, тот не должен спрашивать, победим ли мы, - сказал Гефестион, гневно взглянув на Филоту. Филота выдержал его взгляд и с пренебрежением отвернулся, успев заметить, как Гефестион покраснел от обиды. Ага, понял-таки, что сын Пармениона не собирается трепетать перед ним. Филота чувствовал, что Гефестион враждебен ему. За что? За то, что отец Филоты Парменион оказал Александру такую услугу, о которой Александр не имеет права забыть? Ведь Парменион, когда умер Филипп и вокруг царского престола шла кровавая борьба, именно Парменион помогал Александру захватить царскую власть. Или за то, что Александр доверил Филоте конницу? Но Филота доказал в свое время - хотя бы в Фивах! - свою верность Александру и стойкость на полях битвы. Он заслужил и свой чин, и свою власть, и свои почести. Неплохо было бы самому Гефестиону так же потрудиться, чтобы заслужить ту безоглядную любовь, которой Александр награждает его! - Я не думаю о поражениях, - спокойно, собрав всю свою выдержку, сказал Филота, - просто я слышал, что военачальники встревожены, боятся потерять армию. - Пусть не тревожатся, - ответил Александр, по-прежнему уверенный и невозмутимый, - армией командую я. А я ее не потеряю. На середине пролива Александр остановил свой корабль. Остановилась и вся флотилия, шедшая вслед за царской триерой. И здесь, посреди залива, царь принес жертву богу морей Посейдону. Жрец Аристандр, который и прежде сопровождал царя в походах, все приготовил для торжественной церемонии. Он вышел на палубу в белой одежде, в зеленом венке на седеющих кудрях, произнес положенные молитвы. На палубу вывели молодого быка с гирляндами цветов на золоченых рогах. Бык, чуя недоброе, ревел и упирался, выкатив огромные глаза. Александр, зная, что сейчас на него глядят со всех кораблей, помолился богам и одним ударом кинжала свалил быка. Потом принял из рук Аристандра золотую чашу с вином. Медленно, высоко подняв чашу, он наклонил ее и вылил вино в синюю воду пролива - совершил возлияние богу Посейдону. И, когда последняя янтарная капля сорвалась с золотого края, бросил в воду и чашу. Теперь можно было спокойно продолжать свой путь. Царская триера, всплеснув веслами, понеслась к берегу, флотилия тронулась следом. Войско видело, как приносил жертву богам их царь и полководец. Это успокаивало, давало уверенность, что боги позволят им благополучно достигнуть земли и высадиться на берег. У Посейдона опасный характер. Когда-то в этом самом месте персидский царь Ксеркс пытался построить мост. И построил. Положено было много трудов, мучений и человеческих жизней на эту постройку. А когда мост был готов, Посейдон вызвал бурю и в одно мгновение разметал его. Берег надвигался. Мягко рисовалась на светлом небе горная цепь Иды с ее извилистой линией вершин и склонов. Эта гряда гор стояла над равниной древнего Илиона, где когда-то поднимала свои могучие стены богатая Троя. Глаза Александра влажно светились от волнения - он приближался к священной земле Троады. Здесь, на этой равнине, сражались ахейцы [Ахейцы - одно из эллинских племен.], здесь разил врага Ахиллес, сын Пелея, его предок, предок его матери, происходившей из рода богов. ...Я родился от Пелея, Эакова сына, Владыки многих племен мирмидонских. Эак же родился от Зевса. [Мирмидоны - эллинское племя в Фессалии.] Эти строки Гомера Александр знал с детства и теперь, волнуясь, тихо повторял их. Древние легенды для него не были легендами. Об этом в его раннем детстве пела и рассказывала Александру мать... Триера быстро шла под мерные всплески весел. На берегу, среди свежей весенней зелени, понемногу начали проступать красные и желтые черепичные крыши города. Абидос стоял на скалистом выступе, который далеко выдавался в море. Город словно вышел встречать идущий к нему флот. В Абидосе их ждали. Ждали македонские воины оставленного здесь гарнизона. Ждали и жители Абидоса. Город, основанный милетянами, вынужден был платить дань персам. Македоняне прогнали персов из Абидоса. И теперь, встречая Александра, город шумел ликованьем. На берегу собралась нарядная толпа. Старейшины города стояли с золотыми венками в руках, чтобы почтить высшей почестью Эллады македонского царя. Александр направил триеру немного западнее Абидоса, туда, где, по преданию, Агамемнон вытащил на песок свой черный корабль. И как только изогнутый нос триеры зарылся в белой пене прибоя, Александр схватил свое копье и с силой метнул на берег. Копье вонзилось в землю и стояло, дрожа древком. - Боги вручают мне Азию! - крикнул Александр. И первым соскочил на азиатский берег. Азия! МЕМНОН Персидское войско стояло на самых дальних отрогах Иды, в восьмидесяти стадиях [Стадия - 184,98 м.] от моря, у города Зелеи. В большом шатре, раскинутом на берегу гремящей горной реки, полководцы персидского царя Дария Третьего Кодоманна держали военный совет. Сам царь оставался в Вавилоне, своей столице. Зачем ему тревожиться из-за ничтожной кучки македонян, приведенных сюда дерзким мальчишкой, сыном Филиппа? Опасен был Филипп, но персидский царь часто побеждал его без войны, без боев. Ведь, кроме мечей и копий, есть еще одно оружие - подкуп. Персидские полководцы возлежали на пушистых коврах, опираясь на шелковые подушки. В шатре собрались очень важные люди: сын царя Дария - Арбупал, зять царя Дария - Мифридат, военачальники царя Дария - Нифат, Петин, Реомифр... Был здесь и каппадокийский сатрап [Сатрап - правитель, наместник царя.] царя Дария - Мифробузан, и угрюмый Арсам - сатрап Киликии, и надменный Арсит - правитель Фригии у Геллеспонта, и Спифридат - сатрап Ионии и Лидии, и брат Спифридата - полководец Ресак... Было здесь и еще много полководцев персидского войска, все знатные, богатые люди, уверенные в собственной власти, привыкшие к безопасности в своей огромной стране. Немного в стороне сидел, нахмурив грозные брови, начальник наемных войск Мемнон, эллин из города Родоса. Он изредка скользил презрительным взглядом по самодовольным лицам персидских вельмож и тут же опускал глаза. Он был уже не молод, седина искрилась в его округлой кудрявой бороде. Слушая речи полководцев, он все больше хмурился, и морщины все резче проступали между тяжелыми черными бровями. О чем они говорят? - Александр переправился через Геллеспонт, - сказал щеголеватый и нервный Мифридат, зять Дария. - Что предпримем? Жду вашего совета. - Ну, переправился, - лениво отозвался толстый Мифробузан, - прогоним обратно, и все. - Можно только удивляться, что он посмел с такой смехотворно малой армией явиться на нашу землю! - сказал сухопарый, с хищным носом и жидкой крашеной бородой лидийский сатрап Спифридат. - Да, да, - подхватил его брат, полководец Ресак, - смешно! Флегматичный Нифат пожал широкими плечами, отчего золотая волна прошла по его расшитой шелковой одежде. - Глупец мальчишка. - Так что же будем делать? - нетерпеливо повторил Мифридат. Раздалось сразу несколько голосов: - Двинуться навстречу и разбить! - Прогнать обратно за Геллеспонт, и все... - Или утопить в Геллеспонте. - Не надо было пускать его на азиатский берег! - хмуро сказал Мемнон. - А что потеряно? - презрительно возразил Арсит, фригийский сатрап. - Не так трудно избавиться от него. - И не так легко, как вам кажется, - ответил Мемнон. - Этот мальчишка положил под Херонеей непобедимый "священный отряд" фивян. А потом и Фивы сровнял с землей. - Велика сила - Фивы! - сердито сказал хмурый Арсам. - Ты что же думаешь, что он так же положит и наше войско, которое даже и сосчитать невозможно? - Надо было поставить у берега корабли, - продолжал Мемнон, - надо было преградить ему путь в Азию. Но зять Дария - Мифридат, сверкнув красивыми злыми глазами, перебил Мемнона: - Ставить корабли, загораживать берег... Ради чего? Ради кого? Ради какого-то ничтожного царька из ничтожной страны. Пусть идет. Мы встретим его и погоним обратно. Зачем нам воровать победу? Мы возьмем ее с блеском и славой. При первом же сражении мы убьем Александра. На этом война и кончится. - Так! Именно так! - отозвались полководцы. - Именно так! - выкрикнул и юный Арбупал, сын Дария. Это была его первая война. Он ждал сражения с веселым нетерпением. Он уже видел, как скачет на коне навстречу Александру, а потом гонится за ним, а потом настигает и убивает дерзкого пришельца!.. - Пусть идет! Мемнон с досадой покачал головой. Они ничего не понимают. Они, как слепые, не видят, что бессчетная персидская армия давно уже не так сплочена и не так воинственна, как была когда-то при царе Кире и даже еще при Ксерксе; что завоеванные персами государства совсем не стремятся защищать власть персидского царя, а, наоборот, стремятся эту власть сбросить... Персидские правители не сумели объединить покоренные ими народы ни общим языком, ни общей культурой, ни общими интересами. Они знают только одно - облагать их налогами и всевозможными повинностями. Этим тупым правителям безразлично то, что народ их ненавидит, что народ изнемогает под тяжестью их жестокой власти. Они не понимают, что этот народ предаст их при первой же возможности. Что эллинские города, расположенные на азиатском берегу, будут с радостью встречать Македонянина, чтобы освободиться от персидской зависимости, как от тяжкого ярма... Молодой Александр не так опрометчив, как это кажется. Пустившись завоевывать Азию, он все учел: и разрозненность народов Персидского государства, и медлительность полководцев, и бездеятельность царя... Мемнон встал. - Позвольте мне дать вам совет, - сказал он, - я знаю македонян... - Еще бы! - ехидно усмехнулся Арсам. - Ты ведь когда-то гостил в Пелле у Филиппа! - Я знаю их войско, - твердо продолжал Мемнон, кинув на Арсама холодный взгляд, - и не только в Пелле я видел македонские фаланги. Не так давно мне пришлось сразиться с авангардом македонян, с их полководцем Парменионом. Как вам известно, я оттеснил его к Геллеспонту, однако спихнуть македонян в Геллеспонт мне так и не удалось. Если бы вы тогда были поворотливей и пришли бы ко мне на помощь, мы бы овладели всем побережьем. Но вы медлительны, а македоняне действуют быстро. Битва с Александром будет трудной. - Да он же мальчишка и глупец, - тупо повторил Нифат. - Но с этим мальчишкой пришли старые полководцы Филиппа, - продолжал Мемнон, - а они умеют воевать, они не знают страха, а в битву их посылает жестокая необходимость - им не хватает свободных земель. И ради того, чтобы захватить эти земли, они будут биться, не щадя сил. Сражение с ними обойдется нам дорого, и еще неизвестно, достанется ли нам победа. Презрительные усмешки, сердитые восклицания: "Достанется ли нам победа? А кому же она достанется?" - Ты, кажется, хотел дать нам совет? - прищурясь, напомнил Мифридат. - Да. И совет мой такой, - ответил Мемнон, - не вступать в сражение с Александром: нам тут нечего ждать победы. Если они проиграют - неудачное нападение, вот и вся их потеря. А если мы проиграем - мы потеряем страну. - О! Что он говорит?! - Так он же эллин! - Пехота македонян сильнее персидской, - не смущаясь злых выкриков, продолжал Мемнон, - и они вдвое опасны, потому что идут в битву под начальством своего царя. А в персидском войске царь отсутствует. - Еще что! Он хочет, чтобы сам великий царь Дарий беспокоился из-за какого-то жалкого отряда македонян! - Мемнон не уважает великого царя Дария! - Единственный выход - это избегать сражения, - холодно и твердо продолжал Мемнон. - Надо отходить в глубь страны и, уходя, оставлять за собой пустыню - вытаптывать конницей посевы, увозить хлеб, угонять скот, сжигать селения и города... Тогда Александр сам уйдет отсюда - ему нечем будет кормить войско. Взрыв негодующих голосов заставил Мемнона замолчать. - Уничтожать все? - в ярости набросился на него Арсит, правитель Фригии. - Вытаптывать посевы? Сжигать города? Да я первый не позволю, чтобы в моей сатрапии вытоптали хоть одну ниву, и никогда не допущу, чтобы у меня во Фригии сгорел хоть один дом! Полководцы единодушно встали на сторону Арсита. Мемнон - эллин, можно ли ему доверять? Он просто хочет затянуть войну, чтобы как можно дольше получать от царя Дария почести и награды: он же наемник! Нет, персидские военачальники достаточно проницательны. Они не примут совета Мемнона. Они поступят так, как и пристало полководцам великой державы: дадут бой и сразу покончат с Александром. Именно так они и сделают! Мемнон ушел рассерженный. Да, он лишь наемник. Он не имеет права приказывать, он только может выполнять приказы тех, кто платит ему деньги, - приказы военачальников великого персидского царя, который так же ничего не смыслит в военных делах, как и его стратеги. "Пусть идет! - саркастически усмехнулся Мемнон, покачивая головой. - Эх, тупые ваши мозги! Он-то идет, и придет прежде, чем вы соберетесь его встретить". Ворча и бранясь себе в бороду, Мемнон угрюмо, тяжелым шагом прошел вдоль костров своего лагеря. Исподлобья кидал он взгляды на стрелков и гоплитов, нищих, лишенных родины людей, у которых нет ничего - ни земли, ни пристанища, ни крыши над головой. Даже семьи свои, жен и детей, они возят за собой в обозах. Все их богатство - меч, да копье, да неверная судьба воина, каждый день рискующего жизнью. И не за родину рискуют жизнью, не за родную землю, а за плату наемника, жалкую плату. Дерутся, с кем прикажут, зачастую с людьми своего же племени... Впрочем, кто из них помнит свое племя? И разве он сам, Мемнон, не такой же наемник, как все они? Мемнон резко поднял голову, синие глаза его блеснули. Нет, не такой же. Теперь-то не такой же, когда Македонянин захватил высшую власть в Элладе. Хотя Мемнон, начальник отряда наемников, уже давно скитается по разным странам со своим буйным и отважным войском, он все-таки - эллин. Ах, если бы персы дали ему командовать персидским войском, он бы знал, как справиться с Македонянином! Но разве персидские правители - сатрапы - поступятся своей вельможной спесью и разве поверят, разве поймут, что ему, эллину, цари Македонии еще ненавистней, чем им, персам! План Мемнона на военном совете не принят. Значит, надо готовиться к сражению, чтобы "сразу убить Александра и на этом закончить войну". Вернувшись в свой шатер, он велел позвать сыновей. Юноши явились тотчас, один за другим, оба в длинных персидских одеждах, стройные, с широким разворотом плеч. И совсем юные, как птенцы, которые только что вылетели из гнезда, но которым кажется, что они совсем уже взрослые птицы, что они все могут и что весь мир создан именно для них. Они молча стояли перед отцом и ждали, что он им скажет. Мемнон, задумавшись, глядел на них. Что принесет им завтрашний день? Это его дети, дети любимой жены, кроткой и прекрасной Барсины, которая сейчас ждала его в Зелее. Такие же темные, затененные длинными ресницами глаза, такие же продолговатые, с нежным овалом лица... Знает ли Барсина, что завтра он поведет ее детей в тяжелый, очень тяжелый бой? Знает. Она всегда все знает - такое чуткое у нее сердце. Мемнон неслышно вздохнул. - Завтра наденьте полное снаряжение, - сказал он. - Обязательно. - Отец, - старший, ему не было и семнадцати, выступил вперед, - да нам и воевать-то не придется. Македоняне убегут, как только увидят нашу армию! - В доспехах тяжело будет догонять их! - улыбнулся младший. - Делайте, как я приказал, - сурово ответил отец. - Воевать нам придется. Уж об этом-то Александр позаботится. А догонять? До сих пор во всех сражениях в Элладе догонял только он. Сыновья вспыхнули, схватились за мечи. - Уж не думаешь ли ты, что мы способны бежать с поля битвы? - Нет, не думаю. Но приказываю: наденьте доспехи и будьте готовы встретить опасного врага. Очень опасного. Идите! Юноши переглянулись, поклонились отцу и вышли. Полы шатра закрылись за ними. - Старею, - проворчал Мемнон, - предчувствия, тоска... - И, закрыв глаза, мысленно попросил Барсину: "Помолись за нас, Барсина! Молитвы жен и матерей доходят до всех богов!" ГРАНИК Река Граник, которой было суждено остаться навсегда в человеческой памяти, невелика. Зарождаясь в вершинах горы Иды, она с игрой, с шумом и блеском сбегает в узкую прибрежную долину. Здесь она становится спокойнее, глубже, не торопясь пересекает побережье и впадает в синие воды Пропонтиды [Пропонтида - Мраморное море.]. За Граником начиналось ущелье, горный проход, ворота в царство Дария. К этим воротам и вел скорым маршем свое войско Александр. Александр торопился, стремясь перейти Граник, пока персы не догадались закрыть проход. Он ехал во главе конного отряда этеров, своих телохранителей - знатных македонян, которые всегда дрались в бою рядом с ним. Конница этеров шла под командой Филоты, сына Пармениона. Следом двигалось войско. Мчались отряды всадников - конницы македонская и фессалийская. Всадники были в шлемах, в панцирях, с копьями, с мечами при бедре. Ровным шагом шли пешие тяжеловооруженные войска - педзэтеры. Это почетное название царь Филипп дал своим македонским фалангам; лес длинных копий - сарисс - покачивался над их шлемами, под их тяжкой поступью гудела земля. Шли гипасписты - более легкая пехота и более подвижная, чем фаланги, связующее звено в бою между нападающей конницей и фалангой. Гипасписты шли под командой молодого Никанора, сына Пармениона, брата филоты. Быстро двигалась легковооруженная пехота, которая в сражениях со стрелами и дротиками пробивается вперед, налетает с флангов, забегает в тыл врага. Стройно шагали пельтасты - "прикрывающие щитом" - в жестких холщовых панцирях, пропитанных солью. Такой панцирь не брал даже топор. Отдельно со своим командиром шли союзные эллинские отряды от всех эллинских государств. Не было здесь только спартанцев. Спарта не признавала ничьего командования, не признавала и Александра и воинов своих ему не дала. Эллины шли в Азию, чтобы, как они говорили, отомстить персам за оскорбленную честь Эллады, за поругание ее богов. Но они хорошо знали, что идут добывать новые земли для своих новых колоний, и это придавало им отваги и рвения. Впереди войска на вороном коне ехал Александр, царь македонский. Он - молодой полководец - уже умел побеждать. Войска помнили, как в свои шестнадцать лет он разбил гетов и трибаллов, как потом взял неприступную крепость Пелий, как в сражении при Херонее положил на поле битвы фиванский "священный отряд", а позже разорил Фивы... Но все эти победы македоняне добывали на своей земле, в боях с эллинами или с полудикими племенами гетов и трибаллов. У тех и войска были не так многочисленны, да и Македония у македонян была рядом, за спиной. А здесь, за проливом, они уже на чужой земле. И здесь их ждет огромная персидская армия. А персы в полную меру показали эллинским народам и свою силу, и свою жестокость. Выстоят ли перед ними македоняне? Александр был молчалив и сосредоточен. Первая битва решит многое. Александр должен ее выиграть. Должен. Если первая битва будет проиграна, персы укрепятся в своем могуществе, а македоняне падут духом и поверят, что персов победить невозможно. И что скажут там, в Элладе? Александру доверили главное командование объединенными войсками, а персы сразу разбили его! Сквозь весенние разливы лесной зелени, сквозь белое цветенье диких яблонь на склонах гор македоняне приближались к долине Граника. Узкая прибрежная полоса понемногу расширялась. Горы отступали от морского берега, словно сторонясь идущего войска и безмолвно глядя на уверенную поступь грозно вооруженных людей. И, по мере того как расширялась долина, развертывалось войско Александра, перестраиваясь на ходу, чтобы занять весь берег между морем и стенами гор. Александр мысленно уже вел войска через Граник, через горный проход на равнину Персии. Там ему придется трудно: у персов слишком много войск, они могут окружить Александра. Вот если бы ему пришлось сразиться с Дарием здесь, на этом узком берегу, - тут Александр мог бы выиграть битву. Но персы ведь не так уж недальновидны, чтобы спуститься к морю... Внезапно перед войском появились всадники из македонского отряда разведчиков. - Царь, персы стоят на Гранике! - На Гранике? Много ли их там? - Все войско стоит в долине! Александр онемел. Неужели боги услышали его желание и выполнили его? - Клянусь Зевсом, я их ждать не заставлю! Царь приказал войску прибавить шагу. И сам помчался впереди своей конницы этеров. Ведь именно здесь-то и хотел он встретиться с огромным войском врага! Македоняне подошли к Гранику, когда солнце уже катилось на запад. Шумная река сверкала под его красными лучами. А на противоположном скалистом берегу, высоко поднявшемся над водой, стояла персидская армия. Александр быстро и внимательно разглядел построения персов. И тут же увидел, что персы сделали все, чтобы проиграть битву. Им надо было заманить Александра на широкую равнину, где они могли бы развернуть свою огромную армию, а они сгрудились в узкой долине. Им надо бы поставить впереди тяжеловооруженную пехоту, а они поставили конницу, которая хороша в нападении, но не в защите. Им надо бы прямо против центра дать место отряду наемников Мемнона, которые умеют драться не хуже македонян, а они оттеснили их в сторону. И Мемнон, самый опасный противник Александра, стоит там, где ему нечего делать. Необычайная способность Александра быстро определять обстановку и мгновенно принимать нужное решение не изменила ему и сейчас. Глаза его заблестели; он уже знал, что победит, потому что знал, как пойдет сражение. На военном совете, созванном перед боем, некоторые из его военачальнико