Оцените этот текст:


--------------------
Элистер Маклин. Дьявольский микроб.
Alistair McLean.
========================================
HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5
--------------------





     В то утро в почтовом ящике ничего не оказалось. И неудивительно:  уже
три недели я не получал писем - с тех пор,  как  снял  комнату  на  втором
этаже близ Оксфордстрит. Закрыв входные  двери  приемной,  я  прошел  мимо
стола и  стула  секретаря,  которого  завел  бы  при  условии  процветания
сыскного агентства "Кэвел", и толкнул дверь с надписью "Кабинет".
     За дверью находилась контора главы частного сыскного агентства  Пьера
Кэвела и всего штата сотрудников - в моем единственном лице. Комната  была
побольше приемной, это я знал точно, ибо измерил ее,  хотя  только  весьма
опытный землемер мог бы, прикинув на глаз, сказать то же.
     Я не привередлив, но должен сознаться, что комната эта не из  лучших.
Бесцветные стены в серых потеках, грязно-белого цвета пол и темный потолок
- результат лондонского тумана и заброшенности помещения. В одной из  стен
имелось узкое высокое окно, выходящее в  мрачный  колодец  двора,  кое-как
протертое изнутри и прикрытое рекламным календарем. На  линолеуме  пола  -
видавший виды квадратный письменный стол, вертящийся  стул  и  кресло  для
клиента; обшарпанный коврик, чтобы клиент не  простудил  ноги,  вешалка  и
пара зеленых металлических пустых шкафов. Больше ничего. Для иных вещей  в
комнате просто не оставалось места.  Я  собирался  сесть,  когда  раздался
мягкий звук колокольчика, дернувшегося два раза, и скрип  дверных  петель.
"ПОЗВОНИТЕ И ВХОДИТЕ" - гласила табличка коридорной двери.  Кто-то  так  и
поступил. Я открыл верхний левый ящик стола, вытащил  бумаги  и  конверты,
разбросал их перед собой на столе, нажал  коленкой  кнопку  под  столом  и
встал, услышав стук в дверь кабинета.
     Вошел высокий худой человек в  узкобортном  пальто  и  в  котелке,  с
саквояжем и перчатками в левой руке, свернутым зонтиком в правой.  Длинное
белое лицо, тонкие черные волосы разделены пробором точно на две  половины
и зачесаны почти прямо назад, пенсне на орлином носу, а на верхней губе  -
тонкая черная линия усиков, каким-то образом безукоризненно взращенных.
     Должно быть он носил  с  собой  микрометр.  Типичный  образ  старшего
бухгалтера из Сити - никем иным представить его не мог.
     - Извините за  вторжение,  -  улыбнулся  он,  показывая  три  верхние
золотые коронки и скосив взгляд назад, - но, кажется, ваш секретарь...
     - О, пустяки! Входите.
     Он разговаривал, как бухгалтер: взвешивая слова, не торопясь,  слегка
рисуясь правильным выговором. Протянул мне руку - быстрое легкое  пожатие,
ни к чему не обязывающее.
     - Мартин, - представился он, - Генри Мартин... Мистер Пьер Кэвел?..
     - Да. Не угодно ли сесть?
     - Благодарю, - он сразу сел, ноги поставил прямо, сдвинув их  вместе.
Осторожно покачивая саквояжем  перед  коленями,  огляделся,  не  пропуская
ничего, и слегка улыбнулся. - Дела не очень... э... хорошо... у вас  идут,
не так лиг, мистер Кэвел?
     Возможно, он и не бухгалтер. Те, как  правило,  вежливы,  с  хорошими
манерами и не столь быстро переходят к ненужным колкостям. Быть может,  он
чем-то расстроен... Люди, которые обращаются к частным  детективам,  редко
бывают спокойны.
     - Хочу подурачить налогового инспектора, - объяснил  я.  -  Чем  могу
быть полезен, мистер Мартин?
     - Рассказом о себе. - Он больше не улыбался и глаза его  не  блуждали
по комнате.
     - О себе?.. - переспросил я резко, но учитывая, что за три недели  не
имел ни одного клиента. - Пожалуйста, поконкретнее, мистер Мартин. У  меня
куча дел.
     Действительно, у меня  были  свои  дела:  разжигание  трубки,  чтение
утренних газет и тому подобное.
     - Прошу прощения, мистер Кэвел. Итак, о вас... Именно  вас  я  выбрал
для выполнения очень деликатной и трудной миссии. Хочу быть уверенным, что
вы - именно тот человек, и полагаю, что это логично, не так ли?
     Внимательно разглядывая Мартина,  я  подумал,  что  его  без  особого
ущерба для себя можно вышвырнуть вон.
     - Я не выполняю щекотливых поручений, мистер Мартин. Занимаюсь только
расследованием.
     - Именно, именно, когда есть что расследовать. - Его тон был  еще  не
таким  безразличным,  чтобы  оскорбиться.  -  Видимо,  я  должен   кое-что
сообщить. Не обижайтесь, через несколько  минут  вы  ознакомитесь  с  моим
методом, мистер Кэвел. Обещаю, не пожалеете, - он  открыл  саквояж,  вынул
кожаную папку, достал из нее плотный  лист  бумаги  и  с  выражением  стал
читать:  -  "Пьер  Кэвел.  Родился   в   Лиде,   Кальвадос,   французского
происхождения.  Отец  -  инженер-строитель,  Кэвел  из  Хэмпшира.  Мать  -
Анна-Мария Лешанр из Лиде, франко-бельгийского происхождения. Одна сестра,
Лизель. Оба родителя  и  сестра  погибли  при  бомбежке  Руана.  Бежал  на
рыбацкой лодке в Англию. Будучи юношей, шесть раз выбрасывался с парашютом
в Северной Франции, каждый раз возвращался с ценной  информацией.  За  два
дня до высадки союзников забрасывался  в  Нормандию.  В  конце  войны  был
представлен сразу к шести наградам - три  английские,  две  французские  и
одна бельгийская".
     Генри Мартин взглянул на меня с легкой улыбкой. - Первая  заминка:  в
наградах отказано. Можно отнести на  счет  быстрого  вашего  взросления  -
стали  слишком  серьезны  для  побрякушек...  Впрочем,  вот  что   дальше:
"Поступил в британскую действующую армию. Дослужился  до  майора  разведки
корпуса, честно работал в отделе  М-1-6".  Контрразведки,  полагаю?  Затем
работа в полиции. Почему вы ушли из армии, мистер Кэвел?
     - Плохие перспективы, - ничего, выброшу его из конторы позднее, сразу
подумал я, а сейчас он меня заинтересовал. Как много он еще знает и что?
     - Вас выгнали, - снова слегка улыбнулся он.  -  Если  младший  офицер
собирается ударить старшего, то это нарушение армейской дисциплины.  А  вы
ошиблись, выбрав для пощечины младшего по чину,  -  он  вновь  уткнулся  в
бумагу: - "Поступил в транспортную полицию. Быстрое продвижение в  званиях
до инспектора. В последние два года выполнял специальные задания, характер
коих неизвестен". Мы можем только догадываться. Затем вы ушли в  отставку.
Так ведь?
     - Так.
     - В служебной карточке "отставка" звучит лучше, чем "уволен",  что  и
значилось бы, останься вы на службе на сутки дольше. Видимо, у вас  дар  к
нарушению дисциплины. Однако вы имеете друзей, и  влиятельных.  Не  прошло
недели после отставки, как вы уже числились начальником секретной службы в
Мортоне.
     Я перестал передвигать бумажки на столе и спокойно ответил:
     - Сведения о моей службе легко достать, если  знать  где,  но  вы  не
имели права брать их там, где взяли.
     -   Скорее   можно   проникнуть   в   Кремль,   чем   в    Мортонский
микробиологический центр в Уилтшире. Прекрасно знаю, мистер Кэвел, что  не
смог бы иметь эти сведения, но... вы и с этого поста были  уволены.  Знаю,
почему вас уволили.
     То, что я принял своего клиента за бухгалтера, не говорило  в  пользу
моих  расследовательских  способностей  -  Генри  Мартин   не   узнал   бы
балансового отчета, поднеси его хоть на серебряном подносе, но я никак  не
мог догадаться о его настоящей профессии.
     - Вас уволили из Мортона, - педантично продолжал Мартин, - за то, что
вы умели держать язык за зубами. О, не за нарушение  служебной  тайны,  мы
знаем, - он снял пенсне и тщательно протер его. -  После  пятнадцатилетней
службы в разведке вы, вероятно, даже  с  собой  не  говорили  о  том,  что
знаете. Но беседовали в Мортоне  с  ведущими  директорами  и  учеными,  не
скрывая своего отношения к характеру работы, которой они занимались. Не вы
первый отмечали с горечью тот  факт,  что  это  учреждение  контролируется
военным министерством, хотя его считают государственным Мортонским центром
здравоохранения.  Вы,  конечно,   знаете,   что   в   Мортоне   занимаются
выращиванием и разведением микробиологических организмов для использования
их исключительно в военных целях. Но вы  один  из  немногих,  кто  сознает
страшные и губительные свойства оружия,  которое  там  разрабатывается.  И
прекрасно представляете, что лишь несколько самолетов с этим оружием могут
полностью уничтожить жизнь в любой стране на  нашей  планете  в  считанные
часы. Вы были против использования этого оружия, против использования  его
в отношении мирного, ничего не подозревающего человечества. Об этом  знали
в Мортоне, слишком многие знали. Вот почему вы сейчас  вынуждены  работать
частным детективом.
     - Жизнь несправедлива,  -  согласился  я,  встал,  подошел  к  двери,
повернул ключ и положил его в карман. - Вам ясно, мистер  Мартин,  что  вы
наболтали много лишнего. Итак, откуда у  вас  сведения  о  моей  работе  в
Мортоне? Иначе вы не выйдете из этой комнаты.  Мартин  вздохнул,  поправил
пенсне.
     - Мелодраматично, но совершенно излишне. Разве  вы  приняли  меня  за
дурака, Кэвел? Неужели я кажусь дураком? Я  рассказал  вам  все  только  в
надежде на сотрудничество. Хорошо, выложу карты на стол. В прямом  смысле.
- Он достал портмоне и вынул цвета слоновой  кости  визитную  карточку.  -
Что-нибудь говорит вам?
     Карточка  говорила  о  многом.  Вдоль   нее   шла   надпись:   "Совет
безопасности мира".  В  нижнем  правом  углу:  "Генри  Мартин,  лондонский
секретарь". Мартин пододвинул кресло поближе и наклонился, опершись руками
о стол, с лицом напряженным и серьезным.
     - Конечно, вы слышали о нас, мистер Кэвел. Без  преувеличения  скажу,
что это огромная сила. Наш совет не обращает внимания  на  расу,  религию,
политику... Не хочется по этому поводу распространяться,  но  сообщу,  что
даже многие  церковные  деятели  Англии  являются  его  членами,  будь  то
протестанты, католики, методисты. Наш список высокопоставленных лиц  можно
сравнить с "Кто есть кто". Министерство иностранных  дел  знает  о  нас  и
полностью поддерживает.  На  нашей  стороне  множество  влиятельных  людей
страны. За мной стоят очень сильные люди, мистер Кэвел. - Он  ухмыльнулся.
- У нас есть свои люди даже в Мортоне.
     Все это походило на правду, за исключением Мортона. Впрочем, учитывая
его осведомленность, и это могло  оказаться  правдой.  Сам  я  не  являлся
членом этого совета - очевидно, не подходил по своим данным к  справочнику
"Кто есть кто", но знал, что такая  организация  полусекретного  характера
существует.
     - Хочу подчеркнуть, что я - уважаемый  человек,  работающий  в  очень
влиятельной организации.
     - Возможно.
     - Благодарю. - Он вновь нырнул  в  свой  саквояж  и  извлек  стальной
контейнер, размерами и формой напоминающий фляжку. -  Вот,  мистер  Кэвел,
милитаристская клика в нашей стране грозится  разбить  вдребезги  мечты  и
надежды. Откровенно говоря, она внушает страх. Сумасшедшие они. Голоса  их
становятся все громче с каждым днем. Они требуют превентивной войны против
СССР. Биологической войны. Вряд ли они своего добьются. Но с нашей стороны
было бы глупо им попустительствовать. - Он говорил  это  заученным  тоном,
будто в сотый раз. - Против бактериологической атаки нет и не  может  быть
защиты. Вакцина  против  вируса  создана  после  двух  лет  напряженной  и
лихорадочной работы, но она  находится  только  в  Мортоне,  -  он  умолк,
поколебался и бросил флягу мне через стол. - Ее достали в Мортоне три  дня
назад. Находящейся в ней  вакцины  достаточно  для  производства  прививок
любой нации мира. Спасение зависит от нас, мистер Кэвел. Я молча уставился
на него.
     - Отвезите это по адресу... - Он взял клочок бумаги на столе и что-то
написал на нем. - Вам будет уплачено сто фунтов сейчас  же,  оплачены  все
расходы и плюс еще сто фунтов по  возвращении.  Очень  деликатная  миссия,
полагаю. Возможно, и опасная, хотя на вашем месте я об этом не  думал  бы.
Вас считают человеком, знающим все  проселочные  дороги  Европы  так,  как
старый опытный таксист знает улицы Лондона. Поэтому не думаю, что  границы
представят непреодолимые барьеры.
     - И мои пацифистские взгляды, -  ввернул я.
     - Ну да, ну да, - нетерпеливо подтвердил он. - Вы понимаете, конечно,
что взгляды ваши проверялись особенно тщательно.  И  на  вас  единственном
остановили выбор.
     - Что ж, это очень заманчиво, - пробормотал я. - И интересно.
     - Не понимаю... о чем вы? - быстро спросил Мартин.  -  Так  согласны,
мистер Кэвел?
     - Нет.
     - Нет? - Он сразу стал спокойным. - Вы отказываетесь? Значит,  вы  не
пошли дальше пустых разговоров о вреде бактериологического оружия? Все эти
разговоры в Мортоне...
     - Вы же сами подтвердили, что дела у меня идут не блестяще, - перебил
я его. - За три недели не было ни одного клиента, по  всем  признакам,  не
будет и через три месяца. Кроме того, вы признались, что  я  единственный,
на кого пал ваш выбор.
     - Значит,  вы,  в  принципе,  не  отказываетесь?  -  Его  тонкий  рот
скривился в усмешке.
     - В принципе, нет.
     - Сколько?
     - Двести пятьдесят фунтов за каждый конец.
     - Это ваше последнее слово?
     - Совершенно точно.
     - Хотите, я вам кое-что скажу, Кэвел? - грубо начал он.
     - Не хочу. Придержите ваши слова и вашу  мораль  для  своего  совета.
Здесь речь идет о бизнесе.
     Он долго и зло глядел на меня сквозь  толстые  стекла  пенсне,  затем
наклонился к саквояжу, достал пять  плоских  пачек  банковских  билетов  и
аккуратно сложил их на столе перед собой.
     - Двести пятьдесят фунтов ровно.
     - Видно, лондонскому отделению совета придется  искать  себе  другого
секретаря, - вставил я.
     - Не придется, -  явно  недружелюбно  ответил  он.  -  Мы  предложили
хорошую плату, но учли и возможность вымогательства. Берите, деньги ваши.
     - Сначала снимите резинки с пачек, пересчитайте все билеты у меня  на
глазах.
     - О, боже! - Самодовольство его испарилось. - Неудивительно, что  вас
выгоняли из стольких мест, - грубо подытожил  он,  пересчитал  банкноты  и
положил передо мной пачку из полсотни пятифунтовых бумажек.
     - Вот вам. Пятьдесят. Удовлетворены?
     - Вполне. - Я открыл правый ящик стола, взял деньги, фляжку, адрес  и
положил все туда. Мартин застегивал саквояж, но что-то заставило его резко
взглянуть вверх. Он замер,  глаза  его  расширились,  словно  готовы  были
вылезти из стекол.
     - Ну да, оружие, - уверил я его. - Японский "хэкати", девятизарядный,
автоматический,  на  взводе.  Думаю,  этих  подробностей  достаточно.   Не
смущайтесь прозрачной ленты на стволе, это  для  предохранения  механизма.
Пуля легко пройдет через нее, через вас и даже через вашего двойника, если
бы он сидел за вами. Руки на стол!
     Он довольно спокойно выполнил приказ. Обычно люди  так  не  держатся,
когда смотрят в  дуло  пистолета,  направленного  на  них  с  трех  футов.
Незаметно,  чтобы  он  волновался.  Это  меня  насторожило,  ибо  в  таком
положении волноваться должен только Генри Мартин.
     - У вас несколько необычный способ ведения дел, Кэвел, -  с  холодным
презрением, без всякой дрожи в голосе сказал он. - Что это? Грабеж?
     - Не валяйте дурака. Разве это так выглядит? Ваши  деньги  у  меня  в
кармане. Помнится, вы спрашивали, не принял ли я вас за дурака. Сразу я не
мог ответить, но сейчас скажу. Вы именно потому дурак, что забыли  о  моей
работе в Мортоне. Я отвечал там за безопасность.
     - Не совсем понятно...
     -  Поймете.  Вакцина,  которую  вы  мне  дали,  для   какого   вируса
предназначена?
     - Я только агент совета.
     - Ладно. Все вакцины приготавливаются и хранятся в  Холдерс-холле,  в
Эссексе. Если эта фляжка попала сюда из Мортона, то  в  ней  нет  вакцины.
Вероятно, в ней один-два вируса. Во-вторых, я совершенно уверен: никто  не
может украсть секретный вирус из Мортона, как бы ловок и умен ни был. Едва
последний человек покидает лабораторию, как приводится в движение  часовой
механизм, о котором знают  только  двое.  Если  оттуда  что  украдено,  то
взломом. А тогда немедленно начнется расследование. В-третьих, вы сказали,
что вас полностью поддерживает министерство иностранных дел. Если это так,
то зачем тайная возня с нелегальной переправкой  вакцины?  Дипломатическая
почта - вот и все решение задачи. И самая большая ваша ошибка,  друг  мой,
что вы  забыли  о  моей  работе  в  контрразведке.  Любое  учреждение  или
организация,  вновь  появившиеся  в  Англии,  сразу  привлекают   внимание
контрразведки. Не миновало эту участь и отделение вашего совета в Лондоне.
Я знаю одного из членов совета. Пожилого, толстого, лысого  и  близорукого
человека, являющегося полной противоположностью вам  во  всех  отношениях.
Его зовут Генри  Мартин.  Он  числится  секретарем  лондонского  отделения
совета. Он-то и есть настоящий Генри Мартин.
     Он смотрел на меня в упор, не отводя взгляда. Руки его  покоились  на
столе.
     - Вряд ли вы что-либо добавите к этому, так? - помолчав, произнес он.
     - Именно так.
     - Что вы собираетесь предпринять?
     - Передать вас  специальному  бюро  расследований  вместе  с  записью
нашего разговора. В порядке обычной предосторожности я включил магнитофон,
когда вы вошли. Конечно, это  не  совершенное  доказательство,  но  адрес,
фляжка и ваши отпечатки пальцев на пятидесяти банкнотах составят то самое,
что их заинтересует.
     - Кажется, я в вас ошибся, - признался он. - Мы можем договориться...
     - Я не продаюсь, по крайней мере, за эти двести пятьдесят фунтов.
     Наступила пауза, затем он сказал тихо:
     - Может, пятьсот?..
     - Нет.
     - Тысяча? Тысяча фунтов, Кэвел, в течение часа.
     - Благодарю. - Я потянулся к телефону, положил телефонную  трубку  на
стол и стал набирать номер левым указательным пальцем.  На  третьей  цифре
раздался резкий стук в дверь моего кабинета.
     Я положил трубку на рычаг, бесшумно встал. Когда Мартин входил в  мою
комнату, дверь в коридоре была закрыта. Никто не мог открыть ее так, чтобы
не прозвучал колокольчик, но я не слышал никаких звуков, никаких  звонков.
И все же кто-то был уже  прямо  у  двери  кабинета.  Мартин  едва  заметно
улыбнулся. Мне это не понравилось.
     - Повернитесь лицом в угол, Мартин, руки положите на затылок, -  тихо
сказал я и поднял пистолет.
     - Вряд ли это необходимо, - спокойно ответил  он.  -  За  дверью  наш
общий друг.
     - Делайте, что велят. - Он повиновался, а я подобрался к двери  вдоль
стены и спросил: - Кто там?
     - Полиция, Кэвел. Откройте.
     -  Полиция?  -  Голос   показался   знакомым,   хотя   многие   умеют
подделываться под чужие интонации. Я  бросил  взгляд  на  Мартина.  Он  не
шевельнулся.
     - Суньте документы под дверь!  -  крикнул  я.  Послышалась  возня,  и
длинная визитная карточка показалась на полу. Ни  значка,  ни  документов,
одна  визитная  карточка  с  надписью  "Д.  Р.  Харденджер"  и  -  телефон
Уайтхолла.  Число  знавших  привычку   старшего   инспектора   Харденджера
пользоваться визитной карточкой было невелико. Голос и визитка  -  значит,
все в  порядке.  Я  повернул  ключ  и  открыл  дверь.  Передо  мной  вырос
действительно старший инспектор Харденджер, большой, грузный, краснолицый,
с бульдожьими щеками, одетый  в  выцветший  серый  реглан,  черную  шляпу,
которую носил он все годы нашей совместной работы. Сзади инспектора маячил
маленький человечек в хаки.
     - Все в порядке, Кэвел. - В его удивительно  голубых  больших  глазах
мелькнула улыбка. - Уберите пистолет! Вы в полной безопасности, раз  здесь
полиция.
     - Извините, Харденджер, - покачал я головой, - но я у вас  больше  не
служу. У меня есть разрешение на ношение  оружия,  а  вы  в  моей  конторе
незаконно, без приглашения, - я кивнул в угол.  -  Сначала  обыщите  этого
типа, а уж потом я спрячу пистолет, не раньше.
     Генри Мартин полуобернулся,  держа  руки  над  головой,  и  улыбнулся
Харденджеру, ответившему тоже улыбкой.
     - Должен тебя обыскать, Джон?
     - Не стоит, сэр, - живо отозвался Мартин, - знаете ведь, что я  боюсь
щекотки.
     Я в недоумении  уставился  на  них,  переводя  взгляд  с  Мартина  на
Харденджера, затем опустил пистолет и устало спросил:
     - Что все это значит?
     -  Выражаем  искреннее  сожаление,  Кэвел,   -   грубовато   произнес
Харденджер, - но это было необходимо. Сейчас объясню. Настоящее имя  этого
человека Мартин, Джон Мартин из спецотдела. Инспектор. Недавно вернулся из
Торонто. Можете посмотреть его документы или поверьте мне на слово.
     Я молча направился к столу, спрятал пистолет, вынул  фляжку,  деньги,
клочок бумаги с адресом.
     - Заберите свой реквизит, Мартин, и убирайтесь отсюда,  -  с  суровым
выражением, но спокойно сказал я. - Вы тоже, Харденджер.  Знать  не  хочу,
для чего придумана эта глупая игра, бутафория меня не интересует,  мне  на
нее плевать. Вон! Не люблю веселящихся парней, ставящих  меня  в  дурацкое
положение. И не собираюсь играть в кошки-мышки, даже  если  здесь  замешан
спецотдел.
     - Ну-ну, Кэвел, успокойтесь, - начал Харденджер, - ведь  я  объяснил,
что это вызвано необходимостью и...
     - Позвольте мне объяснить, - перебил  инспектора  человечек  в  хаки,
вынырнув из-за Харденджера. Теперь я мог его получше разглядеть: армейский
офицер, даже не капитан, чистенький, аккуратный, представительный. Из  тех
типов, к которым я отношусь особенно неприязненно. - Меня  зовут  Кливден,
генерал-майор Кливден. Я должен...
     - Меня выгнали из армии за то, что я замахнулся на генерал-майора,  -
перебил его я. - Стоит ли мне напоминать это, особенно когда  я  штатский?
Вы тоже - вон! Сейчас же.
     - Предупреждал, каков субъект! - пробормотал Харденджер, ни к кому не
обращаясь, пожал плечами, запустил руку в карман своего реглана и  вытащил
наручные часы. - Мы уйдем. Но сперва... думаю, вам они понравятся. Это вам
подарок. Их сдали ремонтировать в Лондоне,  а  вчера  получили  в  конторе
Шефа.
     - Значит, разбогатели? - грубо сказал я.
     - Речь идет о Нейле Кландоне, о вашем преемнике на посту руководителя
охраны в Мортоне. Кажется, он был одним из ваших  лучших  друзей...  Я  не
шевельнулся, часы из протянутой руки не взял.
     - Был?.. Кландон был?..
     - Кландон  мертв.  Убит,  если  хотите.  Кто-то  проник  в  секретные
лаборатории Мортона прошлой ночью или рано утром сегодня.
     Я оглядел  всех  троих,  повернулся  к  окну,  всматриваясь  в  серый
сплошной туман, тянущийся вдоль Глочестера. И спустя немного пробормотал:
     - Лучше бы вам отсюда появиться... Нейл Кландон был  найден  дежурным
патрулем вскоре после двух часов пополуночи в коридоре блока "Е" рядом  со
стальной дверью  лаборатории  э  1.  От  чего  наступила  смерть,  еще  не
известно. Хотя персонал центра состоял в основном  из  врачей,  никому  не
позволили приблизиться к трупу. Никто не смел нарушать  инструкцию.  Когда
раздался сигнал тревоги, в  дело  включился  спецотдел.  Вызвали  старшего
охраны. Он приблизился к трупу шагов  на  шесть.  По  его  предположениям,
Кландон умер не сразу, умер в конвульсиях и  агонии.  Признаки  отравления
синильной кислотой. Если бы охранник мог уловить горький миндальный запах,
это  позволило  бы  поставить  диагноз  точнее.   Однако   все   охранники
внутреннего  патрулирования  обязаны   совершать   обход   в   специальных
герметических костюмах  и  противогазах.  Старший  охраны  заметил  и  еще
кое-что. Завод  времени  часов,  установленных  на  стальных  дверях,  был
переставлен. Обычно они заводились с шести до восьми вечера.  В  этот  раз
они были заведены с полуночи. Следовательно, в лабораторию э 1  невозможен
вход раньше двух часов дня. За исключением тех, кто знал комбинацию завода
механизма часов.
     Все это рассказал мне не  Харденджер,  а  генерал.  Выслушав  его,  я
спросил:
     - Почему рассказываете вы? Откуда вам все это известно?
     -  Генерал-майор  Кливден  -  заместитель  командующего  Королевского
военного медицинского корпуса, - объяснил Харденджер, - следовательно,  он
одновременно  оказывается   директором   Мортонского   микробиологического
исследовательского центра.
     - В мое время его не было.
     - Предшественник ушел в отставку, - сухо сказал Кливден,  хотя  можно
было заметить его скрытое волнение. -  Слабое  здоровье.  Нервы...  Первые
известия,  само  собой,  поступили  ко  мне.  Я  находился  в  Лондоне   и
незамедлительно  дал  знать  о  случившемся  старшему  инспектору.  А  сам
приказал вызвать в Мортон из Олдершота кислородно-ацетиленовую группу: они
откроют дверь под наблюдением спецотдела.
     - Кислородно-ацетиленовую группу?! - уставился я на него. -  Вы  что,
ненормальный?
     - Не понимаю.
     - Сейчас же отмените этот приказ. Что вас... что  вас  надоумило  его
отдать? Разве вы ничего не знаете об  этой  двери?..  К  тому  ж  ни  одно
кислородно-ацетиленовое оборудование не вскроет  эту  стальную  дверь.  Но
известно  ли  вам,  что  сама  эта  дверь  смертельна?  Что  она  начинена
смертельным газом? Что  в  ней  находится  специальная  пластина  с  двумя
тысячами вольт напряжения?!
     - Я не знал этого, Кэвел, - шепотом произнес он.  -  Я  ведь  недавно
здесь работаю.
     - Ну, даже если они и проникнут внутрь? Подумайте о том, что  их  там
ожидает. Вы напуганы сейчас, не так ли, генерал-майор Кливден? Вы напуганы
тем,  что  кто-то  пробрался  внутрь.   А   если   этот   кто-то   проявил
неосторожность? Если он столкнул, уронил или разбил колбу с микробами? Или
даже пробирку? Например, содержащую токсин ботулинуса? Это уже  готовый  и
хранящийся в лаборатории номер один вирус. Потребуется не менее двенадцати
часов, чтобы он сделался безвредным на  воздухе.  Если  кто  поймает  этот
вирус до полудня, такого можно уже считать  сейчас  трупом.  Вы,  Кливден,
подумали об  этом?  Разве  вам  известно,  что  Кландон  не  прикасался  к
ботулинусу? Симптомы отравления в точности совпадают с действием синильной
кислоты. Откуда вам известно, что не получили вирусы те  двое  из  охраны,
что обнаружили труп? Или старший охраны, который разговаривал с вами? Если
он подвергся воздействию ботулинуса после того, как снял маску, то  должен
умереть в агонии минутой позже. Вы уверены, что он жив?
     Кливден потянулся к телефону.  Руки  его  дрожали.  Пока  он  набирал
номер, я обратился к Харденджеру:
     - Итак, старший инспектор, ваши соображения?
     - Почему здесь оказался Мартин?
     Я кивнул.
     -  Есть  веские  причины.  Первая.  Вы  в  нашем  списке  первый   на
подозрении.
     - Повторите-ка...
     - Вас уволили, - потупился он,  -  и  оставили  на  подозрении.  Ваше
мнение о Мортоне и ваша точка зрения на опасные биологические эксперименты
хорошо известны. Кроме того, вы хотели все сосредоточить  только  в  своих
руках. Знаю это и по совместной с вами работе.
     - Лунатик! Как я мог убить своего лучшего друга?! - рассвирепел я.
     - Вы единственный, живущий не в Мортоне и знающий всю систему охраны.
Единственный, Кэвел. Если кто-то проник туда и выбрался обратно,  так  это
мог быть только Кэвел. - Он многозначительно помолчал. - И вы единственный
из живых, знающий шифр всех дверей лабораторий. А  комбинации  могут  быть
изменены только на заводе-изготовителе. После вашего увольнения  никто  не
подумал изменить шифр.
     - Гражданский директор  доктор  Бакстер  тоже  знает  все  комбинации
шифров, - возразил я.
     - Бакстер исчез. Мы нигде не можем его  найти.  Нам  было  необходимо
предпринять кое-что. Некоторые шаги... Едва вы ушли из дому сегодня утром,
мы встретились с вашей женой. Она сказала...
     -  Вы  были  у  меня  дома?!  -  возмутился  я.  -  Беспокоили  Мэри?
Допрашивали ее? Я, пожалуй...
     - Не волнуйтесь, - холодно перебил меня Харденджер.  -  Меня  там  не
было. Я послал младшего офицера. Конечно, с моей стороны глупо  спрашивать
о муже у  жены,  которая  замужем  только  два  месяца.  Естественно,  она
сказала, что вы были дома всю ночь. - Я молча уставился ему в глаза. -  Вы
что, хотите вцепиться  в  меня?  За  мое  предположение,  что  Мэри  могла
солгать, или за то, что она не предупредила вас по телефону? - спросил он.
     - Мне не нравится все, что вы говорите.
     - Она не солгала. Вспомните, я ее хорошо знаю. А предупредить вас она
не могла. Мы отключили ваш телефон и дома, и в конторе. И  подключились  к
ним. Так что я  слышал  все,  что  вы  говорили  Мартину.  Одно  время  вы
заставили меня поволноваться, - засмеялся он.
     - Как вы проникли сюда? Я не слышал.
     -  Предохранительная  коробка  расположена   в   наружном   коридоре.
Незаконно, но я прошу прощения.
     - Придется переделать, - кивнул я.
     - Словом, вы вне подозрений, Кэвел. Считаю,  что  инспектору  Мартину
следует  дать  премию  Оскара.  Потратили  двенадцать  минут  впустую,  но
убедиться было необходимо.
     - Зачем? Почему именно так? Несколько часоз  проверки  вашими  людьми
такси, ресторанов, театров, и убедились бы в том же - я  не  был  ночью  в
Мортоне.
     - Некогда ждать, - грубо сказал он. - И еще. Раз  вы  не  замешаны  в
убийстве, тогда вы тот, кто поможет убийцу найти. Это ясно. Кландон мертв.
Вы один знаете всю систему охраны в Мортоне. Больше никто. Если что не так
получилось, прошу прощения. Но если кто и способен что-то обнаружить,  так
это вы, факт.
     - Прибавьте тот факт, что я единственный, кто может открыть ту дверь.
Поскольку Кландон мертв, а Бакстер исчез.
     - Это тоже, - согласился он.
     - Это тоже, - передразнил я его. - Все, что вы хотите от меня. И едва
дверь откроется, я опять могу катиться на все  четыре  стороны?..  -  Если
только сами пожелаете.
     - Вот как? Сперва Дерри, теперь Кландон. Ну что ж, возможно, что-то я
и сделаю.
     - Знал, что согласитесь. Даю вам полную свободу.
     -  Шефу  это  не  понравится,  -  никто  еще  не  называл  начальника
Харденджера по имени, да и немногие его имя знали.
     - Я уже говорил с Шефом о вас. Действительно, вы  ему  не  нравитесь.
Подозреваю даже, что он вас  просто  недолюбливает,  -  кисло  ухмыльнулся
Харденджер. - Тем более здесь замешаны родственные отношения.
     - Так вы обговорили все заранее? Ну что, благодарю за доверие.
     - На вас первого пало подозрение, но лично я никогда не сомневался  в
вас. И все же надо было убедиться... Вы ведь знаете, сколько наших  лучших
людей перешло за последние годы в противоположный лагерь.
     - Когда едем? - спросил я.
     - Сейчас. Если вы готовы. - Кливден  только  что  положил  телефонную
трубку, рука его все еще подрагивала.
     - Минуту. Охрана на заводе? Имеется пароль? - обратился я к Кливдену.
Харденджер был мастак сохранять невозмутимость, но сейчас он не мог скрыть
вдумчивого  любопытства.  Обычно  так  смотрят  на  совершивших  маленькую
оплошность.
     - Все в  порядке.  Это  не  мог  быть  ботулинус,  убивший  Кландона.
Центральные лаборатории надежно опечатаны.
     - А доктор Бакстер?
     - Пока ничего не известно. Он...
     - Пока ничего? Значит, две смерти. Какое совпадение,  генерал.  Если,
конечно, это можно так назвать.
     - Не пойму, о чем вы? - раздраженно спросил он.
     - Об Истоне Дерри. Моем  предшественнике  в  Мортоне.  Он  исчез  два
месяца назад, ровно через шесть дней после моей свадьбы,  на  которой  был
шафером. О нем тоже ни слуху ни духу. Знаете, конечно?
     - Откуда мне знать?  -  Очень  раздражительный  маленький  человечек,
ей-богу. Мне оставалось радоваться, что не он мой лечащий врач, а я не его
клиент. - Всего-то я был там два раза со дня  моего  назначения...  Теперь
относительно Бакстера. Он вышел из лаборатории в обычное время,  возможно,
чуть позже. Он живет с сестрой-вдовой в  одноэтажном  домике  с  верандой,
близ Альфингема, в пяти километрах - от Мортона.  Прошлой  ночью  дома  не
был,  как  сообщила  сестра.  -  Он  повернулся  к  Харденджеру.  -  Нужно
немедленно ехать, инспектор.
     - Так точно, сэр. Кэвел едет с нами.
     - Рад слышать, - сказал Кливден, даже не взглянув на меня, но я и  не
обиделся: нельзя представить генерал-майоров без армейского мышления - для
него мир точен,  упорядочен  начальническим  положением,  где  нет  ничего
лишнего и нет места даже частным детективам. Тем не менее он старался быть
вежливым. Конечно, на свой лад и на усмотрение:
     - Полагаю, нам понадобится ваша помощь. Итак, едем.
     - Но сначала я позвоню жене, скажу о случившемся, если,  конечно,  ее
телефон уже включен. - Харденджер утвердительно  кивнул,  но  не  успел  я
протянуть руку к трубке, как Кливден положил на нее свою.
     -  Никаких  звонков,  Кэвел.  Прошу  извинить.  Мы  должны  соблюдать
осторожность. Крайне необходимо, чтобы никто, абсолютно никто  не  знал  о
случившемся в Мортоне.
     - Объясните ему, старший инспектор, - сказал я и отстранил его руку.
     Харденджер был явно не в своей тарелке.  Пока  я  набирал  номер,  он
извиняющимся тоном объяснял генералу:
     - Весьма сожалею, сэр, но Кэвел теперь не числится в армии и даже  не
подчиняется спецсектору. Кроме того, э...  как  вам  сказать...  он  очень
скептически настроен в отношении военных.
     - Но мы можем, согласно нашему секретному циркуляру...
     - Прошу прощения, сэр, - меланхолично помотал головой  Харденджер,  -
"специальная  информация,  добровольно  раскрытая  гражданскому  лицу,  не
связанному с правительственными органами, перестает  быть  государственным
секретом". Нас никто не заставлял  давать  такую  информацию  Кэвелу,  тем
более сам он нас не  просил  об  этом.  У  него  перед  нами  нет  никаких
обязательств. Более того, это мы просим у него помощи...
     Я дозвонился Мэри, сообщил, что не арестован, что собираюсь в  Мортон
и что позвоню сегодня позже. Затем положил трубку, взял куртку и прикрепил
свой "хэкати" внутри рукава под мышкой. В отличие от инспектора Мартина, я
ношу одежду, удобную для оружия.
     Харденджер  безучастно  наблюдал  за  мной,  а   генерал   поглядывал
неодобрительно. Дважды он пытался что-то сказать, но оба  раза  сдержался.
Конечно, все это было необычным. Но ведь и убийство было не обычное.
     Нас поджидал армейский вертолет,  но  туман  был  слишком  плотен,  и
пришлось отправиться в  Мортон  в  большом  "ягуаре",  за  рулем  которого
находился полицейский в штатском, с удовольствием жмущий на газ, прибавляя
и  прибавляя  скорость.  Мы  уже  проезжали  Мидлсенс,  когда  туман  стал
рассеиваться, и видимость на дороге улучшилась. После полудня благополучно
прибыли в Мортон.  Он  являл  собой  безобразный  архитектурный  комплекс,
способный испортить любой ландшафт. Сомневаюсь, что эти сооружения  строил
архитектор, но если бы таковой имелся и копировал  тюрьмы  XIX  века  -  а
комплекс на самом деле имел сходство с тюрьмой, - то не смог  бы  добиться
более уродливого и отталкивающего вида, чем в Мортоне.
     Грязный, мрачный, суровый, под свинцовым  октябрьским  небом,  Мортон
состоял из четырех параллельных  рядов  приземистых,  с  плоскими  крышами
бетонных   трехэтажных   строений.   Каждый   ряд   своей    отталкивающей
безжизненностью,  мертвенностью  напоминал  богом  проклятые,   запущенные
кварталы викторианской  эпохи  в  трущобах  большого  города.  Каждый  ряд
тянулся примерно на четверть мили с промежутком около двухсот ярдов  между
ними. От строений до забора было примерно пятьсот метров голого и от всего
свободного  пространства.  Ни  дерева,  ни  кустика   -   вообще   никаких
насаждений, даже ни одной клумбы. При желании можно спрятаться за кустиком
или за цветочной клумбой, но  невозможно  укрыться  в  двухдюймовой  траве
газона - кроме нее ничего  не  росло  в  этом  безликом  пустынном  месте,
окружающем Мортон. Внешний забор вряд ли можно было назвать стеной, ибо за
всякой стеной может спрятаться человек. Любой комендант  концентрационного
лагеря времен второй мировой войны мог бы только мечтать о месте, подобном
Мортону,  и  спал  бы  безмятежно  ночами.  Мортон  был  обнесен   колючей
проволокой в пятнадцать футов высоты, так круто наклоненной,  что  верхняя
часть ее выступала на пять футов от подножия. Подобная же ограда, только с
наклоном в противоположную сторону, шла параллельно внешней на  расстоянии
около двадцати футов.
     Между оградами по ночам бегали немецкие овчарки  и  доберман-пинчеры,
выдрессированные для охоты на людей и слушающиеся только  своих  армейских
поводырей. Они могли разорвать кого угодно.
     В трех футах от внутреннего ограждения натянуты две тонкие проволоки,
которые невозможно было заметить тому,  кто  попытался  бы  проникнуть  за
второе ограждение ночью. Затем, в десяти футах от этих проволок,  шел  еще
один забор в пять ниток проволоки на изоляторах, прикрепленных к цементным
столбам. Через него проходил электрический ток, смертельный для любого.  А
чтобы все прохожие имели  об  этом  представление,  военные  через  каждый
десяток шагов навешали табличек по периметру ограды.  Таблички  были  пяти
типов. На четырех из них черным по белому - объявления: "Опасная зона, при
команде - уходите", "Собаки  спущены",  "Запретная  зона",  "Электрические
заборы",  а  на  пятой  -  красным  по  желтому,  очень  четко:   "В.   М.
Собственность.  Нарушители  будут  убиты".  Только  безумец   или   совсем
неграмотный мог бы сунуться сквозь эти преграды в Мортон.
     Мы выехали на окружную  дорогу  близ  Мортона,  повернули  вправо  и,
проехав среди вересковых полей с четверть мили, оказались перед въездом  в
Мортон.
     Водитель-полицейский  резко  затормозил  перед  шлагбаумом   и   стал
опускать стекло  дверцы,  а  возле  нас  уже  оказался  сержант  охраны  с
автоматом, направленным, нужно  заметить,  отнюдь  не  вниз  дулом.  Узнав
Кливдена, он  опустил  автомат  и  сделал  знак  кому-то  нам  невидимому.
Шлагбаум поднялся, машина въехала и остановилась перед  глухими  воротами.
Мы  выбрались  из  машины,  прошли  через  стальную  дверь  в  воротах   и
направились к одноэтажному бараку с надписью "Приемная". Нас уже поджидали
трое. Двоих я знал - полковника Уйбриджа, помощника коменданта Мортона,  и
доктора Грегори,  старшего  ассистента  доктора  Бакстера  по  блоку  "Е".
Уйбридж  был  настоящим  хозяином  Мортона,   хотя   номинально   числился
подчиненным Кливдена. Стройный, моложавый, с черными волосами и совершенно
нелепыми серо-стальными усами. Он считался одним из выдающихся  ученых.  В
Мортоне заключалась вся его жизнь. Он был одним из немногих, кто находился
здесь постоянно. Поговаривали, что в год он не более двух раз  выходил  за
ворота Мортона.
     Высокий, грузный, смуглый итальянец с карими глазами, доктор  Грегори
был профессором-микробиологом из Турина. Он  являлся  одним  из  уважаемых
специалистов среди своих коллег. Третий из встречавших - толстый, грузный,
в мешковатом твидовом костюме, походивший на  фермера,  каковым  бы  он  и
стал, не выбери иную профессию, - инспектор полиции в Уилтшире по  фамилии
Вилли.
     После краткого приветствия тон задал Харденджер. Сейчас уже не играла
роль субординация - ни генералы, ни полковники, ни армейский порядок с его
командами "вперед" и тому подобное. Харденджер дал это сразу понять.
     - Инспектор Вилли, вы не должны находиться здесь. Ни  один  сотрудник
окружной полиции не имеет права входить в эти ворота. Сомневаюсь,  что  вы
об этом знали и, конечно, не самовольно пришли сюда. Кто вас впустил?
     - Я.  Учитывая  чрезвычайность  обстоятельств,  -  решительно  сказал
полковник Уйбридж.
     - Позвольте объяснить, - вставил инспектор Вилли. - В наш полицейский
участок кто-то позвонил прошлой ночью со  сторожевого  поста,  примерно  в
одиннадцать тридцать, и сообщил, что команда  одной  из  ваших  патрульных
машин преследует незнакомца,  пристававшего  или  изнасиловавшего  девушку
невдалеке от Мортона. А это касается полицейских, но не армейских властей,
согласно закону. Туда немедленно выехали дежурный сержант и констебль,  но
никого и ничего не обнаружили. Только  сегодня,  приехав  сюда,  я  увидел
поврежденный забор и, так сказать, предположил  некую  связь  между  двумя
происшествиями.
     - Что?! Забор поврежден? Это невозможно! - вскричал я.
     - Но это так, Кэвел, - сухо заметил стройный Уйбридж.
     -  А  патрульный  автомобиль,  а  сторожевые   псы,   а   проволочные
заграждения, а электроток? Для чего же все это?
     - Сами можете убедиться. Проволока перерезана, вот  и  вся  штука.  -
Уйбридж вовсе не был так спокоен, как хотел казаться, отнюдь нет.
     Оба, доктор Грегори и Уйбридж, были сильно напуганы.
     - Во всяком случае, я провел дознание,  -  ровным  голосом  продолжал
Вилли. - Встретил полковника Уйбриджа и по его просьбе  провел  тщательное
дознание, чтобы что-нибудь узнать о докторе Бакстере.
     - И вы сделали  это?  Разве  вам  неизвестны  инструкции?  -  спросил
Харденджер  Уйбриджа,  стараясь  придать   голосу   спокойствие.   -   Все
расследования  должны  проводиться  или  начальником  охраны,   или   моей
лондонской конторой.
     - Кландон мертв и...
     - О, господи! - не выдержал Харденджер. - Теперь  и  инспектор  Вилли
знает, что Кландон мертв. Или вы знали об этом раньше, инспектор?
     - Нет, сэр.
     - Ну,  вот  теперь  знаете.  Скольким  это  еще  известно,  полковник
Уйбридж?
     - Больше никому, - напряженно ответил тот и побледнел.
     - Слава тебе, господи! Не считайте, что я до смехотворности  соблюдаю
правила безопасности. Что мы с вами об этом думаем, полковник Уйбридж,  не
имеет никакого значения. Всем ведают один-два человека  в  Уайтхолле.  Они
отдают приказы, мы их выполняем. А когда речь идет о сохранении  секретов,
так чего уж яснее. Всю ответственность мы полностью берем на  себя.  И  вы
умываете руки, тоже целиком. Конечно, я нуждаюсь в вашей  помощи,  но  она
должна отвечать моим требованиям.
     - Под этим старший инспектор подразумевает, - сухо заметил Кливден, -
что  самодеятельность  в  расследовании  не  поощряется,  а   запрещается.
Полагаю, вы имеете и меня в виду, Харденджер?
     - Пожалуйста, не осложняйте мне работу, сложностей и без вас хватает,
сэр.
     - Не буду. Но меня, как коменданта, должны держать  в  курсе  дел,  у
меня есть право присутствовать при  вскрытии  двери  в  лабораторию  номер
один.
     - Такое право у вас есть, - согласился Харденджер.
     - Когда? - спросил Кливден.  -  Я  имею  в  виду  двери  лаборатории.
Харденджер посмотрел на меня.
     - Итак? Те двенадцать часов, о которых вы упомянули, уже истекли.
     - Сомневаюсь, - ответил я и обратился к доктору Грегори:  -  Работала
ли вентиляция в лаборатории?
     - Нет. Конечно, нет. Никто к ней близко не подходил. Мы оставили все,
как было.
     - Если что-нибудь было. Положим, растворилось, - вкрадчиво  продолжал
я. - Как вы считаете, окисление уже закончилось?
     - Сомневаюсь. Воздух слишком статичен.
     - Все лаборатории  вентилируются  специально  очищенным  воздухом,  -
повернулся я к  Харденджеру,  -  который,  в  свою  очередь,  очищается  в
специальной камере. Приступим через час.
     Харденджер согласился. Грегори  взволнованно  глянул  сквозь  толстые
линзы очков большими карими глазами, позвонил и отдал распоряжение,  затем
вышел вместе с Кливденом и Уйбриджем.
     - Ну, инспектор, - обратился Харденджер к  инспектору  Вилли,  -  вам
известно то, что знать  вам  не  положено.  Надеюсь,  нет  нужды  издавать
какой-то устрашающий приказ специально для вас, верно?
     - Мне нравится моя служба, - улыбнулся Вилли. - Не будьте так  строги
к старине Уйбриджу, сэр. У этих ученых докторов мозги устроены не так, как
нужно для службы в охране. Он хотел сделать, как лучше.
     - Тернист путь к истине, - сказал я.
     - И труден для  тех,  кто  старается  сделать,  как  лучше,  -  тоном
проповедника произнес Харденджер. - А что узнали о Бакстере?
     - Вышел отсюда около шести тридцати вчера вечером, сэр. Или несколько
позже, как я догадываюсь, потому что он пропустил специальный  автобус  на
Альфингем.
     - На выходе он, конечно, отметился? - спросил  я.  -  Каждый  ученый,
покидающий Мортон, должен поставить отметку "ушел", расписаться в  журнале
и сдать свой номерок.
     - Несомненно. Ему пришлось дожидаться  обычного  рейсового  автобуса,
приходящего в шесть сорок восемь. Кондуктор и два пассажира  подтверждают,
что некто, соответствующий нашему  описанию,  вошел  в  автобус.  Конечно,
имени мы не упоминали. Но тот же кондуктор утверждает, что никто не сходил
в Альфингеме, там, где живет доктор Бакстер.  Вероятно,  он  проехал  весь
Альфингем до Хардкастера, весь маршрут.
     -  Просто  он  взял  и  исчез,  -  подытожил  Харденджер,   задумчиво
разглядывая крупного человека со  спокойными  глазами.  -  Хотите  с  нами
работать, Вилли?
     - Признаться, это внесло бы разнообразие в мою службу  после  обычных
деревенских происшествий, - сказал Вилли, - но  не  уверен,  что  со  мной
согласится начальник, главный констебль участка.
     - Попробуем его уломать. Ваш участок  в  Альфингеме,  не  так  ли?  Я
загляну туда. - Вилли ушел. Когда мы глядели  ему  вслед  через  двор,  то
заметили лейтенанта, нажимавшего на нашу дверную кнопку. Харденджер скосил
глаз и крикнул: - Войдите!
     - Доброе утро.  Доброе  утро,  мистер  Кэвел,  -  бодро  и  энергично
поздоровался рыжеволосый лейтенант, хотя выглядел  усталым.  -  Уилкинсон,
сэр. Офицер ночного патруля. Полковник сказал, что вы хотели меня видеть.
     - Разумно поступил полковник, должен признаться. Харденджер,  старший
инспектор Харденджер. Вы тот самый офицер,  который  прошлой  ночью  нашел
Кландона?
     - Его нашел разводящий патруля, капрал. Он  позвал  меня.  Я  мельком
взглянул. Затем опечатал блок "Е", доложил полковнику, и тот  одобрил  мои
действия.
     - Молодец, - похвалил Харденджер, - но мы к этому еще вернемся.  Вам,
конечно, доложили, что колючая проволока ограждения перерезана?
     - Естественно, сэр. Когда... когда Кландон исчез, я  принял  на  себя
обязанности. Мы нигде не могли его найти, нигде. Он,  должно  быть,  тогда
уже был мертв.
     - Так. И вы обследовали места повреждений, конечно?
     - Нет, сэр.
     - Нет? Почему? Это ведь ваша обязанность, верно?
     - Нет, сэр. Это  обязанность  следователя.  -  На  его  бледном  лице
мелькнула улыбка. - Мы только носим автоматы  и  бинокли.  Было  чертовски
темно. А потом несколько пар солдатских  сапог  тогда  уже  так  затоптали
место, что вряд ли там  что-либо  можно  обнаружить.  Я  поставил  четырех
охранников, сэр, в десяти шагах друг от друга возле  места  повреждения  с
приказом никого близко не подпускать.
     -  Никогда  не  встречал  у  армейцев  такой   сообразительности,   -
одобрительно произнес  Харденджер.  -  Вы  поступили  безупречно,  молодой
человек.
     Уилкинсон  слегка  порозовел  от  похвалы,  хотя  старался  выглядеть
невозмутимым.
     - А что вы еще предприняли?
     - Ничего, что могло бы облегчить вам  расследование,  сэр.  Я  послал
дополнительный патруль для обследования всего  ограждения.  Обычно  в  это
время у нас три патруля. Вдруг  оказались  бы  еще  повреждения.  Но  было
только одно. Затем я расспросил патрульных, которые стремглав бросились за
человеком, якобы напавшим на девушку. Пригрозил им, что  в  следующий  раз
рыцарские чувства приведут их обратно в полковую казарму.  Они  не  должны
были удаляться от забора ни при каких обстоятельствах.
     - Считаете, что случай с девушкой  был  подстроен  для  отвода  глаз?
Чтобы помочь кому-то незаметно пробраться к проволоке с кусачками?
     - А для чего же еще, сэр?
     - Для чего же еще, в самом деле, - вздохнул Харденджер.
     - Сколько людей обычно работает в блоке "Е", лейтенант?
     - Человек пятьдесят пять - шестьдесят, сэр.
     - Ученые?
     - Все. Микробиологи, химики, техники, военные и гражданские. Я мало о
них знаю, сэр. Нам не рекомендуется проявлять любопытство.
     - Где они сейчас? Ведь блок "Е" опечатан.
     - В столовой. Кое-кто хотел уехать домой, но  полковник...  полковник
Уйбридж их не отпустил.
     - Как нельзя лучше! Лейтенант, я  буду  весьма  благодарен,  если  вы
выделите нам двух посыльных, вестовых или кого угодно. Одного мне, другого
инспектору Мартину. Инспектор Мартин хотел бы  поговорить  с  сотрудниками
блока  "Е",  с  каждым  в  отдельности.  Пожалуйста,  распорядитесь.  Если
возникнут  какие  затруднения,  можете  сказать,  что  выполняете   приказ
генерала  Кливдена.  Но  сначала  пойдемте  с  нами  к   расставленным   у
повреждения часовым, представите нас. Затем соберите через двадцать  минут
в приемной проводников собак. Словом, всех, кто до полуночи  находился  на
дежурстве.
     Через пять минут Харденджер и я стояли у  места  повреждения  колючей
проволоки. Уилкинсон отвел часовых чуть в сторону и оставил  нас.  Колючая
проволока была натянута на наклонных цементных столбах, какие нынче  часто
встречаются  на  улицах.  Тридцать  проволочных  ниток   с   шестидюймовым
расстоянием одна от другой оплетали столбы. Четвертую и пятую нитки  снизу
наскоро  связали  в  месте  обрыва  толстой   серой   веревкой.   Пришлось
вглядываться, чтобы найти место повреждения. Последние три  дня  дождя  не
было, и потому не осталось  следов,  хотя  земля  была  влажной  от  росы.
Проволоку разрезали до того, как выпала роса.
     - У вас  глаза  помоложе,  -  сказал  Харденджер,  -  перепилена  или
перекушена?
     - Перекусили кусачками или пассатижами. Посмотрите, под каким углом?
     Харденджер взял в руки перерезанный  конец  проволоки  и  внимательно
осмотрел.
     - Слева направо, - пробормотал он, - обычно так  держит  кусачки  или
пассатижи левша. Ему так удобнее.
     - Левша, - заметил я, - или правша, который хочет нас сбить с толку.
     Харденджер неприязненно глянул на меня  и  направился  к  внутреннему
ограждению.  Ни  следов,  ни  отпечатков  ног  между  двумя  заборами,   а
внутренний ряд колючей проволоки перерезан в трех  местах.  Тот,  кто  это
делал, был совершенно уверен,  что  его  не  заметят  с  окружной  дороги.
Интересно, почему он не испугался овчарок,  бегавших  между  двумя  рядами
колючей проволоки? Провода с током высокого напряжения за  вторым  забором
были целы. Нарушителю повезло, что он не зацепился за них. Или он знал  их
точное расположение?..
     Этот приятель с кусачками  представлялся  мне  человеком,  отнюдь  не
полагавшимся на случай,  хотя  бы  потому,  что  пробрался  через  провода
высокого напряжения. В отличие от большинства подобных заборов, где только
верхний  провод  под  током,  здесь  имелись  дополнительные  вертикальные
электропровода на изоляторах. Сигнал тревоги моментально прозвучал бы  при
малейшем повреждении проводов. Однако это не  остановило  нашего  гостя  с
кусачками, естественно, изолированными. Два пучка отводного кабеля  лежали
на земле между столбами и доказывали это совершенно ясно.
     - Каков бродяга, а? - произнес Харденджер. - Словно сам  дает  нам  в
руки улики, не правда ли?
     - Или кто-то за внешним ограждением с подзорной трубой или  биноклем.
Кольцевая дорога, как видите, вполне доступна всем машинам. Разве  трудно,
сидя в машине, разглядеть, что из себя представляет забор с  электрическим
током, а при хорошей солнечной погоде  увидеть  и  поблескивающие  провода
внутреннего ограждения?
     - Да, ничего не скажешь, - вздохнул Харденджер. - Глупо стоять здесь,
уставившись в забор. Давайте-ка пойдем в приемную и начнем опрос.
     Все охранники, о которых говорил лейтенанту Харденджер, уже сидели  в
ожидании на скамьях, проявляя беспокойство и волнение. Некоторые выглядели
сонными, иные - напуганными. Я заранее знал,  что  для  оценки  обстановки
Харденджеру потребуется всего полсекунды и действовать он будет  сообразно
ей. Он так и поступил. Сел за стол, оглядел всех пристально и недружелюбно
из-под мохнатых бровей голубыми глазами.
     - Итак, патруль джипа, - сурово произнес он, - те самые, кто пустился
в глупую погоню. Начнем с вас.
     Трое, капрал и двое в штатском, медленно поднялись с мест.
     - Ваша фамилия? - обратился Харденджер к капралу.
     - Мьюрфилд, сэр.
     - Вы были прошлой ночью старшим патруля?
     - Да, сэр.
     - Расскажите о происшествии.
     - Да, сэр. Мы как раз  закончили  патрулирование  окружной  дороги  и
остановились у главных ворот доложить, что  все  в  порядке.  Затем  снова
поехали. Наверно, около одиннадцати  пятнадцати,  сэр,  может,  на  минуту
позже или раньше. Примерно в двухстах пятидесяти ярдах от  ворот  осветили
фарами  бегущую  девушку.   Она   выглядела   обезумевшей.   Растрепанная,
всхлипывала и вскрикивала. Я сидел за рулем. Остановил машину,  выпрыгнул.
Остальные последовали за мной. Надо бы им сказать, чтоб не выходили...
     - Неважно, что надо было сказать, продолжайте!
     - Ну, мы подошли  к  ней,  сэр.  Лицо  в  грязи,  пальто  порвано.  Я
сказал...
     - Видели ее раньше?
     - Нет, сэр.
     - Узнали бы?
     - Сомневаюсь, сэр, - поколебавшись, ответил сержант. - Лицо  ее  было
так измазано.
     - Узнали бы ее голос? Кто из вас узнал бы ее по голосу?
     Три категорических отрицания - они не узнали бы ее голос.
     - Ну, ладно, - устало сказал Харденджер, -  она  изобразила  из  себя
девицу, на которую покушались. В нужный  момент  кто-то  удачно  обнаружил
себя и побежал. Все вы бросились за ним. Вы видели его?
     - Мельком, сэр. Силуэт в темноте.
     - Полагаю, следующий силуэт тоже - он уехал на машине.
     - Да, сэр. Не на легковой, сэр. Крытый грузовой фургон "бедфорд".
     - Ага, - уставился на него Харденджер. - Значит, "бедфорд"! Как же вы
узнали марку? Сами говорили, что было темно.
     - Это был "бедфорд", - повторил Мьюрфилд. - Его  всегда  услышишь  по
мотору. На гражданке я работал механиком.
     - Он прав, старший инспектор, -  вставил  я,  -  у  "бедфорда"  очень
характерный шум мотора.
     - Сейчас вернусь. - Харденджер  был  уже  на  ногах,  и  просто  было
догадаться, что он направился к телефону. Он взглянул на меня,  кивнул  на
сидящих солдат и вышел  из  комнаты.  Я  довольно  мягко  задал  следующий
вопрос:
     - Кто дежурил с собакой у поста номер один? Вы, Фергюсон?
     Встал приземистый темноволосый человек в штатском, примерно  двадцати
пяти - двадцати шести лет. Фергюсон был типичным солдатом, грубым, наглым,
не очень развитым.
     - Я, - ответил он вызывающе.
     - Где вы находились в одиннадцать пятнадцать прошлой ночью?
     - У поста номер один с Ролло. С моей немецкой овчаркой.
     - Вы видели то, о чем сейчас рассказывал капрал Мьюрфилд?
     - Конечно, видел.
     - Раз соврал, Фергюсон. Еще раз соврешь - и будешь отправлен  в  полк
до исхода этого дня.
     - Нет, не вру, -  нагло  ответил  он.  -  Вы  не  имеете  права  меня
запугивать, мистер Кэвел. Нечего мне угрожать. Все знают, что  вас  отсюда
выгнали! Я обратился к дежурному офицеру:
     - Попросите прийти сюда полковника Уйбриджа. Немедленно.
     Офицер собрался уходить, но тут поднялся огромный сержант и остановил
его.
     - Нет необходимости, сэр. Фергюсон дурак. Все равно это выяснится. Он
был на дежурном пульте, курил и пил какао с дежурным по связи. Дежурил  я.
И хотя знал об этом, все равно не  волновался.  Фергюсон  всегда  отпускал
Ролло у поста номер один. Эта собака сущий дьявол. Так что  на  нее  можно
положиться.
     - В том-то и дело, что нельзя, но все равно благодарю вас. Вы  всегда
так делали, Фергюсон?
     - Нет, - он нахмурился и сник, - прошлой ночью было в первый...
     - Если бы имелось звание ниже рядового, - устало перебил его я, -  то
носить бы его вам до  окончания  жизни.  Воспользуйтесь  остатками  своего
рассудка. Предположите на минуту,  что  устроивший  такую  приманку  стоял
рядом, с кусачками наготове, и не резал проволоку, пока не  убедился,  что
именно в это время вы не пойдете  с  осмотром.  Наверняка  после  проверки
мистера Кландона еженощно в одиннадцать  вы  направлялись  прямехонько  на
контрольный пункт покурить и выпить какао, не так ли?
     Он стоял, уставившись в пол, и упрямо молчал, пока сержант,  наконец,
не сказал резко:
     - Ради бога, Ферджи, не упрямься. Все уже всем ясно.
     Но тот молчал, теперь уже осознав свой промах.
     - Мы отклоняемся. Когда вы шли сюда, то оставили... Ролло здесь?
     - Да, сэр.
     - Что это за собака?
     - Он перегрызет горло любому,  начиная  с  генерала,  -  самодовольно
ответил Фергюсон, - за исключением моего, конечно.
     - Однако вчера ночью он никому горла не  перегрыз,  -  заметил  я.  -
Интересно, почему? Вы не знаете?
     - Видать, схлопотал, - сказал он, оправдываясь.
     - Что значит "схлопотал"? Вы осматривали  его,  прежде  чем  привести
обратно в помещение?
     - Осматривал? Конечно, нет. С чего бы? Когда мы увидели  перерезанную
проволоку, то подумали, что злоумышленник увидел Ролло и побежал так,  что
только пятки засверкали. Я бы, черт возьми, поступил так же. Если...
     - Приведите собаку, но, ради бога, сперва наденьте ей намордник.
     Фергюсон вышел, и тут вернулся Харденджер. Я рассказал ему обо всем.
     - Что вы обнаружите? - спросил Харденджер. - Тряпку с хлороформом или
что-нибудь подобное. И - никаких следов. Может, применили иглу с одним  из
сильных ядов, ткнули собаку. Простой укол - и все тут.
     - Узнав от проводника об этой собаке,  -  сказал  я,  -  не  стал  бы
подходить к ней с хлороформовой тряпкой даже за бриллиантовую корону.  Что
касается ядов, которые вы упомянули, считаю, вряд ли один из  сотни  тысяч
осмелился бы  к  ним  прикоснуться  руками.  Или  должен  знать,  как  ими
пользоваться. Кроме  того,  выстрел  иглой  в  собачью  голову  при  такой
кромешной темени тоже маловероятен, слишком велик риск.
     Через десять минут вернулся Фергюсон, с трудом  справляясь  со  своим
похожим на волка подопечным. На собаке был намордник, но это мало утешало.
Сержанту не пришлось меня убеждать, что этот пес мог бы в минуту разорвать
человека.
     - Что, он всегда так себя ведет? - спросил я.
     - Нет, не всегда, - озадаченно ответил Фергюсон. - Никогда раньше  он
себя так не вел. Обычно, когда я снимаю поводок,  ведет  себя  спокойно  и
может подойти к любому, не трогая его. Но сегодня даже  на  меня  бросился
почти всерьез.
     Не   нужно   было   много   времени    для    установления    причины
раздражительности собаки. Ролло страдал от  сильной  головной  боли  -  на
лобной части возле глаз находилась шишка. Только четверо могли  справиться
с Ролло и придержать, пока я пальцами дотрагивался до больного  места.  Мы
перевернули его на спину, и я стал раздвигать шерсть  на  груди,  пока  не
обнаружил то, что искал: две треугольные рваные раны,  очень  глубокие,  в
трех дюймах друг от друга.
     - Дайте отдохнуть собаке  пару  дней,  -  сказал  я  Фергюсону,  -  и
прижгите раны. Желаю удачи. Можете увести.
     - Да. Ни хлороформа, ни яда, - признал Харденджер, когда мы  остались
одни. - Что ж, это раны от колючей проволоки, а?
     - А от чего же еще? Расстояние между ранами  совпадает.  Некто  сунул
палец за ограждение, Ролло кинулся. Он не  лаял,  такие  собаки  бросаются
молча. Едва он бросился на проволоку, его схватили и стали тянуть. Вот  он
и напоролся на колючки. Затем его сильно ударили по  голове.  Просто,  без
хитростей. Зато очень эффектно. Действовал явно не дурак.
     - Во всяком случае, поумнее Ролло, - заключил Харденджер.
     Поднявшись к блоку "Е" в  сопровождении  двух  прибывших  из  Лондона
помощников Харденджера, мы встретили  ожидающих  нас  Кливдена,  Уйбриджа,
Грегори и Уилкинсона. Последний вытащил ключ от тяжелой дверной ручки.
     - Никто не проходил туда после того, как вы открыли ее и увидели  там
Кландона? - спросил Харденджер.
     - Гарантирую, сэр. Охрана безотлучно находилась здесь.
     - Но Кэвел просил включить систему вентиляции. Как  же  это  сделали,
если никто не входил внутрь?
     - На крыше имеются дублирующие устройства, сэр.  Все  предохранители,
соединения, электрические зажимы  проводов  также  расположены  на  крыше.
Сделано для того, чтобы электрики, проводящие ремонт или профилактику,  не
входили в помещения.
     - Предусмотрительно, - отметил Харденджер. - Открывайте.
     Дверь распахнулась, все вошли и направились длинным  проходом  влево.
Лаборатория э 1 располагалась в правом дальнем углу, в двухстах  ярдах  от
входа.  Далековато,  но  во  всем  блоке  был  только  один   выход.   Для
безопасности.  Пока  шли,   миновали   полдюжины   дверей,   открывающихся
фотоэлементами, пятнадцатидюймовыми ручками, рычагами, и, наконец, подошли
к лаборатории N 1. Кландон лежал с дальней стороны  массивной  двери,  его
трудно было узнать. Я дружил с большим, грузным, грубовато-добрым  веселым
ирландцем. А сейчас передо мной лежал  маленький,  скрюченный  труп.  Того
Кландона больше не существовало. Даже лицо исказила смерть  -  расширенные
обезумевшие глаза, уставившиеся в одну  точку,  закушенные  в  смертельной
агонии  губы.  Поглядев  на  это  лицо  с  застывшей  гримасой,  никто  не
сомневался бы, что Нейл Кландон скончался в страшных муках.
     Все наблюдали за мной, поэтому я не давал воли чувствам.  По  крайней
мере, они не отразились на моем лице.  Я  шагнул  вперед,  наклонился  над
трупом,  принюхался.  Потом  бросил  взгляд  на  Уйбриджа.  Тот   подошел,
наклонился, тоже принюхался и выпрямился.
     - Ты прав, мой мальчик, цианистый калий, - сказал он Уилкинсону.
     Я вытащил пару матерчатых перчаток из  кармана.  Один  из  помощников
Харденджера приготовил было фотокамеру со вспышкой, но я остановил его:
     - Никаких фотографий. Нейл Кландон не будет украшать никакую выставку
морга. Да и  слишком  поздно.  Если  вам  очень  хочется  фотографировать,
начните хотя бы  со  стальной  двери.  Отпечатки  пальцев.  Они  наверняка
имеются, но ни один нам ничего не скажет.  Тот  поколебался,  затем  пожал
плечами и кивком подтвердил  мою  просьбу.  Я  обшарил  карманы  Кландона.
Ничего особенного в  них  не  нашлось  -  бумажник,  пачка  сигарет,  пара
пакетиков спичек и - в левом кармане пиджака пригоршня леденцов в  светлых
обертках.
     - Вот так он и умер, - произнес я. - Последний крик моды  кондитеров:
леденцы с цианистым калием.  Поглядите  на  валяющиеся  возле  его  головы
леденцы. У вас есть химик, производящий анализы, полковник?
     - Конечно.
     - Он найдет яд на одной из этих оберток. Надеюсь, ваш химик не  будет
определять состав вещества на вкус. Подсунувший леденцы знал о пристрастии
Кландона. А Кландон знал его. И хорошо знал. Настолько  близко,  что  взял
леденцы. Отравивший Кландона не просто  работает  в  Мортоне,  а  работает
именно в блоке "Е". Иначе Кландон, ставивший в этом мире все под сомнение,
не только не угостился бы  леденцами,  но  вдобавок  сразу  же  заподозрил
неладное. Эта истина ограничивает  круг  наших  поисков.  Первая  и  очень
крупная ошибка преступника.
     - Возможно... возможно... - пробормотал Харденджер. - А возможно,  вы
слишком  легковерны.  Предположения...  С  чего  вы  взяли,  что  Кландона
отравили именно здесь? Кажется, вы сами  говорили,  что  приходится  иметь
дело с умным противником, который тщательно заметает следы  и  путает  нам
поиск, подсовывая ложные улики. Скажем,  где-то  убил,  а  сюда  перетащил
труп. Как-то не верится, что у преступника к месту оказался яд в  кармане,
когда его застигли врасплох...
     - Относительно  последнего  не  могу  сказать  ничего  определенного.
Скорее всего, Кландона насторожил  бы  любой  оказавшийся  тут  ночью.  Но
Кландон умер именно здесь,  это  очевидно,  -  добавил  я  и  обратился  к
Кливдену и Уйбриджу: - Как скоро действует цианистый калий?
     - Практически мгновенно, - ответил Кливден.
     - Ему дали яд здесь, и здесь он умер. Посмотрите, две  едва  заметные
царапины на стене, а под ногтями - следы штукатурки. Он  падал  и  царапал
стену. Некий "друг" дал ему леденцы. Нужно отдать на экспертизу  бумажник,
сигаретную коробку и спички.  Правда,  всего  шанс  из  тысячи,  что  этот
"приятель" оставил отпечатки пальцев, роясь в бумажнике мертвого Кландона.
Не верю даже в этот единственный шанс. А вот отпечатки  пальцев  на  двери
могут  быть  интересными.  И  нужными.  Сто  к  одному,  что   они   будут
принадлежать только тем, кому дозволено  ею  пользоваться.  Больше  скажут
признаки уничтожения отпечатков  платком  или  перчатками  возле  часового
механизма, замка и цифровой комбинации.
     -  Обнаружатся,  -  уверил  Харденджер,  -  если  ваше  предположение
соответствуют действительности.  И  если  предположить,  что  сюда  кто-то
проник.
     - Однако Кландон лежит здесь, - сказал я. Харденджер согласно  кивнул
и, повернувшись, стал разглядывать своих помощников, копошащихся у двери.
     Тут появился солдат с  фибровым  чемоданчиком  и  маленькой  накрытой
клеткой, поставил то и другое на пол, отдал честь, ни к кому  в  частности
не обращаясь, и вышел. Кливден вопросительно поднял бровь.
     - В лабораторию войду  один,  -  пояснил  я.  -  Для  этого  принесли
противогазовый костюм с маской. Я закрою за собой стальную  дверь,  открою
внутреннюю и прихвачу с собой клетку с хомяком. Если он не  сдохнет  через
несколько минут, значит, внутри все чисто.
     - Хомяк? - заинтересовался Харденджер,  подошел  к  клетке  и  поднял
покрывало. - Бедный зверек. Где вы его достали?
     - Мортон - то самое место в Англии, где это легче всего  сделать.  На
расстоянии  брошенного  камня  их  обнаружится  пара  сотен.  Не  учитывая
несколько тысяч морских  свинок,  кроликов,  обезьян,  попугаев,  мышей  и
разной домашней птицы. Их разводят на ферме в Альфингеме, где находится  и
коттедж доктора Бакстера. Как вы сказали? "Бедный зверек"? У этих зверьков
короткая и  незавидная  жизнь.  Королевское  общество  охраны  животных  и
Национальное  общество  борьбы  с  вивисекцией  многое  отдали  бы,  чтобы
проникнуть сюда. Однако государственный закон о  секретности  исследований
позаботился, чтоб их представители не появлялись здесь...  Небось,  Мортон
им снится в ночных кошмарах. Но их нельзя упрекнуть за это. Знаете ли  вы,
что свыше сотни тысяч животных погибло  здесь  в  прошлом  году  во  время
опытов. Сдыхали в агонии. Они - лакомый кусок в Мортоне.
     - У каждого свое мнение, - холодно заметил генерал Кливден. - Не буду
утверждать, что полностью с вами не согласен. - Он через силу улыбнулся. -
Удобное место для сантиментов, Кэвел, но время не совсем подходящее.
     Я кивнул, то ли соглашаясь, то ли извиняясь - пусть думает как хочет.
Открыл чемоданчик и стал разворачивать газозащитный костюм, но тут Грегори
взял меня за руку. Из-за толстых  линз  очков  напряженно  глядели  темные
глазки, смуглое лицо напряглось от волнения.
     - Не ходите туда, Кэвел, - сказал  он  тихо  и  настойчиво,  голосом,
близким к отчаянию. - Умоляю вас, не ходите туда.
     Я молча посмотрел на него. Грегори мне нравился. Нравился  он  и  без
исключения всем своим коллегам. Но Грегори был не из Мортона,  его  просто
пригласили сюда работать, ибо он считался одним из блестящих микробиологов
Европы. Итальянский  медик-профессор  находился  в  Мортоне  всего  восемь
месяцев. Такой крупный улов Мортон получил после многочисленных  заседаний
кабинета на высшем уровне. Итальянское правительство согласилось отпустить
профессора в Англию на неопределенное время. И  если  такой  человек,  как
доктор Грегори, был взволнован, то обо мне и говорить не приходилось.
     - Почему туда нельзя входить? - спросил Харденджер. - Наверное, у вас
на то есть серьезные причины, доктор Грегори!
     - Причины действительно имеются, - очень веско подтвердил Кливден.  -
Никто не знает о лаборатории номер один больше доктора Грегори. Мы недавно
с ним о ней беседовали. Не буду лгать, я тоже  испуган.  Если  бы  доктору
Грегори разрешили, он бы отлил стены и потолок из бетона вокруг блока  "Е"
и запечатал бы лабораторию номер один навсегда. Вот как  опасается  доктор
Грегори. Ему хотелось бы хоть на месяц закрыть эту лабораторию.
     Харденджер пронзил своим холодным взглядом  сначала  Кливдена,  потом
Грегори и своих помощников.
     - Пройдите по коридору, пожалуйста. Для вашего же блага будет  лучше,
если меньше будете знать об этом. Вы  также,  лейтенант.  Простите.  -  Он
подождал, пока Уилкинсон и  двое  других  уйдут,  взглянул  насмешливо  на
Грегори и произнес: - Итак, доктор Грегори, вы не хотите,  чтобы  дверь  в
лабораторию  номер  один  была  открыта?  Это  подозрительно.  А  вы  нами
подозреваетесь в первую очередь, знаете об этом?
     - Как вам угодно. У меня нет настроения  шутить  именно  здесь  -  Он
бросил взгляд на Кландона и сразу отвел глаза. - Я  не  полицейский  и  не
военный. Если бы вы...
     - Конечно. - Харденджер указал на расположенную в нескольких футах от
нас дверь. - Что там находится?
     - Это кладовая, извините...
     - Пойдемте туда. - Харденджер направился к кладовой, а мы за ним.  Не
обращая внимания на табличку "Не курить", Грегори зажег  сигарету  и  стал
быстро и нервно затягиваться.
     - Не хочу отнимать у вас время, - произнес он. - Буду по  возможности
краток, но необходимо вас убедить, - он умолк и затем  тихо  продолжал:  -
Сейчас термоядерный век. Это век, когда десятки миллионов  людей  идут  на
работу и возвращаются домой, зная об угрозе термоядерной  войны.  Миллионы
людей не могут спокойно спать ночью, задумываясь о судьбе нашей зеленой  и
прекрасной планеты, которой угрожают оружием,  сделающим  ее  безжизненной
пустыней. - Он глубоко затянулся, погасил сигарету и сразу закурил  новую,
продолжая говорить в облаке табачного дыма. - Я избавлен от этих страхов о
термоядерном Армагеддоне и безмятежно  сплю  по  ночам.  Слышу  о  русских
ракетах и улыбаюсь. Слушаю американцев, хвалящихся своими ракетами, и тоже
улыбаюсь. Такой войны никогда не  будет,  потому  что  я  знаю,  пока  две
сверхдержавы держат свои сабли  в  ножнах  в  виде  разных  мощных  ракет,
несущих столько-то и столько-то мегатонн, они в действительности не думают
о них вообще. Они  думают,  господа,  о  Мортоне,  потому  что  англичане,
осмелюсь  сказать,  дали  понять  великим  державам  недвусмысленно,   что
бактериологическое оружие, которое у них имеется, сильнее всех бомб. И это
оружие делается здесь, в Мортоне.  Это  оружие,  если  его  применить,  не
оставит на всей планете ничего живого. Абсолютно ничего. Вот почему у меня
страх перед дверью лаборатории номер один. Надеюсь, вы поймете меня.
     Мы выслушали доктора Грегори в полном молчании и были  согласны,  что
опасность за дверью велика. Но нужно было убедиться,  что  преступники  не
входили туда. И мы  открыли  дверь.  И  убедились  в  том,  что  из  самой
секретной лаборатории  исчезло  шесть  ампул  в  контейнерах,  специальных
стальных контейнерах. В  трех  из  них  был  сильный  ботулинусный  вирус,
смертельный для всего живого. Но самое страшное, что неизвестные  похитили
три ампулы дьявольского микроба, против которого вообще  не  было  никакой
защиты - ни сыворотки, ничего другого. Это был нокаут.
     Мэри Кэвел в моей жизни значила все. Уже два месяца я женат  на  ней,
но знаю, это чувство останется до конца моих дней. На всю жизнь.  Конечно,
это легко может сказать любой - легко, просто  и  не  задумываясь.  Звучит
такое, возможно, немного банально. Но вам надо бы ее увидеть, мою жену,  и
тогда вы поверите мне.
     Моя жена - маленькая белокурая красавица  с  поразительными  зелеными
глазами, но замечательна она не только этим. Вечером вы можете,  расставив
руки, ловить на улицах Лондона в часы пик всех девушек подряд - и половина
из дюжины окажется маленькими белокурыми красавицами. Она была  не  просто
сияющим счастьем, которое никого не минует. Мэри олицетворяла  безудержную
радость и влюбленность в жизнь. Она жила с напряжением  тропической  птицы
колибри, у которой сердце бьется в темпе шестисот ударов в минуту. Было  в
ней и еще нечто иное. Какое-то сияние - в лице, в  глазах,  в  голосе,  во
всем, что она говорила и делала. Она - единственный известный мне человек,
не имеющий врагов ни  среди  женщин,  ни  среди  мужчин.  К  этим  чертам,
пожалуй, можно применить только несколько старомодное и затасканное  слово
"добродетель". Она терпеть не могла святош, всех, кого  называют  ханжами,
но ее  собственная  добродетель  окружала  ее  ощутимым  магнитным  полем.
Магнитным полем,  невольно  притягивавшим  к  ней  стольких  обездоленных,
надломленных душой и телом, что иному потребовалась бы еще дюжина  жизней,
чтобы столько встретить. Старик, доживающий свои последние дни при  слабом
осеннем солнце на скамейке в парке, птица со сломанным крылом  -  все  они
тянулись к Мэри. Лечить изуродованные тела и души было ее  талантом,  и  я
только совсем недавно стал понимать, что, врачуя одного, она уже  знала  о
другом страждущем, о ком никто еще  не  подозревал.  Впрочем,  у  нее  был
маленький недостаток,  который  мешал  ей  превратиться  в  ангелоподобное
существо, - она была вспыльчива,  и  вспыльчивость  эта  могла  проявиться
самым невероятным образом в сопровождении не менее невероятных  выражений,
но только тогда, когда она видела птицу со сломанным  крылом  и  человека,
сделавшего это.
     Она была моей женой, чему  я  не  переставал  удивляться.  Она  могла
выбрать любого по своему желанию, но остановила выбор на мне. Я отношу это
к тому, что в некотором роде у меня тоже были  перебиты  крылья.  Гусеница
немецкого танка изувечила  мне  ногу  в  сражении  близ  Кайе,  а  осколок
зажигательного снаряда сжег половину лица так, что стать Адонисом  мне  не
помогла бы теперь никакая пластическая операция.  Ко  всему  этому,  левый
глаз мой едва мог отличить день от ночи,
     Подошел поезд, и я увидел ее, легко спрыгивающую с подножки вагона  в
двадцати ярдах от меня. Она была с толстым типом средних  лет,  несшим  ее
чемодан. Отмерший тип промышленного дельца большого города, в костюме и  с
зонтиком. Такие проводят время в сочувственном  разглядывании  лиц  бедных
вдов и сирот. Я его никогда раньше не  встречал,  Мэри  тоже.  Она  просто
умела сходиться с людьми: абсолютно разные люди соперничали  между  собой,
чтобы оказать ей услугу. Таким соперником был и этот делец.
     Она побежала ко мне, и я раскрыл объятия навстречу. Она всегда  бурно
выражала свою радость  после  разлуки,  и  я  каждый  раз  замечал  вокруг
удивленно поднятые брови окружающих, но легко с этим примирился. Последний
раз мы виделись с ней сегодня утром, но я уже скучал по  ней  так,  словно
был на австралийском безлюдье. Едва  начал  усаживать  ее  в  машину,  как
подошел делец,  опустил  чемоданы,  поклонился  Мэри,  приподняв  котелок,
повернулся, кланяясь, и упал, зацепившись  за  тележку  носильщика.  Затем
встал, отряхнулся и опять начал кланяться. И вот, наконец, в последний раз
приподнял свой котелок и исчез.
     - Постарайся поменьше улыбаться  своим  приятелям,  если  не  хочешь,
чтобы я по гроб жизни работал на пособия по  увечьям,  полученным  не  без
твоей помощи. Этот угнетатель рабочего класса мог бы вынудить меня  носить
эти чемоданы остаток жизни, хоть и исчез.
     - Он довольно милый и внимательный, не правда ли? - серьезно взглянув
на меня, сказала она. - Пьер Кэвел, вы устали,  раздражены,  и  нога  ваша
сильно ноет.
     - Лицо Кэвела - маска, - возразил я, - по нему невозможно  узнать  ни
мысли, ни чувства. Его лицо, как утверждают, непроницаемо. Спроси любого.
     - И вы уже пили виски?..
     - Только долгая разлука с  тобой  вынудила  меня  к  этому  позорному
поступку, - пробормотал я и  завел  машину.  -  Мы  остановились  в  отеле
"Вогоннер".
     -  Изумительно.  Тростниковые  крыши,  дубовые  ветви,   местечко   у
пылающего камина. - Она поежилась. - В самом деле, холодно.
     До отеля мы добрались ровно за  три  минуты.  Я  остановил  машину  у
модерновой кондитерской, сияющей стеклом и никелем. Мэри глянула  на  нее,
потом на меня и спросила:
     - Это и есть "Вогоннер"? Отель?
     - Можешь убедиться в этом по неоновой рекламе. Мусорные ведра у двери
и клопы в кроватях  теперь  не  в  моде.  Кроме  того,  здесь  центральное
отопление.
     Хозяин,  он  же  администратор,  встречал  нас   -   краснолицый,   с
закатанными рукавами рубашки, сильно  пропахший  выпивкой.  Отведя  хмурый
взгляд от меня, он тотчас же улыбнулся Мэри и вызвал мальчика лет  десяти,
наверное своего сына, который и провел нас в комнату. Номер  был  довольно
чистый, просторный и выходил окнами на задний двор с мощеными дорожками  -
довольно слабое подражание европейскому городскому садику. Для меня  имело
значение, что одно из окон выходило на окружающую двор веранду.  Дверь  за
мальчиком закрылась, и Мэри подошла ко мне.
     - Как твоя нога, Пьер? Только честно.
     - Не совсем в порядке. - Я давно оставил мысль обманывать Мэри:  если
дело касалось  выяснения  истины,  она  превращалась  в  чуткий  детектор,
чувствующий малейшую ложь. - Ничего. Отпустит. Всегда так.
     - Вот кресло. И вот стул. Вот так.  Надеюсь,  больше  ты  сегодня  не
будешь ходить?
     - Боюсь, придется. Нужно. Совсем немного. Весьма сожалею, но иначе не
получается.
     - Получится, - заупрямилась она, - нет необходимости тебе всегда  все
делать самому. Разве нет людей кроме тебя?
     - Только не на этот раз. Мне нужно сделать два  визита.  Первый  -  с
тобой. Вот почему я тебя вызвал. Больше вопросов она не задавала.  Подняла
телефонную трубку, заказала мне виски и себе  шерри.  Принес  сам  хозяин,
слегка отдуваясь от подъема по лестнице. Мэри улыбнулась ему и сказала:
     - Можно пообедать в комнате, с вашего разрешения?
     - Пообедать? - Он стал еще багровее от возмущения. - В вашей комнате?
Обед! Неплохо, черт возьми, а? Как вы думаете, где вы приземлились?  Не  в
Кларидже? - Он отвел взгляд от потолка, куда взывал к небесам, и  поглядел
вновь на Мэри. Открыл было рот, потом закрыл его, уставившись на  Мэри.  Я
уже знал, что песенка его спета. - Кларидж, - машинально  повторил  он,  -
я... гм... я посмотрю, что можно сделать. Против заведенного в  этом  доме
порядка, заметьте... вы... но... мне доставит  удовольствие  это  сделать,
мадам.
     Он ушел, а я заметил:
     - Против тебя нужно издать закон. Налей мне виски и передай телефон.
     Я сделал три звонка. Первый  в  Лондон,  второй  инспектору  Вилли  и
третий  Харденджеру.  Тот  все  еще  находился  в   Мортоне.   По   голосу
чувствовалось, что ол раздраженный и усталый. И неудивительно: у него  был
тягостный и не очень приятный день.
     - Кэвел? - почти прорычал он. - Как  там  у  вас,  с  теми  двумя,  с
которыми вы виделись? На ферме.
     - Брисон и  Чиперфильд?..  Ничего.  Есть  около  двухсот  свидетелей,
готовых поклясться, что никто из них не был замечен  ближе  пяти  миль  от
Мортона между одиннадцатью и двенадцатью вчера вечером.
     - Что вы несете?! Двести свидетелей...
     - Они были  на  танцах.  А  вы  что-нибудь  новое  узнали  из  опроса
подозреваемых в лаборатории номер один?
     - А вы ожидали отсюда что-то новое? -  уныло  спросил  он.  -  Уж  не
думаете ли вы, что преступник настолько глуп, что не обеспечит себе алиби?
И черт возьми, хорошее. По-прежнему уверен, что  не  обошлось  без  помощи
извне.
     - Чессингем и доктор Хартнелл. Насколько правдивы их объяснения?
     - Почему вы спрашиваете именно о них? - насторожился он.
     - Так, интересуюсь. Собираюсь сегодня  вечером  с  ними  встретиться,
послушать, что скажут.
     - Без моего согласия вы не имеете права с кем-либо видеться, Кэвел, -
почти закричал он. - Я не хочу, чтобы совершались ошибки...
     - Я не ошибусь, поеду, Харденджер. Ведь сам Шеф говорил,  чтобы  дали
свободу действий, не так ли? Препятствуя мне... знаете, я несколько  иначе
понимаю свободу действий. Шефу это не понравится, Харденджер.
     Мой собеседник помолчал, успокоился и наконец произнес ровным тоном:
     - Вы утверждали, что не подозреваете Чессингема.
     - И все-таки хочу увидеться с ним.  Он  внимателен  и  осторожен,  он
более обычного дружен с доктором Хартнеллом. Меня прежде всего  интересует
Хартнелл. Он довольно выдающийся исследователь, однако  в  денежных  делах
весьма неразборчив. Он полагает, что если умен в науке, то таковым будет и
на бирже. Три месяца назад Хартнелл вложил деньги в  ненадежную  компанию,
которая помещала свои рекламы  во  всех  национальных  еженедельниках.  Он
почти все потерял. Затем, за несколько недель до моего ухода  из  Мортона,
заложил свой дом. Подозреваю, что и его потерял, пытаясь возвратить  ранее
утраченное.
     - Так какого черта вы не говорили мне об этом  прежде?  -  возмутился
Харденджер.
     - Мне это только сегодня вечером совершенно внезапно пришло в голову.
     -  Совершенно  внезапно  пришло...  -  Харденджер  умолк,  будто  ему
заткнули рот, затем сказал задумчиво: - Не слишком ли это легко? Броситься
на Хартнелла только потому, что его ожидает вызов в суд как банкрота?
     - Не знаю. Но, повторяю, он не во всем поступает  здраво.  Мне  нужно
выяснить. У обоих алиби, конечно?
     - Оба были дома. Семьи могут поручиться за них.  Потом  хочу  с  вами
встретиться, - сдался он. - Буду в Альфингеме.
     - Я остановился в "Вогоннере". Сейчас ухожу. Сможете  прийти  к  нам?
Скажем, в десять?
     - К нам?..
     - Сегодня в полдень приехала Мэри.
     -  Мэри?  -  удивился  он  с  долей  скрытого  подозрения  и  все  же
обрадовано.
     Единственная   причина,   почему   Харденджер   недолюбливал    меня,
заключалась в том, что я увел от него самую лучшую  секретаршу,  какую  он
когда-либо имел. Она работала с ним три года, и он  берег  ее  как  зеницу
ока, мою Мэри. Конечно, он ответил, что будет у нас в десять.
     Я выехал в  Хайлем-вудс  с  Мэри.  Она  сидела  рядом,  задумчивая  и
молчаливая. За обедом я рассказал  ей  все  подробности  истории.  Никогда
раньше не видел ее такой напуганной. Двое испуганных в автомобиле...  Было
чего бояться. Этот дьявольский микроб... К дому  Чессингема  мы  подъехали
без четверти восемь. Это был старомодный, каменный,  с  плоской  крышей  и
длинными окнами особняк. Пролет каменных ступеней  вел  к  парадной  двери
через подобие рва, проложенного вправо вдоль  дома  для  окон  подвального
помещения. Шумящие на холодном ночном ветру высокие деревья  окружали  дом
со всех сторон. Пошел сильный  дождь.  И  место,  и  ночь  соответствовали
нашему настроению. Чессингем, услышав шум  мотора,  уже  встречал  нас  на
верху лестницы. Он был бледен и утомлен, но в этом ничего удивительного не
было: каждый, кто так или иначе был связан с блоком "Е", имел основание  в
этот день выглядеть бледным и утомленным.
     - Кэвел, - сказал он, но руки не протянул, а широко распахнул дверь и
посторонился, пропуская нас. - Слышал, вы были в  Мортоне.  Признаюсь,  не
ожидал вас здесь. Там мне сегодня задали и так слишком много вопросов.
     - Это совершенно неофициальный визит, - успокоил я его. -  Моя  жена,
Чессингем. Когда я гуляю с женой, наручники оставляю дома.
     Это было не слишком остроумно.  Он  неохотно  протянул  руку  Мэри  и
провел нас  в  старомодную  гостиную  с  мебелью  времен  короля  Эдуарда,
бархатными портьерами от  потолка  до  пола,  большим  огнем  в  зажженном
камине. В креслах с высокими спинками сидели у огня двое.  Довольно  милая
девушка лет девятнадцати - двадцати,  тонкая,  с  каштановыми  волосами  и
карими, как у самого Чессингема, глазами. Его сестра. Затем, очевидно, его
мать,  но  гораздо  старше,   чем   я   предполагал.   Однако,   разглядев
внимательнее, пришел к заключению, что она не так стара, а просто выглядит
старой. Седые волосы, в глазах тот особенный блеск, какой иной  раз  можно
заметить у людей, отживших свой век; лежащие на  коленях  руки,  тонкие  и
морщинистые, с набухшими голубыми венами. Скорее, не  старая,  а  больная,
сильно больная, преждевременно состарившаяся. Но сидела она  очень  прямо,
дружелюбная улыбка не сходила с ее худого аристократического лица.
     - Мистер и миссис Кэвел, - представил нас Чессингем. - Ты слышала,  я
говорил о мистере Кэвеле. Моя мать, моя сестра  Стелла,  -  познакомил  он
нас.
     - Как поживаете? - спросила миссис Чессингем тем уверенным,  открытым
и деловым голосом, который подошел бы скорее к викторианской гостиной и  к
полному слуг дому. Она пристально посмотрела на Мэри. - Мои глаза,  боюсь,
уже не те. Но, честное слово, вы красивая. Подойдите  и  сядьте  рядом  со
мной. Как вам удалось на ней жениться, мистер Кэвел?
     - Наверное, она приняла меня за кого-то другого, - ответил я.
     - Такое иной раз случается, - согласилась миссис Чессингем.  Несмотря
на возраст, глаза ее сохранили живость.  Она  продолжала:  -  Это  ужасное
происшествие в Мортоне, мистер  Кэвел.  Ужасно.  Я  наслушалась  обо  всем
сегодня. - Она немного помолчала, затем слегка улыбнулась. -  Надеюсь,  вы
не пришли за Эриком и не отведете его в тюрьму, мистер Кэвел. Он еще  даже
не обедал. Вся эта суета, знаете...
     - Миссис Чессингем, вся вина вашего сына заключается в  том,  что  он
имел несчастье работать в лаборатории номер  один.  Наша  задача  простая:
полностью  и  окончательно  избавить  его  от  всяких  подозрений.  Каждое
неподтвердившееся мое расследование в своем роде прогресс.
     - Ему не от чего избавляться, - с некоторой сухостью  сказала  миссис
Чессингем. - У Эрика с этим делом нет  ничего  общего.  Даже  такая  мысль
смехотворна.
     - Конечно. Вы  это  знаете,  и  я  это  знаю,  но  старший  инспектор
Харденджер, ведущий расследование, этого не знает. Все должно проверяться,
независимо от необходимости такой проверки.  Пришлось  много  похлопотать,
чтобы вместо полицейских послали сюда меня. Еле уговорил инспектора.  -  Я
заметил, как широко открылись глаза Мэри, но она быстро овладела собой.
     - Зачем же вы так хлопотали, мистер  Кэвел?  -  Я  пожалел  ее  сына,
поскольку всю инициативу в разговоре взяла  его  мать;  он,  должно  быть,
чувствовал себя по-дурацки.
     - Да потому, что я знаю вашего сына, а полиция не знает. Это  избавит
его на три четверти от дурацких вопросов, какие специальный  отдел  и  его
детективы могут задавать во множестве, особенно в таком случае,  грубых  и
ненужных вопросов.
     - Не сомневаюсь в этом. Не сомневаюсь также, что вы тоже можете  быть
чрезвычайно жестоки, если понадобится, - она вздохнула и положила руки  на
подлокотники кресла. - Однако, я надеюсь, вам незачем этого будет  делать.
Полагаю, вы меня, старую женщину, извините, здоровье мое оставляет  желать
лучшего. - Она обернулась с улыбкой к Мэри. - Мне хотелось бы поболтать  с
вами, дитя мое. Меня так мало навещают. Не поможете ли вы мне подняться по
этой ужасной лестнице, пока Стелла позаботится об обеде? Когда мы остались
одни, Чессингем сказал:
     - Извините мою мать. У нее есть пунктик...
     - Думаю, она прекрасный человек. Нет нужды извиняться. (Услышав  это,
он заметно посветлел  лицом.)  Теперь  относительно  ваших  показаний.  Вы
утверждали,  что  всю  ночь  были  дома.  Ваша  сестра  и  мать,  конечно,
подтвердят это?
     - Конечно, - улыбнулся он.
     - Я бы удивился, не поступи они  так,  особенно  после  знакомства  с
ними, - согласился и я. - Ваша мать могла бы сказать что угодно, и  ей  бы
поверили. Не то ваша сестра...  Она  молода  и  неопытна.  Любой  толковый
полицейский мог бы узнать правду в пять  минут.  Если  бы  вы  в  какой-то
степени были замешаны. Вы слишком сообразительны, чтобы не  учесть  этого.
Значит,  ваши  ответы  должны  быть  предельно  правдивы.  Смогут  ли  они
поручиться за всю ночь? Скажем, до одиннадцати пятнадцати?
     - Нет, - помрачнел он, - Стелла пошла спать  около  десяти  тридцати.
После этого я провел пару часов на крыше.
     - Обсерватория Чессингема? Слышал о ней. Кто может  подтвердить,  что
вы были там?
     - Никто, -  вновь  нахмурился  он,  соображая,  -  но  имеет  ли  это
значение? У меня нет даже велосипеда, а городской транспорт  в  это  время
уже не работает. Если я был после десяти тридцати, то не мог бы  добраться
до Мортона к одиннадцати пятнадцати. Добрых четыре с половиной мили.
     - Вы знаете, там было совершено преступление, - сказал я. -  Согласны
с  этим?  Кто-то  прикрывал  другого,  пока  этот  другой  проникал  через
ограждения. Кто-то отвлекал внимание, укатив на "бедфорде",  украденном  в
Альфингеме.
     - Нечто подобное слышал. Полиция не проявила расторопности, но  слухи
распространились.
     - А знаете ли вы, что брошенная машина была найдена всего лишь в  ста
пятидесяти ярдах от вашего дома?
     - В ста пятидесяти?! - воскликнул он, затем молча уставился на огонь.
- Это плохо, не так ли? - Разве?
     Он на миг задумался, а затем улыбнулся: - Я не так сообразителен, как
вы полагаете. Это не плохо, это хорошо. Если бы я был  в  машине,  то  мне
пришлось бы идти за ней в Альфингем после десяти тридцати. Затем, если  бы
я вел машину, то, очевидно, не смог бы проехать в Мортон, где мне пришлось
бы изображать бегство. Третье. Я не настолько глуп, чтобы оставить  машину
у своего дома. Четвертое. Я не умею водить, машину.
     - Да, это довольно убедительно, - признался я.
     - Можно все сделать еще убедительнее, -  добавил  он  возбужденно.  -
Господи, я сегодня совершенно  разучился  мыслить.  Давайте  поднимемся  в
обсерваторию.
     Мы поднялись по лестнице, прошли мимо двери на  втором  этаже,  из-за
которой  доносились  приглушенные  голоса  -  миссис  Чессингем   и   Мэри
беседовали. Винтовая лестница вывела  нас  в  квадратную  будку  на  самой
середине плоской крыши. Одна из стенок  будки  была  обита  фанерой,  вход
занавешен шторой. В другой  стенке  был  смонтирован  чрезвычайно  крупный
рефлекторный телескоп.
     - Мое единственное увлечение, -  сказал  возбужденный  до  энтузиазма
Чессингем, забыв про усталость.  -  Я  член  Британского  астрономического
общества,   отдел   Юпитера,   и   регулярный   корреспондент   нескольких
астрономических  журналов.  Некоторые  из  них  зависят  исключительно  от
подобных  мне  любителей.  И  могу   сказать,   что   нет   ничего   менее
любительского, нежели любитель-астроном. Я не ложился спать до двух  часов
утра, делал серию снимков красного пятна на Юпитере  для  астрономического
ежемесячника. Вот письмо с  просьбой  сделать  эти  снимки.  Они  остались
довольны моими предыдущими снимками, - пояснил он  с  широкой  облегченной
улыбкой.
     Я взглянул на письмо. Оно, конечно, было подлинным.
     - Сделал серию из шести снимков.  Прекрасные,  должен  отметить.  Вот
они, я покажу вам. - Он скрылся за шторой, которую я принял за вход в  его
будку, и вновь появился с пачкой явно совершенно свежих снимков. Я взял их
и не нашел  ничего  прекрасного:  какие-то  размытые  бесформенные  пятна,
полосы на мягком черном фоне.
     - Неплохие, верно?
     - Неплохие... - Я задумался на минуту и вдруг  спросил:  -  Может  ли
кто-нибудь сказать о времени, когда сделаны эти фото?
     - Именно поэтому я и привел  вас  сюда.  Возьмите  их  в  Гринвичскую
обсерваторию, дайте точную широту и долготу  этого  дома,  и  вам  ответят
через полминуты, кода они отсняты. Пожалуйста, заберите их с собой.
     - Не нужно, благодарю. - Я протянул снимки и улыбнулся. -  Знаю,  что
потерял  довольно  много   времени,   слишком   много.   Отошлите   их   в
астрономический еженедельник с моими лучшими пожеланиями.
     Мэри и Стелла разговаривали у камина. Несколько любезностей, вежливый
отказ от выпивки, и мы вновь тронулись в путь.
     Я повернул рычаг обогревателя до отказа, но это, кажется, не помогло.
Было очень холодно, и шел сильный дождь. Хоть бы дождь перестал.
     - Что ты узнала? - спросил я Мэри.
     - Не нравится мне это, - натянуто сказала  она.  -  Ненавижу  змеиный
подход к людям. Лгать, лгать доброй  и  милой  старушке,  подобной  миссис
Чессингем. И этой очаровательной девушке. Подумать только, все эти годы  я
работала у старшего инспектора и никогда и помыслить не могла...
     - Знаю, - ответил я, - но с огнем  надо  бороться  огнем.  Подумай  о
преступнике, уже двое убиты. Представь человека с дьявольским  микробом  в
кармане. Подумай о...
     - Извини меня. Извини, пожалуйста, именно для этого я не создана. Ну,
хорошо, не обращай  на  меня  внимания.  Я  узнала  немного.  У  них  есть
служанка.
     Стелла живет дома, так утверждает ее брат. Все время она ухаживает за
матерью. Как я узнала от Стеллы, мать их очень  больна.  Может  умереть  в
любую минуту, хотя доктор ей сказал, что,  если  она  переменит  климат  и
поедет в Грецию или Испанию, это добавит ей лишний десяток  лет  жизни.  У
нее астма и плохое сердце. Но старушка никуда не хочет  уезжать,  говорит,
что скорее  умрет  в  Уилтшире,  чем  будет  вести  растительную  жизнь  в
Аликанте. Что-то вроде этого. Вот и все, что я выяснила.
     Этого было достаточно. Даже более  чем  достаточно.  Я  сидел  молча,
думая о хирургах, которые хотели оперировать мою больную ногу  и  отрезать
ее. Наверное, они правы...
     - А ты? Узнал что-нибудь? - вдруг спросила Мэри.  Я  рассказал  ей  о
моей беседе, и она спросила:
     - Слышала, как ты говорил старшему инспектору, что хочешь встретиться
с Чессингемом и побольше узнать от него о докторе Хартнелле. Узнал?
     - Ничего. Даже не спрашивал.
     - Даже не спрашивал? Но почему же?
     Я объяснил ей, почему не спрашивал. Доктор Хартнелл и его  жена  были
дома, они бездетны, оба знают Мэри, встречались в обществе в  те  времена,
когда я жил в Мортоне и Мэри была со мной. Но на наше посещение они сейчас
не глядели как на дружеское. Все, с кем я  встречался,  были  насторожены.
Это понятно. Еще бы! Станешь нервным, если тебе пытаются навязать  на  шею
пару убийств! Мне опять пришлось выкручиваться, объяснять, что мой визит -
чистая формальность, что я просто оберегаю их  от  неприятных  вопросов  и
вторжения полицейских Харденджера. Чем они  занимались  в  начале  вечера,
меня почти не интересовало. Я спросил о более поздней части вечера, и  они
рассказали, что в девять тридцать сели у телевизора  и  смотрели  "Золотую
кавалерию", с успехом шедшую в Лондоне телевизионную пьесу.
     - Вы видели? - вмешалась Мэри. - Я тоже смотрела.  Пьера  вечером  не
было, он ушел по делу  с  коллегой,  и  я  включила  телевизор.  Это  было
восхитительно.
     Несколько минут они  обсуждали  пьесу.  Я  знал,  что  Мэри  смотрела
программу и  теперь  выясняла,  действительно  ли  они  тоже  видели.  Без
сомнения, они смотрели.
     - Когда кончилась пьеса? - спросил я немного погодя.
     - Около одиннадцати.
     - А потом?
     - Легкий ужин и сон, - сказал Хартнелл.
     - Примерно в одиннадцать тридцать?
     - Да, самое позднее в одиннадцать тридцать.
     - Ну что ж. Совершенно удовлетворительно. Я услышал покашливание Мэри
и мельком взглянул на нее. Ее острые пальчики  находились  на  коленях.  Я
знал, что это значит. Хартнеллы лгали. Я  не  мог  сообразить  в  чем,  но
полностью доверял Мэри. Глянул на часы. Я просил позвонить  мне  в  восемь
тридцать - как раз было время звонка. Инспектор Вилли был точен:  зазвонил
телефон. Хартнелл подошел, а потом передал трубку мне:
     - Вас, Кэвел. Полиция, кажется.
     Я  подошел,  поднес  трубку  не  вплотную  к  уху  -  Вилли   обладал
пронзительным голосом, да к тому же я просил его заранее говорить четко  и
ясно. Он старался:
     - Кэвел? Вы сказали, что собираетесь туда,  поэтому  я  звоню.  Очень
срочно. Еще одна неприятность у  Хайлемской  узловой  станции.  Связано  с
Мортоном, если не ошибаюсь. Большая неприятность. Можете вы приехать  туда
немедленно?
     - Постараюсь. Где эта станция?
     - В полумиле от вас. В конце переулка  повернете  налево  и  пройдете
мимо знака "Зеленые насаждения". Как раз там.
     Я положил трубку, встал и, немного поколебавшись, сказал:
     - Это был инспектор Вилли. Что-то стряслось  на  Хайлемской  станции.
Скажите, можно Мэри остаться на несколько минут у вас? Инспектор сообщил о
какой-то неприятности...
     - Конечно, - ответил повеселевший от своего алиби доктор Хартнелл.  -
Мы присмотрим за ней, старина.
     Я остановил машину в двухстах ярдах от конца переулка, достал фонарь,
отмычки, перчатки и направился назад к дому Хартнеллов. Заглянув мельком в
освещенное окно, убедился, что  нет  никакой  опасности  быть  замеченным.
Хартнелл  разливал  виски,  и  все  трое  оживленно  болтали,  как   люди,
избавившиеся от опасности. На Мэри можно было положиться -  она  заговорит
любого до бесконечности. Миссис Хартнелл все еще сидела на стуле. Когда мы
вошли, она даже не поднялась нас приветствовать.  Наверно,  у  нее  болели
ноги - эластичные чулки не так незаметны, как полагают их производители.
     Гараж был закрыт на тяжелый висячий  замок.  Правда,  обучавший  меня
кузнец и его знакомые сейчас бы рассмеялись. Но мне было  не  до  смеха  и
мастером-кузнецом я не был. Все же я в две минуты открыл замок,  почти  не
оставив на нем царапин. После неудачных занятий биржевой  игрой  Хартнеллу
пришлось   продать   автомобиль.   Теперь   его   единственным   средством
передвижения был мотороллер "Весна", хотя, как мне было  известно,  обычно
он пользовался автобусом - в Мортон и обратно. Мотороллер  был  в  хорошем
состоянии, выглядел так, будто его недавно вычистили, но чистые части меня
не интересовали. Я  тщательно  осмотрел  машину,  соскреб  засохшую  грязь
из-под переднего  крыла,  положил  в  полиэтиленовый  мешочек  и  заклеил.
Следующие две минуты я тщательно осматривал гараж, потом  вышел  и  закрыл
его.
     Затем снова взглянул в окно  гостиной.  Все  трое  сидели  у  огня  и
беседовали. Я направился в мастерскую, тоже закрытую на замок. Здесь  было
вполне безопасно; никто из дому меня не заметил бы, поэтому  я,  тщательно
осмотрев замок, не спеша открыл его и вошел внутрь.
     Сарай, оборудованный под  мастерскую,  был  небольшим.  Не  прошло  и
десяти секунд, как я нашел разыскиваемое.  Все  лежало  на  видном  месте.
Заполнив несколько полиэтиленовых мешочков, замкнул дверь, повесил замок и
пошел к машине. А вскоре снова подъехал к дому. На звонок вышел Хартнелл.
     - Быстро вы вернулись, Кэвел, - весело сказал он,  пропуская  меня  в
прихожую. - Что же случилось?.. - Его улыбка мгновенно испарилась, едва он
взглянул на меня. - Что-то произошло?
     - Да, - холодно ответил я, - кое-что произошло, а вы в этом замешаны.
Не хотите ли сами признаться в происшедшем?
     - Замешан?.. - напряженно повторил он со страхом  в  глазах.  -  Черт
возьми, Кэвел, что вы несете?
     - Выкладывайте, - резко сказал я, - если не  цените  свое  время,  то
считайтесь хотя бы с моим. Не хочу терять его больше попусту и  потому  не
собираюсь подбирать джентльменский  набор  слов.  Итак,  кратко  и  прямо,
Хартнелл, вы просто лжец.
     - Ну, это уже слишком, черт вас возьми, Кэвел. - Его лицо побледнело,
кулаки сжались, будто он собирался броситься на меня, хотя и понимал,  как
знающий медицину человек, что сам на сорок фунтов легче, и это может иметь
свои последствия. - Я ни от кого не потерплю такого тона  в  разговоре  со
мной.
     - Придется его вести со следователем в Олд-Бейли, и, кстати, тогда  у
вас будет возможность привыкнуть к этому тону. Если  вы  смотрели  вечером
"Золотую кавалерию", как утверждали, то тогда, должно быть, телевизор  был
установлен  на  руле  вашего  мотороллера.  А  полицейский,  видевший  вас
проезжавшим через Хайлем, ничего не сказал о телевизоре.
     - Уверяю вас, Кэвел, у меня нет ни малейшей мысли...
     - Вы меня раздражаете, - презрительно сказал  я.  -  Ложь  еще  можно
стерпеть, но глупость в человеке вашего калибра - нет.  -  Я  взглянул  на
Мэри. - Что ты скажешь об этой передаче?
     Она неприязненно и печально пожала плечами:
     - Все телевизионные программы в Южной Англии были отменены по причине
аварии электрической сети вчера вечером. В программе было три перерыва  по
техническим причинам, и она не закончилась раньше одиннадцати тридцати.
     - У вас, видать, какой-то  особенный  телевизор,  на  самом  деле,  -
сказал я Хартнеллу, подошел к журнальному столику, взял радиопрограмму, но
прежде чем успел открыть ее, услышал взволнованный голос миссис Хартнелл:
     - Не утруждайте себя, мистер  Кэвел.  Программа  вчера  вечером  была
повторением воскресной полуденной программы. Мы смотрели ее в воскресенье.
- Она повернулась к мужу. - Успокойся, Том, ты можешь сделать себе хуже.
     Расстроенный  Хартнелл  огорченно  взглянул   на   нее,   повернулся,
плюхнулся в кресло  и  осушил  двумя  глотками  свой  стакан.  Мне  он  не
предложил, но за это его не стоило упрекать и  считать  негостеприимным  -
просто ситуация сложилась не совсем удачная.
     - Я выходил вчера вечером из дому, - наконец сказал он. - Ушел  после
десяти тридцати. Мне  позвонил  человек  и  просил  встретиться  с  ним  в
Альфингеме.
     - Кто это был?
     - Неважно. Я не встретил его. Его не было там, когда я приехал.
     - Ставлю десять против одного, что это был наш старый знакомый Тариэл
из "Тариэл и Ханберри", юридический консультант.
     - Да, Тариэл, - удивленно уставился он на меня. - Вы знаете Тариэла?
     - Старая юридическая  фирма  "Тариэл  и  Ханберри"  известна  полиции
дюжины графств. Они называют себя юридическими консультантами. В этом  нет
ничего примечательного, потому что добросовестные служители  закона  не  в
состоянии что-либо предпринять против них.  Единственный  источник  знания
законов  Тариэлом  -  довольно  частые  встречи  с  акцизными  судьями  по
обвинению во взятках и коррупции. Они известны как наиболее крупная  фирма
в стране, представляющая взаймы деньги, и,  судя  по  всему,  под  высокий
процент.
     - Но как... как вы догадались?
     - Здесь нет догадки, что  это  был  Тариэл.  Уверен  в  этом.  Только
человек, имеющий над вами власть, мог вытащить вас из дома в такую ночь. А
такая власть над вами есть только у Тариэла. У него  не  только  закладные
бумаги на ваш дом, но и ваша расписка на восемьсот фунтов.
     - Кто вам сообщил об этом? - прошептал раздраженный Хартнелл.
     - Никто. Сам докопался. Не думаете ли вы,  работая  в  самой  крупной
секретной лаборатории Англии, что мы ничего не должны знать о вас? О вашем
прошлом мы знаем больше вас самого. Это  сущая  правда.  Значит,  это  был
Тариэл, так? Хартнелл кивнул.
     - Он сказал, что хочет меня видеть ровно в одиннадцать.  Я,  конечно,
заупрямился, но он пригрозил, что если я не буду выполнять его требования,
то он обнародует закладные на дом и вызовет меня в  суд  как  банкрота  по
предъявленной им расписке на пятьсот фунтов.
     - Все  вы,  ученые,  похожи  друг  на  друга.  Едва  вы  выходите  из
лаборатории, сразу все  запутываете.  Дающий  вам  взаймы  деньги  человек
делает это на свой риск и не имеет права обращаться к  закону.  Итак,  его
там не оказалось?
     - Нет, я подождал с четверть часа, затем пошел к нему домой.  Знаете,
такой большой особняк  с  теннисными  кортами,  плавательным  бассейном  и
прочим, - сокрушенно продолжал Хартнелл. - Я подумал, что он обмолвился  о
месте встречи. Дома его не оказалось. Там никого не  было.  Я  вернулся  в
Альфингем, еще немного подождал и возвратился домой около полуночи.
     - Кто-нибудь видел  вас?  Вы  кого-нибудь  встречали?  Есть  ли  кто,
могущий поручиться за ваш рассказ?
     - Никого. Никто не видел. Ночь, пустая дорога. Было очень холодно.  -
Он замолк, затем оживился.  -  Полицейский-то  видел  меня,  -  сказал  он
неуверенно.
     - Если даже он вас видел в Халеме, то  потом  вы  могли  повернуть  в
Мортон, - вздохнул я. - Кроме  того,  там  не  было  полицейского.  Вы  не
единственный, кто обманывает.  Теперь  понимаете,  в  каком  положении  вы
оказались, Хартнелл? Сообщению о  звонке  мы  должны  поверить  на  слово.
Затем, нет  и  следа  звонившего  человека.  Прошли  шестнадцать  миль  на
мотороллере, ожидали в обычном обжитом маленьком городке  -  и  ни  единой
души, которая бы вас видела.  Наконец,  вы  безнадежно  увязли  в  долгах,
настолько безнадежно, что готовы пойти на любой проступок. Даже проникнуть
в Мортон, если это улучшит ваше скверное финансовое положение. С минуту он
молчал, затем устало поднялся:
     - Я совсем невиновен, Кэвел, но вижу, в какую передрягу попал, не так
уж я глуп. Выходит, меня арестуют?
     - А вы что скажете об этом, миссис Хартнелл? - спросил я.
     Она печально улыбнулась мне и нерешительно ответила:
     - Думаю, этого не стоит делать. Я... я  не  знаю,  как  разговаривает
полицейский  офицер  с  человеком,  которого  собирается   арестовать   за
убийство, но по вашему тону чувствую, что не хотите этого.
     - Наверное, и мне стоило поработать в лаборатории номер  один  вместо
вашего мужа, - сухо сказал я. - Вашей истории трудно  поверить,  Хартнелл.
Это не алиби. Никто в здравом уме не поверит вам, или вы считаете,  что  я
не в здравом уме?
     Хартнелл с облегчением глубоко  вздохнул,  но  его  жена,  колеблясь,
произнесла:
     - Может быть, это ловушка?  Может,  вы  подозреваете  Тома  и  хотите
приписать ему участие в...
     - Миссис Хартнелл, я принимаю во внимание  ваше  абсолютное  незнание
жизни и ее нелепостей в ненормальном Уилтшире. Ваш муж может считать,  что
его никто не  видел,  но,  уверяю  вас,  на  отрезке  от  вашего  дома  до
Альфингема жизнь  бьет  ключом  между  десятью  тридцатью  и  одиннадцатью
часами: влюбленные, джентльмены на  полпути  из  кабака  домой,  осушившие
последнюю бутылку и готовящиеся к домашнему скандалу, старые леди, а  иные
и не такие старые, выглядывающие из-за полузадернутых занавесок. С группой
детективов я могу к завтрашнему полудню опросить массу людей, и,  клянусь,
дюжина жителей Альфингема подтвердит, что  вчера  вечером  видели  доктора
Хартнелла ожидающим у конторы Тариэла.  Впрочем,  нет  нужды  даже  и  это
делать.
     - Он и это учитывает, Том, - тихо прошептала миссис Хартнелл.
     - Да, именно это я  и  учитываю:  кто-то  старается  навлечь  на  вас
подозрение, Хартнелл. Дня два посидите дома, я сообщу об этом в Мортон. Ни
с кем не разговаривайте, ни с кем. Хотите - лежите в постели, но ни с  кем
не общайтесь. Ваше отсутствие на работе по болезни в таких обстоятельствах
заставит думать преступников, что мы подозреваем вас. Понимаете?
     - Да. Прошу прощения, Кэвел, что свалял дурака, но...
     - Я тоже был не на высоте. Спокойной ночи. В машине  Мэри  недоуменно
спросила:
     - Что произошло с легендарной непримиримостью Кэвела?
     - Не знаю. А как ты думаешь?
     - Тебе не следовало убеждать его в невиновности. После его  признания
тебе стоило бы  промолчать,  пусть  он  продолжал  бы  свою  деятельность.
Подобный Хартнеллу человек не смог бы скрыть своего смертельного страха, а
это как раз  и  помогло  бы  тебе:  настоящий  преступник  решил  бы,  что
подозревается Хартнелл. Но ты не мог так поступить, не правда ли?
     - До женитьбы я таким не был. Теперь я конченый человек. Кроме  того,
если его обвинить, то он сойдет с ума.
     Она немного помолчала. И хотя я не видел ее отчетливо  -  она  сидела
слева, - но чувствовал: она разглядывает меня. Наконец, услышал:
     - Не понимаю.
     - Со мной три полиэтиленовых мешочка,  лежат  на  заднем  сиденье.  В
одном из них - образец сухой грязи. Хартнелл  постоянно  ездит  на  работу
автобусом, но я обнаружил эту характерную  рыжеватую  глину  под  передним
крылом его мотороллера. Такую глину можно отыскать  только  на  окружающих
главный въезд в Мортон полях. Во втором мешочке - молоток, который я нашел
в его сарае. Готов поклясться, что пара седых волосков, к нему  прилипших,
принадлежит известной собаке по кличке Ролло, которой вчера  ночью  крепко
досталось. Третий мешочек хранит тяжелые кусачки с изолированными ручками.
Их тщательно  вычистили,  но  электронный  анализ  установит  идентичность
зазубрин режущей части с  зазубринами  на  перекушенных  обрывках  колючей
проволоки в Мортоне.
     - И все это ты нашел? - прошептала она.
     - Все это я нашел. Почти гениально, сказал бы я.
     - Ты сильно взволнован, не так ли? - спросила Мэри. - Даже имея такие
веские улики, ты все же считаешь его  невиновным?  Полагаешь,  что  кто-то
пойдет так далеко, что...
     - Хартнелл невиновен. В убийстве, во всяком случае. Кто-то вскрыл его
сарай ночью, на это определенно указывают зазубрины на замке, если знаешь,
где их увидеть.
     - Тогда почему ты снял...
     -  Было  две  причины.  Потому  что  на  нашем  острове  есть   такие
полицейские, которые крепко усвоили и уверовали в детское  правило  дважды
два обязательно дает четыре. Такие не  станут  долго  рассуждать  и  сразу
поволокут Хартнелла к ближайшему старому дубу.  Глина,  молоток,  кусачки,
скачущий под луной преступник - чертовски занятно, не правда ли?
     - Да. А может...
     - Ерунда.
     - Я назвал доктора Хартнелла лжецом, он недалек и всему верит.  Ночью
все кошки серы. Человек на мотороллере в пальто, шляпе и очках ночью похож
на всякого другого в пальто, шляпе и очках. Но я просто  не  смекнул,  как
еще можно продвинуть расследование, а пугать их до смерти мне не хотелось.
Не говорить же ему, в самом деле, о безумце, выкравшем дьявольский  микроб
из Мортона. Кроме всего прочего, я не желаю, чтобы Хартнелла тревожили.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Точно еще и сам не знаю, - сознался я. -  Хартнелл  не  способен  и
мухи обидеть, но он все же замешан в чем-то серьезном.
     - На чем ты это основываешь? Сначала говорил, что он чист. Почему...
     -  Повторяю,  не  знаю,  -  разозлился  я.  -  Можешь   считать   это
подозрительностью, можешь назвать работой интуиции, но я сам еще не могу в
этом разобраться. Во всяком случае, это еще одна из причин, почему я  унес
улики А, В и С. Ведь кто бы их ни подсунул,  чтобы  навлечь  на  Хартнелла
подозрение, теперь и  сам  немного  поволнуется.  Если  полиция  оправдает
Хартнелла или обвинит, то наш неведомый  приятель  сразу  раскусит  что  к
чему. Но когда Хартнелл неожиданно остается дома, а  полиция  одновременно
не сообщает о находке улик А,  В  и  С,  преступник  заподозрит  неладное,
начнет ломать голову в догадках.  Неопределенность.  Нерешительность.  Они
тормозят дальнейший ход событий,  а  это  даст  нам  возможность  выиграть
время. Нам сейчас необходимо побольше времени.
     - У вас примитивное и извращенное мышление, Пьер Кэвел, -  произнесла
Мэри, - но, полагаю, если я невиновна, а факты  неумолимо  свидетельствуют
против меня, то, пожалуй, я предпочла бы поручить вам расследование  моего
дела, и никому иному. Но если бы я была виновата, а  улики  отсутствовали,
я, пожалуй, предпочла  видеть  следователем  любого,  но  только  не  вас.
Уверена, Пьер, ты найдешь преступника.
     Мне тоже хотелось разделить ее уверенность. Но я не мог. Я сомневался
во всем, за исключением одного: Хартнелл с женой не так  уж  и  невиновны,
как могло показаться. Да еще  нога  сильно  ныла.  Сегодня  вечером  я  не
надеялся ни на что хорошее.
     Мы вернулись в "Вогоннер" до десяти, но Харденджер нас уже поджидал в
углу пустого холла вместе с незнакомым человеком в темном костюме, который
оказался полицейским-стенографистом. Старший инспектор сидел в кресле и  с
ворчанием изучал какие-то бумаги, но едва он взглянул на нас, его  тяжелое
лицо сразу озарилось улыбкой. Скорее, он взглянул на Мэри, а не  на  меня.
Он нежно любил ее и никак не мог понять, что же заставило ее  выйти  замуж
за меня.
     Я дал им минуты две на приветствия, глядя на Мэри  и  наслаждаясь  ее
неповторимым голосом - мягким, веселым, журчащим. Старался запомнить смену
выражений ее лица на те  времена,  когда  мне  больше  от  нее  ничего  не
останется. Затем кашлянул, напомнив, что я еще здесь, а Харденджер  только
глянул на меня, и улыбка исчезла с его лица.
     - Что-то особенное? - спросил он.
     - В  некотором  роде.  Молоток,  которым  ударили  овчарку.  Кусачки,
которыми перекусили проволоку. И возможное доказательство, что  мотороллер
доктора Хартнелла был вчера ночью в окрестностях Мортона.
     - Давай поднимемся в вашу комнату, - не моргнув глазом сказал он.  Мы
поднялись, и там уже Харденджер обратился к своему  спутнику:  -  Джонсон,
ваш блокнот. - И потом ко мне: - С самого начала, Кэвел.
     Я рассказал ему обо всех событиях вечера так как есть, опустив только
то, что узнала Мэри от матери и сестры Чессингема.
     - Уверены, что все подтасовано?  -  спросил  Харденджер  после  моего
рассказа.
     - Очень похоже, не правда ли?
     - А вам не пришло в голову, что здесь двойная игра? Возможно,  в  ней
участвует и сам Хартнелл.
     - Возможно и это, но вряд ли. Я знаю Хартнелла. Вне своей  работы  он
недалек, нервозен, нерешителен и глуп. Он мало годится на роль жестокого и
тщательно все продумавшего преступника. И вряд ли  он  настолько  изощрен,
что сам вскроет свой замок. Однако не это существенно. Я  велел  ему  пока
оставаться дома. Ботулинус и дьявольский микроб выкрадены  с  определенной
целью. У инспектора Вилли просто  руки  чешутся  от  желания  действовать.
Пусть его люди установят круглосуточное  наблюдение  за  домом  Хартнелла.
Если виновником окажется сам Хартнелл, то  он  не  настолько  глуп,  чтобы
держать контейнеры с микробами дома. Если же они где-то вне дома,  то  ему
до них  не  добраться.  И  это  уже  утешительно.  Нужно  также  проверить
достоверность его безрезультатного ночного путешествия.
     - Это мы сделаем, - уверил Харденджер. - Чтонибудь Чессингем  сообщил
о Хартнелле?
     - Ничего полезного. Имеются только одни мои предположения.  Мне  было
известно, что единственного из всех работающих в  лаборатории  номер  один
можно шантажировать или вовлечь - Хартнелла. Важно здесь, что об этом  еще
кто-то знает. Этот некто знал, что Тариэла  нет  дома.  Вот  он-то  нам  и
нужен. Но как он обнаружил?
     - А как обнаружили вы? - спросил Харденджер.
     - Сам Тариэл мне об этом сказал. Пару месяцев назад я  помогал  Дерри
проверить группу вновь прибывших ученых, тогда и просил Тариэла  дать  мне
имена всех  мортоновских  служащих,  обращавшихся  к  нему  за  финансовой
помощью. Хартнелл оказался единственным из целой дюжины.
     - Вы попросили или потребовали?
     - Потребовал.
     - А знаете, что поступили незаконно? -  проворчал  Харденджер.  -  На
каком основании?
     - А вот на каком. Если бы он отказался выполнить мои требования, то у
меня хватало фактов, чтобы упечь его за решетку на всю жизнь.
     - И у вас действительно были такие факты?
     - Нет. Но у такого темного субъекта,  как  Тариэл,  всегда  рыльце  в
пушку. Он согласился выполнить мое  требование.  Возможно,  именно  Тариэл
сказал кому-то о Хартнелле. Или его компаньон Ханберри.
     - А как относительно других членов фирмы?
     - Их нет. Даже машинистки. В подобных делах  не  полагаются  даже  на
собственную мать. Кроме этих двух  о  финансах  Хартнелла  знали  Кливден,
Уйбридж, возможно, Кландон и я. И конечно, Истон Дерри.  Больше  никто  не
имел доступа к секретным папкам в Мортоне. Дерри и Кландона нет в живых...
А Кливден?
     - Это смешно. Он почти всю ночь  провел  в  военном  министерстве.  В
Лондоне.
     - А что здесь смешного?  Если  Кливден,  обладая  такой  информацией,
передал ее еще кому-то... - Харденджер промолчал. - Затем Уйбридж. Что  он
делал вчера в ноль часов?
     - Спал.
     - Кто вам это сообщил? Он сам? - Харденджер  кивнул,  а  я  продолжал
развивать мысль: - А подтверждение? -  Харденджеру  стало  неловко.  -  Он
проживает один в офицерском бараке. Он вдовец. Обслуживает его  ординарец.
Ну, это ничего. А как других? Проверили?
     - Было еще семеро, -  сказал  Харденджер.  -  Первый,  как  отметили,
ночной часовой. Он прослужил только два дня,  его  перевод  был  полнейшей
неожиданностью для меня: послали из  полка  заменить  заболевшего.  Доктор
Грегори был дома всю ночь.  Он  живет  в  довольно  дорогих  меблированных
комнатах высшего класса за пределами  Альфингема.  Полдюжины  людей  могут
клятвенно  подтвердить,  что  он  находился  дома,  по  крайней  мере,  до
полуночи. Он отпадает. Доктор Макдональд был дома с очень респектабельными
друзьями. Играли в карты. Двое из них -  техники.  Верити  и  Хит  были  в
прошлый вечер на танцах в Альфингеме. Остальные двое - Робинсон и  Марч  -
были на свидании со своими подружками. Ходили в  кино,  в  кафе,  затем  -
такси, и - к ним домой.
     - Итак, вы ничего не обнаружили?
     - Ровно ничего.
     - А как те два техника и их девочки? - спросила Мэри.  -  Робинсон  и
Марч обеспечивают алиби друг друга. А девушка могла быть и для  отвлечения
внимания.
     - Нет, не то, - сказал я. - Кто бы все это ни подстроил, он ни за что
не впал бы в элементарную  ошибку,  обеспечив  себе  подобное  алиби.  Тот
хитрее. Если бы эти девочки были незнакомы с парнями и  раньше,  возможно,
здесь что-нибудь и светило бы. Но если Робинсон и  Марч  не  меняли  своих
подружек с последней нашей проверки  их,  то  они  просто  невинная  пара.
Старший инспектор смог узнать от них всю правду в пять минут. А возможно -
и за две.
     - Именно две минуты и ушло на это, - подтвердил Харденджер. -  Ничего
не вышло. Мы отправили их обувь в лабораторию на анализ, жирная  глинистая
почва въедлива, проникает в мельчайшие швы  и  трещины  и  служит  хорошим
индикатором. Чистая формальность. Ничего из этого не выйдет. Хотите  копии
всех заявлений свидетелей и допросов?
     - Да, пожалуйста. Что намерены предпринять дальше?
     - А вы что? - спросил в ответ Харденджер.
     - Опрошу Тариэла, Ханберри, Кливдена и  Уйбриджа,  чтобы  установить,
говорили  ли  они  кому-либо  о  денежных  затруднениях  Хартнелла.  Затем
приступлю  к  Грегори,  Макдональду,  Хартнеллу,  Чессингему   и   четырем
техникам, естественно, к каждому в отдельности, изучу их знакомства.  Были
ли они когда друг у друга дома? Последнее можно узнать мимоходом. Затем по
их домам пойдет группа специалистов проверять отпечатки  пальцев.  Вам  не
понадобится доставать ордера на арест. Если Икс будет утверждать,  что  он
никогда не был дома у Игрека, а вы по  отпечаткам  знаете,  что  он  лжет,
тогда кое-кто даст нам любопытное объяснение.
     - Включая дома генерала Кливдена и полковника  Уйбриджа?  -  серьезно
спросил Харденджер.
     - Наплевать, сейчас не до щепетильности. Не  время  учитывать  чье-то
уязвленное самолюбие.
     - Это очень и очень дальний прицел, - сказал Харденджер. - Во  всяком
случае, тщательно прячущие связи между собой преступники никогда не  будут
открыто встречаться в своих домах.
     - А можете ли вы игнорировать этот дальний прицел?
     - Вероятно, не можем, - сказал Харденджер  и  повторил:  -  Вероятно,
нет.
     Ровно двадцать минут спустя после их отъезда я вышел  через  окно  на
веранду, прошел через двор, сел в машину и помчался в Лондон.
     В половине третьего  утра  меня  провели  в  библиотеку  Шефа  в  его
квартире на Ист-энд. Шеф был в красном стеганом халате. Он поздоровался  и
указал на стул. Я его не разбудил, а халат ничего не значил: Шеф постоянно
ходил так дома.
     Шести  футов  ростом,  соответствующей  комплекции   семидесятилетний
старик выглядел бодро - осанка спортивная, да и глаза моложавые. Они-то  и
скрадывали его возраст. Густые седые волосы и такие  же  седые,  аккуратно
подстриженные  усы,  карие  глаза  и  самая  светлая  голова,  которую   я
когда-либо встречал.
     - Итак, Кэвел, - деловито-резко, но совсем не по-военному сказал  он,
- хорошенькую кашу вы заварили.
     - Да, сэр. - Для меня он был  единственным  в  мире,  кто  заслуживал
обращения "сэр".
     - Один из моих лучших сотрудников Нейл Кландон мертв. Другой, тоже из
лучших, Истон Дерри, значится без вести пропавшим, но, по всей  видимости,
тоже мертв. Выдающийся ученый доктор Бакстер тоже мертв. Чья вина, Кэвел?
     - Моя. - Я взглянул на графин с виски. - Я мог бы выпить, сэр?
     - Не часто ты не можешь этого  сделать,  -  язвительно  сказал  он  и
затем, немного смягчившись, спросил: - Нога-то пока действует?
     - Немного шевелится. Прошу прощения за столь  поздний  час,  сэр.  Но
необходимость заставляет. Хотите, чтобы я рассказал эту историю?
     - Точно, кратко и сначала.
     - Харденджер  появился  в  девять  утра.  Послал  инспектора  Мартина
проверять мою лояльность, переодев его бог знает в кого.  Полагаю,  вы  об
этом знали. Могли бы предупредить меня.
     - Пытался, но опоздал, - нетерпеливо сказал он. - Сообщение о  смерти
Кландона пришло к генералу Кливдену и Харденджеру раньше, чем  ко  мне.  Я
звонил вам, но ни домашний, ни в конторе телефоны не отвечали.
     - Харденджер отключил телефоны, - пояснил я. -  По  крайней  мере,  я
прошел испытание. Харденджер удовлетворен. Просил меня приехать в  Мортон.
Сказал, что вы неохотно согласились. Выходит, немного нужно, чтобы создать
у Харденджера убеждение в собственном величии.
     - Да, так и есть. Но советую не недооценивать Харденджера. Выдающийся
полицейский. Он вас ни в чем не подозревает? Уверены?
     - Что все подстроено? Что вы перевели меня  из  специального  бюро  в
Мортон и затем снова оттуда? Гарантирую, у него нет подозрений.
     - Хорошо. А теперь рассказывайте. Попусту слов я не тратил.  Главное,
что надо знать, общаясь с Шефом, - никогда не говорить лишних слов.  Через
десять минут он знал самое необходимое. И это он уже никогда не забудет.
     - Почти точное изложение докладов  Харденджера,  полученных  мной  по
официальной линии, - заметил он.
     - Почти, - сказал я.
     - Хороший полицейский концентрирует внимание на  самом  существенном.
Ваши выводы, Кэвел?
     - Что с расследованием, которое я просил провести в Кенте, сэр?
     - Безрезультатно.
     Я еще выпил виски. Мне это было необходимо.
     - Харденджер подозревает доктора Бакстера и считает, что за это  надо
ухватиться,  -  сказал  я.  -  Вы  об  этом  знаете.  Он   просил   начать
расследование. Подозревает, что доктор Бакстер, возможно  с  соучастником,
проник в Мортон. Бакстера убивает его  соучастник  или  кто-то  иной,  что
можно объяснить какими-то  обстоятельствами  или  предварительным  планом.
Харденджер не  имеет  представления,  что  именно  доктор  Бакстер  первый
сообщил Истону Дерри об исчезновении из Мортона малого количества вирусов,
самых редких, и просил  разобраться.  И  конечно,  не  знает,  что  именно
Бакстер  освободил  меня  от  Мортона  с  тем,  чтобы   я   мог   заняться
расследованием в Лондоне под видом частного детектива.  Харденджер  дважды
ошибся: доктор Бакстер не проникал в Мортон той ночью, потому  что  просто
не выезжал из него. Убийца работает не один, у него серьезная организация.
Он похитил детей Брисонов и Чиперфильдов, хозяев фермы. Дети находятся  не
там, где утверждают  родители:  не  с  бабушкой  в  Кенте.  У  Брисонов  и
Чиперфильдов не было выбора: или сотрудничество,  или  смерть  детей.  Они
стали сотрудничать. Они приносили ящики с животными  в  лабораторию  номер
один в полдень накануне убийства. Они старые работники, и охране в  голову
не пришло проверить содержимое. Среди этих ящиков было два со  спрятанными
в них людьми. Один из них загримирован под доктора Бакстера -  другой  под
кого-то неизвестного. В тот полдень привезли восемь ящиков. Следуя  своему
обычному правилу не тревожить работников лаборатории, Брисон и  Чиперфильд
поставили их у двери, чтобы потом по мере надобности  внести  внутрь.  Это
убедительно доказывает, что им сообщил сведения  кто-то  из  работающих  в
лаборатории. Пока ящики стояли, один из спрятавшихся, загримированный  под
неизвестного, тихонько прокрался в раздевалку, примыкающую к  лаборатории,
и спрятался в шкафу. Другой же, загримированный под доктора Бакстера,  был
внесен вместе с ящиками в помещение  для  животных,  где  для  прячущегося
найдется дюжина мест.
     Расследования показали, что ученые и техники в тот вечер уходили, как
обычно, поодиночке. Один  из  сотрудников,  воспользовавшись  тем,  что  в
раздевалке никого нет, проник туда, поменялся местом  с  укрывшимся  здесь
преступником и отдал  ему  жетон.  Преступник  проходит  через  проходную,
отдает жетон  и  подделывает  подпись.  Вечер,  темно,  многие  выходят  -
гарантия полной безопасности.
     Неизвестный же возвращается в лабораторию,  когда  уже  все  ушли,  и
направляет пистолет на  Бакстера.  Вероятнее  даже,  что  это  уже  сделал
переодетый Бакстером преступник.  Но  это  несущественно.  Бакстер  всегда
выходил последним, он включал и настраивал код системы охраны. Вот  почему
его убили. Вскоре самозванец уходит и вручает у ворот на  проходной  жетон
Бакстера. Неизвестный, конечно, не может положить вирусы в  карман,  убить
Бакстера и исчезнуть. Ему  приходится  пройти  мимо  часового  у  ворот  и
отметиться.  Но  он  не  может  отметиться  дважды.  Он  знает:  чтобы  не
попасться, нужно выходить после  последнего  обхода,  одиннадцатичасового.
Итак, он дожидается одиннадцати, берет вирусы, наносит рукояткой пистолета
удар Бакстеру по голове и уходит, вылив вирусный  токсин  на  беспамятного
человека. Ему пришлось убить Бакстера, ибо тот был знаком  с  ним.  Он  не
знал, что Кландон каждую ночь наблюдал в бинокль за коридором  блока  "Е",
но, возможно, подозревал об этом. Подобные  люди  не  полагаются  на  волю
случая. Он наверняка  предполагал  ту  единственную  возможность,  которая
может сорвать его план.
     Здесь  появляются  отравленные  леденцы.  Когда  Кландон  подошел   к
некоему, закрывшему дверь,  тот,  вероятно,  завел  разговор  и  предложил
собеседнику леденцы. Очевидно, он хорошо знал Кландона, как и тот его.
     - Остроумно, если не больше, - задумчиво погладил Шеф усы. - В  целом
вы правы. Кажется, правы. Но что-то не ладится с этим ядом.  Что-то  здесь
не так. Кландон следил за крадущим вирусы. Он наверняка  подозревал  этого
Некто.  Не  могу  представить  берущего  леденцы  Кландона.  Кроме   того,
наверняка Некто имел бесшумное оружие. Почему не оно? Почему яд?
     - Не знаю, сэр. - Я хотел добавить, что меня там не было.
     - Как вы напали на это первым?
     - Собака помогла, сэр. У  нее  была  рана  от  колючей  проволоки  на
загривке.  Должна  была  остаться  кровь  и  на   самой   проволоке.   Она
действительно нашлась на внутреннем ограждении. Никто не проникал в Мортон
ночью, кто-то убежал из Мортона. Всего за час я убедился в этом.
     - А почему до этого не додумался Харденджер?
     -  Он  не  подозревал  о  моих  поисках.  Я  знал,  что  Бакстер  вне
подозрений. Часовой на проходной показал, что у Бакстера, когда он уходил,
было закрыто  лицо  носовым  платком  и  говорил  он  глухо,  якобы  из-за
простуды. Этого для меня было достаточно.  Кроме  того,  люди  Харденджера
занимались осмотром колючей  проволоки  и  провели  целый  час  у  внешней
ограды, а только потом приступили к осмотру внутренней проволоки.
     - И ничего не обнаружили?
     - Нечего было искать. Я затер следы крови.
     - Чертовски неблагородно, Кэвел.
     - Да, сэр. - Его реакция была хорошим предзнаменованием.  -  Затем  я
посетил Брисона  и  Чиперфильда.  Это  пара  прямых  надежных  характеров.
Начинают пить в пять тридцать  вечера  и  проливают  виски  мимо  стакана,
наливая в него. Миссис Брисон дымит табаком, как  заводская  труба,  а  до
этого никогда в жизни не курила. Обстановка плохо скрываемого отчаяния, но
все прозрачно.
     - Кто на подозрении?
     - Генерал Кливден и полковник Уйбридж. Первый был во время убийства в
Лондоне. Хотя он появлялся всего два-три раза с тех пор, как стал работать
в Мортоне, но имеет  доступ  к  секретным  папкам  и,  возможно,  знает  о
денежных затруднениях Хартнелла. Странно также, что такой  храбрый  солдат
не вызвался войти в лабораторию первым вместо меня. Это  его  долг,  а  не
мой, он ведь управляет Мортоном.
     - Слова "храбрый" и "солдат" не обязательно синонимы, - сухо  заметил
Шеф. - Запомните, он доктор, а не воин.
     - Да, это так. Я все же вспоминаю иных докторов,  награжденных  парой
медалей за храбрость.  Но  это  так,  между  прочим.  То  же  относится  к
Уйбриджу. Плюс его постоянное обитание в Мортоне. У него вообще нет алиби.
Грегори  подозрителен,  потому  что  слишком  настойчиво  возражал,  когда
открывали дверь лаборатории. Однако  настойчивость,  сама  по  себе  столь
очевидная, может снять подозрение, так же как  и  тот  факт,  что  шкаф  с
украденными культурами  был  открыт  ключом,  а  у  доктора  Грегори,  как
полагали, был единственный ключ. Что мы на самом деле знаем о Грегори?
     - Очень многое. Каждый его шаг со  дня  рождения.  Он  не  британский
подданный, и это заставило нас с двойной строгостью проверять его.  Это  с
нашей стороны.  Но  перед  приездом  в  Англию  он  занимался  чрезвычайно
секретной работой в Турине для  итальянского  правительства.  Можете  себе
представить, как его там проверяли. Он совершенно вне подозрений.
     - И это должно заставить меня  отказаться  попусту  тратить  на  него
время. Однако здесь имеется одна-единственная  загвоздочка:  расследование
показывает, что каждый из них вне подозрений. В любом случае имеются  трое
подозреваемых. Думаю, у Харденджера тоже возникла мысль о ком-то из них.
     - Вы ему это внушили? Так?
     - Не нравится мне игра, сэр. Не нравится, потому что Харденджер очень
открытый человек, и нет желания работать у  него  за  спиной.  Не  хочется
намеренно путать и обманывать его. Харденджер очень проницателен, и, чтобы
не вызывать его подозрения,  приходится  тратить  столько  же  времени  на
маскировку, сколько на расследование.
     - Не думайте, что мне это нравится, - со вздохом сказал Шеф, - но что
поделаешь! Мы столкнулись с умным и решительным противником,  чье  главное
оружие - таинственность, хитрость и...
     - И сила.
     - Ну хорошо. Таинственность, хитрость  и  сила.  Мы  должны  победить
противника на том поле,  какое  он  сам  выбрал.  Необходимо  использовать
наилучшие средства. Не знаю другого, кто решился бы поучать  вас  в  таких
вещах. Таинственность. Хитрость. Сила.
     - Пока я не перехитрил никого.
     - Не перехитрили, - согласился Шеф. - С другой стороны,  я  не  прав,
утверждая,  что  вы  заварили   кашу.   Инициатива   постоянно   в   руках
преступников. Ну, какая разница, что вы полезнее самостоятельной  работой,
а Харденджер полезен всей  организацией  полицейской  службы.  Организация
требует вести расследование в официальных рамках,  разбрасываться,  лишает
инициативы, не сохраняет секретности -  эти  факторы  уменьшают  шансы  на
конечный успех. Тем не менее организация эта необходима и вам. Она  делает
всю черновую работу, ведет обычное следствие, которое вы сами не могли  бы
проделать. Кроме  того,  она  отвлекает  внимание  и  подозрение  от  вас,
поскольку  Харденджер  непреднамеренно  сбивает  с   толку   преступников,
стремящихся узнать о ходе расследования. Это уже хорошо. Вот и все, что  я
от него хочу.
     - Если он узнает об этом, сэр, то ему вряд ли понравится.
     - Если узнает, Кэвел. А там уж моя забота. Кто еще на подозрении?
     - Четверо техников. Но их всех видели вместе,  и  если  предположить,
что убийца проник в лабораторию между шестью и семью часами вечера, то они
вне подозрений. Это  касается  пока  только  убийства.  Харденджер  сейчас
проверяет  их  действия  буквально  по  минутам.  Один  из  них  мог  быть
приманкой, как и тысячи других.  Приманке  не  обязательно  иметь  дело  с
лабораторией номер один. Хартнелл тоже кажется вне подозрений.  Его  алиби
настолько наивно, что кажется гениальным. Но все же у меня чувство, что  с
ним творится нечто странное. Зайду к нему еще раз.
     Затем Чессингем. Здесь - большой вопросительный знак. Для  ассистента
ведущего химика его зарплата не фонтан. А он содержит большой  дом,  имеет
служанку и держит дома сестру, которая смотрит за  его  матерью.  Служанка
появилась два месяца  назад.  Его  мать,  между  прочим,  в  очень  плохом
состоянии. Доктор утверждает, что перемена климата могла  бы  ей  добавить
несколько лет жизни, а она утверждает,  что  не  хочет  никакой  перемены.
Очевидно, не хочет затруднять сына, который, она знает, не может  для  нее
ничего сделать. Возможно, Чессингем хотел получить деньги, чтобы отправить
мать лечиться. Я даже уверен  в  этом.  Семья  у  них  очень  дружная.  Не
хотелось бы, чтобы ими занимался Харденджер. Нужно узнать счет  Чессингема
в банке, неотрывно следить за его перепиской, проверить у местных властей,
получал ли он водительские права, проверить в армейском соединении, где он
служил, водил ли он когда-либо грузовик, и, наконец,  проверить,  числится
ли он в списках местных ростовщиков. Он, конечно, закабален не Тариэлом  и
Ханберри, крупными акулами,  но  в  радиусе  двадцати  миль  от  его  дома
существует и дюжина других. А Чессингем никогда не уходит далеко от  дома.
Возможно, он берет деньги взаймы у какой-нибудь лондонской конторы почтой.
     - И это все, что вы хотите? - спросил Шеф с нескрываемой иронией.
     - Считаю все это существенным, сэр.
     - В самом деле? А как оцениваете отличное алиби,  представленное  им:
фотографии прохождения Юпитера?  Может  ли  это  с  точностью  до  секунды
указать на его присутствие дома? Верите вы этому?
     - Верю только, что эти снимки точно скажут, когда они сделаны. Но  не
обязательно Чессингем был дома в момент  фотографирования.  Он  не  только
прекрасный ученый, но и необычайно умный  парень  с  золотыми  руками.  Он
сделал сам себе автоматический фотоаппарат, радио и телевизор. Он построил
рефлекторный телескоп, даже сам шлифовал линзы. Для него не  составило  бы
труда сделать механизм автоматической съемки  в  определенных  интервалах.
Мог и  кто-то  другой  делать  снимки  вместо  него,  если  он  отлучался.
Чессингем слишком умная птица, чтобы сразу сказать о снимках и  обеспечить
ими себе алиби. Он притворился в разговоре со мной, что не сразу  вспомнил
о них. Он решил,  что  слишком  подозрительно  выглядит,  что  снимки  уже
просушены и обрезаны.
     - Вы, наверное, не поверите самому святому Петру, Кэвел. Не так ли?
     - Возможно, и поверил бы, представь  апостол  совершенно  независимых
свидетелей,  подтверждающих  имеющееся  у  него  алиби.  Дать  кому-нибудь
преимущество находиться  вне  подозрений  такая  роскошь,  какую  не  могу
позволить себе. Вы  знаете  это,  сэр.  И  у  Чессингема  не  будет  этого
маленького преимущества, так же как и у Хартнелла.
     - Гм. - Он внимательно вгляделся в меня из-под густых бровей и  вдруг
отрывисто спросил: - Истон Дерри исчез, потому что слишком  близко  был  к
огню. Интересно, много ли вы скрываете от меня, Кэвел?
     - Почему вы об этом спрашиваете, сэр?
     - Бог его знает. С моей стороны наивно об этом спрашивать. Даже  если
бы вы все сказали. - Он налил себе виски и, не отхлебнув, поставил стакан.
- Что за всем этим кроется, мой мальчик?
     - Шантаж. В том или ином виде. Наш приятель с дьявольским микробом  и
ботулинусным вирусом в кармане имеет самое прекрасное оружие для  шантажа,
какое только видел мир. Возможно, ему нужны деньги, крупная  сумма  денег.
Если правительство  хочет  получить  эти  культуры  обратно,  то  придется
раскошелиться и заплатить непомерно крупную сумму.  И  еще  дополнительный
шантаж: если правительство  не  согласится  на  его  условия,  он  продаст
культуры какой-либо другой стране. Надеюсь, что  это  так.  Опасаюсь  лишь
одного - что мы  имеем  дело  не  с  преступником,  а  с  сумасшедшим.  Не
возражайте, что безумный не смог бы все  это  организовать,  иные  из  них
гениальны. Если это безумец, то наверняка обуреваемый  благородной  идеей,
что человечество должно уничтожить войну или война уничтожит человечество.
     В этом случае опасность  будет,  как  понимаете,  наименьшей:  Англия
вынуждена будет уничтожить Мортон или я  уничтожу  Англию.  Нечто  в  этом
духе. Может  прийти  по  почте  письмо  в  одну  из  больших  национальных
ежедневных  газет  с  сообщением,  что  он  владеет  культурами  и   какие
дальнейшие шаги предпримет.
     Шеф взял стакан виски и  внимательнейшим  образом  стал  разглядывать
содержимое, будто предсказатель, ищущий ответ в магическом кристалле.
     - Что заставляет вас так думать? Я говорю о письме.
     - Ему придется так поступить, сэр. Давление - сущность  шантажа.  Наш
приятель с опасными культурами бактерий нуждается в гласности.  Напуганное
население окажет  такое  страшное  давление  на  правительство,  что  тому
останется только подчиниться или сразу подать в отставку. Ведь  есть  чего
ужасаться, это понятно всякому сведущему.
     - Где вы находились между  девятью  сорока  пятью  и  десятью  часами
сегодня вечером? - резко спросил он.
     - Где был я... - Так же пристально я глядел на него,  как  он  только
что, затем тихо сказал: - В отеле "Вогоннер" в Альфингеме. Разговаривал  с
Мэри, Харденджером и констеблем в штатском по фамилии Джонсон.
     - Я впадаю в старческий маразм, - раздраженно покачал головой Шеф  и,
достав лист бумаги с полки над камином, протянул его мне: -  Лучше  прочти
это, Пьер.
     Обращение по имени означало, что  дела  оборачиваются  скверно.  И  в
самом деле, все  складывалось  очень  и  очень  скверно.  Хуже  некуда.  В
Агентство Рейтер  пришло  послание,  отпечатанное  на  машинке  заглавными
буквами:
     "Человечество  должно   уничтожить   войну,   или   война   уничтожит
человечество, - так начиналось послание. - Сейчас в моей власти уничтожить
самую опасную форму войны, которую  когда-либо  знал  или  узнает  мир,  -
бактериологическую войну. У  меня  в  распоряжении  восемь  ампул  токсина
ботулинуса, которые я взял  сутки  назад  в  Мортонском  исследовательском
центре близ Альфингема, Уилтшир. Сожалею, что были убиты двое, но не очень
печалюсь: что значат две жизни, когда на  карту  поставлена  судьба  всего
человечества? Умело использованное содержимое только одной из  этих  ампул
может полностью уничтожить жизнь в Англии. Я буду бороться с огнем  огнем,
уничтожу зло силой зла.
     Мортон должен прекратить свое существование. Оплот Антихриста  должен
быть уничтожен, чтобы не осталось камня на камне.  Я  призываю  прекратить
отныне все эксперименты в Мортоне, а  здания,  в  которых  идет  эта  злая
работа, взорвать динамитом и  разровнять  бульдозером.  Вы  передадите  по
утренней программе радио Би-биси подтверждение и согласие завтра в  девять
часов.
     Если меня не послушают, вынужден буду предпринять эффективные шаги, о
которых не смею даже думать. Но я пойду и на это. Это воля  Единственного,
который велик и желает навсегда покончить с войной на земле, и  я  являюсь
исполнителем его воли. Человечество должно быть спасено человечеством".  Я
дважды перечел послание и  положил  лист.  Значит,  Макдональд.  Никто  за
пределами Мортона не знал, что было украдено восемь ампул.
     - Ну и как? - спросил Шеф.
     - Безумец, - сказал я. - Абсолютно  тронутый.  Обратите  внимание  на
изысканный стиль текста.
     - О боже, Кэвел! - Лицо Шефа посуровело, а серые глаза стали злыми. -
При таком сообщении вы только делаете... слабую...
     - Что вы хотите от меня, сэр? Чтобы я надел саван  и  посыпал  голову
пеплом? Конечно, это ужасно, но этого и следовало ожидать. Или  чего-то  в
этом роде. Если когда и нужно задуматься, а не впадать в эмоции, то именно
сейчас.
     - Ты прав, - вздохнул он. - Конечно, прав. И чертовски точен оказался
в своих предположениях!
     - Послание доставили по телефону из Альфингема? Между девятью  сорока
пятью и десятью ноль-ноль вечера?
     - Извини, но я готов  подозревать  самого  себя.  Послание  пришло  в
Рейтер, в Лондон. Очень медленно продиктовано. В Рейтере сочли это шуткой,
но на всякий случай дали знать в Альфингем. Новость о краже и убийстве еще
не опубликована официально - типично армейская глупость. Половина Уилтшира
уже несколько часов знает об убийстве. Знают и на Флит-стрит.  На  запросы
Рейтер они отказались дать комментарий, но именно это  и  убедило  Рейтер,
что в воздухе пахнет жареным. Около двух часов, веришь или нет, они ходили
вокруг да около, спорили, нужно ли печатать об этом в газетах.  Запрещение
пришло сверху. Они известили Скотланд-ярд, оттуда  сообщили  мне.  Уже  за
полночь. У меня оригинал сообщения. Думаешь, это безумец?
     - Возможно,  у  него  и  недостает  пары  винтиков,  но  мозги  варят
прекрасно.  Он  уверен,  что  гласность  посеет  ужас  и   окажет   нужное
воздействие, а чтобы потом еще более ужаснуть, делает вид, будто не знает,
что в трех  ампулах  находится  дьявольский  микроб.  Если  общественность
узнает, что он в действительности обладает дьявольским микробом и может по
ошибке использовать его, то устроит истерику и даст ему все,  что  угодно,
лишь бы он возвратил ампулы.
     - А вдруг он  на  самом  деле  не  знает,  что  обладает  дьявольским
микробом? - Никогда раньше я не видел Шефа таким нерешительным, мрачным  и
взволнованным. - У нас нет уверенности, что ему все известно, - сказал он.
     - А я уверен. Ему все известно. Кто бы он ни был, а знает. Вы  хотите
скрыть письмо от печати?
     - Мы выиграем время. Как ты говорил, ему нужна гласность.
     - А само преступление? Проникновение, убийство.
     - Об этом к утру будет в каждой  газете,  газетчики  уже  на  улицах.
Местные уилтширские корреспонденты пронюхали обо всем еще  рано  утром.  В
итоге мы не могли ничего сделать, остановить новость уже никак нельзя.
     - Весьма любопытно будет понаблюдать за реакцией населения. - Я допил
виски, встал. - Должен ехать, сэр.
     - Чем будешь заниматься?
     - Скажу вам, сэр. Должен бы начать с Брисона и  Чиперфильда,  но  это
отнимет много времени зря. Они не заговорят. Слишком боятся за жизнь своих
детей. Кроме того, уверен, они и не видели человека, который  их  заставил
пронести людей в ящиках, да и этих они не видели. Начну опять с работающих
в лаборатории номер  один.  Сделаю  пару  телефонных  звонков  Кливдену  и
Уйбриджу. Смутно намекну, посмотрим, как они прореагируют. Затем  пойду  к
Чессингему, Хартнеллу, Макдональду, Грегори  и  техникам.  Ничего  умного,
ничего оригинального. Буду брать на испуг, сделаю вид,  что  многое  знаю.
Нужно найти хотя бы малую зацепку у любого из них. Затем такого я затащу в
подвал, разберу на части и добьюсь признания.
     -  А  если  ты  ошибаешься?  -  Шеф  в   задумчивости   уставился   в
пространство.
     - Тогда снова соберу. Если сумею, - спокойно ответил я.
     - Мы никогда не пользовались такими методами, Кэвел.
     - Но мы никогда и не  имели  дело  с  лунатиком,  который  может  нас
стереть в порошок.
     - Так, так, - покивал он головой. - Кто станет первым объектом твоего
внимания?
     - Мистер Макдональд. Не считаете ли вы странным,  сэр,  что  из  всех
основных действующих лиц лишь один Макдональд не бросил на себя ни  единой
тени подозрения? Это очень любопытно. Возможно, он  забыл  о  себе,  когда
наводил подозрения на других? Наш мир необычайно грязен,  и  я  немедленно
настораживаюсь, когда вижу человека чище свежевыпавшего снега.  Шеф  молча
посмотрел на меня, затем глянул на часы.
     - Когда возвратишься, поспи пару часов.
     - Высплюсь, когда верну дьявольский микроб на место.
     - Трудно долго продержаться без сна, Кэвел, - сухо сказал он.
     -  Я  все  быстро  закончу.  Обещаю.  Через  тридцать   шесть   часов
дьявольский микроб будет в Мортоне.
     - Через тридцать шесть часов... - Он долго и многозначительно молчал.
- Если бы это сказал кто-то другой, я рассмеялся бы ему в лицо. Но тебя  я
слишком хорошо знаю. И все же... тридцать шесть часов! - Он покачал  седой
головой. Воспитанный в старых традициях, он был  слишком  вежливым,  чтобы
обозвать меня дураком или хвастуном. - Дьявольский микроб,  говоришь...  А
как же... а как же с убийцей?
     - Важно вернуть  эту  страшную  культуру  бактерий.  Это  главное.  А
убийство сейчас дело второе: кто убил - сам или другому поручил,  -  пусть
теперь остерегается.
     - Я больше за тебя опасаюсь. Будь предельно осторожен, Кэвел, не  мне
тебя учить, но учти: преступник умнее и опаснее тебя. - Он протянул руку и
коснулся моего рукава чуть ниже левого плеча. - Полагаю, ты не расстаешься
с "хэкати" и ночью. Я ведь не давал тебе разрешения на ношение оружия.
     - Я им только беру на испуг, сэр.
     -  Доводить  людей  до  сердечных  приступов  не  значит  пугать.  Не
задерживаю тебя, мой мальчик. Как Мэри?
     - Хорошо, сэр. Передает вам привет.
     -  Из  Альфингема,  конечно.  -  Он  на  минуту  забыл,  что  я   был
единственным подчиненным, который не съеживается под его суровым взглядом.
- Не одобряю, что ты вмешиваешь в эту историю моего единственного ребенка.
     - Мне нужно на кого-то опереться. Кроме Мэри, не на кого.  Вы  знаете
свою дочь так же хорошо, как и я. Она не  любит  нашу  профессию,  но  чем
больше не любит, тем больше  труда  стоит  держать  ее  в  неведении.  Она
считает, что мне нельзя оставаться одному.  Словом,  последние  сутки  она
обретается в Альфингеме.
     Шеф пристально поглядел, тяжело кивнул и повел меня к выходу.
     Макдональд - большой, грузный человек, в возрасте далеко за сорок,  с
хорошей гладкой кожей лица  и  наигранно  твердым  взглядом,  какой  часто
встречается среди определенного  слоя  праздных  землевладельцев,  большую
часть времени проводящих на открытом воздухе, в седле, охотясь на лисиц.
     У него были рыжеватые  волосы,  рыжие  брови,  рыжие  усы,  а  полное
гладкое лицо, покрытое красноватым загаром, указывало на его пристрастие к
вкусной  еде,  хорошему  винному  погребу,   ежедневному   бритью   и   на
пошаливающее сердце. Несмотря на высокомерие, на гусарство, Макдональд был
довольно привлекательным субъектом, но в тот момент он выглядел не  лучшим
образом. Да и кто выглядел бы хорошо, протирая заспанные глаза при встрече
непрошеного гостя в шесть шестнадцать утра.
     - Приветствую. - Возможно, я выбрал не то слово.
     - Какого черта! С чего это вы приходите сюда и барабаните в  дверь  в
кромешной тьме? - возмутился Макдональд,  еще  плотнее  запахнул  халат  и
поежился, вглядываясь в  рассветные  сумерки,  чтобы  убедиться,  что  это
действительно я. - Кэвел! Что это, черт возьми, значит?!
     - Прошу  прощения,  Макдональд.  -  Я  терпеливо  и  вежливо  пытался
наладить разговор. - Конечно, время неподходящее,  но  нам  серьезно  надо
поговорить.
     - Нет на свете ничего столь важного, черт возьми, из-за чего стоит  в
такое время вытаскивать человека из постели, - зло сказал он. -  Все,  что
мне известно, я уже сообщил полиции. Если  есть  еще  вопросы,  то  можете
увидеть меня в Мортоне. Простите, Кэвел. До свидания. Или доброе  утро.  -
Он сделал шаг назад и хотел хлопнуть дверью перед моим носом.
     Терпение мое лопнуло. Я сунул пятку правой ноги в дверь  раньше,  чем
был повернут ключ, и резким толчком д0 распахнул ее. Удар по больной  ноге
дверью был довольно ощутим, но это ничто по  сравнению  с  болью,  которая
досталась от двери Макдональду. Он схватился за локоть  и  заплясал  танец
дервиша  с  подходящими  к  данному  случаю  проклятиями.   Выкрики   были
впечатляющи. Я вошел в дверь,  но  прошел  еще  десяток  секунд,  пока  он
осознал, что я стою рядом.
     - Убирайтесь, - зарычал он с искаженным от боли лицом. - Вон из моего
дома сейчас же!.. Вы... - Он хотел ударить меня в пах,  но  я  пресек  его
попытку.
     - Двое убиты, Макдональд. На  свободе  безумец,  имеющий  возможность
увеличить эту цифру до двух миллионов. У вас есть шанс  не  попасть  в  их
число. Мне немедленно нужно получить от вас кое-какие разъяснения.
     - Ему нужно!  Да  кто  ты  такой?!  -  Его  толстые  губы  изобразили
полуусмешку, полугримасу. - Все знаю, Кэвел. Изгнан из Мортона за то,  что
не мог держать язык за  зубами  и  держать  пасть  закрытой.  Обыкновенный
частный детектив, рассчитывающий поживиться на крупном деле,  вместо  того
чтобы заниматься маленькими грязными бракоразводными делишками. Бог знает,
как вы пробрались сюда, но  я  позабочусь,  чтобы  вас  вышибли  отсюда  с
треском. Кто вам дал право допрашивать меня? Вы не полицейский.  Где  ваши
документы? Покажите! - Все это он произносил с презрительной издевкой.
     Я не мог ему предъявить никаких документов, но зато вытащил "хэкати",
считая, что этого будет достаточно для прекращения показного шума и угроз.
Но получилось иначе. Зря я думал, что этого  будет  более  чем  достаточно
доктору Макдональду.
     - Боже! - засмеялся он отвратительным,  отнюдь  не  похожим  на  звон
серебряных колокольчиков смехом. - Размахивать пистолетом! В шесть утра! А
дальше что? Дешевый приемчик. У меня есть номер  вашего  телефона,  Кэвел,
клянусь господом! Один звонок старшему инспектору Харденджеру поставит вас
на место, мистер дешевый мелкий детектив.
     Он и после работы старался, очевидно, соблюдать точность: возможно, я
и был дешевым, но все же на пару дюймов выше  него  и  несколько  тяжелее.
Телефон стоял на столике рядом. Он сделал два шага к  нему,  а  я  один  к
Макдональду, направив пистолет чуть пониже груди. Когда он прыгнул на меня
с большим складным ножом, я успел отскочить, и он тут же  рухнул  на  пол.
Удар был жестокий, мне это даже самому не понравилось, но мысль о  безумце
с дьявольским микробом не нравилась мне  еще  больше.  Нужно  было  беречь
каждую  секунду.  Позже,  когда  все   кончится,   я   принесу   извинения
Макдональду. Но не сейчас. Он катался  по  полу,  обхватив  руками  живот,
скуля от боли и пытаясь  глотнуть  широко  раскрытым  ртом  воздух.  Через
минуту он сделал попытку встать на ноги,  все  еще  держась  за  солнечное
сплетение и задыхаясь. Лицо его посерело, а глаза налились кровью.  Злость
на него прошла.
     - Вам крышка, Кэвел, - прохрипел он, задыхаясь. - Слишком много вы на
себя берете. Нападение без причины...  -  Он  вздрогнул  и  умолк,  увидев
приближающуюся к лицу рукоять "хэкати". Инстинктивно он закрыл лицо обеими
руками, но тут же застонал от боли, получив удар под ложечку. На этот  раз
он лежал бездыханным дольше прежнего, а когда наконец,  шатаясь,  поднялся
на ноги, то выглядел довольно неважно. - Его глаза  по-прежнему  светились
яростью, но теперь в них был еще и страх. Подняв "хэкати",  я  сделал  два
шага к нему.  Макдональд  машинально  отступил  на  столько  же  назад  и,
наткнувшись на кушетку, тяжело плюхнулся на нее. Лицо его  выражало  гнев,
возмущение и боязнь получить еще  удар.  Мы  оба  злились.  Я  -  за  свой
поступок, он - потому, что вынужден был  подчиниться  мне.  Макдональд  не
хотел говорить, но оба мы знали, что он заговорит.
     - Где вы были, когда убили Бакстера и Кландона? - спросил я, все  еще
держа наготове "хэкати".
     - Узнайте у Харденджера, - вяло ответил он. - Дома. С тремя  друзьями
играл в бридж. Почти до полуночи.
     - С друзьями?
     - Старый сослуживец, местный доктор и викарий. Этого вам  достаточно,
Кэвел? - Вероятно, он приходил в себя.
     - Никто лучше докторов не разбирается в смертях. Раньше и  священники
лишались сана за это. - Я поглядел  на  серый  набивной  ковер:  если  кто
уронит бриллиантовую галстучную булавку в такой ворс, то придется вызывать
ищейку. Потом произнес спокойно: - Гляньте на рисунок этого ковра, доктор.
Пятьсот фунтов зарплаты не дают возможности покупать такие ковры.
     -  Вы  приехали  меня  оскорблять,  Кэвел?  -  К  нему   возвращалось
самообладание, а я хотел только, чтобы он не вел себя глупо и не схлопотал
еще.
     - Тяжелые шелковые  портьеры,  -  продолжал  я,  -  стильная  мебель,
прекрасная хрустальная люстра, большой дом.  Спорю,  что  весь  он  богато
обставлен. Откуда у вас деньги, доктор? Играете в пульку? Шулер?
     Он с минуту глядел на меня так, будто собирался послать  к  черту,  я
даже приподнял "хэкати" ровно настолько, чтобы заставить его отказаться от
своего намерения.
     - Я холостяк, иждивенцев не имею.  Могу  потрафить  своим  вкусам,  -
задыхаясь от гнева, сказал он.
     - Счастливец. Где были прошлой ночью  между  девятью  и  одиннадцатью
часами?
     - Дома, - нахмурившись, сказал он.
     - Уверены?
     - Конечно, уверен. -  Он,  по-видимому,  решил,  что  лучше  всего  и
безопасней изобразить скрытое негодование.
     - Свидетели есть?
     - Я был один.
     - Всю ночь?
     - Всю ночь. Моя домработница приходит утром в восемь.
     - Это может плохо для вас обернуться, отсутствие свидетелей.
     - На что вы намекаете? - озадаченно спросил он.
     - Скоро узнаете. Вы не водите машину, доктор, не так ли?
     - Как ни странно, вожу.
     - Но в Мортон ездите в военном автобусе?
     - Да, я предпочитаю... Это вас не касается.
     - Верно. А какую машину вы водите?
     - Спортивный автомобиль.
     - Какой марки?
     - "Бентлик-континенталь".
     - "Континенталь". Спортивный автомобиль, - я буравил его взглядом, но
он уставился в ковер - возможно, все же обронил бриллиантовую булавку
     - Ваш вкус к машинам такой же, как и к коврам.
     - Это старая машина. Подержанная.
     - Когда купили?
     - Какое это имеет значение? Под что вы подкапываетесь, Кэвел? - резко
спросил он.
     - Когда купили?
     - Два месяца назад. Или три. - Он вновь уставился в ковер.
     - Говорите, машина старая? Сколько ей лет?
     - Четыре года.
     - Четыре года! Такой "континенталь" не  продают  по  цене  консервной
банки. Он стоит пять тысяч фунтов.  Откуда  у  вас  появилось  пять  тысяч
фунтов три месяца назад?
     - Наличными я заплатил всего тысячу, а остальные  буду  отдавать  три
года. Так многие покупают, вы это знаете.
     - Расширенная кредитная система после долгих уговоров. Это для таких,
как вы. Для меня и мне подобных это считается дорогой покупкой. Давайте-ка
поглядим на ваше дорогостоящее  соглашение.  -  Он  показал  мне  договор.
Беглого взгляда было достаточно, чтобы убедиться в правдивости его слов. -
Какое у вас жалованье, доктор Макдональд? - спросил я.
     - Немногим больше двух тысяч в год. Правительство не очень щедро.
     Он перестал возмущаться и злиться. Интересно, почему?
     - Итак, после уплаты налогов и вычета прожиточного минимума у вас  не
останется и тысячи в конце года, а в три года вам не набрать трех тысяч. И
все же, согласно соглашению, вы должны  в  три  года  выплатить  четыре  с
половиной тысячи плюс проценты. Как вы думаете решить  эту  математическую
шараду?
     - У меня имеются два страховых полиса, по которым я получу в  будущем
году. Сейчас их вам покажу.
     - Не беспокойтесь. Скажите лучше, доктор, чем вы так расстроены?
     - Я не расстроен.
     - Не врите.
     - Ладно, вру. Да, я взволнован, нервничаю. Ваши  вопросы  подействуют
любому на нервы. Возможно, он и прав.
     - И почему это вас так волнует, доктор? - спросил я.
     - Почему? Еще спрашивает! - Он со злобой взглянул  на  меня  и  снова
уткнулся в ковер, снова принялся за поиски бриллиантовой булавки. - Мне не
нравится тон ваших вопросов. Мне не нравится, куда вы клоните. И никому бы
не понравилось.
     - А куда это я клоню?
     - Не знаю. - Он помотал  головой,  не  поднимая  глаз.  -  Вы  хотите
доказать, что я живу не по средствам. Не знаю. Не знаю, куда вы клоните.
     - Глаза у вас нынче красные, доктор, и, простите, от вас несет  виски
так, будто вы всю ночь пили. Провели ночь за бутылкой?  Нет,  положительно
вам пошла на пользу пара ударов в солнечное сплетение. Любопытно, а  вы  у
нас всегда считались умеренно пьющим. Вы были один всю  ночь,  а  умеренно
пьющие не пьют в одиночестве. Именно поэтому они и умеренные.  Вы  одиноко
пили ночью, и пили много, доктор. Любопытно, почему? Волновались?  Ожидали
появления Кэвела с его назойливыми вопросами?
     - Перед сном я обычно немного выпиваю, - сказал  он,  оправдываясь  и
по-прежнему разглядывая ковер. Теперь он пытался скрыть выражение лица.  -
И представьте, не стал от этого алкоголиком. Много ли - один стаканчик?
     - Или два, - поддакнул я, - но когда стаканчик превращается  в  целую
бутылку виски, то это уже не стаканчик. - Я огляделся  и  спросил:  -  Где
ваша кухня?
     - Что вы...
     - Черт возьми, не тяните.
     - Пройдите прямо.
     Я вышел из комнаты и очутился в безупречно сияющем сталью  и  никелем
чудовище, которое предназначалось для операционной, но в последний  момент
почему-то превратилось в  кухню.  Это  тоже  требовало  денег.  В  сияющей
раковине нашлось убедительное доказательство,  что  доктор  Макдональд  не
ограничился  перед  сном  стаканчиком.  Почти  пустая  бутылка   виски   с
валяющейся рядом отвинченной металлической  пробкой.  Грязная  пепельница,
полная смятых окурков сигарет. Услышав за  спиною  шаги,  я  оглянулся.  У
порога стоял Макдональд.
     - Ладно, - устало сказал он. - Да, я пил. Пил несколько часов подряд.
Я не привык к подобному, Кэвел.  Я  не  полицейский.  И  не  военный.  Два
страшных убийства. - Его передернуло: если он играл, то играл  отлично.  -
Бакстер многие годы был моим лучшим другом. Почему его убили?  Остановится
ли убийца на этом? Знаю, что может натворить этот  дьявольский  микроб.  О
боже! У меня есть все причины волноваться. Даже слишком много причин.
     - Это так, у вас была причина,  -  согласился  я,  -  и  даже  сейчас
имеется. Впрочем, я уже напал на след преступника. Возможно, вы будете его
следующей жертвой. Об этом стоит задуматься.
     - Ради бога, убирайтесь и оставьте меня в покое, бессердечный сатана,
- простонал он.
     - Ухожу моментально. Держите двери на замке, доктор.
     - Вы еще пожалеете, Кэвел. - Едва я сообщил о своем  намерении  уйти,
он снова расхрабрился. - Посмотрим, будете ли вы таким наглым,  когда  вас
вызовут в суд и обвинят в насилии.
     - Не болтайте глупости, - коротко бросил я, - никогда вас  и  пальцем
не трогал. Никаких следов нет, значит, вы на меня наговариваете. Но и  тут
я вас опережу.
     Я вышел из дома.  Увидел  очертания  гаража,  где  должен  находиться
"бентлик", но меня он ни в коей мере не интересовал. Если люди хотят иметь
симпатичную, неброскую и обычную машину для воровских или тайных  дел,  то
никогда не будут брать в кредит "бентлик-континенталь".  Я  остановился  у
телефона-автомата и под предлогом  уточнения  адреса  Грегори  сделал  два
коротких звонка - Уйбриджу, который, я  знал,  не  мог  помочь  мне,  и  -
Кливдену, который и дал нужный адрес. Оба они весьма нервно восприняли мои
звонки на заре, но успокоились, когда я объяснил,  что  мне  срочно  нужен
адрес,  поскольку  расследование  достигло  критической  стадии  и   может
задержаться еще на день. Оба старались  расспросить  о  ходе  поисков,  но
ничего не добились, ведь мне действительно ничего не было известно.
     В 7.15 утра я нажимал звонок двери в дом доктора  Грегори,  точнее  -
дом, где жил доктор Грегори. Пансион  высшего  класса,  который  содержала
вдова с двумя дочерьми. У подъезда  стоял  морской  синевы  "фиат-2100"  -
автомобиль Грегори. Было еще совсем темно, холодно и сыро. Я очень  устал,
и нога так сильно болела, что я с трудом соображал, что же надо делать.
     Дверь открылась, вышла полная седая женщина. Это была  сама  хозяйка,
миссис Уитхорн. По слухам, хозяйка беспечная,  довольно  свободных  правил
вольготного пансиона. Желающих поселиться  в  этом  пансионе  было  много:
хозяйка славилась своими кулинарными способностями.
     - Кого это принесло так рано? - добродушно-ворчливо спросила  она.  -
Надеюсь, не полицию.
     - Именно ее, миссис Уитхорн.  Моя  фамилия  Кэвел.  Мне  хотелось  бы
видеть доктора Грегори.
     - Бедный доктор Грегори! Он уже достаточно общался с  вашими  людьми.
Ну, заходите-ка лучше, а я пойду посмотрю, встал ли он.
     - Укажите его комнату,  я  сам  отыщу,  если  не  возражаете,  миссис
Уитхорн. - Она на минуту замешкалась  и  потом  неохотно  объяснила,  куда
идти.
     Пять ярдов по большому холлу, затем в боковой проход и - я оказался у
двери с табличкой, на которой написано его имя. Грегори уже был на  ногах,
но, должно быть, только что встал. На нем был поношенный коричневый халат,
наброшенный поверх пижамы. Он еще не успел побриться.
     - Кэвел? - сказал он без  особой  радости.  Встречающие  на  рассвете
полицию редко бывают дружелюбно настроены. Но, в отличие  от  Макдональда,
он был по крайней мере любезен. - Входите-ка. Садитесь. Вид  у  вас  очень
усталый.
     Я чувствовал себя именно так. Сел на предложенный стул и огляделся. У
Грегори не было такого пристрастия к мебели, как у Макдональда, но ведь он
жил в пансионе. Комната, где мы находились, служила кабинетом, а  спальня,
наверное, была за дверью дальней стены.  Потертый,  но  все  же  приличный
ковер, пара кресел, тяжелый  дубовый  стол  с  плетеным  креслом,  пишущая
машинка и одна стена, полностью занятая книгами, - вот и  все,  что  здесь
было. В каминном очаге виднелись остатки вчерашнего огня - белый пепел  от
сгоревших березовых поленьев.  В  довольно  холодной  комнате  воздух  был
спертым. Грегори еще не соблазнился скверной привычкой англичан  открывать
окна при любой погоде. В воздухе  чувствовался  какой-то  странный  запах,
слабый, трудноуловимый.
     - Чем могу быть полезен, Кэвел? - спросил Грегори.
     - Обычные вопросы, доктор Грегори, - спокойно сказал я. - Знаю, время
весьма неподходящее, но сейчас дорога каждая минута.
     - Вы совсем не спали? - проницательно спросил он.
     - Еще нет. Я был занят... визитами. Боюсь, эти визиты не прибавят мне
популярности. Я только что от доктора Макдональда. Кажется,  он  не  очень
обрадовался, что его вытащили из постели.
     - Макдональду  это  наверняка  не  понравилось,  -  деликатно  сказал
Грегори. - Он довольно несдержанный человек.
     - Вы с ним в хороших отношениях? Друзья?
     -  Скорее  коллеги.  Я  ценю  его  работу.  Но  почему  вы  об   этом
спрашиваете, Кэвел?
     - Неизлечимое любопытство. Скажите, доктор, у вас  имеется  алиби  на
прошлую ночь?
     - Конечно, -  озадаченно  ответил  он.  -  Я  все  рассказал  мистеру
Харденджеру. С восьми и почти до полуночи я был  на  дне  рождения  дочери
миссис Уитхорн...
     - Простите, - перебил я его, - речь идет  о  позавчерашней  ночи,  не
прошедшей.
     - Ага, - с беспокойством поглядел он на меня, - что, были... были еще
убийства?..
     - Больше не было, - успокоил я его. - Итак, доктор?
     -  За  позапрошлую  ночь?  -  слегка  улыбнувшись  и  пожав  плечами,
переспросил он. - Алиби? Если бы я знал, что мне нужно  будет  представить
алиби, я бы незамедлительно представил. Какое время вас интересует, мистер
Кэвел?
     - Скажем, между девятью тридцатью и десятью тридцатью вечера.
     - Увы, не могу. Кажется, у меня нет алиби. Я сидел в своей комнате  и
работал над книгой. Можете  назвать  это  трудовой  терапией  после  всего
случившегося. - Он помедлил и затем, будто извиняясь, произнес: - Впрочем,
не весь вечер. После обеда, примерно с восьми до одиннадцати. В  некотором
роде я отлично поработал: целых три страницы.  -  Он  улыбнулся  несколько
иначе. - Для такой книги, какую я пишу, мистер Кэвел, большое достижение и
страница в час.
     - А какого рода эта книга?
     - По неорганической химии. - Он покачал головой и задумчиво  добавил:
- Люди не будут толпиться у  книжных  прилавков,  чтобы  купить  ее.  Круг
читателей моей книги, ввиду ее специфичности, ограничен.
     - Эта книга? - кивнул я в сторону стопки листов.
     - Да. Я начал писать ее в Турине, не помню уж сколько лет назад. Если
желаете, взгляните, мистер Кэвел. Но, боюсь, она  вам  ничего  не  скажет.
Помимо того, что она написана по узкой теме, она еще на итальянском. Когда
пишу, то предпочитаю итальянский язык.
     Я не сказал ему, что могу читать по-итальянски так же хорошо, как  он
говорит по-английски. Вместо этого я спросил:
     - Вы ее сразу печатаете на машинке?
     - Ну да. Мой почерк, как у многих ученых, почти невозможно разобрать.
Одну минуточку!.. - Он задумчиво потер ладонью острый, с синеватым отливом
подбородок. - Машинка. Должно быть, ее слышали.
     - Именно потому я и спросил. Думаете, ее слышно?
     - Не уверен.  Я  специально  выбрал  эту  комнату,  чтобы  никому  не
докучать стуком машинки. Надо мной и сбоку нет спальных комнат. Подождите.
Да, да, кажется, я слышал включенный телевизор за соседней дверью. - Потом
повторил с сомнением: - Вроде бы слышал. За дверью находится, как ее гордо
называет  миссис  Уитхорн,  телевизорная  комната,   впрочем,   не   часто
посещаемая миссис Уитхорн с дочерьми,  не  часто.  Но,  уверен,  что-то  я
слышал. Гм, почти уверен. Давайте спросим.
     Мы прошли на кухню, где миссис Уитхорн и одна из ее дочерей  готовили
завтрак.  Аромат  жареного  бекона  еще  сильнее  дал  мне   почувствовать
собственную усталость. Показалось, что и нога заныла сильней.
     В минуту мы выяснили, что в тот  вечер  шел  часовой  фильм  о  сборе
винограда. Миссис Уитхорн и дочери просмотрели его до конца. Фильм начался
ровно в десять. Когда они проходили мимо двери  доктора  Грегори  и  когда
смотрели программу, слышали звук пишущей машинки. Правда, приглушенный, но
достаточно явственный. Миссис Уитхорн тут же заметила, что доктор  Грегори
плохо поступает, мало уделяя времени отдыху, но она понимает,  что  доктор
Грегори наверстывал время, которое провел на  дне  рождения  ее  дочери  -
единственное развлечение за многие недели труда. Доктор Грегори не пытался
скрыть, что доволен.
     - Очень благодарен почтенному фильму,  показанному  в  тот  вечер,  а
также вам,  миссис  Уитхорн.  -  Затем  улыбнулся  мне:  -  Ваши  сомнения
рассеялись, мистер Кэвел?
     - У меня их и не было,  доктор,  но  работа  полицейского  состоит  в
проверке самых мелких фактов.
     Доктор Грегори проводил меня  до  парадной  двери.  Было  еще  темно,
холодно  и  очень  сыро,  однако  уже  можно  было  разглядеть,   как   на
гудронированном шоссе плясал дождь. Я подумал, как лучше  ответить  ему  о
ходе расследования, и Грегори действительно спросил об этом:
     - Я не прошу вас раскрывать профессиональные тайны, мистер Кэвел, но,
гм... полагаете, вам удастся поймать этого дьявола? Есть ли какие успехи?
     -  За  последние  полсуток  их  оказалось  больше,   чем   требуется.
Расследование вывело меня на верный след. Я бы сказал, вывело  вплотную...
если не учитывать, что я вновь наткнулся на глухую стену.
     - Через стену можно перелезть, мистер Кэвел.
     - Конечно. Я перелезу через нее, - и, помолчав, добавил: -  Не  знаю,
следовало ли мне говорить об этом, но, уверен, вы никому не расскажете.
     Он стал горячо заверять, что будет нем, как могила, и мы  расстались.
Проехав с полмили, я остановился, зашел в  телефон-автомат  и  позвонил  в
Лондон.
     - Не спали, Кэвел? - вместо приветствия спросил Шеф.
     - Нет, сэр.
     - Что поделаешь, я  тоже  в  таком  положении.  Кажется,  нажил  себе
врагов, вытаскивая из постели людей среди ночи.
     - Не меньше меня, сэр.
     - Пожалуй. Есть какие-нибудь результаты?
     - Ничего особенного. А у вас, сэр?
     -  Чессингем.  Нет  никаких  данных,  что  он   владел   гражданскими
водительскими правами. Возможно, имеются в другом месте, не в Англии, хотя
и маловероятно. Что касается его  армейского  послужного  списка,  то  он,
оказывается, был в королевском армейском батальоне по обслуживанию.
     - Вот как. Тогда  есть  шансы  обнаружить,  что  он  имел  права.  Вы
обнаружили, сэр?
     - Мне удалось только установить факт службы  Чессингема  в  армии,  -
сухо сказал Шеф. - Он действительно служил. Аппарат военного  министерства
необычайно медленно работает ночью,  но  оживляется  днем.  К  полудню  мы
что-нибудь из них выудим. Зато мы получили некоторые  довольно  любопытные
цифры, касающиеся Чессингема, их нам предоставил полчаса назад управляющий
банком.
     Он продиктовал мне цифры и повесил трубку. Я устало залез в машину  и
поехал к дому Чессингема. Через четверть  часа  я  был  там.  В  полумраке
наступавшего рассвета куб дома с его нижним подвальным помещением выглядел
неприятнее и мрачнее прежнего. Но мои впечатления сейчас не имели никакого
значения. Я взлетел  по  истертым  ступеням  и  позвонил.  Открыла  Стелла
Чессингем. Она была чисто и привлекательно  одета,  цветастый  халатик  ей
очень шел, волосы гладко зачесаны, но лицо бледное, а серые глаза усталые.
Когда я сказал, что хочу видеть ее брата, она не проявила восторга.
     - Входите,  -  нехотя  сказала  она.  -  Мама  еще  в  постели.  Эрик
завтракает.
     Снова  дразнящий  запах  бекона  и  яичницы.  Снова  я   почувствовал
слабость. Чессингем взволнованно поднялся и нервно поздоровался:
     - Доброе утро, мистер Кэвел.
     Отвечать тем же мне не хотелось. Я равнодушно поглядел на  него,  как
смотрят только полицейские и официанты, и сказал:
     - Мне придется задать вам еще несколько вопросов, Чессингем. Я провел
бессонную  ночь  и  не  настроен  разоблачать  ваши   увертки.   Отвечайте
откровенно.  Этой  ночью  мы  узнали  некоторые  любопытные   подробности,
выводящие на вас. - Я взглянул на его сестру: - Мисс Чессингем, не хочется
вас расстраивать без надобности. Лучше бы я  побеседовал  с  вашим  братом
наедине.
     Она посмотрела на меня, широко раскрыв глаза, и собиралась было уйти,
но голос брата остановил ее:
     - Останься здесь, Стелла. Мне нечего скрывать.  Сестра  все  обо  мне
знает, мистер Кэвел.
     - На вашем месте я не проявлял  бы  столько  уверенности,  -  холодно
произнес я и сурово  поглядел  на  него.  -  Если  хотите  остаться,  мисс
Чессингем, то оставайтесь. Но помните, я просил вас удалиться.
     Оба они были бледны и чрезвычайно напуганы. Учитывая мою  способность
запугивать людей, меня бы в любой момент взяли в  центральную  европейскую
секретную полицию, в Интерпол. Я приступил к допросу.
     - Что вы делали в прошлый  вечер,  Чессингем?  Скажем,  около  десяти
часов?
     - Вчера вечером? - заморгал он. - Почему я должен был считать  каждый
свой шаг вчера вечером?
     - Вопросы задаю я. Пожалуйста, отвечайте.
     - Я... я был дома. Со Стеллой и матерью.
     - Весь вечер?
     - Конечно.
     - Отнюдь не "конечно". Кто может подтвердить, что вы находились дома?
     - Только Стелла и мать.
     - Только мисс Чессингем. В  десять  часов  ваша  мать  обычно  уже  в
постели.
     - Да, в постели. Я забыл.
     - Не удивлен. Вы  забыли  мне  сказать,  что  служили  в  королевском
армейском батальоне обслуживания.
     - В батальоне?.. - Он опустился за стол, конечно, не для того,  чтобы
продолжать завтрак. Едва заметное движение руки  подсказало  мне,  что  он
сжал ладони. - Да, это правда. Но как вы узнали?
     - Птичка начирикала мне на ушко. Та же птичка сказала, что вы  водили
армейский грузовик. - Мне ничего не оставалось, как слегка слукавить.  Что
делать, время было не на моей стороне. - А вы говорили, что не водите.
     - Да, я не могу. - Он бросил взгляд на сестру и  снова  посмотрел  на
меня. - Это ошибка. Кто-то ошибся.
     - Вот видите, Чессингем, а вы отказываетесь.  А  если  к  вечеру  вам
будут представлены четыре свидетеля, которые под присягой подтвердят,  что
видели вас за рулем?
     - Возможно, один-два раза я и пробовал. Я... я не помню. У  меня  нет
прав.
     - Надоело! - сказал я с отвращением. - Вы ведете себя  по-дурацки.  А
вы не кретин, Чессингем. Перестаньте увиливать и корчить из себя  дурачка.
Вы можете водить машину. Признайтесь. Мисс Чессингем, ведь ваш брат  может
водить, не правда ли?
     - Оставьте Стеллу в покое! - выкрикнул побледневший Чессингем.  -  Вы
правы, черт вас возьми! Я могу водить... кое-как.
     - Думаете, поступили очень разумно, оставив "бедфорд" у  своего  дома
два дня назад? Предполагали, что полиции никогда  и  в  голову  не  придет
подозревать кого-то в столь очевидном?
     - Никогда и близко не был у этой машины! - закричал  он.  -  Клянусь.
Клянусь, что не был у этой машины! Я испугался, когда вы  вчера  пришли  к
нам, и решил сделать все, чтобы доказать свою невиновность.
     - Невиновность? - засмеялся я смехом полицейского. - Снимки  Юпитера,
по вашему утверждению,  вы  сами  делали.  Как  вы  их  сняли?  Смастерили
приспособление  для  автоматического  фотографирования,  когда  вы   здесь
отсутствуете, а находитесь в Мортоне?
     - Ради бога! О чем вы говорите?! -  обезумел  он.  -  Приспособление?
Какое, к черту, приспособление?! Да переверните  вверх  дном  весь  дом  и
найдите...
     - Не будьте столь наивным, - перебил я. - Вы могли припрятать  его  в
лесу, где-нибудь за полсотни миль от дома.
     - Мистер Кэвел! - Возмущенная Стелла встала передо  мной  со  сжатыми
кулачками. - Вы совершаете чудовищную ошибку. Эрик ничего не имеет  общего
с... ни с чем. С этим убийством. Ничего, говорю я вам! Я знаю.
     -  Вы  были  с  ним  после  десяти  тридцати  в  тот  вечер?  В   его
обсерватории? Если не были, милая леди, вы ничего не знаете.
     - Я знаю Эрика! Знаю, что он совершенно не способен на...
     - Личные аттестации меня не  интересуют,  -  перебил  я.  -  Если  вы
столько знаете, то,  может  быть,  объясните,  как  ваш  брат  положил  за
последние четыре месяца тысячу фунтов в банк? Пятьсот фунтов третьего июля
и столько же третьего октября. Сможете объяснить?
     Они испуганно переглянулись, не  скрывая  этого.  Чессингему  удалось
заговорить не сразу, а когда он заговорил, голос был хриплым и дрожащим.
     - Это клевета! Кто-то хочет меня оклеветать.
     - Не кричите и объясните вразумительно, - устало сказал я.  -  Откуда
эти деньги, Чессингем? Прежде чем ответить, он помолчал с минуту.
     - От дяди Джорджа,  -  жалким  шепотом  произнес  он,  уставившись  в
потолок.
     - Очень любезно с его стороны, - мрачно сказал я. - Кто же он такой?
     - Мамин брат, - все еще шепотом пояснил он. - Проклятье нашей  семьи.
Он утверждал,  что  совершенно  невиновен  в  преступлениях,  которые  ему
приписали, но факты были так  убедительны,  что  ему  пришлось  бежать  из
Англии.
     Я пристально  поглядел  на  него.  Такой  двусмысленный  разговор  не
очень-то был мне по душе, особенно после бессонной  ночи  в  восемь  часов
утра.
     - О чем вы говорите? Какие преступления?
     - Не знаю, - отчаянно сказал он. - Мы никогда не видели его... он два
раза звонил в Мортон. Мама никогда о нем не  упоминала,  мы  до  недавнего
времени даже не подозревали о его существовании.
     - Вы об этом тоже знали? - спросил я Стеллу.
     - Конечно, знала.
     - А ваша мать?
     - Разумеется, - ответил Чессингем, - ведь я говорил, что она  никогда
не упоминала о нем и его существовании. Во всяком случае, в чем бы его  ни
обвиняли, это неприятно. Он сказал, если мама узнает, от кого  деньги,  то
назовет их грязными и откажется от них. Мы... и Стелла... хотим послать ее
за границу лечиться. Эти деньги помогут.
     - Да, они вам помогут взобраться на виселицу  в  Олд-Бейли,  -  грубо
сказал я. - Где родилась ваша мать?
     - В Альфингеме, -  ответила  Стелла,  так  как  Чессингем  был  не  в
состоянии отвечать.
     - А как ее девичья фамилия?
     - Джей Барклай.
     - Где у вас телефон? Хочу позвонить. Она  сказала  где,  я  вышел  из
холла и соединился с Шефом. Через четверть часа я вернулся. Оба  сидели  в
тех же позах.
     - Господи, да вы  прекрасная  пара,  -  восхищенно  воскликнул  я,  -
конечно, вам и в  голову  не  приходило  обратиться  в  Сомерсет.  Что  бы
получилось? Вы знали, что  потеряли  бы  время.  Дядя  Джордж  никогда  не
существовал. У вашей матери никогда не  было  брата.  И  для  вас  это  не
новость. Ну-с, Чессингем, у вас  было  время  придумать  более  подходящее
объяснение. Не уверен, что вы придумаете  что-либо  более  оригинальное  о
давшем вам тысячу фунтов человеке. - Он и  не  придумывал.  Он  безнадежно
уставился на меня, затем поглядел на сестру и  себе  под  ноги.  Я  сказал
ободряюще: -  Ну,  не  надо  торопиться.  У  вас  будет  несколько  недель
придумать историю получше. Однако хотелось бы повидать вашу маму.
     - Оставьте ее в покое, черт вас возьми. - Чессингем так  стремительно
вскочил, что опрокинул стул, на котором сидел. - Моя мать  больная  старая
женщина. Оставьте ее в покое, слышите, Кэвел?!
     - Пожалуйста, пойдите и  скажите  вашей  маме,  что  через  минуту  я
поднимусь к ней, - обратился я к Стелле.
     Чессингем рванулся ко мне, но его сестра встала между нами.
     - Не надо, Эрик. Пожалуйста, успокойся. -  Она  посмотрела  на  меня,
будто пригвоздила взглядом к стене,  и  сказала  горько:  -  Разве  ты  не
видишь, что мистер Кэвел - человек, который все делает по-своему?
     В этом она была права. Беседа с  миссис  Чессингем  заняла  не  более
десяти минут, не самых приятных в моей жизни. Когда я спустился вниз,  они
ждали меня в холле. С наполненными слезами глазами Стелла подошла ко  мне,
бледная и испуганная.
     - Вы совершаете чудовищную ошибку, мистер Кэвел,  чудовищную  ошибку.
Эрик мой брат. Я знаю его, я знаю его. Клянусь, он абсолютно ни в  чем  не
виновен.
     - У него будет возможность доказать это. - Иной раз я ненавидел себя,
и сейчас настало именно такое время. - Чессингем,  благоразумнее  для  вас
было бы собрать чемодан. Запастись, по крайней мере, дня на два.
     - Вы забираете меня? - отрешенно и безнадежно спросил он.
     - У меня нет ни ордера, ни права на это. Кто-нибудь другой придет, не
беспокойтесь. И не глупите. Даже мышь не  пробежит  сквозь  кордон  вокруг
этого дома.
     - К-к-кордон? - захлопал он глазами. - Хотите  сказать,  что  полиция
вокруг...
     - Думаете, мы хотим, чтобы вы улетели из страны первым же  рейсом?  -
спросил я. - Как ваш старый дорогой дядя Джордж?
     Это  под  занавес  были  самые  подходящие  слова.  И  я  оставил  их
размышлять над ними.
     Хартнелл был очередным и  последним,  кого  я  хотел  посетить  перед
завтраком в это утро. На полпути  к  нему  я  зашел  в  телефон-автомат  и
позвонил в "Вогоннер". Вскоре к телефону подошла  Мэри.  Спросила,  как  я
себя чувствую, я ответил, что великолепно. Она обозвала меня лгуном. После
этого я сказал, что вернусь в  отель  к  девяти,  и  попросил  приготовить
завтрак,  а  к  нему  пригласить,  если  возможно,  Харденджера.  Закончив
разговор, я вышел из будки. Машина моя стояла невдалеке, и  я  поспешил  к
ней, так как все еще шел холодный дождь. Но, полуоткрыв дверцу  машины,  я
замер и уставился на некую направляющуюся в мою сторону личность.
     Совсем забыв, что спешу, я разглядывал  среднего  возраста  человека,
хорошо одетого, в плаще  и  фетровой  шляпе,  который  вел  себя  довольно
нелепо. Он шел в ста ярдах от меня  по  полной  воды  придорожной  канаве,
размахивая широко раскинутыми руками, и  гнал  перед  собой  ногой  ржавую
консервную банку. С каждым  ударом  из-под  его  ноги  разлетались  веером
брызги воды.
     Некоторое время я наблюдал это представление, пока  не  почувствовал,
что барабанящий по спине дождь проник за шиворот  и  ноги  промокли.  Даже
если это сбежавший из бедлама сумасшедший,  не  стоило  смотреть  на  него
дольше. Не отрывая взгляда от  этого  привидения,  я  скоренько  уселся  в
машину, но, захлопывая за собой дверцу, тотчас почувствовал,  что  задачей
этого типа, гоняющего банку под дождем, вовсе не было  показывать  уровень
ненормальности в деревенском Уилтшире. Он просто отвлек  мое  внимание  от
заднего сиденья машины, где кто-то спрятался, скорчившись на полу.
     Я услышал шорох, хотел  повернуться,  но  было  поздно:  дубинка  уже
опускалась.  Моя  левая  нога  еще  не  уперлась  в  педаль.  Кроме  того,
неизвестный спрятался с левой, точнее - с  моей  слепой  стороны.  Дубинка
опустилась на мой затылок пониже левого уха, сильно и точно.  Я  мгновенно
потерял сознание, так что не почувствовал даже боли.
     Нельзя сказать, что я очнулся. Слово "очнулся"  означает  короткий  и
быстрый промежуток времени перехода от  бессознательного  к  сознательному
состоянию, но со мной было не так. В первое мгновение я ощутил,  что  лежу
на чем-то твердом и мокром, потом это ощущение исчезло.
     Сколько  времени  я  был  без  сознания,  даже  не  мог  представить.
Постепенно сознание возвращалось все чаще и чаще, хотя от  этого  я  лучше
себя не чувствовал, ибо не только ощущал резкую тупую боль в голове, шее и
правой стороне  груди  -  будто  тисками  сдавило,  но  и  не  мог  вообще
шевельнуть телом. С трудом открыл я здоровый глаз,  скосил  его  и  увидел
слабый свет из зарешеченного окна высоко в стене, почти  под  потолком.  Я
находился в каком-то подвале, сыром, полузатопленном, примерно как в  доме
Чессингема, лежал на недоделанном цементном полу среди  мелких  луж.  Руки
крепко связаны за спиной. Кисти онемели от тугих веревок - кто-то на славу
потрудился, когда приволок меня и бросил здесь. Я попытался привстать,  но
не мог двинуться. Тогда, извиваясь, попытался сесть, и  это  после  долгих
усилий удалось. В глазах закрутились огненные круги. Немного придя в себя,
огляделся. Ноги связаны. Рядом стояли высокие, доходящие  до  окна  винные
чаны - веревка протянулась от щиколоток  к  какой-то  ржавой  скобе.  Чаны
тянулись вдоль всей стены. Шнур руками  развязать  было  невозможно.  Даже
горилла не могла бы перегрызть этот пластиковый линь.
     Потихоньку, стараясь не делать резких движений, ибо  у  меня  от  них
туманилось в голове, стал осматривать подвал. Окно, закрытая дверь, винные
чаны. И я среди них. Впрочем, могло быть и хуже. По крайней мере, никто не
залил подвал водой, чтобы утопить меня, никто не пустил удушающий газ,  не
было змей и зловещих черных тарантулов. Только пустой подвал - и я в  нем.
И все же положение довольно  скверное.  Я  подтянулся  к  винным  чанам  и
попытался зацепиться ногой за шнур, которым был к  ним  привязан,  но  это
только добавило  мне  боли,  уже  и  так  чрезмерной.  Затем  я  попытался
освободить руки, заранее зная бесполезность этой затеи.  Мелькнула  мысль,
что я долго буду здесь умирать от голода и жажды.
     Спокойно, сказал я себе. Обдумай все без спешки, Кэвел. И я  принялся
обдумывать, но так ничего  путного  и  не  придумал,  кроме  подтверждения
безвыходности моего положения. Плачевно.
     И тогда взгляд мой остановился на  "хэкати".  Несомненно,  из  левого
отворота пальто торчала его ручка. Я удивился,  как  это  те,  приволокшие
меня сюда, не обыскали меня. Вероятно, знали, что полицейский в Англии  не
носит оружия, а меня посчитали полицейским. Я приподнял  плечо  к  голове,
одновременно стараясь лицом отогнуть полу у пальто. На третьей попытке мне
удалось зажать зубами ручку пистолета, но она выскользнула. Я  сделал  еще
четыре попытки, бесполезных и мучительных. Круги снова завертелись у  меня
перед глазами, а резкая боль в груди убедила, что одно из ребер  наверняка
сломано. Пришлось дать себе отдых, прежде чем  вновь  возобновить  попытки
вытащить пистолет. Наконец, извиваясь червем, я кое-как встал на колени  и
изогнулся так, что "хэкати"  выскользнул  из  чехла,  но  тут  же  потерял
равновесие и  упал  прямо  лицом  на  пол.  Когда  в  конце  концов  вновь
прояснилось в голове, я принялся доставать валяющийся пистолет.  И  вот  в
слабоосвещенном полутемном подвале я  стоял  на  коленях,  уставившись  на
него, размышляя, не могли ли приволокшие меня сюда позабавиться,  вытащить
обойму, а оружие вновь сунуть в чехол. Но судьба меня  пожалела.  Пистолет
был на боевом взводе, и стрелка показывала цифру "9". Магазин  был  полон.
Извиваясь на полу, я схватил "хэкати" связанными  руками,  взвел  курок  и
потянул пистолет вправо, насколько позволяло левое плечо.  Складки  пальто
мешали мне, но все же я сунул "хэкати" под себя  и  стал  сгибать  колени,
пока ноги не оказались в пятнадцати дюймах от дула.
     Некоторое время я колебался, стрелять  ли  в  шнур,  связывающий  мне
щиколотки: шансов попасть в шнур, а не в ноги почти не было. Связанными за
спиной, да к тому же онемевшими руками прицелиться точно я не мог.  Скорее
всего,  результатом  выстрела  могло  быть  исполнение  желания  тех  двух
лондонских хирургов, которые хотели ампутировать мне ногу. И тогда я решил
сосредоточить внимание на четырехжильном шнуре восемнадцати дюймов длиной,
которым были привязаны мои ноги к винным чанам. Глубоко вздохнул  и  нажал
на курок.
     Отдача от выстрела была так сильна, что показалось,  будто  я  сломал
большой палец. Гулкий звук выстрела  оглушил,  ударил  мне  по  барабанным
перепонкам, а пуля с визгом пролетела рикошетом всего лишь в  полдюйме  от
головы.
     Спустя пару секунд я выстрелил вновь. Без колебаний,  ибо  знал,  что
если начну думать о пуле, проходящей рикошетом в полдюйме  от  головы,  то
никогда не решусь спустить  еще  раз  курок.  Грохот  выстрела  -  и  шнур
перерезало пулей, как бритвой. Лучше сделать трудно.
     Кое-как я схватил обеими связанными руками стояк,  которым  крепились
чаны, и, извиваясь, попытался встать на дрожащие от напряжения ноги. Потом
для устойчивости облокотился локтем о первый попавшийся выступ и уставился
в ожидании на дверь. Если кто-то войдет сюда узнать, в чем  дело,  что  за
грохот, то будет довольно легкой целью. До двери - футов шесть, а  человек
- не восемнадцатидюймовая веревка.
     Целую  минуту  простоял  так  на  трясущихся,  подгибающихся   ногах,
вслушиваясь и ничего не слыша,  ибо  оглох  от  выстрелов.  Затем  рискнул
подобраться к высокому окну. Никого. Тогда  допрыгал  до  двери  и  локтем
нажал на ручку. Заперта.  Я  повернулся  спиной  к  двери,  нащупал  дулом
"хэкати" замок и нажал на курок. После второго выстрела  дверь  поддалась.
Навалился на нее всем корпусом, и она распахнулась, а  я  вывалился  через
порог, тяжело рухнув на цементный пол.
     Если бы кто-то стоял за дверью, лучшего случая трахнуть меня дубинкой
не представлялось. Но никто не стукнул меня, поскольку никого за дверью не
было. И снова я кое-как поднялся на ноги. Нашел выключатель и включил свет
плечом. Лампочка на коротком шнуре под  потолком  не  зажглась.  Наверное,
перегорела, но, скорее всего, вообще в доме было отключено  электричество.
Воздух в подвале спертый, и это  вернее  всего  говорило  о  заброшенности
дома.
     Марш истертых ступеней лестницы вел во тьму. Я запрыгал по  ступеням,
балансируя, чтобы не потерять равновесие,  но  едва  успел  плюхнуться  на
ступень, чтобы не покатиться вниз. Мне  показалось  гораздо  безопаснее  и
благоразумнее ползти вверх спиной, отталкиваясь от каждой ступени пятками.
Дверь вверху также была замкнута, но у меня оставалось еще пять  патронов.
Замок поддался первому же выстрелу, и я оказался в комнате. Прихожая  была
высокой и узкой. Две двери по сторонам, обе закрытые, стеклянная  дверь  в
дальнем конце, еще одна - рядом со мной, ведущая в заднюю  половину  дома,
лестница вверх и бугристый паркетный пол, густо покрытый пылью, на которой
отчетливо проступали отпечатки ног, ведущих от стеклянной двери  к  месту,
где я  стоял.  На  всем  лежала  печать  заброшенности.  Стало  ясно,  что
поблизости нет ни единой живой души.
     Однако сколько времени я провалялся в  подвале?..  Нельзя  терять  ни
секунды. Я не хотел затаптывать  следы  и  поэтому  направился  к  боковой
двери. Она  оказалась  открытой.  Запрыгал  дальше  и  вскоре  оказался  в
хозяйственной части дома: кладовая, кухня, чулан. Как положено в старинном
большом доме.
     Я прыгал через эти комнаты, открывая шкафы и выдвигая ящики на пол. И
зря тратил время. Бывшие хозяева не оставили даже иголочной булавки, а мне
нужно было что-то такое, чем можно избавиться от пут. Наружная дверь кухни
была не заперта. Открыл ее и оказался под сильным  дождем.  Огляделся,  но
вокруг ничего не увидел и не смог ориентироваться. Разросшийся заброшенный
сад окружала десятифутовой высоты зеленая изгородь, к  которой  годами  не
прикасались ножницы. Шелестели под черным плачущим небом сосны и кипарисы.
Неподалеку смутно виднелись два деревянных строения. Большое  походило  на
гараж, другое по размеру вдвое меньше.  Я  поскакал  к  последнему  просто
потому, что оно находилось  ближе.  Разбитая  дверь  болталась  на  ржавых
петлях и противно заскрипела, когда я стал ее открывать. Здесь,  очевидно,
была мастерская. Возле грязного окна стоял верстак  с  массивными  ржавыми
тисками. Если бы они не так заржавели и я отыскал бы  режущий  инструмент,
который можно зажать в тиски, то они пригодились бы  мне.  Но  сколько  ни
глядел, не мог обнаружить ничего подходящего.  Как  и  в  доме,  уезжавшие
захватили с собой все. Стены  мастерской  совершенно  голые.  Только  одна
плетеная  коробка,  набитая  наполовину  всяким  хламом,  стояла   посреди
мастерской. Мне удалось открыть ее и вывалить содержимое на  пол:  кусочки
дерева, ржавые отвертки, изогнутые куски железа, кривые  гвозди.  Наконец,
попалось старое и ржавое полотно ножовки. Минут десять я закреплял  его  в
тисках бесчувственными, будто парализованными  руками.  Еще  десять  минут
ушло на распиливание шнуров  вокруг  запястий.  Со  связанными  за  спиной
руками быстрее этого не сделать. Нужно было соблюдать осторожность,  чтобы
не перепилить заодно себе артерию или сухожилие, ибо руки  мои  ничего  не
чувствовали.
     Когда я распилил последний шнур и поднес руки к глазам, чтобы получше
их рассмотреть,  то  увидел  вдвое  распухшие  багрово-синие  культяшки  с
порезанными запястьями и следами шнура. Что ж. Можно только надеяться, что
ржавчина от ножовки не вызовет заражения крови. Я  сидел  на  ящике  около
пяти минут и отчаянно ругался от боли, ожидая, когда спадут багровые пятна
и восстановится нормальное кровообращение.
     Наконец, я почувствовал руками полотно ножовки и  перепилил  путы  на
ногах.
     Потом задрал рубашку, взглянул на правый бок и  сразу  заткнул  ее  в
брюки, чтобы не расстраиваться. Бок весь был покрыт  запекшейся  кровью  и
сплошными синяками. Видать, меня сильно пинали. Тренировались на мне,  как
на футбольном мяче.
     Выходя из сарая, я на всякий случай держал  "хэкати"  наготове,  хотя
вряд ли кто мог оказаться поблизости. Я не стал проходить мимо дома: знал,
что ничего, кроме следов, там не найду, а ими займутся  люди  Харденджера.
От фасада дома петляла среди раскачивающихся сосен дорожка. И я  поковылял
по ней. Наверняка она вела к  какой-то  дороге.  Пройдя  несколько  шагов,
вдруг додумался своей отчаянно болевшей головой, что приволокшие меня сюда
спрятали мою машину где-то поблизости. Проще и  логичнее  оставить  машину
Кэвела там же, где и его. Но где?
     Повернул к гаражу. Машина  оказалась  там.  Забрался  в  нее,  устало
откинулся на спинку сиденья, посидел так несколько минут  и  нехотя  вылез
под дождь, решив, что машину мою могут узнать и догадаются,  что  я  снова
свободен. Я даже не задумывался, насколько это было необходимо, но все  же
смекнул, что это может оказаться  моим  преимуществом:  преступники  будут
считать, что Кэвел выведен из игры.  Я  был  настолько  измучен,  избит  и
обессилен, что действовал скорее интуитивно -  моя  голова  еще  не  могла
мыслить последовательно. Я был беспомощен,  и  расследование  до  сих  пор
ничего  не  дало  мне  нового.  Словом,  приходилось  хвататься  за  любую
соломинку. Поэтому двинулся пешком.
     Тропинка вывела  к  дороге,  залитой  водой  и  покрытой  непролазной
грязью. Повернул вправо к крутому холмику и через двадцать минут вышел  на
проселочную дорогу с указательным знаком "Нитли Комен. 2 мили".  Я  хорошо
знал это место, находящееся в десяти милях от Альфингема, на шоссе  Лондон
- Альфингем. Значит, я оказался, по крайней мере, в  шести  милях  от  той
телефонной  будки,  возле  которой  меня  стукнули.  Наверное,   это   был
единственный заброшенный дом поблизости.
     Две мили до Нитли шел полчаса не  только  потому,  что  скверно  себя
чувствовал, но еще из-за того, что прятался в  кустах  и  за  придорожными
деревьями при звуке машины или мотоцикла. Нитли Комен я обошел  безлюдными
в это холодное и ненастное октябрьское утро полями. И вот наконец добрался
до главного шоссе, опустился на обочине за реденькими  кустами.  Я  ощущал
себя полной развалиной, настолько был измучен, и даже не чувствовал боли в
груди. Замерз, как могильная плита, и дрожал мелкой  дрожью  марионетки  в
руках сумасшедшего кукольника.
     Двадцать  минут  напрасно  ожидал   попутную   машину.   Движение   в
деревенском Уилтшире  никогда  не  сравнится  с  движением  на  лондонском
Пикадилли, даже в выходной день. За это время прошло только три автомобиля
и один автобус, почти полные. А  я  ожидал  грузовик  с  одним  водителем.
Впрочем,  неизвестно  еще,  как  отнесется  ко  мне   одинокий   водитель.
Оборванная фигура, смакивающая на арестанта или  беглеца  из  сумасшедшего
дома, не может внушать доверия на пустынной дороге.
     Тут показалась машина с  двумя  пассажирами,  но  я  сразу  разглядел
полицейских в форме, даже раньше, чем определил  марку  большого  черного,
медленно двигавшегося "уолси". Машина затормозила, из  нее  вышел  большой
дородный сержант и участливо помог мне выбраться из кювета.
     - Мистер Кэвел? - изумился он, разглядев меня. - Ну да, мистер Кэвел!
Я утвердительно кивнул.
     - Благодарение богу. Полдюжины полицейских машин и бог знает  сколько
военных ищут вас эти два часа. - Он помог мне усесться на заднее  сиденье.
- Теперь все в порядке, сэр.
     - Да, теперь мне только и остается, что не беспокоиться, - ответил я,
поудобнее устраиваясь на сиденье. -  Такого  удобного  и  мягкого  сиденья
никогда больше в жизни не встречу, сержант.
     - Не переживайте, сэр, найдем еще машины с  такими  же  сиденьями,  -
весело ответил он, уселся рядом с констеблем-водителем и,  едва  тронулась
машина, взялся за радиотелефон. - Ваша жена ждет вас в полицейском участке
вместе с инспектором Вилли.
     -  Минуту,  -  остановил  я  его,  -  никакой  суматохи  относительно
воскресшего Кэвела, сержант.  Спокойно.  Не  хочу  ехать  туда,  где  меня
узнают. Нужно такое местечко, где я мог бы остановиться незаметно.
     - Не понимаю, - тихо сказал он,  повернувшись  ко  мне  и  недоуменно
уставившись в угол, куда забился я.
     Мне хотелось сказать, что ничего не изменится от того, поймет ли  он,
но это было бы неблагодарно с моей стороны. Я сдержался и объяснил.
     - Это очень важно, сержант. Во всяком случае,  я  так  думаю.  Знаете
какое-нибудь убежище?
     - Да, - заколебался он. - Это трудно, мистер Кэвел...
     - Мой коттедж подойдет,  сержант?  -  предложил  водитель.  -  Вы  же
знаете, Джина уехала к матери. Мистер Кэвел может побыть там.
     - Нужно тихое место с телефоном, близ Альфингема, - сказал я.
     - Точно такое, как вы хотите, сэр.
     - Отлично. Премного благодарен. Сержант, поговорите с инспектором  по
секрету. Попросите его приехать вместе с моей  женой  в  этот  коттедж.  И
побыстрее. Захватите и  мистера  Харденджера,  старшего  инспектора,  если
найдете. И еще. Есть ли у вас в  альфингемской  полиции  надежный  доктор?
Такой, что лишнего не болтает?
     - Имеется. - Он вгляделся в меня. - Доктор... Я  кивнул  и  распахнул
куртку. Дождь в то утро промочил  меня  насквозь,  и  кровь  окрасила  всю
мокрую  рубашку  на  груди  в  ржавый  цвет.  Сержант  мельком   взглянул,
повернулся к водителю и тихо сказал:
     - Ну, давай, Ролли, мальчик. Ты  ведь  всегда  хотел  показать  класс
езды, сейчас можешь отличиться. Только убери руку с этой дурацкой  сирены,
- затем достал микрофон и стал тихо говорить, но торопливо и серьезно.
     Через полчаса доктор оказал мне первую помощь, уложил  в  постель,  а
сержант доставил в коттедж Мэри и  Харденджера.  Прощаясь,  доктор  сказал
побледневшей от переживаний Мэри, которая сидела у постели:
     -  Проверяйте  дыхание,  пульс,  температуру  каждый  час.  В  случае
каких-либо  изменений  или  затрудненного   дыхания,   пожалуйста,   сразу
свяжитесь со  мной.  Номер  моего  телефона  у  вас  есть.  Далее,  обязан
предупредить вас и находящихся здесь джентльменов также,  -  он  кивнул  в
сторону Харденджера и Вилли, - если  мистер  Кэвел  встанет  с  постели  в
ближайшие трое суток,  я  не  смогу  считать  себя  ответственным  за  его
здоровье.
     Он подхватил чемоданчик и пошел. Едва доктор закрыл за собой дверь, я
спустил ноги с кровати и стал натягивать рубашку. Ни Мэри,  ни  Харденджер
ничего не сказали, но Вилли, видя, что они  не  собираются  этого  делать,
произнес:
     - Вы хотите себя убить, Кэвел? Слышали, что  говорил  доктор  Айлтоу?
Почему вы не остановите его, старший инспектор?
     - Он сумасшедший, - объяснил Харденджер, - замечаете, инспектор,  что
даже жена не пытается  остановить  его?  В  некоторых  случаях  бесполезно
убеждать, напрасная трата времени.  Один  из  таких  случаев  -  требовать
благоразумия от Кэвела. - Он посмотрел на  меня.  -  Итак,  вы  вели  себя
чересчур умно,  как  одинокий  волк?  Видите,  что  из  этого  получилось?
Посмотрите, в каком вы состоянии. О господи! Когда вы,  наконец,  поймете,
что  мы  добьемся  успеха  только  совместной  работой?  К  черту   методы
д'Артаньяна, Кэвел! Система, метод, привычные способы,  кооперация  -  вот
единственный путь раскрытия больших преступлений. Вы очень  хорошо  знаете
это.
     - Знаю, - согласился я. -  Терпеливые  опытные  люди,  работающие  на
совесть под опытным терпеливым руководством. Конечно, я с ними. Но  только
не в этом случае. Для терпеливого, кропотливого расследования  у  нас  нет
времени. Кропотливым нужно  время,  мы  его  не  имеем.  Вы  распорядились
поставить вооруженную охрану в доме моего заточения и направить  экспертов
для изучения отпечатков? Он кивнул.
     - Расскажите, как все случилось.  И  давайте  не  терять  времени  на
споры.
     - Хорошо, расскажу, но сначала объясните, почему вы не  ругаете  меня
за трату своего драгоценного полицейского времени на мои поиски? Почему на
заставите меня лежать в постели? Волнуетесь, старший инспектор?
     - В газетах уже напечатано о взломе с убийством, о краже дьявольского
микроба, - спокойно сказал он. - Но это еще не все. Уже начинается паника.
Кричащие заголовки в каждой газете. - Он указал на кипу газет на  полу.  -
Хотите посмотреть?
     - И терять еще больше времени? Догадываюсь, чего там  понаписали.  Но
меня беспокоит другое.
     - Конечно, Шеф спрашивал о вас по телефону полчаса назад.  Еще  шесть
копий писем послано сегодня  утром  крупнейшим  газетным  объединениям  на
Флит-стрит. Этот тип пишет, что первое его предупреждение проигнорировали:
не было сообщения по Би-би-си в девять утра в новостях, стены Мортона  еще
стоят и тому подобное  в  том  же  духе.  Пишет  также,  что  в  ближайшие
несколько часов он продемонстрирует следующее: а) что вирусы у него, б) он
их использует.
     - Газеты об этом напечатают?
     - Напечатают. Редакторы собрались вместе и сделали  запрос  в  особый
отдел  Скотланд-ярда.  Помощник  уполномоченного  связался   с   министром
внутренних дел, и, как  полагаю,  было  собрано  секретное  совещание.  Во
всяком случае, правительство распорядилось не печатать, а  Флит-стрит,  по
моим предположениям, посоветовал правительству заниматься своими делами  и
не вмешиваться  в  дела  прессы,  и  прибавил  также,  что  пресса  должна
информировать народ, а не наоборот, и что если нации  угрожает  опасность,
то люди имеют право знать о  ней.  Представители  печати  также  напомнили
правительству, что если оно хоть чуточку  ошибется,  то  к  утру  окажется
несостоятельным. Сейчас на улицах должны уже появиться лондонские вечерние
выпуски газет. Готов поклясться, что их заголовки будут  гораздо  крупнее,
чем в день победы в Европе.
     - Да, хорошенькая карусель, - согласился я, наблюдая за  невозмутимым
лицом Мэри, которая старалась не смотреть на меня, когда продевала запонки
в рукава  моей  рубашки.  Обе  мои  кисти  были  перевязаны,  пальцы  едва
двигались. Я продолжал:
     - Конечно,  теперь  нашей  публике  будет  о  чем  поговорить,  кроме
футбола, - о последнем сообщении по телевидению, о последних  новостях.  И
начнется сенсация.
     Я рассказал о  случившемся  прошлой  ночью,  умолчав  только  о  моей
поездке в Лондон к Шефу. Под конец Харденджер серьезно сказал:
     - Очень и очень любопытно. Собираетесь меня убедить,  что  проснулись
среди ночи и, ни слова не говоря  Мэри,  затеяли  телефонные  разговоры  и
расследование в Уилтшире?
     - Я же вам объясняю: старые  полицейские  методы,  да  и  вы  с  ними
согласны, требуют застать подозреваемых врасплох и -  будешь  на  полпути.
Вообще-то я и не собирался спать. Пошел один, потому что вы  возразили  бы
против моих приемов  и,  не  колеблясь,  воспрепятствовали  бы  мне  вести
расследование.
     - Да, вы правы, но если бы я остановил вас, то  ваши  ребра  остались
целыми. Все до единого, - холодно возразил он.
     - Конечно,  но  тогда  не  отпало  бы  сразу  столько  подозреваемых.
Осталось пятеро. Я каждому намекнул, что мы скоро  раскроем  это  дело,  и
один из них,  довольно  нервный,  решил  меня  остановить.  -  Это  только
предположение.
     - Черт возьми, но предположение  толковое.  У  вас  имеется  что-либо
получше?.. Сначала я сразу же принялся  за  Чессингема.  У  него  довольно
много грешков и...
     - Я забыл спросить, - перебил  меня  Харденджер,  -  вчера  ночью  вы
звонили Шефу?..
     -  Да,  -  без  тени  смущения  ответил  я.  -  Добивался  разрешения
действовать своими методами: знал, что вы не согласитесь.
     - Вы дьявольски хитры, не правда ли? - Если он  и  догадался,  что  я
обманываю, то на  лице  это  не  отразилось.  -  Просили  узнать  об  этом
Чессингеме, о его службе, о том, водил ли он машину в армии?
     - Да. Хотите его арестовать?
     - Намереваюсь. А как его сестра?
     - Ее нельзя ни в чем обвинить. Мать также вне подозрений. Это точно.
     - Итак. Остается четверо, с кем вы утром общались. Можете утверждать,
что они вне подозрений?
     - Нет, не могу. Возьмите хотя бы полковника Уйбриджа. У него доступ к
секретным папкам, он мог бы легко шантажировать  и  привлечь  к  соучастию
доктора Хартнелла...
     - Вчера вечером вы считали Хартнелла невиновным.
     - Да, но у меня имелись на него особые  виды.  Вовторых,  почему  наш
храбрый полковник, как подобает храброму  офицеру,  не  вызвался  войти  в
лабораторию номер один вместо меня? Не потому ли, что  знал  о  выпущенном
там вирусе ботулинуса? В-третьих, он единственный,  не  имеющий  алиби  на
ночь убийства.
     - Боже! Кэвел, не предлагаете ли вы арестовать полковника  Уйбриджа?!
Должен сказать вам, что мы не очень красиво поступили,  когда  потребовали
отпечатки пальцев у Кливдена и Уйбриджа сегодня утром у них дома.  Кливден
сразу же после этого позвонил помощнику специального уполномоченного.
     - И тот схватился за голову?
     - Как положено воспитанному человеку. Он на нас сейчас зол чертовски.
     - Это еще ничего. Результаты исследования отпечатков пальцев  в  этих
домах дали что-нибудь?
     - Для этого нужно время. Ведь еще не  полдень.  Будут  готовы  только
через два часа. Да и  вообще,  я  не  могу  арестовать  Уйбриджа:  военный
министр в сутки снимет с меня голову.
     - Если этот тип пустит в  действие  дьявольский  микроб,  то  военное
министерство тоже через сутки перестанет существовать.  И  тогда  вряд  ли
ваша судьба кого-нибудь  заинтересует.  Кроме  того,  вам  не  обязательно
сажать его в тюрьму. Посадите его под домашний арест или как-нибудь в этом
духе изолируйте. Назовите это как угодно. Что нового дали последние часы?
     - Тысячу версий, и все пустые,  -  удрученно  ответил  Харденджер.  -
Молоток и кусачки действительно использовались при налете. Но  это  и  так
ясно. Абсолютно ничего о "бедфорде" и телефонной будке, из которой звонили
вчера вечером в Рейтер. Упрятали вашего Тариэла и его партнера. Ими теперь
занимается комиссия по коррупциям и взяткам,  будут  сидеть,  пока  об  их
бизнесе мы не будем знать лучше их самих. Посидят не меньше недели,  но  я
об  этом  не  грущу.  Во  всяком  случае,  доктор  Хартнелл  является   их
единственным  клиентом  из  лаборатории  номер  один.  Лондонская  полиция
пытается напасть на след человека, который посылал письма  на  Флит-стрит.
Если мы зря тратим время здесь, то  они  делают  то  же  самое.  Инспектор
Мартин все утро допрашивал работающих в лаборатории номер один, выяснял их
связи друг с другом. Ему удалось только установить, что доктор Хартнелл  и
Чессингем обменивались визитами. Но это всем известно. Сейчас мы проверяем
каждого, кто в течение года имел хоть какой-то промах. Наряды наших  людей
проверяют  обитателей  каждого  дома  в  радиусе  трех  миль  от  Мортона.
Выясняют, не случилось ли чего странного или необычного в  ночь  убийства.
Авось что-то и наклюнется. Если широко  забрасывать  сеть,  всегда  что-то
поймается.
     - Разумеется. Через пару недель. Или через пару месяцев. А наш  общий
приятель с дьявольским микробом начнет действовать через несколько  часов.
Черт возьми, старший инспектор, мы не можем сидеть и ждать,  когда  что-то
наклюнется! Методичность даже в самом большом масштабе не поможет.  Другой
метод - курение пеньковой трубки в стиле Шерлока Холмса - нас также далеко
не уведет. Нужно спровоцировать действие.
     - Вы уже это сделали, - кисло сказал Харденджер, - видите,  куда  это
вас привело. Хотите еще больших реакций? Так?
     - Первым делом нужно проследить всякую финансовую операцию  и  каждый
денежный  взнос  любого  работающего  в  лаборатории  номер  один,  каждый
прошлогодний взнос в банк. Не забудьте при этом Уйбриджа и Кливдена. Пусть
подозреваемые об  этом  знают.  Пошлите  наряды  полицейских  в  их  дома.
Переверните там все вверх дном. Составляйте список мельчайших вещей, какие
там обнаружатся. Это не только обеспокоит человека, которого мы ищем,  это
может дать реальный результат.
     - Если мы зайдем так далеко, - вставил инспектор Вилли,  -  то  можем
посадить кучу невинных людей. Это единственный способ  заодно  вывести  из
игры того, кого мы ищем?
     - Бессмысленно, инспектор. Возможно, мы имеем  дело  с  маньяком,  но
весьма  талантливым.  Такую  вероятность  он  предусмотрел  еще  несколько
месяцев назад. У него должны быть сообщники: никто из Мортона не  смог  бы
отправить эти письма в Лондон сегодня  утром,  спокойно  спорьте  на  вашу
будущую пенсию, что  сразу  после  кражи  бактериологических  культур  он,
должно быть, избавился от сообщников.
     - Хорошо, тогда мы поторопимся, - неохотно сказал Харденджер, -  хотя
и не знаю, где отыскать столько людей, чтобы...
     - Пусть они действуют поэтапно, от дома к дому. Не теряйте времени.
     Вновь  Харденджер  неохотно  кивнул  и,  пока  я  одевался,  долго  и
обстоятельно говорил по телефону. Когда он положил трубку, то обратился ко
мне:
     - Не собираюсь спорить с вами до изнеможения. Идите. Но  подумайте  о
Мэри.
     - Вот именно. О ней  я  тоже  думаю.  Полагаю,  если  наш  незнакомый
приятель начнет неосторожно обращаться с дьявольским микробом, то вскоре и
Мэри не будет. Тогда не будет ничего.
     Казалось бы, я положил конец ненужным разговорам, но через  некоторое
время Вилли сказал задумчиво:
     -  Если  этот  незнакомый  приятель   действительно   так   поступит,
интересно, закроет ли правительство Мортон?
     - Закроет ли Мортон?! Наш незнакомый приятель желает сровнять  его  с
землей! Невозможно и предположить,  что  сделает  правительство.  Разговор
пока принял только угрожающий оборот, но никого до сих  пор  наглостью  не
запугивали.
     - Говорите лишь о себе, - кисло  произнес  Харденджер,  -  а  что  вы
намереваетесь делать, Кэвел?  Если  будете  любезны  и  сочтете  возможным
сообщить мне, - добавил он с неуклюжей иронией.
     -  Конечно,  поставлю  вас  в  известность.  Не  смейтесь  только,  я
собираюсь загримироваться. - Я указал на шрамы левой щеки. - Помощь Мэри с
ее пудрой, и они исчезнут. Роговые очки, намалеванные углем  усики,  серое
пальто, удостоверение на имя инспектора Гибсона из транспортной полиции, и
- я уже другой человек.
     - А кто выдаст вам документ? - спросил подозрительно Харденджер.
     - Никто. Он у меня при себе, на  всякий  случай,  -  не  замечая  его
взгляда,  я  продолжал:  -  Затем  вновь  зайду  к  нашему  другу  доктору
Макдональду.  В  его  отсутствие,  конечно.  Добрый  доктор  при  скромном
заработке умудряется жить, как маленький восточный  царек.  Все  есть,  за
исключением гарема. Впрочем, возможно, он держит и его где-нибудь.  Тайно.
Кроме  того,  сильно  пьет,  потому  что  напуган  дьявольским   микробом,
угрожающим безопасности его особы. Я ему не верю. Итак,  я  отправляюсь  к
нему.
     - Зря потеряете время, - мрачно сказал Харденджер. -  Макдональд  вне
подозрений. Выдающийся и безупречный  жизненный  путь.  Я  лично  потратил
сегодня утром двадцать минут, просматривая его дело.
     - Читал и  я.  Некоторые  светила  несколько  лет  назад  тоже  имели
безупречную биографию, пока их не разоблачили и не осудили в Олд-Бейли.
     - Здесь он  высокоуважаемый  человек,  -  вставил  Вилли,  -  немного
заносчив, сноб, общается только  с  избранными,  но  все  о  нем  хорошего
мнения.
     - Его биография гораздо обширнее  того,  что  вы  читали,  -  добавил
Харденджер. - В биографии только упоминается, что он  служил  в  армии  во
время войны, но случайно моим другом оказался командир  полка,  в  котором
служил последние два года войны Макдональд. Я звонил ему. По-моему, доктор
Макдональд скромничает. Знаете ли вы, что  в  тысяча  девятьсот  сороковом
году он, будучи младшим лейтенантом в Бельгии, не раз проявлял храбрость и
закончил войну в чине подполковника танкового полка  с  вереницей  медалей
длиной с вашу руку?
     - Нет, не  знал,  но  не  понимаю,  -  признался  я,  -  к  чему  ему
понадобилось производить на меня впечатление, будто он шизофреник, который
если и совершит героический поступок, то  никогда  в  нем  не  признается.
Значит, он хотел убедить меня в том, что он испуган. Не пожелал,  чтобы  я
считал его храбрецом. Почему? Потому  что  хотел  объяснить  страхом  свое
ночное пьянство. Но, принимая во внимание биографию,  трудно  считать  его
трусом. Непонятно. Это первое. Вторая неясность: почему всего этого нет  в
его личном деле? Дерри составлял многие из этих досье и вряд ли упустил бы
так много из биографии этого человека.
     -  Мне  неизвестно  почему,  -  признался  Харденджер,  -  но  вполне
достаточно, чтобы Макдональд оказался вне подозрений, если  биография  его
правдива. Неправдоподобно, что такой храбрый бескорыстный патриот  замешан
в таком деле.
     - Этот командир  полка,  который  рассказывал  вам  о  Макдональдс...
можете ли вы  его  немедленно  вызвать?  Харденджер  холодно  и  задумчиво
поглядел на меня.
     - Считаете, что настоящего Макдональда заменил преступник?
     - Не знаю, что и думать. Нужно еще раз  посмотреть  его  биографию  и
проверить, действительно ли ее составил Дерри.
     - Это можно быстро сделать, - согласился Харденджер.
     На этот раз он говорил  по  телефону  целых  десять  минут,  а  когда
окончил, Мэри уже загримировала меня, и я готов был в путь.
     - Вы чудовищно выглядите, - сказал Харденджер, - я бы вас на улице не
узнал. Дело находится в сейфе, в моем отделе, поедем туда?  -  Я  пошел  к
выходу,  Харденджер  глянул  на  мои   ободранные   кровоточащие   пальцы,
порезанные полотном ножовки, и сказал раздраженно:
     - Почему вы не хотите перевязать  руки?  Желаете  получить  заражение
крови?
     - А вы когда-нибудь пробовали стрелять из пистолета  перебинтованными
пальцами? - угрюмо спросил я.
     - Послушайте, ну тогда хоть перчатки наденьте. Ведь это же смешно.
     - Тоже плохо. В перчатках не нажмешь курок.
     - А резиновые перчатки подойдут? - предложил он.
     - Вот это другое дело, - согласился я,  -  они  скроют  порезы.  -  Я
уставился  на  него  бездумно  и,  тяжело  опустившись  на  кровать,  тихо
произнес, просидев в молчании  несколько  секунд:  -  Резиновые  перчатки.
Скрыть порезы. Почему тогда не надеть эластичные чулки? Почему бы нет?!
     Я глянул на Харденджера. Тот смотрел на Вилли и,  наверное,  думал  о
том, что они слишком рано отпустили доктора. Тут меня выручила  Мэри.  Она
коснулась моей руки, я повернулся к ней. Ее лицо было  задумчиво,  зеленые
глаза широко раскрыты, а лицо выражало догадку.
     - Мортон, - прошептала она. - Поле вокруг него. Дрок. Поросшее дроком
поле. У нее были эластичные чулки, Пьер...
     - Ради бога, о чем вы там... - глухо начал Харденджер.
     - Инспектор Вилли, - перебил  я.  -  Сколько  времени  вам  нужно  на
получение ордера на арест? Убийство, соучастие, все равно.
     - Нисколько, - мрачно ответил тот, поглаживая  внутренний  карман  на
груди. - У  меня  есть  три  подписанных  ордера,  уже  готовых.  Вы  сами
говорили, что бывает время, когда некогда  заниматься  формальностями.  Вы
утверждаете, убийство, да? Соучастие?
     - А какую фамилию вы собираетесь вписать?-  спросил  Харденджер,  все
еще сомневаясь и колеблясь: не послать ли за доктором.
     - Доктора Роджера Хартнелла, - произнес я.
     - Послушайте, о чем вы говорите? - уставился  на  нас  доктор  Роджер
Хартнелл,  еще  молодой,  но  мгновенно  постаревший   лицом,   напряженно
повернувшись к своей жене, стоявшей рядом с ним, а затем снова обернувшись
к нам. - Соучастие в убийстве? Послушайте, о чем вы говорите?
     - Надеемся, вы достаточно хорошо знаете, о чем идет речь, -  спокойно
произнес Вилли. Это был округ инспектора, поэтому он предъявлял  обвинение
и выполнял формальности  ареста.  -  Должен  предупредить  вас,  что  весь
теперешний разговор обернется против вас в  суде.  Лучше  бы  вам  сделать
полное  признание,  впрочем,  арестованные  могут  воспользоваться  своими
правами. Можете  сначала  проконсультироваться  с  юристом,  а  потом  уже
говорить.
     Черта с два он воспользуется! Он заговорит прежде, чем  покинет  этот
дом. И Харденджер, и Вилли, и я знали об этом.
     - Может ли кто  объяснить  мне  всю...  всю  эту  чепуху?  -  холодно
спросила миссис Хартнелл.
     Несколько  театральное  изображение  непонимания,  но  сжатые  вместе
пальцы рук ее явно дрожали. На ней все еще были эластичные чулки.
     - Охотно, - ответил Вилли.  -  Вчера,  доктор  Хартнелл,  вы  заявили
мистеру Кэвелу...
     - Кэвелу? - Хартнелл напряженно в меня всмотрелся. - Это не Кэвел.
     - Мне не понравилось мое прежнее лицо, - сказал  я.  -  Вы  осуждаете
меня? Говорит инспектор Вилли, слушайте его, Хартнелл.
     - ...следующее, - продолжал Вилли, - Ночью вы поехали  встретиться  с
мистером Тариэлом. Тщательное расследование обнаружило несколько  человек,
которые могли бы вас заметить, если бы вы ехали в ту сторону. Ни  один  из
них вас не видел. Это первое.
     Должен сказать, что Вилли неплохо повернул ситуацию. Хотя все  это  и
было придумано, но расследование действительно производилось, и ни одного,
подтверждающего слова Хартнелла свидетеля, как  и  следовало  ожидать,  не
обнаружилось.
     - Второе, - продолжал Вилли, -  вчера  вечером  под  передним  крылом
вашего мотороллера обнаружена  грязь,  оказавшаяся  идентичной  с  красной
глиной, находящейся исключительно в окрестностях Мортона. Мы  подозреваем,
что  вы  ездили  туда.  Сейчас  ваш  мотороллер  направлен  в  полицейские
лаборатории для проверки. Следующее...
     - Мой мотороллер! - Хартнелл выглядел так, словно  на  него  свалился
мост. - Мортон... клянусь...
     - Третье. Этой же ночью, но позже, вы с женой подъехали близко к дому
Чессингема. Вы почти выдали себя мистеру  Кэвелу,  когда  утверждали,  что
видевший вас на мотороллере полицейский может  подтвердить  ваши  слова  о
поездке в Альфингем, но с запозданием сообразили, что если он  видел  вас,
то видел и вашу жену на заднем сиденье. Мы обнаружили следы  колес  вашего
мотороллера  в  кустах,  в  двадцати  ярдах  от   брошенного   "бедфорда".
Неосторожно, доктор, очень неосторожно. Должен заметить,  это  все  вы  не
сможете опровергнуть.
     Опровергнуть он не мог. Мы  обнаружили  следы  менее  двадцати  минут
назад.
     - Четвертое и пятое.  Молоток,  которым  оглушили  овчарку,  кусачки,
которыми перекусили проволоку. Все это  найдено  вчера  вечером  у  вас  в
сарае. Тоже мистером Кэвелом.
     - Вы, вы грязный, разнюхивающий, сующийся... -  Он  потерял  контроль
над собой, бросился на меня с перекошенным лицом и вскинутыми кулаками, но
не дошел трех шагов: Харденджер и Вилли быстро придвинулись к нему с  двух
сторон и зажали в коробочку.
     Хартнелл бессмысленно вырывался, все больше теряя самообладание. -  Я
принимал тебя  здесь,  ты...  ты  свинья!  Развлекал  твою  жену.  Я...  -
Постепенно он затих, а когда вновь заговорил, это был уже другой  человек.
- Молоток, чтобы оглушить собаку? Кусачки? Здесь? В моем  доме?  Их  нашли
здесь? Как их могли найти здесь? - Если бы даже  он  узнал,  что  покойный
сенатор Маккарти вдруг объявил, что всю жизнь был коммунистом, и тогда  бы
новость эта не могла более потрясти его. - Их не могли найти здесь! О  чем
они говорят, Джейн? - с отчаянием обратился он к своей жене.
     - Об убийстве, - спокойно повторил Вилли. -  Я  и  не  ждал,  что  вы
признаетесь, Хартнелл. Пожалуйста, оба пройдите.
     - Это ужасная ошибка. Я... я не понимаю. Какой-то кошмар. -  Хартнелл
затравленно уставился на нас. - Я смогу доказать, уверен,  смогу  доказать
свою невиновность. И докажу. Если вы пришли меня арестовать, то забирайте.
Но оставьте в покое жену. Прошу.
     - Почему? - спросил я. - Вы ведь не колеблясь взяли ее с  собой  пару
дней назад.
     - Не понимаю, о чем вы говорите, - устало пробормотал он.
     - Бы повторите то же самое, миссис Хартнелл? - спросил я. -  Учитывая
заявление доктора, который осматривал вас менее трех недель назад и  нашел
ваше состояние здоровья отличным?
     - Что вы имеете в виду? - с возмущением сказала она,  отлично  владея
собой, по крайней мере, лучше супруга. - На что вы намекаете?
     - Хотя бы на то, что вы вчера ездили в аптеку в  Альфингем  и  купили
эластичные чулки. Дрок, растущий в округе Мортона, очень  колючий,  миссис
Хартнелл, да к тому  же  было  очень  темно,  когда  вы  бежали,  отвлекая
внимание охраны. Вы сильно поцарапались, не так ли? Вам пришлось  скрывать
порезы, не так ли? Полицейские особенно подозрительны, если речь  идет  об
убийстве.  -  Это  совершенно  смехотворно.  -  Ее   голос   был   ровным,
одеревенелым. - Как вы смеете  выдумывать?!  -  Вы  отнимаете  драгоценное
время, мадам! - впервые заговорил Харденджер, резко и  весомо.  -  С  нами
пришла женщина из полиции. Хотите, чтобы я пригласил ее сюда?..  -  Вопрос
его остался без ответа. - Очень хорошо, тогда я предлагаю вам  проехать  в
полицейский участок.
     - Разрешите сперва мне поговорить немного с  доктором  Хартнеллом?  -
попросил я. - Разумеется, наедине.
     Харденджер  и  Вилли  переглянулись.  Они  уже  знали  заранее,   что
произойдет, и были согласны, но для проформы мне пришлось  повторить  свою
просьбу еще. Ради их самих, если об этом речь пойдет на суде. -  Зачем?  -
спросил Харденджер. - Доктор Хартнелл и я очень давно и хорошо знаем  друг
друга, - объяснил я. -  Мы  были  друзьями.  К  сожалению,  мало  времени.
Возможно, он захочет поговорить со мной...
     - С вами? -  очень  трудно  усмехаться  и  кричать  одновременно,  но
Хартнеллу это удалось. - Господи! Ни в коем разе!..
     - Да, времени маловато, - сокрушенно согласился Харденджер. -  Десять
минут, Кэвел. - Он кивнул миссис Хартнелл. Та заколебалась, посмотрела  на
мужа и вышла в сопровождении Харденджера  и  Вилли.  Хартнелл  хотел  было
последовать за ними, но я преградил ему дорогу.
     - Дайте мне пройти, - низким и противным хнычущим голосом сказал  он.
- Не желаю говорить с подобными вам людьми. - Он  одним  словом  объяснил,
что это за люди, которые  похожи  на  меня,  но  когда  я  не  проявил  ни
малейшего желания уступить ему дорогу, занес руку, правда, так,  что  даже
слепой восьмидесятилетний старик смог бы парировать удар или увернуться. Я
показал ему пистолет, и он сразу переменил свое намерение.
     - Есть в доме подвал?
     -  Подвал?  Да,  мы...  -  Он  осекся,  и  лицо  его  вновь  противно
исказилось. - Если вы думаете, что удастся взять меня...
     Я размахнулся левой, подражая  его  неуклюжей  попытке  и,  когда  он
поднял правую руку для защиты,  слегка  стукнул  его  рукояткой  "хэкати",
ровно настолько, чтобы отбить у него желание драться, поймал за левую руку
повыше локтя и повел вглубь  дома,  к  лестнице  в  подвал.  Потом  закрыл
подвальную дверь и грубо толкнул его на деревянную  скамейку.  Он  посидел
несколько минут, почесывая голову, затем взглянул на меня.
     - Это бандитизм, - прохрипел он. - Харденджер и Вилли знали,  что  вы
собираетесь делать.
     - Они не имеют права, - холодно произнес я.  -  У  них  руки  связаны
инструкциями о порядке допроса  подозреваемых.  Они  также  беспокоятся  о
своей карьере и пенсии. А мне не о чем беспокоиться. Я частное лицо.
     - Думаете, вам это легко сойдет с рук? - недоверчиво  спросил  он.  -
Серьезно считаете, что я промолчу об этом?
     - К тому времени, как я закончу допрос, -  равнодушно  ответил  я,  -
вряд ли вы будете в состоянии  вообще  говорить.  Через  десять  минут  вы
признаетесь, а я не оставлю на  вас  ни  одного  следа.  Я  знаток  пыток,
Хартнелл. Группа бельгийских квислинговцев три  недели  делилась  со  мной
опытом. Я был подопытным. Подумайте хорошенько - и тогда поверите, что мне
наплевать, больно будет вам или нет.
     Хартнелл посмотрел на меня. Он старался хорошенько подумать, чтобы не
поверить, но все же сомневался. Твердости у него не было.
     - Впрочем,  начнем  с  легкого,  -  сказал  я.  -  Давайте  попробуем
напомнить вам, что на свободе находится безумец  с  дьявольским  микробом,
при помощи которого он угрожает уничтожить, бог  знает,  сколько  людей  в
Англии, если не согласятся на его условия. Первое исполнение угрозы  может
начаться через несколько часов.
     - О чем вы говорите? - глухо  спросил  он.  Я  передал  ему  то,  что
рассказал мне Харденджер, и затем добавил:
     -  Если  этот  безумец  уничтожит  какую-либо  часть  страны,   нация
потребует  мщения.  Потребуется  козел  отпущения.  Общественное  давление
окажется  столь  сильным,  что  этот   козел   отпущения   будет   найден.
Естественно, вы не столь глупы, что не можете себе представить  свою  жену
Джейн с петлей на шее в тот  миг,  когда  палач  открывает  люк.  Падение,
судороги,  сломанные  позвонки,  дергающиеся  ноги.   Можете   представить
повешенной свою жену, Хартнелл? Ей еще  слишком  рано  умирать.  А  смерть
через повешение - ужасная смерть, даже для соучастника в убийстве.
     Он посмотрел на меня воспаленными глазами с вялой ненавистью и горем.
В полусумраке подвала его лицо посерело и покрылось капельками пота.
     - Представьте, вы  можете  отказаться  от  любого  своего  показания,
данного здесь мне, - продолжал я. -  Без  свидетелей  показания  не  имеют
силы, - я немного помолчал и спросил тихо: - Вы сильно замешаны? Он кивнул
и уставился в пол.
     - Кто убийца? Кто все это подстроил?
     - Не знаю. Бог свидетель. Я не знаю. Мне позвонил какой-то человек  и
предложил деньги, если я отвлеку внимание охраны. Джейн  и  я.  Сначала  я
решил, что это сумасшедший. Если бы он так открыто не  предлагал...  я  бы
отказался. На следующее утро почтой пришли почти двести фунтов с запиской,
в которой говорилось, что я  получу  еще  триста,  если  выполню  просьбу.
Две... две недели прошло, и он вновь позвонил.
     - Его голос. Вы можете узнать голос?
     - Глухой и неразборчивый. Понятия не имею, кто это был. Наверное,  он
что-то приложил к трубке, когда разговаривал.
     - Что он сказал?
     - То же самое, что писал в записке. Что будет еще триста фунтов, если
я выполню то, что мне скажут.
     - И?..
     - Я согласился. - Он по-прежнему глядел под ноги. - Я... я уже  часть
денег растратил.
     - Получили еще триста фунтов?
     - Еще нет.
     - Как много вы потратили из двухсот полученных фунтов?
     - Около сорока.
     - Покажите остаток.
     - Он не здесь. Не в доме. После вчерашнего вашего посещения я остаток
закопал в лесу.
     - Какие были деньги? Какие банкноты, я имею в виду?
     - Пятерки. Пятерки английского банка.
     - Так. Все это очень интересно,  доктор.  -  Я  подошел  к  скамейке,
запустил руки  ему  в  волосы,  сильно  рванул  вверх,  ткнул  "хэкатп"  в
солнечное сплетение и, когда он охнул от боли, ударил по зубам рукояткой.
     Секунд десять я стоял неподвижно, а он глядел на меня обезумевшими от
страха глазами. Меня слегка подташнивало от всего этого.
     - Я дал вам один шанс,  Хартнелл,  он  у  вас  был.  Теперь  придется
проучить тебя, презренный лжец. Ожидал,  что  я  поверю  в  эту  идиотскую
историю? Неужели  устроивший  все  это  умный  человек,  позволивший  себе
обратиться с подобной просьбой, наверняка зная, что ты пойдешь в  полицию,
натравишь на него  полицейских,  военных  Мортона  и  сорвешь  его  планы?
Неужели ты думаешь, что в районе, где нет автоматической телефонной  сети,
он станет говорить с  тобой  по  телефону,  когда  любая  телефонистка  из
пустого любопытства подслушала бы  каждое  его  слово?  Неужели  ты  столь
наивен, что считаешь меня простаком, способным поверить во  все  это?  Или
полагаешь,  что  обладающий  прекрасными  организаторскими   способностями
преступник поставит  успех  своего  предприятия  в  зависимость  от  твоей
жадности? Неужели поверишь,  что  он  заплатит  пятифунтовыми  банкнотами,
которые столь же легко обнаружить, как и выдававшего их  кассира?  Неужели
ты хочешь уверить меня, что он предложил пятьсот фунтов за  дело,  которое
состряпала  бы  любая  пара  лондонских  бродяг  за  десятую  часть   этой
стоимости? И, наконец, неужто ты полагаешь, что я могу поверить в басню  о
закопанных в лесу деньгах, а когда полиция потребует на рассвете  выкопать
их, то ты забудешь место, где спрятал? - я отступил назад и отвел пистолет
от его лица. - Или, может, пойдем сейчас за деньгами?
     - Господи, это бесполезно... - простонал он. -  Я  конченый  человек,
Кэвел, конченый. Я брал деньги у всех  взаймы,  у  меня  долг  свыше  двух
тысяч.
     - Перестань хныкать! - грубо оборвал его я. - Меня это не интересует.
     - Тариэл... ростовщик... нажимал на меня, - продолжал он  машинально,
стараясь не глядеть на меня. - Я заведую кассой столовой и растратил свыше
шестисот фунтов. Кто-то уведомил меня запиской, что если я не соглашусь на
соучастие, то факты станут известны полиции. И все...
     Я убрал пистолет. Голосу его, правда,  было  еще  далеко  до  чистоты
звона колокольчиков, хотя в это некоторые и не  поверили  бы,  но  я  знал
Хартнелла: слишком он испуган, чтобы и дальше продолжать изворачиваться.
     - Вы не имеете понятия о человеке, пославшем записку?
     - Нет, клянусь. Ничего не знаю о молотке, о кусачках и красной  глине
на мотороллере.
     Нога  моя  заныла  сильнее.  Пришлось  взять  полицейскую  машину   и
водителя. И  все  же  меня  не  радовала  мысль  о  предстоящем  посещении
Макдональда. Время бежало, а передо мной все еще была глухая  стена.  Этим
вечером должны были появиться осторожные сообщения  в  газетах  об  аресте
двух мортонских ученых по обвинению в убийстве и  о  том,  что  украденные
бациллы будут найдены буквально через несколько часов.  На  эти  несколько
часов мы надеялись усыпить внимание настоящих преступников, хотя и это  не
продвигало наше дело. Мы были как слепые в полуночном тумане. Нет  никакой
ниточки,  никакой  зацепки.  Харденджер  собирался   заняться   энергичным
расследованием в Мортоне, чтобы обнаружить всех, имевших доступ к счетам в
столовой. Около двух  сотен  человек,  сокрушенно  отметил  я.  Или  около
того...
     В дверях дома  Макдональда  меня  встретила  его  домохозяйка  миссис
Турпин. Женщина лет за тридцать, более чем  чувственно  выглядевшая.  Лицо
мрачнее тучи, как у преданного  телохранителя,  беспомощного  оградить  от
разорения и опустошения имущество хозяина. Когда я показал свои  фальшивые
документы и попросил разрешения войти, она  с  горечью  сказала,  что  еще
одним везде сующим нос больше или меньше - теперь не может иметь значения.
     Дом был полон полицейских в штатском. Я назвался Гибсоном главному из
них, сержанту-детективу по имени Карлисль.
     - Обнаружили что-нибудь интересное, сержант?
     - Трудно определить. Мы здесь  уже  больше  часа,  все  обыскали,  но
ничего особенного, что можно  само  по  себе  считать  подозрительным,  не
нашли. Этот доктор Макдональд, должен отметить, устроился неплохо. Один из
моих людей, Кемпбелл, понимающий толк во всем этом художественном барахле,
говорит, что такое множество картин, посуды и другой  рухляди  стоит  кучу
денег.  Вам  нужно  заглянуть  в  темную  комнату  на   чердаке   -   одно
фотографическое оборудование стоит массу фунтов, если не больше.
     - Темная комната?  Это  интересно.  Никогда  не  слышал,  что  доктор
увлекается фотографией.
     - Клянусь душой. Он один из лучших фотолюбителей страны. Он президент
клуба фотографов Альфингема. У него в кабинете целый шкаф набит призами. И
он не делал из этого секрета, уверяю вас, сэр.
     Я покинул сержанта и производящих обыск детективов - если они  ничего
не нашли, то я тем более не смогу - и поднялся в темную комнату.  Карлисль
нисколько  не  преувеличивал.  Доктор  Макдональд  располагал  такими   же
прекрасными аппаратами, как все остальное в его быту. Но оставался я здесь
недолго, ибо в фотоаппаратах ничего не понимал. Только отметил  про  себя,
что надо прислать полицейского специалиста  по  фотоделу,  чтобы  осмотрел
оборудование - один шанс из тысячи обнаружить хоть что-то. Затем спустился
к миссис Турпин.
     - Весьма огорчен всем этим  беспорядком,  миссис  Турпин,  -  любезно
начал я. - Чистая формальность. Для вас, наверное, одно удовольствие вести
такой прекрасный дом?
     - Если хотите задавать вопросы,  то  задавайте,  -  оборвала  она,  -
нечего ходить вокруг да около.
     Места для деликатного обращения больше не оставалось.
     - Сколько лет вы знаете доктора Макдональда?
     - Четыре. С тех пор, как  он  сюда  приехал.  Прекрасный  джентльмен,
таких не найдете нигде. А почему об этом спрашиваете?
     - У него здесь целое богатство. -  Я  несколько  раз  обвел  взглядом
обстановку. - Как давно он все это приобрел?
     - Я не обязана отвечать на ваши вопросы, мистер инспектор.
     Довольно занятная особа.
     - Конечно, - согласился я, - вы не обязаны. Особенно, если не  хотите
добра своему хозяину.
     Она пронзила  меня  взглядом,  поколебалась  и  стала  разговорчивее.
Оказалось, почти половину имущества Макдональд привез с собой четыре  года
назад. Остальное покупал с  довольно  равномерными  промежутками  времени.
Миссис Турпин относилась к числу тех  скверных  женщин  с  фотографической
памятью, фиксирующей самые незначительные мелочи жизни.  Она  могла  почти
точно назвать число, час и погоду, в какие покупалась та или иная вещь.  Я
чувствовал, что зря теряю с ней время. Если миссис  Турпин  говорила,  что
это и это было так и так, то оказывалось действительно, что это было так и
так, и все  тут.  Такая  точность  говорила  о  невиновности  Макдональда.
Никаких подозрительных признаков внезапно появившихся  денег  в  последние
недели или месяцы. Он делал дорогие покупки в течение нескольких лет.  Где
он доставал необходимые деньги, я не мог догадываться, да и  вряд  ли  это
было сейчас важно. Действительно, свободный холостяк без родственников мог
позволить  себе  все  это.  Я  вернулся  в  гостиную  и  увидел  Карлисля,
направляющегося ко мне с парой пухлых папок под мышкой.
     -  Мы  тщательно  изучаем  личное  дело  Макдональда,  сэр.  Обращаем
внимание не на все, конечно. Я подумал, что это может вас  заинтересовать.
Какая-то официальная переписка.
     Я на самом деле заинтересовался. Но не так, как ожидал. Чем больше  я
узнавал о Макдональдс, тем более безвредным он мне представлялся. В личном
деле находились копии написанных под копирку писем, ответов  от  коллег  и
различных научных организаций всей Европы, главным  образом  от  Всемирной
организации по вопросам здравоохранения при ООН.
     Судя   по   этим   письмам,   Макдональд   был   высокоодаренным    и
высокоуважаемым химиком и микробиологом, одним из блестящих  людей  науки.
Почти половина его писем адресована некоторым членам Всемирной организации
по вопросам здравоохранения при ООН в Париже -  в  Стокгольм,  Бонн,  Рим.
Ничего  вредного  в  них  не  содержалось,  тем  более  что  письма  часто
сопровождались  подписью  доктора  Бакстера,  что  само   по   себе   было
достаточной гарантией. Хотя вся переписка тайно проверялась в Мортоне,  но
все ученые об этом знали. Я посмотрел  дело  и  отложил  в  сторону,  едва
услышал телефонный звонок.
     Звонил Харденджер. Голос его был мрачным, а его сообщение заставило и
меня задуматься. Оказывается,  кто-то  позвонил  в  Альфингем  и  поставил
условие полиции приостановить расследование на  сутки,  иначе  с  мистером
Кэвелом может произойти очень большая неприятность. Они были уверены,  что
я исчез. Говорящий добавил, что представит доказательство  местонахождения
Пьера Кэвела, если сегодня полиция не приостановит расследования  к  шести
часам вечера. И это оказалось еще не все.
     - Что ж, нечто подобное мы и  ожидали,  -  сказал  я.  -  Мои  намеки
сегодня перед рассветом о якобы  существующем  прогрессе  в  расследовании
напугали подозреваемых.
     - Обольщаетесь, мой друг, - ответил Харденджер. - Вы только заложник.
Только повод. Звонили не в полицию, а вашей  жене  в  отель  "Вогоннер"  и
сказали, что если  Шеф  (назвали  его  полное  имя,  чин  и  адрес)  будет
вмешиваться, то она, Мэри, завтра утренней почтой получит пару ушей. И еще
звонивший сказал, что хотя она замужем всего два  месяца,  но  безошибочно
признает уши мужа, если ей пришлют.
     Я почувствовал, как у меня поднялись дыбом волосы  на  затылке,  хотя
это не относилось к обещанной операции с моими ушами. Я сказал осторожно:
     - Обратите внимание на три пункта, Харденджер. Число знающих, что  мы
с Мэри поженились два месяца назад, невелико, а число  знающих,  что  Мэри
дочь Шефа, еще меньше. Но число знающих личность Шефа, кроме вас  и  меня,
можно сосчитать по пальцам одной руки. Как мог преступник узнать подлинный
облик Шефа?
     - Вы это мне говорите? Это самое худшее, - глухо сказал Харденджер. -
Этот тип не  только  знает,  кто  такой  Шеф,  но  даже  знает,  что  Мэри
единственная его дочь и что он в ней души не чает. Знает  даже,  что  Мэри
единственная в мире может оказать на него влияние. И она повлияет на Шефа,
будьте  уверены:  абстрактные  идеалы  справедливости  ничего  не  говорят
женщинам, когда жизнь любимого в опасности. Все это очень скверно  пахнет,
Кэвел.
     - Под самую завязку,  -  неохотно  согласился  я.  -  Предательством,
предательством в высших кругах.
     - Лучше,  думаю,  не  говорить  об  этом  по  телефону,  -  торопливо
проговорил Харденджер.
     - Ладно, не буду. Пытались установить, откуда звонили?
     - Нет еще. Но это пустая трата времени, как и в других случаях. -  Он
повесил трубку, а я все стоял, уставившись на телефон.
     Шеф был назначен лично премьер-министром и министром внутренних  дел.
О нем знали также шефы разведки и контрразведки -  они  были  обязаны  его
знать по должности. Его  знали  еще  помощник  уполномоченного  по  особым
делам, Харденджер, комендант и начальник охраны Мортона. На  них  кончался
список тех, кому известна личность Шефа. Я даже смутно не мог  представить
те веселенькие часы, которые  ему  вскоре  придется  пережить!  Нет  нужды
обладать особой телепатической силой, чтобы представить себе,  куда  сразу
же после разговора со мной направился Харденджер.  Из  всех  подозреваемых
только генерал Кливден знал личность Шефа. Возможно,  надо  было  побольше
внимания уделить генералу Кливдену?..
     Я глянул на дверь и увидел троих в хаки. Стоявший в середине  сержант
поднял было руку к звонку, но, заметив меня, тут же ее опустил и сказал:
     - Мне нужен инспектор Гибсон. Он здесь?
     - Гибсон?.. - Я даже не вспомнил  сразу,  кем  здесь  считаюсь.  -  Я
инспектор Гибсон, сержант.
     - Мне надо кое-что передать вам,  сэр,  -  он  указал  на  пакет  под
мышкой, - но мне приказали сначала посмотреть ваши документы.
     Я их показал, он передал пакет и, извиняясь, добавил:
     - Мне приказано не спускать глаз с  пакета,  сэр.  Старший  инспектор
Харденджер  объяснил,  что  документы  взяты  из  официальных   материалов
Клендона. Полагаю, строго секретные.
     - Конечно.
     Сопровождаемый сержантом, по бокам которого шли двое дюжих  штатских,
я перешел в гостиную,  игнорируя  гневный  взгляд  миссис  Турпин.  Сломал
печать и  раскрыл  папку.  В  ней  была  еще  одна  сургучная  печать  для
опечатывания после чтения бумаг секретного дела  доктора  Макдональда.  Я,
конечно, видел это личное дело раньше,  когда  был  назначен  в  Мортон  и
принимал дела исчезнувшего Истона Дерри,  но  не  обратил  тогда  на  дело
особого внимания. Да и не было причин для этого. А теперь они появились.
     Дело было напечатано на семи  листах  стандартной  писчей  бумаги.  Я
перечитал его трижды. Ничего не пропустил в первый раз, еще  меньше  -  во
второй. Искал любой намек на  какое-нибудь  несоответствие  в  словах  или
фактах, на все,  что  могло  бы  мне  дать  любую  зацепку,  самую  малую.
Вынюхивающий коммунистов сенатор Маккарти не смог бы перещеголять  меня  в
рвении  и  подозрительности.   Единственная   странность,   как   упоминал
Харденджер, - малое количество сведений  о  военной  карьере  Макдональда.
Кроме этого, я не нашел ни малейшего, даже тончайшего штриха, который  мог
бы мне как-то пригодиться. А ведь дело это составил Истон Дерри. И  вот  -
почти  ничего,  за  исключением  сноски  внизу  листа,   сообщавшей,   что
Макдональд поступил рядовым в Территориальную армию в 1938  году,  окончил
службу в Италии в звании подполковника танковой дивизии в 1945-м. В начале
следующего листа было приколото отношение о его назначении  правительством
на работу химиком в северо-восточной Англии в начале 1946 года. Так или не
так составлял личные дела Истон Дерри? Что у него был за метод? Кто знает.
Острием перочинного карманного ножа, не обращая внимания на сержанта и его
смущенное  лицо,  я  открыл  в  верхнем  левом  углу  клеенчатый   уголок,
скреплявший  страницы.  Под   ним   была   тонкая   проволочная   скрепка,
обыкновенная канцелярская скрепка. Я разогнул ее концы, освободил листы  и
осмотрел их, каждый в отдельности. Ни один лист не имел больше одной  пары
проколов от скрепки. Если кто-то открывал скрепку, чтобы вытащить лист, то
вложил  его  обратно  исключительно  аккуратно.  По  внешнему  виду  папка
выглядела так, будто к ней никто не притрагивался.
     Я поднял глаза и увидел стоящего рядом со мной  со  связкой  бумаг  и
папок переодетого в штатское Карлисля, сержанта-детектива.
     - Возможно, это вас заинтересует, сэр? - сказал он.
     - Минуточку. - Я вновь скрепил бумаги вместе,  вставил  их  в  папку,
запечатал и протянул пакет военному сержанту,  который  ожидал  поодаль  с
двумя своими спутниками. Затем спросил Карлисля: - Что это такое?
     - Фотографии, сэр.
     - Фотографии? Почему вы полагаете, что я заинтересуюсь  фотографиями,
сержант?
     - Дело в том, что они находились внутри запертого  стального  ящичка,
сэр. А ящичек был на дне запертого среднего ящика письменного стола. И там
же находилась эта связка. Думаю, личная корреспонденция.
     - Много хлопот вам доставил этот стальной ящичек?
     - Не очень. С тем размером ножовки, какой я его вскрывал,  сэр...  Мы
закончили осмотр дома, инспектор. Все переписали. Осталось доложить.  Вряд
ли что интересное вы в этом найдете.
     - Обыскали весь дом? Есть ли подвал?
     - Только грязная кладовая для угля, которая имеется в каждом доме,  -
засмеялся сержант. -  Насколько  я  разобрался  в  личных  вкусах  доктора
Макдональда, такой человек вряд ли,  считаю,  даже  уголь  держал  в  этом
подвальчике, если бы мог найти место почище и пошикарнее.
     Карлисль оставил свои находки. Среди них -  четыре  фотоальбома.  Три
содержали самые обычные семейные фотографии, такие альбомы можно встретить
в   любом   из   миллиона   английских   домов.   Большинство   фотографий
двадцатых-тридцатых годов, когда Макдональд был еще молоденьким, выцвело и
пожелтело.  Четвертый  альбом,  более  позднего  времени,   был   подарком
Макдональду от коллег Всемирной организации  по  вопросам  здравоохранения
при ООН в знак признания его многолетней деятельности, что и было написано
на сияющем обращении, приклеенном сверху альбома. В нем  находилось  более
полусотни снимков Макдональда и его коллег, отснятых  в  дюжине  различных
европейских городов.
     Большинство снимков было сделано во Франции, Скандинавии и Италии, но
имелись снимки и из других стран. Они были расположены  в  хронологическом
порядке, под каждой фотографией стояли  число  и  месяц,  а  также  место.
Последние снимки были сделаны в Хельсинки менее полугода назад.  Они  меня
не заинтересовали, но я обратил внимание на одну отсутствующую фотографию.
Ее вытащили,  совершенно  точно,  полтора  года  назад.  Надпись  под  ней
тщательно зачеркнута горизонтальными линиями, такими же белыми  чернилами,
какими сделаны и остальные надписи. Я  включил  свет  и  стал  внимательно
рассматривать зачеркнутое.
     Вне сомнения, название места снимка начиналось с буквы "Т". Остальное
было трудноразличимо. Следующая буква была  или  "О",  или  "Д"...  Скорее
всего - "О". Я был уверен, что в Европе нет города, начинающегося с  "ТД".
Конец слова совсем не разобрать. "То..." По  длине  -  около  шести  букв,
возможно - семь, но ни одна буква не выступала внизу строчки, чтобы  можно
было подставить буквы р, у, д, ф и тому подобные. Какие названия столиц  и
городов Европы я знаю,  чтобы  они  начинались  с  букв  ТО...  и  были  в
шесть-семь букв длиной? Не очень много, решил я, да и совещания  Всемирной
организации по здравоохранению при ООН созывались, конечно, не в деревнях.
Торин? Нет. Внизу  выступают  хвостики.  Тотнес  -  слишком  маленький.  В
Европе? Торнио в Швеции, Тондор в  Дании  -  оба  незначительные.  Толедо?
Сейчас никто не назовет его деревней,  но  Макдональд  никогда  не  был  в
Испании. Более всего подходит Торкай  в  Бельгии  или  Тулон  во  Франции.
Торкай? Тулон? Минуту или две я в уме  перебирал  названия.  Затем  достал
пачку писем.
     Их было тридцать или сорок, тонко пахнувших, перевязанных не более  и
не менее - голубой ленточкой. Можно было все что угодно  ожидать  найти  в
вещах Макдональда, но только не их.  Могу  спорить  на  месячную  зарплату
против самого бесполезного! Они походили на  любовные  письма,  а  у  меня
вовсе не  было  желания  устраивать  встречу  с  добрыми  порывами  юности
доктора. Однако в то время я прочел бы даже Гомера в  оригинале,  если  бы
надеялся что-то оттуда извлечь. Я развязал бантик ленточки, а  пять  минут
спустя говорил с Шефом по телефону.
     - Хочу побеседовать с некой мадемуазель Иветт Пежо, которая  работала
в институте Пастера в Париже в тысяча девятьсот сорок пятом и сорок шестом
годах. Не на следующей неделе, не завтра, а  сейчас.  Сегодня  в  полдень.
Можете это устроить, сэр?
     - Могу устроить все, - спокойно ответил Шеф, - менее двух часов назад
премьер-министр  выделил  в  наше  распоряжение  все   средства   и   виды
передвижения. Он перепуган до смерти. Как срочно это?
     - Возможно, это вопрос жизни и смерти, сэр. Нужно выяснить следующее.
Эта женщина находилась в очень дружеских отношениях с  Макдональдом  около
девяти месяцев после войны. Единственный период его жизни, о  котором  нет
сведений. Если она жива и ее найдут, она поможет нам заполнить пробел.
     - И это все? - спокойно спросил он, но с едва скрытым разочарованием.
- А как письма сами по себе?
     - Прочел всего два, сэр. Кажутся вполне безвредными, хотя  содержание
таково, что будь я их автором, вряд ли захотел бы зачитывать их на суде.
     - Кажется, не с чего продолжать, Кэвел?
     - Заминка, сэр. Предполагаю, что вырван лист  из  досье  Макдональда.
Даты на письмах соответствуют недостающему листу... если его недостает.  А
если это так, то я хочу узнать почему.
     - Недостает? - резко спросил он. - Как может  отсутствовать  страница
из секретного досье? Кто мог или мог бы иметь доступ к досье?
     - Истон, Кландон, Кливден и Уйбридж.
     -  Точно.  Генерал  Кливден.  -  Многозначительная  пауза,  а   затем
спокойно: - Недавняя угроза  Мэри  показать  твою  голову  на  подносе.  В
Мортоне генерал Кливден единственный, кто знает обо мне и о родстве  между
Мэри и мной. Один из двух человек, имеющих доступ к  секретным  досье.  Не
думаете, что надо сосредоточиться на Кливдене?
     - Надеюсь, Харденджер сделает это. А я хочу встретиться с мадемуазель
Пежо.
     - Очень хорошо. Не опускай трубку. - Я  подождал  и  через  несколько
минут вновь услыхал его голос: - Езжай в Мортон. Оттуда вертолет  доставит
тебя в аэропорт
     Стентон. Там тебя будут  ждать.  Двухместный  ночной  истребитель  от
Стентона до Парижа летит сорок минут. Устраивает?
     - Прекрасно. Только вот у меня нет паспорта с собой, сэр.
     - Не потребуется. Если мадемуазель Пежо еще жива и еще в  Париже,  то
она будет ждать тебя в аэропорту  Орли.  Обещаю.  Вернешься,  встречусь  с
тобой, а через полчаса еду в Альфингем, - он повесил трубку.
     Я повернулся со связкой  писем  в  руке  и  увидел  миссис  Турпин  у
открытых дверей. Она отвела от меня  бесстрастный  взгляд,  уставилась  на
письмо, затем снова  на  меня.  Через  миг  она  повернулась  и  скрылась.
Интересно,  сколько  времени   она   находилась   здесь,   подглядывая   и
подслушивая, подумал я?
     У Шефа дело никогда не расходилось со словом. Вертолет ожидал меня  в
Мортоне. Самолет из Стентона доставил меня ровно через тридцать пять минут
стремительного полета  на  аэродром  Орли.  Мадемуазель  Пежо  в  компании
парижского инспектора ожидала меня в служебной комнате. Кто-то, подумалось
мне, проявил расторопность.
     Как оказалось, было не очень трудно  разыскать  мадемуазель  Пежо,  а
ныне мадам Галль. Она по-прежнему работала в том  же  месте,  в  институте
Пастера, и охотно согласилась приехать в аэропорт, когда полиция пояснила,
что это срочно и касается ее прошлых месяцев  знакомства  с  Макдональдом.
Она была темноволосой, полной и  привлекательной  женщиной  сорока  лет  с
улыбчивыми глазами, в которых светилась нерешительность,  неуверенность  и
недоумение - нормальное  состояние,  когда  вами  начинает  интересоваться
полиция. Французский полицейский представил нас друг другу, и я сказал, не
теряя времени:
     - Мы были бы чрезвычайно благодарны, если бы вы дали нам сведения  об
англичанине, с которым вы познакомились в середине сороковых годов, точнее
в сорок пятом или сорок шестом, о докторе Александре Макдональдс.
     - Доктор Макдональд? Алекс? - засмеялась  она.  -  Он  бывал  страшно
рассержен, услышав, что его называют англичанином. Во всяком случае, в  то
время.  Он  был  ярым  шотландцем  в  те  дни,  когда  я  его   знала.   -
Националистом?
     - Разумеется. Шотландским националистом. Насколько помню,  пламенным.
Всегда  повторял:  "Долой   старого   врага   Англию",   "Да   здравствует
франко-шотландский союз". Но я точно  знаю,  что  он  храбро  сражался  на
стороне этого старого врага  в  прошлую  войну.  Возможно,  не  был  столь
искренен, - она внезапно  умолкла,  посмотрела  на  меня  проницательно  и
задумчиво. - Он... он мертв, да?
     - Нет, мадам, он жив.
     - Но у него неприятности? Неприятности с полицией?
     Она оказалась сообразительна и  умна,  сразу  уловила  едва  заметную
смену тона.
     - Боюсь, что да. Как и когда вы  с  ним  впервые  встретились,  мадам
Галль?
     - За два месяца до окончания войны или за три... Полковник Макдональд
был направлен в Сен-Дени  на  поенный  химический  завод,  которым  раньше
владели фашисты. Я работала в исследовательской  группе  на  этом  заводе,
уверяю вас, не по собственному желанию. Я не знала  тогда,  что  полковник
Макдональд блестящий химик, и взяла на себя труд объяснить  ему  различные
химические процессы и устройство производства. Еще не закончилась смена на
заводе, как я обнаружила, что он знает гораздо больше, чем я предполагала,
- она засмеялась. - Кажется, я понравилась храброму полковнику. А он мне.
     Я кивнул. Судя по пылкому тону ее писем, она не все говорила о  своих
чувствах.
     - Он оставался в Париже несколько месяцев, -  продолжала  она.  -  Не
знаю  точно,  чем  он  занимался,  но  вроде  бы  вопросами   технического
характера. Все свободное время мы проводили вместе. - Она пожала  плечами.
- Это все так давно было, словно  в  ином  мире.  После  демобилизации  он
вернулся в Англию, потом  приезжал  на  неделю,  пытался  найти  работу  в
Париже,  но  не  смог.  Думаю,  в  конце  концов   он   получил   какую-то
исследовательскую работу у английского правительства.
     - Вы когда-нибудь подозревали что-либо темное или достойное порицания
в полковнике Макдональдс? - прямо спросил я.
     - Никогда. Если бы подозревала, то не общалась бы с ним.
     Искренность, достойные манеры исключали  возможность  сомнения  в  ее
словах. Внезапно я почувствовал душевную пустоту. Наверное, прав был  Шеф,
и я просто теряю время, драгоценное время. Если,  конечно,  можно  назвать
драгоценным потраченное в пустых поисках время.  Кэвел,  возвращающийся  с
поджатым хвостом домой.
     - Ничего? - настаивал я. - Ни одной черты, которая заставила  бы  вас
задуматься?
     - Хотите оскорбить меня? - тихо спросила она.
     - Простите. - Я изменил подход. - Можно спросить вас, вы любили его?
     - Надеюсь, не доктор Макдональд послал вас сюда? -  спокойно  сказала
она. - Вы должны были узнать об этом из моих писем. Вам ответ известен.
     - А он любил вас?
     - Любил. Во всяком  случае,  он  делал  мне  предложение.  Не  меньше
десятка раз. Это вам может кое-что сказать, не так ли?
     - Но вы не согласились, - возразил я. - Если вы любили друг  друга  и
он просил вас выйти за него замуж, то можно поинтересоваться, почему же вы
отказали ему?
     - Я отказала по той же причине, из-за какой оборвалась наша дружба. Я
немного побаивалась. Несмотря на торжественные заверения в любви,  он  был
неисправимым волокитой.  Но  главным  образом  -  из-за  нашего  глубокого
расхождения. К тому же мы не были столь стары и умудрены жизненным опытом,
чтобы прислушаться к голосу рассудка.
     - Расхождения? Можно спросить, какие, мадам Галль?
     - Вы очень настойчивы, не правда ли? Какое это имеет значение? -  Она
вздохнула. - Полагаю, для вас это  имеет  значение,  раз  вы  спрашиваете.
Будете спрашивать, пока не получите ответа. Секрета здесь нет никакого, но
все это мелко и довольно глупо.
     - И все же хотелось бы услышать.
     - Не сомневаюсь. Франция после войны, как вы можете вспомнить, была в
очень неустойчивом положении. У нас были партии от крайне правых до крайне
левых. Я добрая католичка и принадлежала к правой католической  партии,  -
она обезоруживающе улыбнулась. - Вы таких называете самыми голубыми  тори.
Ну, боюсь, что  доктор  Макдональд  был  настолько  не  согласен  с  моими
политическими взглядами, что наша дружба в конце концов  стала  совершенно
невозможной. Знаете, такие вещи случаются. Для молодого человека  политика
чрезвычайно важна.
     - Доктор Макдональд не разделял ваших консервативных взглядов?
     - Консервативных? -  Она  засмеялась  с  неподдельным  изумлением.  -
Консервативных,  сказали  вы?!   Был   ли   Алекс   истинным   шотландским
националистом или не  был,  сказать  не  могу,  но  одно  могу  утверждать
совершенно безошибочно: никогда не встречала человека более неумолимого  в
своих взглядах. Он был прелесть. Спустя час и десять минут я вошел в  холл
отеля "Вогоннер", в Альфингеме.
     Из Стентона я позвонил Шефу и Харденджеру, оба они сидели в  гостиной
и ждали меня. Хотя вечер еще и не наступил,  но  перед  Шефом  уже  стояла
почти пустая бутылка виски. Я никогда не замечал за ним раньше,  чтобы  он
начинал  пить  до  девяти  вечера.  Лицо  его  было  бледным,  измученным,
застывшим и усталым. Впервые ему можно  было  дать  столько  лет,  сколько
есть. Он сидел ссутуленный, что-то расслабленное и жалкое появилось в нем,
как в человеке, сбросившем с себя груз,  который  пришлось  долго  носить.
Харденджер выглядел тоже не блестяще.
     - Где Мэри? - спросил я.
     - В гостях у Стеллы Чессингем и ее матери, -  ответил  Харденджер.  -
Еще одно сломанное крыло, которое она хочет залечить. Ваш угрюмый друг  за
решеткой, а я отвез ее и вернулся. Она хочет  поддержать  их.  Согласен  с
ней, обе чувствуют себя довольно скверно после ареста молодого Чессингема.
Но с моей точки зрения, визит был не нужен и бессмыслен.  Это  было  перед
приездом Шефа. Она не послушалась меня. Вы знаете свою жену, Кэвел.  И  вы
знаете свою дочь, сэр.
     - Напрасно она старается, - заметил я. - В этом  самом  деле  молодой
Чессингем совершенно невиновен. Я сказал об  этом  его  матери  сегодня  в
восемь утра. Мне пришлось сказать. Она больная женщина, и такой  удар  она
могла бы не перенести. А она сообщила об этом дочери, едва за ним приехала
машина. Они не нуждаются в утешении.
     - Что?! - С потемневшим от гнева лицом Харденджер подался со стула, а
большой стакан, зажатый в его кулаке, казалось, вот-вот хрустнет. - Что вы
сказали, Кэвел? Невиновен? Черт бы все это побрал! Существенные улики...
     - Единственная улика против него - та очень понятная  ложь  о  мнимой
поездке и тот факт,  что  настоящий  преступник  посылал  ему  деньги  под
вымышленным именем. Хотел  навлечь  на  него  подозрение.  Хотел  выиграть
время.  Он  выигрывает  время  каждый  раз,  заставляя   подозревать   еще
кого-нибудь.  Он  настолько  умен,  что  смог  бросить   тень   подозрения
практически на  каждого.  Он  выиграл  время,  похитив  меня.  Задолго  до
преступления посылались деньги на счет Чессингема. В  июле  он  знал,  что
нужно будет сегодня выиграть время. Зачем ему время?
     - Вы дурачите меня, черт возьми! -  грубо  сказал  Харденджер.  -  Вы
выдумали эти историю...
     - Сейчас я изложу вам факты. - У меня не было настроения умиротворять
Харденджера. - Если я сказал бы о его невиновности, вы арестовали бы  его?
Вы прекрасно знаете, что нет. Но вы это сделали и помогли выиграть  время,
потому что преступники прочтут об этом в вечерних газетах и решат, что  мы
на ложном пути.
     - Теперь еще скажите, что Хартнелл с женой  тоже  жертвы  шантажа,  -
раздраженно сказал Харденджер.
     - Что касается молотка, кусачек и грязи на мотороллере - да.  Вы  это
знаете. А в остальном они виновны. Но никакой суд это никогда не  докажет.
Муж втянул в шантаж жену, которая кричала и останавливала машину. Ничего в
этом криминального и страшного нет. Он получит самое большее пару  годиков
по довольно несвязному обвинению в растрате, если  военные  власти  начнут
оказывать давление на суд и на обвинение, в чем я  сомневаюсь.  Но,  опять
же, его арест дает нам время: преступники, подсунувшие молоток и  кусачки,
тоже стремятся выиграть время. Они  не  знают,  что  мы  согласились  сами
клюнуть на эту их приманку. Еще одно очко в нашу пользу.
     Харденджер повернулся к Шефу:
     - Вы знали, что Кэвел действовал за моей спиной, сэр?
     Шеф нахмурился.
     - Это несколько сильное определение, не правда ли, старший инспектор?
Что же касается моей осведомленности, черт бы все это побрал, то именно вы
уговорили меня привлечь в это дело Кэвела. - Очень  ловко  повернул,  надо
признаться. - Согласен, он работает в высшей степени  необычным  способом.
Кстати, Кэвел, вспомнил. Откопали что-нибудь интересное  о  Макдональдс  в
Париже?
     Я немного помолчал. Какое-то было странное безразличие в его вопросе,
словно он думал о другом, более важном. В той же манере ответил и я:
     - Все зависит от того,  что  вы  считаете  интересным,  сэр.  Могу  с
уверенностью  назвать  имя  одного  из  замешанных  в  этом  деле.  Доктор
Александр Макдональд.  Уверен,  что  он  крупный  шпион,  о  каких  только
говорили последние пятнадцать лет. Или за большее время.
     Это их изумило. А ведь, пожалуй, трудно найти еще двух  таких  людей,
которые привыкли не удивляться. И тем не менее они были изумлены.
     - О господи!  -  тихо  воскликнул  Харденджер  и  пошел  вызывать  по
телефону полицейскую машину.
     - Вы видели  на  улице  полицейскую  машину  с  передвижной  походной
аппаратурой? - спросил Шеф. Я кивнул.
     - Мы поддерживаем постоянную связь с правительством и Скотланд-ярдом.
- Он достал из внутреннего кармана два напечатанных на машинке  листка.  -
Первый из них пришел два часа назад, второй - десять минут назад.
     Быстро просмотрел их, и впервые в моей жизни мороз прошел по коже.  Я
почувствовал  невольную   дрожь   и   обрадовался,   увидев   Харденджера,
возвращающегося с тремя бутылками виски из бара. Теперь я понимал,  почему
оба выглядели пришибленными, близкими к отчаянию, когда встретился с ними.
Стало ясно, что моя поездка в Париж явилась относительно неважной для них.
     Первое, очень короткое, письмо было отправлено почти  одновременно  в
Астер и в Ассошиэйтед Пресс. Несомненно, это был тот же  самый  витиеватый
стиль: "Стены дома Антихриста  еще  стоят.  Мои  приказания  игнорируются.
Ответственность на вас. Я вложил ампулу с вирусами в простое  взрывающееся
устройство, которое сработает в 3.45 пополудни  в  Лоу-Хамптоне,  графство
Нордфолк.  Ветер  западно-северо-западный.  Если  разрушение  Мортона   не
начнется сегодня к полуночи, я разобью  другую  ампулу  завтра.  В  центре
города Лондона. Будет такая бойня, о  которой  мир  никогда  не  слыхивал.
Выбирайте".
     - Лоу-Хамптон - это деревня со ста пятьюдесятью  жителями  в  четырех
милях от моря, - сказал  Шеф,  -  ссылка  на  ветер  означает,  что  вирус
распространится только на четырех милях суши и потом рассеется над  морем.
Если ветер не  переменится.  Послание  было  получено  в  два  сорок  пять
пополудни. Ближайшие полицейские  машины  помчались  туда,  все  население
приморской деревни эвакуировано на запад, - он осекся и посмотрел на  стол
перед собой. - Это плодородный фермерский район, где много скота  и  ферм.
Предполагаю, что все вывезти было  невозможно.  Произвели  быстрые  поиски
бомбы в Лоу-Хамптоне, но это труднее, нежели отыскать иголку в стоге сена.
Ровно в три сорок пять сержант и два констебля  услышали  слабый  взрыв  и
увидели дым и огонь, идущие из соломенной  крыши  заброшенного  дома.  Они
бросились к машине. Можете представить, как они мчались оттуда.
     У меня пересохло во рту. Я прополоскал его виски -  полстакана  одним
глотком.
     - В четыре  двадцать  бомбардировщик  Королевского  военно-воздушного
флота,  поднявшись  в  восточной  Англии,  -  продолжал  Шеф,  -  произвел
разведывательный полет над этой местностью. Пилоту приказали не опускаться
ниже десяти тысяч футов. Хотя наступал вечер и была плохая  видимость,  но
самолет был оборудован современной  аппаратурой  для  фотосъемок,  которая
дает результат при любых условиях.  Сфотографирована  вся  местность  -  с
высоты  двух  миль  не  очень  долго  снимать  несколько  квадратных  миль
территории. Через полчаса, закончив фотографирование, самолет приземлился.
В несколько минут проявили снимки. Их изучили эксперты.  Этот  вот  второй
лист описывает результаты.
     Лист был меньше первого, в нем  напечатано:  "В  окружности  заданной
территории над  деревней  Лоу-Хамптон  и  ее  окрестностях  не  обнаружены
признаки жизни, как и вокруг домов, строений и на полях. Дохлый скот около
трех-четырех сотен. Три  стада  овец  тоже,  по  всей  видимости,  дохлые.
Опознано семь трупов людей. Характерные позы людей и животных предполагают
наступление смерти в конвульсиях. Детальный анализ продолжается".
     Я прикончил вторую половину стакана виски еще одним глотком. С  таким
же успехом я мог бы выпить кока-колу и не почувствовать никакого действия.
     - Что собирается делать правительство? - спросил я.
     - Не знаю, - бесстрастно сказал Шеф. -  Оно  тоже  не  знает.  Примет
решение завтра вечером, к десяти часам. Теперь,  после  вашего  сообщения,
примет решение даже скорее. Это полностью меняет  дело.  Мы  предполагали,
что имеем дело с  безумцем,  но  талантливым  безумцем,  однако,  по  всей
видимости, здесь идет речь  о  коммунистическом  заговоре,  который  хочет
уничтожить мощное британское оружие. Не знаю, черт возьми! Бог его  знает.
Кроме того, Кэвел, мы не представляем, насколько точна ваша информация.
     - Существует только один путь уточнения, сэр, - сказал я, вставая,  -
спросить у Макдональда. Кажется, полицейская машина уже здесь. Не  поехать
ли нам в гости поболтать?
     Мы добрались до Мортона за восемь минут,  но  напрасно.  У  ворот  на
проходной нам сказали, что Макдональд вышел два  часа  назад.  Спустя  еще
восемь минут мы затормозили у парадной двери его дома.  Дом  был  темен  и
пуст. Миссис Турпин, экономка, не должна была отлучаться из дому на  ночь.
Но ее не было. Не было и Макдональда. Его  и  не  будет.  Птичка  улетела.
Макдональд даже не побеспокоился  запереть  входную  дверь.  Должно  быть,
очень торопился.
     Мы направились в холл, включили свет и наскоро осмотрели первый этаж.
Ни огня, ни тепла, ни запаха пищи, ни сигаретного дыма в воздухе.  Ушедший
не убегал в заднее окно, когда мы входили в парадную дверь.  Дом  покинули
сравнительно давно. Я  сразу  почувствовал  себя  постаревшим,  усталым  и
разбитым. И одураченным, поскольку теперь была известна  причина  быстрого
исчезновения хозяина дома.
     Не теряя времени, мы обошли  весь  дом,  начиная  с  чердачной  жилой
комнаты. Все великое множество  дорогого  фотооборудования  находилось  на
месте, но теперь я смотрел на него иными глазами.  Когда  есть  достаточно
фактов, даже Кэвел может кое-что сообразить. Мы направились в спальню,  но
и там не было признаков поспешных сборов.
     Странно. Собирающийся в путь, из которого  не  намерен  возвращаться,
обычно берет с собой кое-что, даже  в  спешке.  Осмотр  ванной  также  нас
озадачил. Бритва, помазок, крем для бритья, зубная паста - все  находилось
на месте. Бывший полковник Макдональд, не к  месту  подумал  я,  будет  не
очень доволен, когда придется его опознавать.
     На кухне наше недоумение  усилилось.  Миссис  Турпин,  как  мне  было
известно, каждый вечер в 6.30 к возвращению  домой  Макдональда  оставляла
ему готовый обед.  Макдональд  обычно  ел  один  и  оставлял  мыть  посуду
экономке на утро. Но не было  никаких  признаков  приготовления  пищи.  Ни
жареных хлебцев в  духовке,  ни  кастрюль  с  еще  не  остывшей  пищей,  а
электроплита была такой холодной, что, видимо, не включалась уже несколько
часов.
     - Последние полицейские в штатском, производившие обыск, должны  были
уйти самое позднее в три тридцать дня, - сказал я. - Они не могли помешать
миссис Турпин приготовить обед, а Макдональд, по-моему, не такой  человек,
который, оставшись без обеда, спокойно к этому отнесется.  И  все  же  она
ничего не приготовила. Почему?
     - Она знала, что обед ему больше не  потребуется,  -  глухо  произнес
Харденджер, - или она что-то такое узнала  либо  услышала  сегодня,  после
чего нашему  драгоценному  доктору  здесь  задерживаться  не  было  нужды.
Конечно, она рассказала ему о том, что видела и слышала.  Это  наводит  на
мысль, что она кое-что знает о делах Макдональда.
     - Моя вина, - откровенно сказал я. -  Чертовка!  Она  подслушала  мой
телефонный разговор с Шефом о поездке в Париж. Бог знает, как долго стояла
она в дверях и наблюдала за мной. Я ее  не  сразу  заметил,  так  как  она
стояла с той стороны, которой я плохо вижу. Заподозрила что-то неладное  и
по телефону предупредила Макдональда. А  если  она  сообщила  ему  о  моей
хромоте, тот сразу догадался, кто здесь. Только на мне вина, - повторил я,
- мне в голову не пришло подозревать ее. Считаю, что  нам  и  надо  с  ней
поговорить. Если она дома, конечно.
     Харденджер направился к телефону,  а  мы  с  Шефом  вошли  в  кабинет
Макдональда. Я подошел к письменному столу, в котором обнаружили  альбомы,
письма и фотографии. Он был заперт.
     - Минутку, - сказал я и вышел.
     В гараже ничего подходящего для  меня  не  было.  К  гаражу  примыкал
большой сарай. Я включил фонарик и огляделся.  Садовые  инструменты,  куча
брикетов серого каменного угля, куча пустых мешков из-под цемента, рабочий
верстак и велосипед. А я искал гвоздодер. Наконец нашлась отличная вещь  -
довольно тяжелый топорик. Я вернулся с ним в кабинет, подошел к столу. Тут
появился Харденджер.
     - Собираетесь взломать стол? - спросил он.
     - Пусть Макдональд возражает, если ему хочется. - Я взмахнул пару раз
топориком, и ящик стола открылся. Альбомы и официальная переписка  доктора
со Всемирной организацией по здравоохранению при  ООН  были  на  месте.  Я
открыл альбом, нашел страницу с отсутствующей фотографией и показал Шефу.
     - Фотография нашего доброго друга, которую он не  пожелал  сохранить.
Какое-то неясное чувство говорит мне, что это сделано неспроста. Тщательно
зачеркнута надпись, в которой не больше  шести  букв.  Очевидно,  название
города. Начинается с "ТО..." Не могу угадать. Была бы  другая  бумага  или
различные чернила - простая задача для парней из нашей лаборатории.  Но  -
белые чернила, и зачеркнуто белыми чернилами, да  еще  на  такой  пористой
промокательной бумаге! Не выйдет ничего.
     - Ни одного шанса? - Харденджер  недоверчиво  посмотрел  на  меня.  -
Почему это так важно?
     - Если бы знал, тогда бы не беспокоился об этой  замазанной  подписи.
Отыскали нашу дорогую миссис Турпин?
     - Не отвечает. Она живет одна. Вдова, как  сообщили  местные  власти.
Для проверки  отправил  туда  офицера,  но  он  никого  не  найдет.  Будем
продолжать поиски.
     - Это поможет нам, - кисло сказал я, вновь перелистал корреспонденцию
Макдональда и отобрал ответы его коллег по Всемирной организации в Европе.
Я знал, что искать. У меня на это ушла пара  минут  -  отобрать  полдюжины
писем от доктора Джона Вейсмана из Вены. Я протянул их Шефу и Харденджеру.
     - Первая улика для суда в Олд-Бейли, откуда Макдональд  последует  на
виселицу.
     - О чем это вы, Кэвел? - резко спросил  Харденджер,  а  Шеф  взглянул
невыразительно.
     Я немного поколебался и глянул на Шефа. Тот спокойно произнес:
     - Сейчас это можно говорить, мой мальчик. Харденджер поймет  вас.  И,
кроме него, никто не будет знать.
     Харденджер посмотрел на бумаги и потом вновь на меня.
     - Что пойму? Мне давно пора понимать. С самого начала  знал,  что  от
меня в этом деле кое-какие детали скрывались. Прежде всего, все взялись за
это дело слишком рьяно.
     - Прошу прощения, - сказал я. - Так нужно было. Вы ведь знаете, что я
часто менял работу со дня окончания  войны:  армия,  полиция,  специальный
отдел, отдел наркотиков, вновь специальный отдел и потом частный детектив.
По сути дела, никаких работ я не менял, а  служил  у  Шефа  все  последние
шестнадцать лет. Каждый раз, когда меня выгоняли  с  работы...  гм...  это
устраивал Шеф.
     - Вовсе я и не удивлен, - глухо сказал Харденджер. - У  меня  имелись
подозрения.
     - Именно потому вы и старший инспектор, - пробормотал Шеф.
     - Как бы то ни  было,  около  года  назад  у  моего  предшественника,
начальника охраны в Мортоне, появились  сомнения.  Не  буду  рассказывать,
когда они у него появились и где. Но он пришел к заключению, что некоторые
в высшей степени секретные открытия в бактериологии и вирусологии  утекают
из Мортона. Подозрения эти подтвердились, когда к  нему  обратился  доктор
Бакстер и сказал, что убежден в утечке информации из Мортона.
     - Доктор Бакстер! - Харденджер был слегка ошарашен.
     - Да, Бакстер. Прошу прощения и за это, но я  намекал  вам  насколько
можно ясно, чтобы не теряли времени на него попусту. Хотя, как  он  сказал
Дерри, эта утекающая из Мортона информация не очень секретная.  Не  такая,
как из лаборатории номер один, но тем не менее и она считалась  секретной.
Очень  секретной,  в  самом  деле.  Англия  является  ведущей  страной   в
производстве бактериологического оружия против людей, животных и  растений
на случай войны. Вы никогда не услышите об этом в  парламентских  дебатах,
когда  будет  идти  речь   об   ассигнованиях   для   Мортонского   центра
здравоохранения, но наши ученые в Мортоне вырастили или  усовершенствовали
наиболее смертоносные виды бактерий, вызывающих чуму, тиф, оспу, туляремию
и тропическую лихорадку у человека; свиную  чуму,  птичью  чуму,  слоновую
болезнь, чуму рогатого скота, сап и сибирскую язву у скота; паразитов  для
растений:    японского    жучка,    европейского     пожирателя     зерна,
средиземноморскую  фруктовую  муху,  колорадского  жука,  долгоносика  для
семян, рак цитрусовых, зерновую ржавчину, спорынью и бог знает  каких  еще
паразитов для растений. Все они готовятся для локальной или мировой войны.
     - Какое все это имеет отношение к Макдональду? - спросил Харденджер.
     -  Я  подхожу  к  этому.  Два  года  назад  нам  удалось   установить
исчезновение готовых вирусов из Мортона. В выводе трудно ошибаться.  Истон
Дерри принялся за расследование. Он сделал  две  ошибки  -  слишком  смело
играл с огнем, не  предупредив  нас  о  том,  что  творилось,  и  довольно
опрометчиво выдал себя. Каким образом, мы не знаем. Возможно, он, сам того
не ведая, вошел в контакт с человеком,  помогавшим  утечке  информации  из
Мортона. Наверное, с Макдональдом, поскольку трудно предположить, что  два
агента  разных  стран  работали  одновременно.  Словом,  кому-то   удалось
разнюхать, что Истон Дерри может напасть на след. И Дерри исчез. Тогда Шеф
устроил мой перевод из специального отдела в Мортон. Первое, что я сделал,
-  это  подсадил  утку.  Взял  стальную  фляжку-контейнер  очень  сильного
ботулинусного токсина, как на ней было обозначено, и  положил  ее  в  шкаф
лаборатории номер один. В тот же день фляжка исчезла. У нас был установлен
чувствительный приемник  у  пропускных  ворот,  ибо  фляжка  содержала  не
токсин,  а  микроволновый  транзисторный  передатчик  на  батареях.  Любой
проходящий с этой фляжкой в районе двухсот ярдов от ворот был  бы  тут  же
схвачен. Понимаете, укравший  эту  фляжку  человек  вряд  ли  стал  бы  ее
открывать для проверки содержимого. Мы никого не поймали.
     Нетрудно догадаться, что произошло. После наступления темноты  кто-то
подошел к забору в отдаленном месте и бросил фляжку на примыкающее поле  -
всего лишь десяток ярдов расстояния. Они сделали это не оттого, что что-то
заподозрили. Просто это был их  обычный  способ,  ибо  у  проходной  часто
бывают проверки всех выходящих из Мортона. К восьми вечера этого же дня мы
установили микроволновые улавливатели в лондонских аэропортах  Саутенде  и
Лиде, в порту и...
     - Сотрясение от падения фляжки через забор могло повредить батареи? -
спросил Харденджер.
     - Американская часовая компания, производящая эти передатчики, сильно
бы огорчилась, если бы такое произошло, - ответил я. - Ими можно  стрелять
из морского орудия, и они будут продолжать работать. Так или иначе, поздно
вечером мы получили сигнал из лондонского аэропорта. Почти невероятно,  но
этот человек садился в самолет. Мы его забрали. Он признался, что  курьер,
берет пакеты раз в две недели по адресу в Южном  Лондоне.  Он  никогда  не
видел того, кто их давал.
     - И он вам рассказал такую сказку? - кисло спросил Харденджер. - Могу
представить, как вы его добровольно заставили дать такую информацию.
     - Ошибаетесь. Мы  предупредили  его,  что  шпионаж  влечет  за  собой
смертный приговор, а он считал, что предстанет перед королевским судом.  И
потому заговорил. Мы хотели поймать  того,  кто  давал  пакеты,  наверняка
человека из Мортона, вот почему меня перевели в Мортон  и  я  охотился  по
этому адресу и в округе три недели. Но безуспешно. Мы не обнаружили никого
подходящего для этого дела, поскольку я был единственным, кто знал в  лицо
всех ученых и техников  Мортона.  Тут  доктор  Бакстер  сообщил  нам,  что
исчезновение вирусов прекратилось.  Нам  показалось,  что  мы,  во  всяком
случае на время, приостановили утечку. Но, согласно утверждению  Бакстера,
это  была  не  единственная  утечка.  Мы  узнали,  что  кто-то  выкрадывал
информацию по выращиванию и производству смертоносных бактерий. Теперь  мы
это также обнаружили, - я похлопал по связке корреспонденции  Макдональда.
- Система не нова,  но  почти  невозможно  ее  обнаружить  и  разоблачить:
микрофотография.
     - Все это дорогое фотооборудование наверху? - пробормотал Шеф.
     - Совершенно верно. Сюда должен приехать специалист по фотоаппаратуре
из Лондона, но его прибытие сейчас уже вряд ли  необходимо.  Взгляните  на
эти письма от доктора Вейсмана. В каждом вы найдете, что точка над "1" или
вообще точка отсутствуют в первой же фразе. Вейсман  отпечатал  донесение,
уменьшил его до размера точки микроминиатюрным аппаратом и вклеил в письмо
вместо какой-то точки. Макдональду оставалось только  увеличить,  отлепив,
эту точку. И он, конечно, делал то  же  самое,  отсылая  письма  Вейсману.
Конечно, делал это не  из-за  валюты.  -  Я  обвел  взглядом  обставленную
богатой мебелью комнату. - За несколько лет он  заработал  на  этом  целое
состояние, не платя при этом ни цента налога.
     Наступило минутное молчание. Шеф кивнул в знак согласия.
     - Наверное, все так и есть. По крайней мере Макдональд не  будет  нас
больше беспокоить. - Он взглянул на меня с улыбкой. - Когда  речь  идет  о
том, чтобы закрыть двери конюшни, из которой уведена лошадь, то это  можно
сделать с двух сторон.  Могу  закрыть  для  вас  другую  дверь,  если  это
поможет: надпись, сделанная в альбоме и зачеркнутая...
     - Тулон? Торкай?
     - Ни то, ни другое, - он перевернул альбом. - Изготовлен  для  членов
Всемирной организации по вопросам здравоохранения при ООН фирмой  Джузеппе
Заполетти, улица Двадцатого сентября, Генуя. Зачеркнуто слово  "ТОРИНО"  -
по-итальянски. По-английски - Турин.
     Турин. Просто слово, но меня словно обухом ударили по голове.  Турин.
Я бессильно опустился на стул.  Немного  оправившись,  стал  подхлестывать
отшибленные в подвале клетки  мозга  и  вновь  кое-как  соображать.  После
побоев и холода, бессонницы и голода никак  не  мог  заставить  свой  мозг
активно работать. Медленно, с трудом вспоминал те немногие факты,  которые
хранились где-то в  глубине  памяти.  Впрочем,  важно  не  то,  как  я  их
вспоминал, а та картина, которая из них сложилась. Два и два всегда давали
в сумме четыре. Я тяжело поднялся на ноги и сказал Шефу:
     - Обычно утверждают о вас, сэр, что вы говорите большую  правду,  чем
сами знаете.
     - Вам плохо, Кэвел? - с беспокойством спросил он.
     - Я распадаюсь на части. Но голова моя, как ей и  положено,  работает
нормально. Скоро все выяснится. - Взяв фонарик, я повернулся  и  вышел  из
комнаты. Поколебавшись, Шеф и Харденджер последовали за мной. Уверен,  что
у  меня  за   спиной   они   обменивались   многозначительными   взглядами
относительно моей вменяемости, но мне было все равно.
     Все еще шел дождь. Я был уже почти у сарая  и  гаража,  хотя  не  там
следовало искать.  Где-нибудь  в  кустах,  мелькнула  мысль.  Но  я  вдруг
вернулся в дом. Там из холла повернул на кухню и направился было  к  двери
черного хода, когда заметил лестницу, ведущую  в  подвал.  Припомнил,  что
сержант Карлисль упоминал сегодня о нем, когда его люди производили обыск.
Спустился вниз, открыл подвальную дверь и,  нащупав  выключатель,  включил
свет. Потом посторонился, пропуская Шефа и Харденджера.
     - Вы точно сказали, сэр, - пробормотал я, - Макдональд нас больше  не
будет беспокоить. - Но сказал это преждевременно.
     Макдональд   собирался   еще   беспокоить    полицейского    доктора,
паталогоанатома, гробовщика и вынужденного  перерезать  веревку  человека,
веревку, прикрепленную к тяжелому  кольцу  наверху  люка,  на  котором  он
висел, доставая почти до пола  ногами.  Рядом  валялся  опрокинутый  стул.
Повешенный напоминал привидение из кошмаров -  вылезшие  из  орбит  глаза,
багрово-синее лицо, вспухший прикушенный язык, торчащий между почерневшими
губами, смертный оскал рта.
     - О, мой бог...  -  прошептал  Шеф.  -  Макдональд.  -  Всмотрелся  в
висевшего и сказал: - Он, наверное, почувствовал, что его время кончилось.
     - Кто-то решил за него,  что  его  время  кончилось,  -  возразил  я,
отрицательно покачав головой.
     - Кто-то еще... - Харденджер осматривал труп с бесстрастным лицом.  -
Его руки свободны. Так же, как и ноги. Он был в сознании. Стул принесен из
кухни. И все же вы утверждаете...
     - Он был повешен. Посмотрите на разбросанный уголь, и на  следы  угля
рядом со стулом, и на  разворошенную  ногами  по  всему  полу  кучу  угля.
Взгляните на кровавые ссадины его пальцев и ладоней.
     - Он мог раздумать в последнюю минуту, - проворчал Харденджер. -  Это
часто случается. Едва начнут задыхаться. Возможно, он хватался за  веревку
и подтягивался, пока достало  сил  и  они  не  изменили  ему.  Этим  можно
объяснить ссадины на ладонях.
     - А следы на его руках от веревки или от проволоки, которыми  он  был
связан? Его привели сюда, заставили лечь на пол. Возможно,  с  завязанными
глазами, не знаю. Возможно. Повесивший его  продернул  веревку  в  кольцо,
затянул петлю вокруг шеи Макдональда и  стал  поднимать  раньше,  чем  тот
задергался. Посмотрите на разбросанный уголь. Макдональд отчаянно  пытался
встать на ноги, а петля на его шее все затягивалась.
     С завязанными за спиной руками он поднялся с помощью  своего  убийцы,
но  это  только  отсрочило  его  смерть  на  несколько  секунд  -  веревку
продолжали тянуть. Разве вы не видите, Макдональд порвал кожу на  пальцах,
пытаясь освободиться?
     Мало-помалу он оказался на носках, но человек не может  вечно  стоять
на пальцах.  Он  умер.  Тогда  убийца  принес  стул  и  помог  Макдональду
оторваться от пола: Макдональд ведь  грузный.  Его  приподняли,  разрезали
путы на руках и ногах и выбили стул, чтобы  изобразить  самоубийство.  Это
сделал наш старый приятель, любой ценой стремящийся выиграть  время.  Если
бы он  смог  нас  уверить,  что  Макдональд  кончил  жизнь  самоубийством,
чувствуя, что круг замкнулся, тогда он считал бы, что мы поверили в версию
о шпионаже и что Макдональд главный в этом деле. Но сделавший все  это  не
совсем уверен.
     - Это только догадки, - сказал Харденджер.
     - Нет, не догадки. Разве можно поверить, что  Макдональд,  не  только
храбрый офицер, сражавшийся в  танковом  батальоне  шесть  лет,  но  также
хладнокровный агент,  совершит  самоубийство,  когда  вокруг  него  станет
замыкаться круг? Чтобы Макдональд уступил или сдался? Макдональд  в  любом
случае получил по заслугам. Но на самом деле его убили не  только  с  тем,
чтобы наш неведомый приятель еще более рассеял наши подозрения  и  выиграл
время. Он должен быть убит. А наш  приятель  рассчитывал  представить  это
самоубийством и еще более выиграть время, надеялся нас подольше задержать.
Это только мои догадки, Харденджер, и более ничего.
     - Макдональду пришлось умереть. - Харденджер изучающе глядел на  меня
при общем молчании и затем внезапно сказал: - Кажется, вы очень во все это
верите.
     - Уверен. Знаю.
     Я схватил угольную лопату и стал разгребать угольную кучу  у  дальней
стены подвала. Угля, насыпанного почти до потолка, было около двух тонн. В
моем скверном состоянии пришлось сжать зубы и  работать  молча,  чтобы  не
застонать. С каждым взмахом я  отбрасывал  кусочки  угля  лопатой,  а  они
сыпались сверху и катились по полу.
     - Что вы собираетесь обнаружить под этой кучей? - с  мрачной  иронией
спросил Харденджер. - Еще один труп?
     - Совершенно верно, собираюсь обнаружить еще один  труп.  Рассчитываю
откопать  покойную  миссис  Тургин.  Она  предупредила  Макдональда  и  не
побеспокоилась приготовить ему обед, поскольку знала,  что  Макдональд  не
останется обедать. Что известно Макдональду, известно и ей. Она  была  его
соучастницей. Неразумно заставить молчать Макдональда, если миссис  Турпин
останется жива и будет квакать. Поэтому о ней тоже позаботились и заткнули
рот.
     Но, оказалось, о ней позаботились в другом месте, не  в  подвале.  Мы
поднялись наверх, и, пока Шеф долго говорил по телефону, установленному  в
полицейской машине, следовавшей за нами из  Альфингема,  Харденджер,  я  и
двое полицейских водителей с помощью пары фонарей стали обследовать нижний
этаж. Эта работа была нелегкой. Наш хороший  доктор  неплохо  устроился  с
меблировкой дома и создал себе спокойную обстановку. Его  парк  во  многом
способствовал этому. Он простирался более  чем  на  четыре  акра.  Большую
часть  парка  окружала  живая  изгородь  из  буковых   деревьев,   которая
остановила бы даже танк.
     Было темно,  холодно,  безветренно,  но  шел  дождь,  вернее  сильный
ливень, обрушивающий потоки воды на промокшую землю. Подходящая обстановка
для поисков трупа, подумалось мне. Да еще  на  четырех  акрах.  Да  еще  в
темную ненастную ночь.
     Буковые  деревья  подстригали  месяц  назад,  и  обрезанные  ветви  с
листьями были собраны в дальнем углу сада. Мы нашли миссис Турпин под этой
кучей. Ее кое-как прикрыли, набросав  несколько  ветвей  и  сучьев.  Возле
валялся молоток. Стоило только взглянуть на ее затылок, чтобы стало  ясно,
как было дело. Я предположил, что это сделал тот же, кто сломал мне ребра.
Голова мертвой  женщины  была  размозжена  множеством  ударов,  хотя  было
достаточно одного.
     Возвратившись в дом, я принялся за виски из запасов Макдональда.  Ему
виски  больше  не  потребуется.  Как  он  предусмотрительно  когда-то  мне
заметил, у него нет родственников и некому оставлять наследство.  Было  бы
глупо оставлять виски. Мы в нем очень нуждались. Я налил  тяжелые  большие
бокалы Харденджеру и себе, еще два бокала полицейским водителям. Если даже
Харденджер отметил про  себя  мой  проступок  как  воровство  имущества  и
нарушение  служебных  правил  -  ведь  я  предложил  алкогольный   напиток
полицейским во время службы, он  все-таки  промолчал.  И  прикончил  виски
раньше нас. Полицейские уже уходили, когда вернулся Шеф.
     Казалось, он старел с каждой минутой. С  тех  пор  как  я  видел  его
последний раз, складки вокруг носа и рта еще резче углубились.
     - Вы нашли ее? - спросил он, беря стакан виски.
     - Мы нашли ее, - подтвердил Харденджер. -
     Мертвой, как и предполагал Кэвел. Убитой.
     - Вряд ли это кого заинтересует. - Шеф  вдруг  поежился  и  отхлебнул
большой глоток. - Она только одна из многих.  К  этому  времени  завтра...
сколько тысяч их будет... Один бог  знает,  сколько  тысяч.  Этот  безумец
прислал еще послание. Обычный библейский язык: стены  Мортона  еще  стоят,
нет признаков разрушения, поэтому приближается его время. Если  разрушение
Мортона не начнется к полуночи, он собирается открыть ампулу ботулинусного
токсина  в  центре  Лондона  в  четыре  часа  утра,  в  четверти  мили  от
Нью-Оксфорд-стрит. От такого сообщения захотелось выпить еще.
     - Он не безумец, сэр, - сказал Харденджер.
     - Нет. - Шеф устало потер лоб. -  Я  передал  о  том,  что  обнаружил
Кэвел, и  выразил  наше  мнение.  Они  сейчас  в  полной  панике.  Знаете,
некоторые национальные газеты уже продаются на улицах, а еще нет  и  шести
утра! Беспрецедентно, но так. Газеты очень  подробно  передают  охвативший
население ужас, просят и требуют  у  правительства  удовлетворить  условия
безумца, поскольку, когда печаталась информация, все считали его безумцем,
сумасшедшим. Слова  об  уничтожении  части  Восточной  Англии  беспрерывно
повторяются по радио и телевидению в последних известиях.  Все  до  смерти
напуганы. Кто бы ни стоял за всем этим, еще  несколько  часов  -  и  нация
будет на коленях. В результате стремительности событий за  очень  короткое
время люди не успели задуматься. А  тут  еще  каждая  падкая  на  сенсации
газета и каждая передача радио нагнетают страх, твердят, что этот  безумец
не отличает ботулинусный вирус от дьявольского микроба и что  в  следующий
раз может случиться подмена токсина дьявольским микробом.
     - В самом деле, - сказал я, - все, кто стонал и горько жаловался, что
опасно жить при надвигающейся угрозе термоядерной войны, вдруг увидели еще
большую  опасность,  узнали,  что  страх   не   имеет   границ.   Думаете,
правительство пойдет на уступки?
     - Не  могу  утверждать,  -  признался  Шеф.  -  Кажется,  я  довольно
поверхностно судил о премьере. Думал, что он, как и все, напуган. А теперь
сомневаюсь.  Он  занял  очень  жесткую  позицию.  Это  может  привести   к
катастрофе. Возможно, он стыдится, что перепугался сразу. Возможно,  видит
шанс для себя оставить бессмертный след в истории...
     - Возможно, он похож на нас, - сказал я. - Может быть, он напился  от
переживаний и не сообразит, что делать.
     - Может быть. В данную минуту он  консультируется  с  министрами.  Он
твердит, что это дело рук коммунистов. Если же  коммунисты  здесь  ни  при
чем, тогда уступка уничтожения Мортона  приведет  к  краху  правительства,
расписавшегося в своей неспособности  найти  выход  из  трудной  ситуации.
Лично я считаю, что в такой ситуации  может  быть  единственно  правильный
ход. И я согласен с премьером, когда он говорит,  что  готов  эвакуировать
Лондон.
     - Эвакуировать Лондон? - недоверчиво переспросил Харденджер. - Десять
миллионов за десять часов?! Фантастично! Он ненормальный! Невозможно.
     - Не  так  уж  невозможно.  Слава  богу,  будет  безветренный  вечер,
метеосводка обещает безветренную  ночь  и  сильный  дождь.  Находящийся  в
воздухе вирус будет смываться дождем на землю. Специалисты утверждают, что
в дождливую погоду вирус вряд ли  распространится  больше  нескольких  сот
ярдов от места заражения. При необходимости  они  предлагают  эвакуировать
район между Юстон-роуд и Темзой. От  Портленд-стрит  до  Риджент-стрит  на
западе и до Грей-инроуд на востоке.
     - Это вполне выполнимо, - согласился Харденджер.
     - Там ночью  совсем  безлюдные  места,  там  расположены  в  основном
учреждения и  магазины.  Но  этот  вирус...  Его  может  смыть  дождем,  и
заразится Темза. Питьевая вода будет отравлена. Что бы ни произошло,  надо
предупредить  население  воздерживаться  от  питья,   стирки   в   течение
двенадцати часов.
     - Это и предлагают газетчики. Запастись  водой,  герметизировать  ее.
Господи, что же из всего этого получится?! В жизни никогда  не  чувствовал
себя таким беспомощным. И нет ни единого просвета в этом деле. Если бы  мы
имели хоть малейшее подозрение, хоть намек на личность  преступника,  хоть
что-нибудь. Если бы мы на него вышли,  отвернулся  бы  и  разрешил  Кэвелу
поработать над ним.
     Я осушил и поставил свой стакан:
     - Вы имеете в виду это, сэр?
     - А что еще?! - Он поднял взгляд  от  стакана  и  уставился  на  меня
усталыми серыми глазами. - Что вы предлагаете, Кэвел? Можете указать путь?
     - Могу сделать большее, сэр. Я знаю. Я знаю, кто это.
     Когда прошел шок, Шеф вновь стал невозмутим. Он это умел. Широко  рта
не открывал, глаза не вытаращивал, словом, не выражал никаких эмоций.
     - Половину моего королевства отдам, Пьер. Кто? - прошептал он.
     - Еще одно доказательство, последнее доказательство, и тогда я  скажу
- кто. Мы пропустили эту улику, когда она  смотрела  на  нас.  По  крайней
мере, на меня. И Харденджера. Подумать только, безопасность страны зависит
от таких людей, как мы! Полицейские, детективы! Мы не могли бы  обнаружить
даже дыр в сыре груйе. - Я повернулся  к  Харденджеру.  -  Мы  только  что
внимательно обыскали сад. Согласны?
     - Согласен. Ну и что?
     - Не пропустили ни одного фута, правда?
     - Продолжайте, - с нетерпением проворчал он.
     - Вы видели признаки недавней кладки? Хижины? Сарая? Беседки?  Пруда?
Декоративной каменной стены? Чего-нибудь?
     Он покачал головой, устало глядя на меня. - Ничего. Ничего подобного,
- воодушевлялся я. - Тогда зачем,  зачем  им  понадобился  цемент,  пустые
мешки из-под которого лежат в  сарае?  Куда  он  делся?  Он  ведь  не  мог
испариться! И несколько  строительных  блоков  мы  видели.  Наверное,  это
остатки большой кучи таких блоков. Если строительство воздушных замков  не
было увлечением Макдональда, тогда где может быть наиболее вероятное место
кладки?
     - К примеру? Подскажите мне, Кэвел.
     - Я сделаю лучше - я покажу вам это место. - Я оставил  их  в  кухне,
пошел к сараю за ломом или киркой, но не нашел ничего. Потом  мне  попался
ломик. Его достаточно. Взял его вместе с ведром, вошел в кухню, где Шеф  и
Харденджер ожидали меня, наполнил ведро водой в кухонной раковине и вместе
с ожидавшими спустился в подвал.
     Харденджер, по-видимому забывший о висящем покойнике, глухо спросил:
     -  Что,  Кэвел?  Собираетесь  показать  нам,  как  делаются  угольные
брикеты?
     Неожиданно  наверху   в   холле   зазвенел   телефон.   Мы   невольно
переглянулись. Звонки к Макдональду могли оказаться интересными.
     - Я отвечу, - сказал Харденджер и ушел. Мы услышали его голос,  затем
он позвал меня. Я стал подниматься по ступеням,  чувствуя,  что  Шеф  идет
следом. Харденджер передал мне трубку:
     - Вас. Не называет своего имени. Хочет говорить с вами лично. Я  взял
трубку:
     - У телефона Кэвел.
     - Итак, вы на свободе, а маленькая леди лгать не будет, -  доносились
до меня глухие угрожающие слова. -  Прекратите,  Кэвел.  Посоветуйте  Шефу
прекратить, Кзвел. Если хотите видеть маленькую леди живой.
     Эти новые синтетические телефонные трубки довольно твердые,  иначе  я
сломал бы трубку в руке. Чуть-чуть, и сломал бы. Сердце  замерло  и  вновь
гулко забилось. Я старался сдержаться и старался  быть  спокойным.  Сказал
сдержанно:
     - Что вы там, черт возьми, несете?
     - Прелестная миссис Кэвел у меня. Она желает вам сказать кое-что.
     После минутного молчания я услышал ее голос: - Пьер? О, мой  дорогой,
извини меня... - Голос внезапно оборвался, послышался  хрип,  и  наступила
тишина. И снова угрожающий шепот:
     - Прекратите, Кэвел. - И после звук опущенной трубки. Я  тоже  бросил
трубку. Руки у  меня  дрожали,  как  у  малярийного.  Потрясение  и  страх
превратили лицо в маску. Тут, видать, и грим сыграл свою роль. Словом, они
ничего не заметили, только Шеф спросил:
     - Кто это? - вполне нормальным тоном.
     - Не знаю. - Я помолчал и сказал машинально: - У них Мэри.
     Рука Шефа уже взялась за дверную ручку, но сразу  замерла.  Лицо  его
окаменело. Харденджер пробормотал что-то непечатное и тоже  окаменел.  Они
не просили меня повторить сказанное, ибо не сомневались  ничуть  в  истине
моего сообщения.
     - Они  требуют  от  нас  прекращения  расследования,  -  продолжал  я
деревянным голосом, - или они убьют ее. Она у них, это точно. Они,  должно
быть, сильно мучили ее.
     - Как они узнали,  что  вы  убежали?  -  почти  с  отчаянием  спросил
Харденджер. - Как могли даже предположить?
     - Доктор Макдональд, вот как, - сказал я. - Он  знал.  Миссис  Турпин
сообщила ему, а убийца Макдональда узнал от него.  -  Бездумно  смотрел  я
Шефу в лицо, с которого исчезла  жизнерадостность  и  бодрость.  Простите,
если что случится с Мэри по моей вине. Из-за моей непростительной глупости
и неосторожности.
     - Что ты собираешься делать, мой мальчик? -  спросил  Шеф  усталым  и
бесцветным голосом.  -  Знаешь,  ведь  они  собираются  убить  твою  жену.
Подобные типы всегда убивают.
     - Зря теряем время, - оборвал я его. - Мне нужно  всего  две  минуты,
вот что. Надо удостовериться.
     Я побежал в подвал, схватил ведро и  выплеснул  половину  на  дальнюю
стену. Вода быстро сбегала на пол, не оставляя  почти  никаких  следов  на
въевшейся многолетней угольной пыли.
     Шеф и Харденджер безучастно наблюдали, как я выплеснул  остатки  воды
на стену, где  уголь  раньше  был  навален  высоко,  до  того  как  я  его
расшвырял. Вода вновь полилась в уголь, оставляя стену почти такой же, как
и раньше. Но угольная пыль смылась, и обнажилась свежая кладка,  сделанная
буквально несколько недель пазад. Харденджер пристально вгляделся в стену,
затем бросил взгляд на меня и вновь глянул на свежую кладку.
     - Виноват, Кэвел, - сказал он. - Вот почему уголь насыпан так  высоко
у стены. Хотели скрыть следы недавней работы.
     Я не стал тратить время на пустые разговоры. Время стало единственным
нашим преимуществом. Поэтому схватил молоток и  ударил  по  верхнему  ряду
кладки - эта часть стены была сильно зацементирована. Этот взмах отразился
во мне острой болью, будто кто всадил  в  меня  шестидюймовый  стилет  под
самое правое ребро. После этого я молча  протянул  молоток  Харденджеру  и
бессильно опустился на перевернутое пустое ведро. Харденджер выбивал сразу
по нескольку блоков и, несмотря на кажущуюся неуклюжесть,  работал  ловко,
стремительно, со всей решимостью и мощью. Он атаковал  стену,  словно  она
была причиной всех существующих на земле зол.  Вскоре  первый  ряд  блоков
кладки поддался, и через полминуты образовалась  дыра  около  двух  футов.
Харденджер остановился, поглядел на меня. Кряхтя,  я  поднялся  и  включил
фонарик. И мы заглянули туда. Между фальшивой стеной и стеной подвала было
пространство около двух футов, в нем различалось полузасыпанное  щебнем  и
угольной пылью, втиснутое кое-как то, что когда-то  называлось  человеком.
Зверски искалеченные, но все же несомненные останки человека.
     -  Вы  знаете,  кто  это,  Кэвел?  -  мрачно,  но  спокойно   спросил
Харденджер.
     - Знаю. Истон Дерри. Мой предшественник, начальник охраны Мортона.
     - Истон Дерри? - в противоположность Харденджеру Шеф  отлично  владел
собой. - Как ты определил? Лицо неузнаваемо.
     - Да. Но на левой руке кольцо с голубым  топазом.  Истон  всегда  его
носил. Это Истон Дерри.
     - Что... что они сделали с ним?! - Шеф  уставился  на  полуобнаженное
тело. - Раздавили автомобилем? Или... или его растоптало дикое животное? -
С минуту он  молчал,  вглядывался  в  мертвое  тело,  затем  выпрямился  и
обернулся ко мне. Старость и усталость  отражались  на  нем  как  никогда.
Старые глаза застыли в ледяной холодной неподвижности. - Они такое  с  ним
вытворяли. Замучили до смерти.
     - Замучили до смерти, - повторил я.
     - И ты знаешь, кто это сделал? - снова спросил Харденджер.
     - Знаю. Знаю, кто это сделал.
     Харденджер вытащил ордер на арест, ручку  из  внутреннего  кармана  и
застыл в ожидании.
     - Этого не потребуется, старший инспектор.  Пока  я  не  доберусь  до
него. На всякий случай: не  выписывайте  ордер  на  имя  доктора  Грегори.
Настоящий Грегори мертв.
     Через восемь минут большой полицейский  "ягуар"  резко  затормозил  у
дома Чессингема. В третий раз за последние сутки я  поднялся  по  истертым
ступеням  и  нажал  на  звонок.  Шеф  стоял  за  мной,  Харденджер  был  в
передвижной радиомашине, отдавал  приказание  полицейским  дюжины  графств
выследить Грегори и его "фиатик", опознать, но  пока  не  задерживать.  Мы
знали,  что  Грегори  не  убьет  Мэри,  пока  не  окажется  в  безвыходном
положении. И все мы ухватились за эту слабую надежду для ее жизни.
     - Мистер Кэвел! - воскликнула Стелла Чессингем  совсем  не  так,  как
сегодня на рассвете. Глаза ее снова сияли и лицо было спокойно. - Как мило
с вашей стороны! Я... я прошу прощения за сегодняшнее утро, мистер  Кэвел.
Это правда, что мне сказала мама? Когда брата уводили сегодня утром...
     - Совершенная  правда,  мисс  Чессингем,  -  подтвердил  я,  стараясь
улыбнуться, хотя лицо горело от стертого грима. Он стал  бесполезен  после
визита к Макдональду. Я даже радовался, что не видел себя и  свою  улыбку.
Наши отношения за двенадцать часов в корне переменились.
     - Искренне сожалею, но это было продиктовано необходимостью. Ваш брат
будет сегодня вечером освобожден. Вы видели мою жену сегодня днем?
     - Конечно. Это было так мило с ее стороны - прийти к нам.  Не  хотите
ли вы и ваш... гм... друг повидаться с мамой? Ей будет приятно, уверена. Я
отрицательно покачал головой.
     - В котором часу моя жена ушла от вас?
     - Кажется, около половины  шестого.  Только  начало  смеркаться  и...
Что-нибудь с ней случилось? - закончила она шепотом.
     - Она похищена убийцей, и ее держат заложницей.
     - О нет! О, сэр Кэвел, нет, нет! - Она схватилась руками за горло.  -
Это... это невозможно.
     - Как она ушла отсюда?
     -  Похитили?  Вашу  жену  похитили?  -   Она   уставилась   на   меня
округлившимися от страха глазами. - Почему, кто-то захотел...
     - Ради бога, отвечайте! - не выдержал я. - Она села в такси,  поехала
автобусом... на чем?
     - На машине, - прошептала она. - За  ней  приехала  машина.  Какой-то
человек сказал, что вы ее срочно хотите видеть... -  еле  слышно  ответила
она, осознав вопрос. - Там был еще один, на заднем сиденье. Не знаю, какая
была машина, за исключением... ну конечно! Это иностранная машина, руль  у
нее находился слева. Разве она...
     - Грегори и его "фиат", - прошептал Шеф. -  Но,  ради  бога,  как  он
узнал, что Мэри здесь?
     - Поднял трубку, и все, - сокрушенно объяснил я. - Он  знал,  что  мы
остановились в "Вогоннере". Он спросил Мэри. Ему ответили, что ее нет.  Он
спросил - где? И этот толстый, стоящий за баром болван объяснил,  что  сам
два часа назад отвез на машине миссис Кэвел к мистеру Чессингему. Это было
по пути Грегори, он остановился посмотреть. У  него  все  для  выигрыша  и
ничего для проигрыша.
     Мы  даже  не  попрощались  со  Стеллой  Чессингем.  Сбежали  вниз  по
лестнице, увидели Харденджера, выходящего  из  радиомашины,  впихнули  его
обратно.
     - Альфингем, - крикнул я, - "фиат", он им всетаки воспользовался.  Не
думаю, чтобы он рискнул...
     - Он не рискнул, - подхватил Харденджер, - только что  мне  сообщили,
что "фиат" брошен на обочине возле деревни Грейлинг.  Недалеко  отсюда,  в
трех милях, на проселке... Почти рядом с домом местного констебля. Тот как
раз слушал нашу передачу, глянул в окно и увидел "фиат".
     - Пустой, конечно.
     - Пустой. Он не бросил бы машину, если бы не прихватил другую. Я  дал
знать о краже машины. Наверняка ее украли в деревне Грейлинг. Полагаю,  мы
скоро ее обнаружим.
     Действительно, вскоре машину обнаружили мы сами. Через две минуты  мы
влетели в Грейлинг и увидели прыгающего  на  тротуаре  типа.  Он  отчаянно
махал саквояжем. "Ягуар" остановился, Харденджер опустил стекло.
     - Это безобразие! - кричал тип с саквояжем.  -  Слава  богу,  вы  уже
здесь! Бандитизм! Разбой среди бела дня...
     - В чем дело? - остановил его Харденджер.
     - Моя машина! Среди бела дня! Украдена, господи! Я сидел в  гостях  в
этом доме, и...
     - Сколько времени вы были в доме?
     - А? Сколько времени? Какого черта...
     - Отвечайте! - рявкнул Харденджер.
     - Сорок минут. Но что...
     - Марка машины. Какая?
     -  "Ванден-плас-принсис".  -  Он  почти  рыдал  от  расстройства.   -
Совершенно новая, говорю вам. Бирюзового цвета.  Ей  всего  три  недели...
как...
     - Не  волнуйтесь,  -  отрезал  Харденджер.  Полицейский  "ягуар"  уже
набирал скорость. - Мы ее вернем, - он закрыл окно. Позади нас остался тип
с разинутым ртом.  Харденджер  приказал  сержанту-водителю:  -  Альфингем.
Потом по лондонской  дороге.  Отмените  розыск  "фиата".  Ищите  бирюзовый
"принсис". Учтите, вы передаете это полицейским, а не их  женам.  Половина
из них будет считать, что вы сообщаете о рождественском обеде.
     - Все началось с Макдональда, - сказал я.  Наша  большая  полицейская
машина со свистом неслась по шоссе. Сосновые ветки с обеих  сторон  дороги
мелькали и исчезали в кромешной  тьме.  Я  разговорился,  так  было  легче
коротать дорогу. - Мы мало знаем о  пристрастиях  Макдональда.  У  доктора
Макдональда был только один интерес - сам доктор  Макдональд.  Несомненно,
когда-то  он  ловко  прикинулся  попутчиком.  Мадам  Галль  не  производит
впечатления в чем-то ошибающегося человека.  Он,  должно  быть,  заработал
кучу денег за эти годы. Стоит только взглянуть на содержимое его дома.  Но
он тратил деньги очень осторожно и рассудительно.
     - У него был "бентли-континенталь", - сказал Харденджер. - Разве  это
не роскошь?
     - Эту покупку он  хорошо  объяснил.  Но,  -  заметил  я,  -  он  стал
жадничать.  Столько  собрал  денег  за  последние  месяцы,  что   не   мог
остановиться.
     - Работал сверхурочно, отсылал образцы за деньги и сведения в Вену? -
спросил Шеф.
     - Нет, - ответил я. - Шантажировал Грегори.
     - Прости, - зашевелился Шеф в углу сиденья,  -  не  совсем  улавливаю
твою мысль.
     - Это просто, - ответил я.  -  У  человека,  которого  мы  знаем  как
Грегори, был отличный план. Вспомните, ничего не было тайного в пребывании
Грегори здесь, в нашей стране.  Имелись  кое-какие  осложнения.  Итальянцы
возмущенно топали ногами оттого, что один  из  первоклассных  специалистов
вынужден пренебречь своей страной и поехать работать в  Англию.  Кто-то  с
поверхностным знанием химии и с большой схожестью  с  ученым  вычитал  обо
всем этом. И в намеченном отъезде  Грегори  в  Англию  усмотрел  для  себя
возможность крупно обогатиться, на всю жизнь. Соответственно этот некто  и
подготовился.
     - Настоящий Грегори убит? - спросил Ханденджер.
     - Об этом не может быть и речи. Грегори вместе со своими пожитками  в
багажнике "фиата" отправился в Англию, но уже  не  тот  Грегори  прибыл  в
Англию.  Настоящий,  конечно,  попал   в   автомобильную   катастрофу,   а
самозванец, немного изменив внешность  для  большего  сходства,  прибыл  в
Англию с одеждой, паспортом, фотографиями, со всеми барахлом.  Итак,  пока
все шло гладко. Теперь о неудаче.  Настоящего  Грегори  никто  не  знал  в
Англии, только его работы. Но нашелся единственный человек, который хорошо
знал  его.  И  надо  же  случиться,  лже-Грегори  стал  работать  в  одной
лаборатории с этим человеком. Макдональдом. Лже-Грегори этого не знал.  Но
Макдональд знал, что этот Грегори мошенник. Не забывайте,  что  Макдональд
много лет был делегатом при ООН. Могу держать пари,  что  таким  делегатом
был и Грегори, только от Италии.
     -  Что  и  подтверждается  отсутствующей  фотографией  в  альбоме,  -
спокойно заметил Шеф.
     - Да. На фотографии, без сомнений,  Макдональд  и  настоящий  Грегори
стоят, взявшись под ручку. В Турине. Словом, после размышлений  Макдональд
показал поддельному Грегори  фото  и  сказал  об  этом.  Мы  можем  только
догадываться, что между ними произошло.  Грегори  мог  вытащить  пистолет,
заставить замолчать Макдональда, чтобы поправить ситуацию.  Но  Макдональд
не так глуп, он, видимо, сообщил, что предусмотрел такую возможность  и  в
случае внезапной  смерти  приказал  незамедлительно  вскрыть  запечатанное
сургучом письмо,  в  котором  содержится  несколько  интересных  фактов  о
лже-Грегори. Тогда последний вынужден был заключить сделку.  Одностороннюю
сделку. Ежемесячно Грегори должен  был  выплачивать  Макдональду  какую-то
сумму. Не забывайте, что  Макдональд  мог  всегда  обвинить  самозванца  в
убийстве Грегори.
     - Не понимаю, - спокойно сказал  Харденджер.  -  Здесь  нет  никакого
смысла. Вот, например, у Шефа работают двое людей в одном  месте.  Они  не
только не знакомы друг с другом, но работают с совершенно разными  целями.
Они ставят себя тем самым под удар друг друга. Боюсь,  Кэвел,  о  разведке
коммунистов у меня более высокое мнение, чем у вас.
     - Согласен с Харденджером, - вставил Шеф.
     - Тогда и я присоединяюсь, - согласился  я.  -  Просто  говорил,  что
Макдональд  агент.  Я  никогда  не  утверждал,  что  Грегори   или   кража
дьявольского  микроба  имеют  что-то  общее  с  коммунистами.  Это  вы   и
Харденджер так предположили.
     Харденджер наклонился, чтобы разглядеть меня получше.
     - Вы думаете... вы думаете, что Грегори - сбежавший  из  сумасшедшего
дома безумец?
     - Если вы еще верите в это, - съехидничал я, - вам пора  отправляться
на отдых, в отпуск. У Грегори была очень важная причина заполучить вирусы.
И, клянусь жизнью, он сообщил о ней Макдональду. Сделал его таким  образом
своим сообщником. Если бы он сказал Макдональду, что  хочет  просто  взять
ботулинусный вирус, сомневаюсь, что Макдональд на это  согласился  бы.  Но
если он ему предложил, скажем,  десять  тысяч  фунтов,  Макдональд  быстро
согласился. На Макдональда это очень похоже.
     Мы уже почти доехали до Альфингема.  Большой  полицейский  "ягуар"  с
включенной  сиреной,  пдвое  превышая  установленную   скорость,   мчался,
проскакивая мимо машин на шоссе. Шофер был знатоком своего дела, одним  из
лучших людей Харденджера в Лондоне, и совершенно  четко  знал  возможности
машины.
     - Остановите машину возле этого регулировщика, - неожиданно  приказал
Харденджер.
     Мы  подкатили  к  единственному  альфингемскому  светофору  с  ручным
переключателем.  Им  в  Альфингеме  пользовались  только   в   часы   пик.
Полицейский  в  белой  каске,  поблескивающей  в  свете  фар,   застыл   у
контрольной доски светофора, прикрепленной к фонарному столбу.  Харденджер
опустил боковое стекло и подозвал полицейского.
     - Старший инспектор Харденджер из Лондона, - кратко представился  он.
- Не видали ли  вы  сегодня  вечером  голубой  "ванден-плас-принсис"?  Час
назад, может, немного меньше?
     - Видел, сэр. Он ехал на желтый свет. Хорошо, что  тут  же  загорелся
красный. Я просвистел. Он  остановился,  проехав  перекресток.  Я  спросил
водителя, о чем он думал. Водитель объяснил,  что  задние  покрышки  плохо
тормозят на мокрой дороге, хотя он  и  затормозил.  Он  не  решился  снова
сильно тормозить,  так  как  его  дочь  спала  на  заднем  сиденье.  Могла
ушибиться от  резкого  торможения.  Я  взглянул  на  заднее  сиденье.  Там
действительно спала леди. Крепко спала. Даже наши голоса ее не  разбудили.
Около нее сидел еще один человек. Ну... ну, я  его  предупредил  и  махнул
рукой... - Он в нерешительности умолк.
     - Действительно! - взревел Харденджер. -  Теперь  сообразили?!  Разве
нельзя отличить  спящего  от  человека,  которому  приказали  притвориться
спящим, приставив к боку пистолет?! Она продолжала спать! - съязвил он.  -
Несчастный простофиля! Я вас вышвырну со службы!
     - Да,  сэр.  -  Полицейский  застыл  истуканом,  глядя  поверх  крыши
"ягуара", настоящая копия гвардейца на параде, который вот-вот рухнет,  но
сохранит стойку "смирно". - Прошу прощения, сэр.
     - Какой дорогой они поехали? - спросил Харденджер.
     - Лондонской, сэр, - деревянно ответил полицейский.
     - Не стоит надеяться на то, что вы запомнили  номер,  -  с  сарказмом
сказал Харденджер.
     - ХО-973, сэр.
     - Что?!
     - ХО-973.
     - Считайте себя восстановленным на  службе,  -  прорычал  Харденджер,
поднял окно дверцы, и мы вновь помчались. Сержант о чем-то тихо говорил  в
микрофон. Харденджер произнес: - Я несколько грубо с ним обошелся. Если бы
он был повнимательнее и заметил что-то неладное, то сообщил бы  по  рации,
вместо того чтобы играть кнопками светофора. Простите, Кэвел, что  перебил
вас.
     - Неважно, - сказал я, даже радуясь, что меня перебили, так как  все,
отвлекавшее мысли  от  Мэри  с  направленным  на  нее  пистолетом  убийцы,
облегчало мое состояние. - Макдональд. Я говорил о Макдональдс. Падкий  на
деньги, но хитрый. Очень хитрый, иначе он так долго не продержался бы.  Он
знал, что похищение ботулинуса повлечет  тщательное  изучение  личных  дел
всех работающих в лаборатории  номер  один.  Уверен,  Грегори  никогда  не
упоминал о своем намерении похитить дьявольский микроб. Он знал,  что  все
факты его жизни изложены в секретном досье. Он знал, что начальник  охраны
Дерри имеет это досье. Он сказал Грегори, что  не  может  быть  и  речи  о
совместной  работе,  пока  он  не  просмотрит  картотеку.  Макдональду  не
хотелось попасть как кур в ощин при расследовании.
     - Так, Истон Дерри, то есть останки его лежат  сейчас  в  подвале,  -
тихо произнес Шеф.
     - Да. Это только мои предположения, но они довольно основательны. Вот
так.  Макдональд  хотел  добраться  до  картотеки,  Грегори  хотел   знать
комбинацию цифр двери в лабораторию  номер  один,  которая  была  известна
только Дерри и доктору Бакстеру. Думаю,  они  устроили  приглашение  Дерри
Макдональдом к нему в дом, и едва тот вошел, уже мог считаться  мертвецом.
Грегори, вероятно, ждал, притаившись с оружием в руках. Прежде  всего  они
забрали у него ключи от сейфа в  доме  Дерри,  там  он  держал  картотеку.
Начальник охраны обязан всегда носить ключи  при  себе.  Затем  попытались
заставить его назвать комбинацию цифр двери лаборатории. Во всяком случае,
Грегори пытался... Представить не могу, чтобы это сделал Макдональд,  хотя
он наверняка слышал  или  видел  происходившее.  Возможно,  Грегори  и  не
безумец, но в некотором роде кровожадный психопат, человек  с  садистскими
наклонностями. Видели, что он сделал с Дерри и миссис Турпин? Не  упоминаю
о своих ребрах и повешенном Макдональдс.
     - И расстроил собственные планы, - глухо заметил  Харденджер.  -  Так
пытал Дерри, что тот  умер  прежде,  чем  что-то  сказал.  Будет  нетрудно
установить личность  такого  преступника,  этого  лже-Грегори.  При  таких
методах он обязательно отыщется в  картотеке  преступников.  Если  послать
отпечатки его пальцев и черепной индекс, то Интерпол узнает это через час.
- Он наклонился вперед и отдал приказание сержанту.
     - Да, - сказал я, - здесь не будет трудностей. Но сейчас это  не  так
важно. Не добившись ничего от  Дерри  и  убив  его,  лже-Грегори  пришлось
искать иной путь проникновения в  лабораторию  номер  один.  Конечно,  они
обыскали дом Дерри. Уверен, что в его вещах они наткнулись  на  фотографию
Дерри, когда он был шафером на моей свадьбе. Шеф тоже есть на снимке.  Вот
почему они похитили меня, потом Мэри. Словом, они  открыли  сейф,  удалили
лист из досье Макдональда и очень внимательно просмотрели остальные досье.
И тут они  узнали  о  денежных  затруднениях  доктора  Хартнелла.  Удачная
находка для шантажа. И фигура подходящая для отвлечения внимания от взлома
в Мортоне. Лже-Грегори изобрел новый план похищения вирусов.
     - Взлом? - нахмурился Харденджер. - Или, скорее, проникновение.
     - Прошу прощения, имею в виду взлом. - Я высказал сидящему в  сумраке
на  заднем  сиденье  и  с  изумлением  взиравшему  на   меня   Харденджеру
предположение,  изложенное  сегодняшним  ранним   утром   Шефу,   о   двух
неизвестных, внесенных в ящиках, один из которых загримирован под Икса,  а
другой - под доктора Бакстера, о том, что  оба  вышли  через  проходную  в
обычное время и показали жетоны, между тем как настоящий  Икс  остался  до
одиннадцати часов, убил  Бакстера  ботулинусным  токсином  и  отравленными
леденцами Кландона, а потом только исчез с вирусами через забор.
     - Очень и очень любопытно, - возбужденно  сказал  Харденджер.  -  Бог
мой! И вы еще говорили об Истоне Дерри,  который  играл  с  огнем!  У  вас
настоящий талант водить меня за нос, черт возьми!
     - Это не так. Вы шли своим путем,  а  я  иным.  О  налете  на  Мортон
говорили вы, а не я. У вас были подозрения относительно досье Макдональда.
     Неожиданно  заработало  радио  в  машине.  Владелец   "ванден-пласа",
участковый врач, пришел в полицейский участок и сообщил  очень  интересные
подробности: бензобак в его машине  был  почти  пуст.  Харденджер  коротко
приказал, чтобы сержант-водитель сразу сообщил  о  первой  же  заправочной
станции, и затем повернулся ко мне:
     - Так, продолжайте.
     - Осталось немного добавить. Этот Грегори не только  знал  о  сложных
отношениях Хартнелла с  ростовщиком  Тариэлом,  но  также  обнаружил,  что
Хартнелл растратил общественные деньги столовой. Не спрашивайте меня  как.
После этого...
     - Могу рассказать, - перебил Харденджер. - Черт  возьми,  как  всегда
поздно, - добавил он. - Макдональд был руководителем столовой  в  Мортоне.
Обнаружив финансовые  трудности  Хартнелла,  стал  проверять  внимательнее
расходные книги.
     - Конечно, конечно. - Я также был раздражен, как и Харденджер. -  Все
это мне известно. Но старина  Кэвел  считал,  что  слишком  это  очевидно.
Словом, Хартнелл был у  него  в  руках.  Зная,  что  Хартнелл  обязательно
попадется, он подсунул молоток и кусачки, которыми пользовались в Мортоне,
и наляпал желтой глины под крыло мотороллера. Если это сделал не  Грегори,
то один из его помощников. Первый трюк. А вот и второй трюк. Представляясь
таинственным дядей Джорджем, он  подожил  деньги  на  счет  Чессингема  за
неделю до преступления. Он знал, конечно,  что  полицейские  первым  делом
займутся банковскими счетами.
     - Ловкие трюки, - сокрушенно сказал Харденджер. - Ох уж эти трюки! Но
зачем?
     - Выиграть время. Я как раз к этому подвожу.
     - Значит, два убийства в Мортоне и похищение вирусов произошли именно
так, как вы предполагаете? - спросил Шеф.
     - Нет, - покачал я головой. - Здесь я  ошибался.  -  Шеф  смотрел  на
меня.  По  его  лицу  нельзя  было  определить  ничего,  хотя  взгляд  был
красноречив. Я продолжал: - Мое предположение заключалось в  другом.  Один
из ученых лаборатории номер один убил обоих, доктора Бакстера и  Кландона.
Все указывало на это. Но я ошибся.  Мы  проверили  и  вновь  перепроверили
каждого ученого и техника этой лаборатории. Все они имели твердое алиби  в
ночь убийства. Возможно, внесли двоих или троих. Не  знаю.  Но  ясно,  что
Грегори имеет шайку сообщников. Возможно, трех. Предположим, трех.  Только
один из них вышел из Мортона в обычное время, переодетый  Бакстером.  Двое
остались, но не остался еще некто, а также ушел в обычное время  и  пришел
домой, чтобы обеспечить алиби. Некто  был  почти  наверняка  Грегори,  ибо
Макдональд слишком незначительный соучастник.  Грегори  забрал,  а  скорее
даже не забирал вирусы с собой.  Ведь  иначе  его  могли  бы  поймать  при
проверке. Одно точно: он оставил  ампулу  ботулинуса  и  леденцы  с  ядом.
Вспомните, никто из нас не  мог  представить  Кландона,  покорно  берущего
леденцы от возможного преступника, в полночь.
     - Но ботулинус? Яд? Зачем?  -  недоумевал  Шеф.  -  Они  были  совсем
лишними...
     - Грегори так не считал. Он приказал сообщникам оглушить  Бакстера  и
открыть ампулу перед  уходом.  У  внешней  двери  лаборатории  номер  один
находился один из них, его заметил наблюдавший  из  окна  своего  дома  за
коридором лаборатории Кландон. Когда Кландон с пистолетом в руке  прибежал
задержать преступника, второй подкрался сзади, выбил пистолет.  Затем  они
насильно всунули ему в рот отравленный леденец. Один бог знает,  успел  ли
Кландон понять, что ему давали, - умер раньше, чем узнал.
     - Изверги, - пробормотал Шеф, - жестокие изверги.
     - Все было  сделано  для  того,  чтобы  внушить  мысль  о  знакомстве
Бакстера и Кландона с убийцей. И это, конечно, сработало. Это третий трюк,
направивший нас по ложному следу. Выигрыш времени, только выигрыш времени.
У Грегори необыкновенный дар обманывать. Он  одурачил  меня  также  первым
телефонным звонком в Лондон, в десять вечера, вчера. Он  это  сделал  сам.
Еще один трюк, черт знает какой по счету.
     - Грегори звонил? - Шеф пристально посмотрел на меня. - У  него  ведь
имелось алиби как раз на то время, когда был звонок. Вы  лично  проверяли.
Кажется, печатал книгу.
     - Задним умом Кэвел крепок, тут вы его не собьете, - кисло отметил я.
- Звук пишущей машинки шел несомненно из его комнаты. Он  заранее  записал
его на пленку магнитофона и включил, перед тем как  выйти  через  окно.  В
комнате был особый запах и куча белого пепла в  камине,  когда  я  сегодня
рано утром пришел к нему. Остатки пленки.
     - И все же, зачем все  эти  трюки?..  -  начал  было  Харденджер,  но
сержант прервал его:
     - Сейчас будет автозаправка.
     - Въезжай, - приказал Харденджер. - Наведи справки.
     Мы съехали с главной дороги,  водитель  включил  полицейскую  сирену,
звук которой разбудил бы и мертвого,  но  дежурный  заправщик  бензина  не
появился. Сидящий впереди сержант не стал  ждать,  выскочил  из  машины  и
ворвался в ярко освещенную станцию. Почти в тот же миг он снова выскочил и
скрылся за углом. Я сразу все понял и рванулся следом. Харденджер тоже  не
мешкал.
     Мы нашли заправщика в  гараже  за  станцией,  надежно  связанного,  с
кляпом во рту, без сознания. Ему нанесли сильный удар по затылку.  Однако,
когда мы подходили, он  уже  приходил  в  сознание.  Полный,  средних  лет
субъект с багровым лицом - от злости и желания  освободиться  от  пут.  Мы
развязали ему руки и ноги, содрали с лица липкую ленту и помогли сесть. Он
нещадно ругался. Хотя мы отчаянно спешили, но пришлось подождать несколько
секунд, пока Харденджер не оборвет этот поток брани резким словом:
     - Хорошо. Этого достаточно. С вами расправился беглый  преступник,  а
мы полицейские. Каждая секунда дорога, он убегает, а вы ругаетесь.  Быстро
и коротко расскажите, что и как.
     Заправщик помотал головой. Не нужно быть врачом, чтобы  увидеть,  что
человек все еще оглушен и не пришел в себя.
     - Смуглый, средних лет, - сказал он, - вошел запыхавшись  и  попросил
бензина. Это было в шесть тридцать. Он спросил...
     - В шесть тридцать?! - перебил я его. - Всего двадцать  минут  назад!
Точно?
     - Точно, - ответил он. - У его машины кончился  бензин  в  одной  или
двух милях от станции. Сильно спешил. Он попросил галлон бензина с  собой.
Я повернулся, хотел идти за бензином, но тут он меня саданул этой штукой и
связал. Я сделал вид, что потерял сознание.  Потом  я  увидел  человека  с
пистолетом, ведущего девушку,  блондинку.  А  тот  тип,  который  меня  по
макушке стукнул, уже выводил машину хозяина из ворот и...
     - Опишите цвет и назовите номер машины,  -  перебил  его  Харденджер.
Потом не мешкая записал ответ и добавил: - Оставайтесь  здесь,  никуда  не
ходите, не двигайтесь. У  вас  сотрясение  мозга.  Я  свяжусь  с  полицией
Альфингема, и скоро сюда прибудет машина с врачом.
     Десять секунд спустя мы уже мчались по дороге, оставив держащегося за
голову и очумело глядящего нам вслед заправщика.
     - Двадцать минут, - произнес я, прислушиваясь к сержанту, передающему
сообщение по телефону быстро и обстоятельно. -  Они  еще  потеряли  время,
сталкивая машину с дороги и добираясь до заправочной. Двадцать минут.
     - У них осталось всего двадцать минут, - уверенно сказал  Харденджер,
-  а  полдюжины  полицейских  машин  уже  полчаса  патрулируют   и   знают
окрестности так, как их знают только местные  полицейские.  Если  хотя  бы
один из них нападет на след, то им никогда не отвязаться.
     - Прикажите расставить оцепление, - сказал я, - Прикажите  остановить
их любой ценой.
     - Вы с ума сошли! - воскликнул Харденджер.  -  В  своем  ли  вы  уме,
Кэвел? Хотите, чтобы вашу жену убили? Черт вас дери, вы  ведь  знаете,  он
будет прикрываться ею, как живым щитом! Для этого он ее держит. Грегори не
встречал полицейских, кроме регулировщика, с того момента,  как  уехал  от
Макдональда. Вряд ли он знает, что мы объявили всеобщий розыск. Разве  вам
это не понятно?
     - Оцепление, - повторил я. - Нужно расставить оцепление.  Где  же  вы
будете брать его? В центре Лондона? Там, где он собирается открыть  ампулу
с проклятым ботулинусом? Едва он окажется в Лондоне, полицейские  потеряют
его из вида,  наверняка  потеряют.  Разве  не  ясно,  что  его  необходимо
остановить раньше? Если же он окажется в Лондоне...
     - Но ведь вы согласились...
     - Когда я не знал, что он направляется в Лондон.
     - Шеф, - взмолился Харденджер, - не можете ли вы заставить Кэвела...
     -  Она  мой  единственный  ребенок,  Харденджер.  У  старика   нечего
спрашивать о жизни и  смерти  его  единственного  ребенка,  -  бесстрастно
сказал Шеф. - Вы знаете, как я привязан к Мэри. - Он помолчал и  продолжал
так же бесстрастно: - Я согласен с Кэвелом. Делайте, как он говорит.
     Харденджер выругался вполголоса и наклонился вперед к сержанту. Когда
он кончил отдавать распоряжения, Шеф спокойно сказал:
     - Пока мы едем, мой мальчик, ты мог бы добавить  некоторые  штрихи  к
этому делу. Мне еще не все ясно. Хочу задать тебе такой же вопрос,  как  и
старший инспектор. Трюки. Все эти трюки, зачем?
     - Выиграть время. - Мне самому не все было ясно, но я  догадывался  о
причине этой просьбы: отвлечься от мыслей о преступниках, за  которыми  мы
гнались, уменьшить чувство  беспокойства,  уменьшить  напряжение,  которое
овладело нами. Запинаясь, я продолжал: -  Нашему  хитрому  приятелю  нужно
выиграть время. Ложный след приводил нас в тупик не  раз.  Это  отвлекало,
требовало времени. И все же он недооценил нас. Несмотря на его  трюки,  мы
продвигались с расследованием быстрей, чем он рассчитывал.  Не  забывайте,
со времени преступления прошло только сорок часов. Он знал, что  рано  или
поздно мы нападем на след. Больше всего внушал ему опасения Макдональд. Он
знал, что рано или поздно придется его убить, но рассчитывал  сделать  это
попозже,  потому  что  через  несколько  часов  после  смерти  Макдональда
запечатанный конверт в бпнке или в полиции вскроют и бросятся его  ловить.
В любом случае, Грегори было удобнее  действовать  под  маской  уважаемого
члена альфингемской общины, а не  как  преступнику,  за  которым  охотится
половина полиции Англии.
     - Очень трудно  угрожать  правительству  и  нации,  когда  за  спиной
чувствуется дыхание закона,  -  согласился  Шеф.  Решимость  старика,  его
самообладание были  невероятными.  -  Но  зачем  ему  было  нужно  убивать
Макдональда?
     - Потому что тот знал  истинную  цель  Грегори.  Если  бы  Макдональд
остался жив и вынужден был все рассказать, это  расстроило  бы  все  планы
Грегори. И еще из-за миссис Турпин. Макдональд упрям, он мог и  молчать  в
случае поимки. В конце концов почти очевидно, что он не принимал участия в
убийстве, хотя по уши замешан. Но миссис Турпин могла бы его выдать. Мадам
Галль сказала мне, что еще в Париже Макдональд был волокитой. Таким  он  и
остался. Люди, в сущности,  не  меняются.  Миссис  Турпин  привлекательная
женщина.  Она  явно  отстаивала  интересы  Макдональда,  когда  мы  с  ней
говорили. Она была в него влюблена. Любил ли он ее, трудно сказать, да это
и не так важно. Она тоже  мешала  планам  Грегори.  Думаю,  что  показания
обоих, ее и Макдональда, были бы очень важны,  настолько  важны,  что  оба
получили бы относительно  легкое  наказание.  Считаю,  что  Макдональд  не
колебался бы в выборе между повешением за соучастие в убийстве,  как  того
требует закон, и полным признанием, смягчающим наказание.  А  если  бы  он
заколебался, то миссис Турпин проявила бы инициативу.
     Мое предположение можно проверить в Мортоне: миссис Турпин  позвонила
в  лабораторию  Макдональду  сразу  после  моего  ухода.  А  Грегори   или
подслушал, или ему рассказали о  случившемся.  Он,  возможно,  сопровождал
Макдональда домой, чтобы выяснить подробности. Тут  ему  все  стало  ясно.
Тучи сгущались. Над Макдональдом и Грегори.  Последний  решил  сделать  их
фатальными для миссис Турпин и Макдональда.
     - Ловко сработано, не так ли? - невозмутимо сказал Харденджер.
     - Да, сеть крепко их накрыла, петля затягивалась, - согласился  я.  -
Жаль только, что крупная рыба ускользнула, а в сети остался негодный улов.
Но одно теперь ясно. Нужно не придавать значения этим воплям о  разрушении
Мортона. Если бы это было целью Грегори, то его ничто  бы  не  остановило.
Даже признания Макдональда, поскольку вся страна  и  так  уже  все  знает.
Здесь что-то иное, покрупнее, чему мы могли бы помешать или  помешали  бы,
зная его планы заранее.
     - Например? - спросил Харденджер.
     - Что меня спрашивать! Хватит догадок на сегодня. - И я откинулся  на
теплую и удобную спинку сиденья.  Снова  на  меня  нахлынула  усталость  и
чувство разбитости. Возбуждение прошло.
     Водитель вел машину со  скоростью  более  девяноста  миль  по  мокрой
дороге, вел так ровно и умело, что я стал  подремывать,  но  тут  раздался
голос  из  динамика:  "Отвечающий  описанию  разыскиваемой  машины   серый
"хамбер", номер не опознан, только что свернул с главной лондонской дороги
на дорогу В, чтобы избежать столкновения на перекрестке у  Флемингтона,  в
двух с половиной милях восточнее Кратчли. Следуем за ней".
     - Перекресток во Флемингтоне, - возбужденно  сказал  сидящий  впереди
сержант. Они на дороге,  которая  никуда  не  ведет,  всего  три  мили  во
Флемингтон и - обратно на главную дорогу в Лондон.
     - Как далеко мы от Кратчли? - спросил Харденджер.
     - Около четырех миль, сэр.
     - Значит, в девяти-десяти милях от поворота, где Грегори должен снова
выехать на главное шоссе? Как далеко он находится от Флемингтона?
     - В пяти-шести милях, сэр. Но дорога  там  плохая  и  извилистая.  Он
доедет за десять минут, если будет гнать и ему повезет.  На  дороге  полно
тупиков.
     - Сможете ли вы добраться к перекрестку за десять минут?
     - Не знаю, сэр, - заколебался водитель. - Я не знаю дорогу.
     - Уверен, он доберется, - решительно сказал сержант.
     Так и получилось. Дождь хлестал, дорога  была  скользкой,  напряжение
нервов предельное. Но он успел. Он  прибыл  к  перекрестку  менее  чем  за
десять минут. Из постоянных  донесений  преследующих  Грегори  полицейских
стало ясно, что за рулем  его  машины  был  кто  угодно,  но  не  отличный
водитель. Наша машина остановилась у  оцепления,  перекрывшего  доступ  на
главное лондонское шоссе. Мы быстро вышли из машины, а  сержант  установил
мощный прожектор  сбоку  дороги,  нацелив  его  в  направлении  ожидаемого
появления машины Грегори. Из предосторожности мы заняли позицию  в  десяти
футах за "ягуаром".
     В такой сильный дождь дворники на  смотровом  стекле  малоэффективны.
Водитель машины, идущей на большой скорости,  не  сразу  заметит  "ягуар".
Особенно водитель неопытный. Я хорошенько осмотрелся. Трудно было  выбрать
лучшее место для засады. Одна сторона Т-образной развилки была  совершенно
скрыта   густыми   буковыми   деревьями.   Другая   сторона,    освещенная
ослепительным светом фар  "ягуара",  была  открытой  местностью,  выгоном.
Около двухсот ярдов поодаль  виднелись  три  линии  фермерских  домов.  На
половине этого расстояния стояли сарай и разбросанные фермерские строения.
Светилось лишь  одно  окошко,  мерцая  сквозь  потоки  дождя.  Со  стороны
флемингтонской  дороги  находилась  глубокая  канава,  и  я   хотел   было
спрятаться в ней, чтобы бросить камень в стекло машины Грегори, тем  самым
наполовину уменьшив их возможность к сопротивлению. Но могло быть, что они
пересадили Мэри на переднее сиденье. Поэтому решил оставаться на  месте  и
не прятаться в канаве.
     Сквозь шум дождя, хлещущего по шоссе и барабанящего по крыше  машины,
мы вдруг услышали нарастающий звук тяжело воющего мотора и скрежет неумело
переключаемых скоростей. Несколько секунд спустя  показались  белые  пятна
фар. Мы укрылись за "ягуаром", я вытащил "хэкати" и взвел курок.
     Затем под визгливый скрежет  переключения  скоростей  и  бешеный  вой
мотора машина выскочила из-за поворота и помчалась  прямо  на  нас.  Сразу
завизжали тормоза и колеса,  заскользившие  по  мокрой  дороге.  Свет  фар
метался из стороны в сторону. Я инстинктивно сжался, ожидая столкновения с
"ягуаром". Но его не произошло. Благодаря счастливой  случайности,  нежели
умению водителя, машина остановилась в пяти футах от  "ягуара",  занявшего
середину дороги, и развернулась чуть влево.
     Я выпрямился и пошел  навстречу  стоящей  машине,  прикрыв  глаза  от
слепящего света фар.  Я  четко  вырисовывался  в  темноте,  но  сидящие  в
"хамбере" меня вряд ли  видели,  так  как  на  них  был  направлен  мощный
прожектор с крыши "ягуара".
     Я не Анни Окли, не чемпион мира, но с десяти футов могу поразить цель
размером с  суповую  тарелку.  Два  быстрых  выстрела,  и  фары  "хамбера"
погасли. В это время  машина  с  преследующими  полицейскими  остановилась
позади машины Грегори. Одновременно распахнулись дверцы с  правой  стороны
машины, из нее стремительно выскочили двое. Одна секунда! На одну  секунду
игра была в моих руках! Я мог бы прошить одного и другого, но, как  дурак,
заколебался, замешкался, прицеливаясь. Пропал  мой  единственный  шанс.  В
следующую секунду выволокли Мэри и поставили перед Грегори. Он  взял  меня
на мушку, целясь через ее правое плечо. Второй был приземистым, с широкими
плечами и типичным бандитским лицом итальянского гангстера. Пистолет в его
левой волосатой руке походил на отпиленное дуло пушки. Я  обратил  на  это
внимание. Это и был тот левша, который перекусывал  проволоку  в  Мортоне.
Возможно, именно он убил Бакстера и Кландона.  Впрочем,  у  меня  не  было
сомнений, что именно  он  был  убийцей.  На  своем  веку  перевидал  таких
достаточно. Они могут выглядеть обычными и безобидными, но  у  них  всегда
пустые глаза. И этот был таким. А Грегори? Разве  другой?  Он  был  таким,
каким я  его  всегда  знал:  длинным,  смуглым,  с  седыми  волосами  и  с
чудаковатым выражением лица. Но сейчас перед  нами  предстал  совсем  иной
человек, без очков.
     - Кэвел, - спокойно, равнодушно, почти доброжелательно сказал  он,  -
была возможность убить вас еще несколько недель назад. И  надо  было.  Моя
промашка. Я хорошо знал вас, изучил,  и  это  было  для  меня  достаточным
предупреждением. Надо было убить вас...
     - Ваш приятель, - сказал я, опуская пистолет и  глядя  на  зажатое  в
левой волосатой руке дуло пистолета, нацеленного прямо в мой левый глаз, -
левша. Убийца Бакстера и Кландона.
     - В самом деле, - Грегори еще сильнее сжал Мэри, ее белокурые  волосы
были растрепаны, лицо измазано, под правым глазом большой багровый  синяк.
Наверное, она пыталась вырваться, когда беглецы шли к бензоколонке. Однако
она не выглядела испуганной  или  хорошо  скрывала  страх.  -  Меня  верно
предупредили. Генрих, мой... как бы... помощник. Он выполнял еще некоторые
другие поручения, не так ли, Генрих? Он-то слегка побил вас, Кэвел.
     Я кивнул, это соответствовало истине. Генрих -  простой  исполнитель.
Посмотрел на его жестокое  грубое  лицо  и  пустые  глаза.  Но  с  Грегори
исполнитель вины не  снимал.  Он  стал  теперь  понятнее:  гангстеры  типа
Грегори стараются грязную работу переложить на других и не занимаются сами
физической расправой.
     Грегори бросил взгляд на двух полицейских, вышедших из машины, кивнул
Генриху. Тот вскинул пистолет, держа двоих на мушке.  Те  остановились.  Я
поднял пистолет и сделал шаг к Грегори.
     - Ни с места, Кэвел, - спокойно сказал  Грегори  и  так  ткнул  дулом
пистолета Мэри, что та застонала от боли. - Я не задумываясь  убью  ее.  Я
сделал еще шаг вперед. Нас отделяло четыре фута.
     - Ты ничего не сделаешь ей, - сказал я, - иначе я тебя убью.  Ты  это
знаешь. Бог  ведает,  что  ты  поставил  на  карту,  ради  чего  пошел  на
преступления и убийства. Но своей цели ты не достиг. И  не  откажешься  от
нее так просто, убив мою жену. Не правда ли, Грегори?
     - Забери  меня  от  этого  чудовища,  Пьер!  -  хрипло  и  прерывисто
пробормотала Мэри. - Мне... мне все равно, что он сделает.
     - Он ничего не сделает, моя дорогая, - спокойно сказал  я.  -  Он  не
посмеет. И он знает об этом.
     - А вы, оказывается, психолог, -  добродушно  сказал  Грегори,  потом
совершенно неожиданно прислонился спиной к  автомобилю  и  сильно  толкнул
Мэри в мою сторону. Она машинально  раскинула  руки,  я  отпрыгнул  назад,
поймал  ее,  едва  устояв  на  ногах,  но  стараясь  держать  Грегори  под
пистолетом. Грегори отвел руку со стеклянной ампулой, запечатанной голубой
пробкой. В другой руке у него была стальная фляжка-контейнер,  из  которой
он только что вынул ампулу.
     Я перевел взгляд с бесстрастного лица Грегори на ампулу в его руке  и
вдруг почувствовал, как  вспотела  ладонь,  державшая  рукоятку  "хэкати".
Повернулся,  посмотрел  на  Шефа,  Харденджера  и  стоящих   позади   меня
полицейских - оба, Шеф и Харденджер, держали тяжелые  пистолеты  в  руках.
Потом  посмотрел  вперед  на  двух  других  полицейских,  находящихся  под
прицелом Генриха, и сказал тихо, но отчетливо:
     - Никому ничего не предпринимать.  В  ампуле  у  Грегори  дьявольский
микроб. Вы все читали о нем сегодня в газетах и  знаете,  что  произойдет,
если разобьется стеклянная ампула.
     Они это очень хорошо знали. Мы застыли  восковыми  фигурами.  Сколько
нужно времени, чтобы жизнь в Англии вымерла после того, как будет  выпущен
на волю этот микроб? Я не мог вспомнить. Во всяком случае, немного. Да это
сейчас и не имело значения.
     - Совершенно верно, - спокойно произнес Грегори. - В ампуле с розовой
пробкой ботулинусный вирус, а в голубой - этот дьявольский  микроб.  Кэвел
играл сейчас жизнью своей  жены.  Прошу  поверить,  что  я  не  запугиваю.
Сегодня вечером я надеюсь достичь своей  цели,  -  он  умолк,  разглядывая
каждого из нас по отдельности, глаза его сверкали. - Если же мне  помешают
достигнуть цели, то жизнь свою я в грош не поставлю, разобью  эту  ампулу.
Прошу поверить, у меня нет иного выбора.
     Я ему полностью верил. Он совершенно обезумел. - А  ваш  помощник,  -
спросил я, - как он относится к вашему безразличию к его жизни?
     - Однажды я спас его из воды и дважды от  электрического  стула.  Его
жизнь принадлежит мне. Он это понимает. Кроме того, Генрих немой.
     - Вы безумец, - резко сказал я. - Вы нам сообщили, что ни  огонь,  ни
холод, ни моря и горы не в состоянии остановить дьявольский микроб.
     - Уверен, что это сущая правда. Если мне  придется  умереть,  то  для
меня безразлично: последует ли за мной остальное человечество.
     - Но... - Я умолк. - Боже мой, Грегори,  ни  один  безумец,  ни  один
самый чудовищный преступник за всю историю  не  осмелился  и  помыслить  о
такой, о такой... Ради всего святого, не делайте этого.
     - Может статься, что я психически ненормален, - ответил он.
     Я не сомневался в этом. Охваченный страхом, завороженно  глядел,  как
неосторожно он переложил ампулу и, нагнувшись, сунул ее на  мокрую  дорогу
под подошву своего башмака. Стоило ему опустить подошву -  и...  Я  быстро
прикинул, сможет ли пара выстрелов из  "хэкати"  отбросить  его  назад  от
ампулы? Но тут же оставил эту мысль.  Безумец  мог  играть  жизнью  своего
товарища, но я не был сумасшедшим. Даже на один  шанс  из  миллиона  я  не
согласился бы.
     - Я пробовал уже давить эти ампулы в лаборатории. Пустые, конечно,  -
продолжал разглагольствовать Грегори. -  Получается  очень  просто.  Между
прочим, я запасся на всякий случай таблетками с ядом для себя  и  Генриха:
смерть  от  дьявольского  микроба,   как   мы   наблюдали   на   животных,
продолжительнее, чем от ботулинуса, и очень мучительна.  Пусть  каждый  из
вас по одному  выходит  вперед  и  сдает  оружие.  Постарайтесь  соблюдать
величайшую  осторожность  и  не  делать  ничего,  что  заставило  бы  меня
раздавить ампулу. Вы первый, Кэвел. Я взял пистолет за  ствол  и  медленно
протянул ему на вытянутой руке. Наша капитуляция  и  тот  факт,  что  этот
безумный убийца ускользнет и осуществит свой  чудовищный  план,  не  имели
теперь никакого значения. Только бы Грегори не раздавил ампулу!...
     Один за другим мы сложили оружие. Затем он приказал нам выстроиться в
шеренгу, и немой Генрих, подходя сзади, быстро и  ловко  обыскал  каждого,
чтобы убедиться, не спрятано ли у кого оружие. Только после этого  Грегори
осторожно убрал ногу с ампулы, наклонился, взял ее и  опустил  в  стальную
фляжку.
     - Надеюсь, лишнее оружие нам еще послужит, - добродушно сказал он.  -
Никто не хочет делать ошибки... гм... закон природы.
     Из кучи оружия, которое сложил Генрих на капоте  "хамбера",  он  взял
два пистолета, проверил, заряжены  ли,  и  кивнул  Генриху.  Было  странно
смотреть, как Грегори что-то объяснял своему  помощнику  одними  губами  в
полной тишине. Я немного умею читать по губам, но, вероятно, они  говорили
на иностранном языке, не по-французски, не по-английски, не по-итальянски.
Генрих понимающе кивнул, глядя на нас с алчущим блеском в глазах.  Мне  не
понравился его взгляд.  Генрих  показался  мне  вампиром.  Грегори  махнул
пистолетом на полицейских, которые преследовали его в машине.
     -  Снимите  форму,  -  коротко  бросил  он.   -   Живо!   Полицейские
переглянулись.
     - Будь я проклят, если сниму, - сказал один из них, стиснув зубы.
     - Тебя убьют, если не снимешь, дурак! - выкрикнул я. -  Разве  ты  не
видишь, с кем имеешь дело?! Снимай!
     - Ни за что не сниму, - упорствовал полицейский.
     - Снимай, приказываю! - вдруг зло выкрикнул Харденджер.
     - Ему ты доставишь немного хлопот,  если  он  будет  снимать  с  тебя
одежду, всадив пулю между глаз. Снимай! - выразительно  и  веско  заключил
он.
     Неохотно, словно полусонные, полицейские выполнили приказ  и  стояли,
дрожа,  на  тяжелом  холодном  дожде.  Генрих  собрал  форму,   бросил   в
полицейский "ягуар".
     - Кто управляется с радио в машине? - спросил Грегори. Я почувствовал
покалывание в сердце, чего именно и боялся.
     - Я, - ответил сержант.
     - Хорошо. Соединись со штабом. Передай им, чтобы  сняли  оцепление  и
отозвали машины,  все  полицейские  машины,  за  исключением,  разумеется,
несущих обычную патрульную службу.
     - Делайте, что говорят, -  устало  сказал  Харденджер.  -  Думаю,  вы
достаточно сообразительны, чтобы уяснить положение, сержант.  Передайте  в
точности как он просит.
     Под дулом пистолета сержант выполнил все, что ему сказали.  Когда  он
закончил, Грегори удовлетворенно кивнул.
     - Этого вполне достаточно, вполне. - Он поглядел, как Генрих  садится
в "хамбер". - Наша машина и машина двух дрожащих приятелей будут  отогнаны
в лес и управление разбито. Раньше рассвета их не  найдут.  С  полицейской
машиной и формой у нас вряд ли будут в пути хлопоты.  -  Он  с  сожалением
посмотрел на "ягуар": - Есть ли в "ягуаре"  портативный  прожектор?  Когда
ваши руководители догадаются, что потеряли машину, она не будет  нужна.  А
переносный прожектор, полагаю,  имеется.  Сержант!  -  Он  подождал,  пока
Генрих выведет из строя машины,  затем  сказал:  -  Остается  решить,  что
делать с вами.
     - У нас есть прожектор на батареях в багажнике, -  равнодушно  сказал
сержант.
     - Достаньте. - Глаза и рот Грегори  изобразили  нечто  вроде  улыбки.
Так, вероятно, улыбаются тигры, попавшие в  ловушку  вместе  с  человеком,
который вырыл яму и устроил ловушку, а оказался вместе с тигром.  -  Я  не
могу расстрелять вас, хотя и не поколебался бы. Но  поблизости  живут.  Не
буду я и бить вас по затылку, поскольку не уверен,  что  вы  спокойно  это
воспримете. Связать вас тоже не могу, так как у меня нет привычки  таскать
с собой достаточное для восьми человек количество веревок  и  кляпов.  Но,
кажется, одно из этих строений будет  подходящим  для  меня,  нечто  вроде
временной тюрьмы, где вы отдохнете. Сержант, включайте фары и ведите нас к
одному из этих строений. Остальные будут следовать по двое. Миссис Кэвел и
я будем замыкающими. Мой пистолет будет поблизости от  ее  виска.  И  если
только любой из вас попытается бежать или устроить шум, сразу спущу курок.
     Строения, как и предполагалось, были безлюдны. Вечернее доение  коров
прошло. Из хлева доносилось движение и мерное пожевывание  коров.  Грегори
миновал хлев, прошел  молочную,  служившую  теперь  сараем  для  трактора,
большой свиной хлев и свекольный навес. Он постоял у  амбара  и,  наконец,
выбрал то, что искал,  -  длинное  низкое  каменное  строение  с  высокими
амбразурами окон. То ли каземат, то ли древняя часовня. Здесь делали сидр.
Тяжелый старинный дубовый пресс в дальнем конце, дощатые  нары  для  яблок
вдоль всей стены,  а  у  противоположной  стояли  закупоренные  бочонки  с
недавно приготовленным сидром. Дверь давильни была  из  крепкого  дуба,  и
если кто-нибудь задвинул бы снаружи запор, то для взлома двери понадобился
бы таран.
     У  нас  не  было  тарана,  но  было   лучшее   орудие   -   отчаяние,
изобретательность и общая смышленость.
     Конечно, Грегори не был столь безрассудным, чтобы предположить, будто
эта давильня удержит нас вечно. Или что наши крики  не  услышат  рано  или
поздно. Он знал, что мы не будем  взламывать  дверь,  не  будем  звать  на
помощь, ибо ни один из нас не останется в живых, что  этот  дом  сидра  мы
сможем покинуть только на носилках, покрытые одеялами. Ледяная рука смерти
стала наигрывать Рахманинова вдоль моего позвоночника.
     - Отойдите к дальней стене и оставайтесь там, пока я не  запру  дверь
снаружи, - приказал Грегори. - Время не позволяет  произносить  напыщенные
прощальные речи. Через полсуток я стряхну пыль этой  проклятой  страны  со
своих ног в последний раз и буду думать обо всех вас. Прощайте.
     - Никаких  великодушных  жестов  к  побежденному  врагу?  -  спокойно
спросил я.
     - Вы просите пощады, Кэвел?  У  меня  отыщется  время  для  маленькой
любезности человеку, который чуть не расстроил  мои  планы.  -  Он  шагнул
вперед, ткнул мне левой рукой пистолет в живот, а пистолетом в правой руке
провел  по  моим  щекам.  Я  почувствовал  острую  боль,  и  теплая  кровь
заструилась по щекам. Мэри вскрикнула, рванулась  ко  мне,  но  Харденджер
удержал ее мощными своими руками и держал до тех пор, пока она не  утихла.
Грегори отошел и сказал: - Это тем, кто просит, Кэвел.
     Я кивнул в  знак  согласия.  Даже  не  поднял  руки  к  лицу.  Больше
изуродовать мое лицо он уже не мог, оно и до него было изуродовано.
     - Заберите миссис Кэвел с собой, - сказал я.
     - Пьер!.. - с отчаянием в голосе воскликнула Мэри.
     - Ты что говоришь? - воскликнул Харденджер и грубо выругался,  а  Шеф
глядел на меня в немом удивлении.
     Грегори очень спокойно и равнодушно глядел  на  меня  своими  темными
невыразительными глазами. Затем странно мотнул головой и произнес:
     - Теперь моя очередь просить. Простите меня. Не предполагал,  что  вы
догадались.  Надеюсь,  когда  настанет  моя  очередь...  -  Он  осекся   и
повернулся к Мэри: - Несправедливо,  чтобы  такое  прекрасное  дитя...  Не
вовсе я бесчувственный, Кэвел... особенно если  речь  идет  о  женщинах  и
детях. Скажем, я вынужден был похитить детей с фермы в Альфингеме, но  они
уже  свободны  и  будут  с  родителями  через  час.  Да,   да,   было   бы
несправедливо. Идемте, миссис Кэвел.
     Она подошла ко мне, слегка коснулась моего лица.
     - Что это, Пьер? - прошептала она без  всякого  осуждения,  скорее  с
любовью, удивлением и состраданием. - Что было бы несправедливо?
     - Прощай, Мэри, - сказал я. - Доктор  Грегори  не  любит,  когда  его
заставляют ждать. Скоро мы встретимся.
     Она хотела еще что-то сказать, но Грегори взял ее за руку и  повел  к
двери. А немой Генрих  с  пистолетами  в  обеих  руках  наблюдал  за  нами
безумными глазами. Затем дверь закрылась,  стукнула  задвижка,  а  мы  все
стояли, уставившись друг на друга в  свете  белого  фонаря,  стоявшего  на
полу.
     - Вшивая грязная свинья, - яростно закричал Харденджер. - Почему...
     - Заткнись, Харденджер,  -  тихо  и  повелительно  сказал  я.  -  Все
разойдитесь.  Наблюдайте  за  оконными  амбразурами.  Быстро!  Ради  бога,
поживее! - В моем голосе было нечто такое, что заставило  бы  двигаться  и
египетскую мумию. Быстро и тихо семеро из  нас  заняли  места  у  окна.  Я
прошептал: - Он собирается что-то подбросить в окно. Скорее  всего  ампулу
ботулинусного вируса, токсина.  Дорога  каждая  секунда.  -  Я  знал,  что
достаточно мига, чтобы вытащить ампулу из стальной фляжки. - Поймайте  ее!
Необходимо ее поймать. Если эта ампула шлепнется на  пол  или  ударится  о
стену, мы все станем мертвецами.
     Едва я умолк, как снаружи послышался шорох,  метнулась  тень  руки  и
что-то влетело, крутясь, внутрь давильни. Блеснуло,  переливаясь  в  свете
фонаря, стекло. Я успел заметить красную  пробку.  Ампула  ботулинуса!  Ее
кинули так ловко, что никто не успел поймать. Она ударилась точно  о  стык
каменного полай каменной стены и разлетелась на тысячи звенящих осколков.
     Никогда не пойму, что заставило меня действовать,  как  говорится,  с
изумительной  быстротой.  Частица  секунды  -  вот  все   время,   которое
потребовалось мне отреагировать, отчаянное желание  выжить  двигало  мной.
Совершенно автоматически, инстинктивно, не задумываясь поступил я.
     Еще когда ампула влетела, кружась,  мой  мозг  отметил  невозможность
схватить ее, а руки уже тянулись к бочке сидра, находившейся  рядом.  Звон
разбитой ампулы еще отдавался в ушах эхом, а я уже изо  всей  силы  бросил
бочку в то место, где ампула разбилась. Бочка и обручи разлетелись, словно
сделанные из тонкой фанеры, и десять галлонов сидра залили  часть  пола  и
стены.
     - Еще сидра! - закричал я. - Лейте больше на  пол,  на  нижнюю  часть
стены! Выливайте в воздух над тем местом, где разбилась проклятая  ампула.
Ради бога, не вымочитесь сидром. Быстрее! Быстрее!!
     - Ни черта это не поможет, - прохрипел побледневший  Харденджер,  но,
несмотря на эти слова, сам уже выливал большую  бочку  сидра.  -  Что  это
даст?
     - Вирус гигроскопичен, - торопливо сказал я. - Ботулинус боится воды.
У него в сотню раз больше тяги к водороду, чем к азоту. Вы  ведь  слышали,
что говорил сегодня вечером Шеф.
     - Но ведь сидр не вода, - яростно сказал Харденджер.
     - Господи, помоги нам! - разозлившись,  крикнул  я.  -  Конечно,  это
сидр! У нас ведь другого ничего  нет.  Не  знаю,  каков  будет  результат.
Впервые  в  жизни  вам,  Харденджер,  следует  молить,  чтобы  в  алкоголе
содержалось побольше воды. - Я  хотел  поднять  еще  бочку,  поменьше,  но
задохнулся от боли в боку и уронил ее. Мелькнула мысль, что это  результат
воздействия вируса, но потом сообразил, что сломанное ребро  воткнулось  в
легкое, когда я бросал первую бочку, но сгоряча  не  почувствовал  никакой
боли. Сколько нам осталось жить? Если какая-то часть  вируса  оказалась  в
воздухе, то сколько ждать наступления агонии? Надо вспомнить, что  говорил
Грегори о хомяке, когда мы стояли вчера у внешней двери лаборатории  номер
один.  Пятнадцать  секунд  для  дьявольского  микроба  и  столько  же  для
ботулинусного вируса. Для хомяка пятнадцать секунд. А  для  человека?  Бог
знает, возможно, полминуты.  Максимально.  Я  нагнулся  и  поднял  с  полу
фонарь.
     - Прекратите лить, - приказал я. - Остановитесь. Следите, чтобы  сидр
не промочил обувь или одежду. Если это произойдет, умрете.  -  Я  посветил
фонарем  вокруг,  а  все  вскарабкались  повыше  на  настил,  подальше  от
янтарного потока сидра, быстро заливающего каменный  пол.  Тут  я  услышал
звук мотора полицейского "ягуара": Грегори,  вместе  с  Генрихом  и  Мэри,
отправился  осуществлять  свой  безумный  план,  вполне   уверенный,   что
оставляет после себя склеп с мертвецами.
     Прошло полминуты, не меньше.  Никто  не  корчился  в  конвульсиях.  Я
медленно водил фонарем, вглядываясь в напряженные  лица  и  освещая  ноги.
Задержал луч на одном из двух полицейских, у которых отобрали одежду.
     - Снимите правый туфель! - крикнул я. - Он намок.  Да  не  рукой!  Вы
круглый идиот! Снимите носком  другого  туфля.  Старший  инспектор,  левый
рукав вашего мундира мокрый. - Харденджер  стоял  спокойно,  не  глядя  на
меня, пока я очень осторожно снял с него мундир и бросил на пол.
     - Мы... мы спасены, сэр? - нервно спросил сержант.
     - Спасены? Предпочел бы, чтобы  в  этом  помещении  находились  живые
кобры и тарантулы! Нет, мы еще  не  спасены.  Некоторое  количество  этого
чертова токсина проникнет  в  воздух,  едва  мокрые  пол  и  стены  станут
просыхать. В воздухе тоже влажные пары, как вам известно. Когда  брызги  и
пары начнут испаряться, то через минуту окажутся внутри нас.
     -  Поэтому  надо  отсюда  выбраться,  -  спокойно  сказал  Шеф.  -  И
побыстрее. Не так ли, мой мальчик?
     - Да, сэр. - Я быстро  огляделся.  -  Надо  поставить  две  бочки  по
сторонам двери. И еще две рядом с ними, чуть-чуть сзади.  Четверо  встанут
на них и будут раскачивать  давильный  пресс.  Я  не  могу  помочь,  ребра
разболелись. В этом прессе не меньше трехсот фунтов. Ни унции меньше.  Как
считаете, старший инспектор, четверо смогут его раскачать?
     - А что тут считать? - проворчал Харденджер. -  Я  сделаю  это  одной
рукой, если от этого зависит наше спасение. Лишь  бы  выбраться  из  этого
места! Давайте, ради бога, поживее!
     Никто не заставил себя просить. Поставить  бочки  оказалось  нелегко.
Они были полны, тяжелы, но отчаяние и  страх  умножали  наши  силы.  Через
двадцать секунд все четыре бочки стояли как надо, а в  следующие  двадцать
секунд Харденджер, сержант и двое полицейских, по двое с  каждой  стороны,
уже раскачивали пресс.
     Дверь была из крепкого дуба, с тяжелыми прочными петлями и  такой  же
могучей задвижкой снаружи. И все же против четырех  отчаявшихся  людей,  у
которых жизнь была поставлена на  карту,  она  не  смогла  устоять.  После
первых ударов дверь сорвалась с петель, и винный пресс  вылетел  вслед  за
ней через порог в темноту. Через пять секунд и все мы последовали туда же.
     - Вот фермы, - сказал  Харденджер.  -  Зайдите.  Может,  у  них  есть
телефон.
     - Подождите! - повелительно крикнул  я.  -  Мы  не  имеем  права  это
делать. А вдруг мы занесем вирус? Вдруг принесем смерть всей семье?  Пусть
нас немного промоет дождь, возможно, это поможет.
     -  Черт  возьми!  Ждать  нам  нельзя.  Это  роскошь,   -   огрызнулся
Харденджер. - Кроме того, если вирус не добрался до нас там, то здесь он и
подавно ничего не сделает. Как вы думаете. Шеф?
     - Понятия не имею, - нерешительно сказал тот. - Пожалуй, вы правы.  У
нас нет  времени...  -  Он  в  ужасе  умолк,  так  как  один  из  раздетых
полицейских, тот самый, кто промочил туфли сидром, вдруг громко вскрикнул,
закашлялся, подпрыгнул и молча  рухнул  в  грязь.  Скрюченные  пальцы  его
вцепились в собственное горло. Его товарищ, другой  раздетый  полицейский,
всхлипнул, шагнул вперед и наклонился, желая помочь своему другу,  но  тут
же застонал, так как я схватил его за горло:
     - Не прикасайся к нему! - обезумев, закричал я. - Дотронешься и  тоже
умрешь! Вероятно, он получил порцию  вируса,  когда  рукой  пытался  снять
ботинок, а потом дотронулся до губ. Ничто на земле  ему  уже  не  поможет.
Отойди. Держись от него подальше.
     Он умер через двадцать секунд. Эти двадцать секунд навсегда останутся
в памяти кошмаром, который будет преследовать до самого смертного часа.  Я
много видел умирающих людей, но даже умиравшие от пули или осколка снаряда
умирали мирно и  спокойно  по  сравнению  с  этим  полицейским.  Тело  его
скрючилось в предсмертных конвульсиях. Дважды в  последние  перед  смертью
секунды его тело подбрасывало судорогами, и вдруг  так  же  неожиданно  он
затих навсегда. От него остался бесформенный труп, лежащий  в  грязи  вниз
лицом. Во рту сразу стало сухо, каждый почувствовал противный вкус смерти.
     Не помню,  сколько  мы  там  стояли  под  тяжелым  проливным  дождем,
уставившись на мертвеца. Наверное, долго. Затем поглядели друг на друга. И
каждый думал об одном: кто будет следующим? В белом свете фонаря,  который
держал я, глядели друг на друга, силясь обнаружить первые признаки  смерти
в себе и в других.
     Неожиданно для себя я грубо выругался. Возможно, обругал  собственную
трусость, или Грегори,  или  ботулинусный  вирус,  не  знаю.  Затем  резко
повернулся и направился в хлев, унося с собой  фонарь  и  оставив  всех  в
темноте возле  мертвеца.  В  дождливой  кромешной  темени  они  напоминали
первобытных людей, фигуры, застывшие в каком-то мистическом обряде.
     Я искал шланг и нашел почти сразу. Вытащил его,  поволок  к  колонке,
закрепил и пустил струю. Потом кое-как  взобрался  на  стоящую  неподалеку
тележку для перевозки сена и сказал Шефу:
     - Подходите, сэр, первым. Он подошел прямо под бьющую  с  силой  вниз
струю. Она окатила его с головы до ног. От струи Шефа  пошатывало,  но  он
старался прочно стоять. Все полминуты мужественно простоял, пока я обмывал
его. Когда отвел струю, он был мокрый насквозь, словно всю ночь  провел  в
реке, и так дрожал от холода, что я слышал мелкую дробь, которую  выбивали
его зубы.  После  такой  процедуры  можно  было  не  опасаться  заражения.
Остальные четверо тоже прошли через это. Потом Харденджер проделал  то  же
самое со мной. Вода была  не  хуже  тяжелых  полицейских  дубинок  и  была
ледяной,  но  стоило  мне  представить  только  что  умершего  человека  и
несколько его предсмертных мгновений, как возможность получить  воспаление
легких сразу  показалась  мне  просто  подарком.  Харденджер  кончил  меня
обливать, остановил воду и тихо сказал:
     - Прошу прощения, Кэвел. У вас на это было право.
     - Моя вина, - равнодушно сказал  я,  вовсе  не  желая  этого.  -  Мне
следовало его предупредить, чтобы не дотрагивался до рта и носа рукой.
     - Он мог бы и сам об этом подумать,  -  не  в  меру  деловито  сказал
Харденджер. - Он знал об опасности столько же,  ведь  об  этом  напечатано
сегодня во всех газетах.  Давайте  пойдем  и  узнаем,  есть  ли  на  ферме
телефон. Теперь совсем другое  дело.  Грегори  знает,  что  в  полицейском
"ягуаре", замешкайся он, будет  жарко.  Он  одержал  полную  победу,  черт
побери его черную душу, и теперь его ничто не остановит. Двенадцать часов,
говорил он. Двенадцать часов, и он добьется своего.
     - Через двенадцать часов Грегори будет мертв, - сказал я.
     - Что? - Ясно, почему он так уставился на меня. - Что вы сказали?
     - Он будет мертв, - подтвердил я. - Еще до рассвета.
     - Ну, ладно,  -  сказал  Харденджер.  -  Мозги  Кэвела  не  выдержали
потрясений. Сделаем вид, что не слышали, никто ничего не слышал, - он взял
меня за руку и уставился на  светящиеся  прямоугольники  окон  фермерского
дома. - Чем  скорее  это  кончится,  тем  скорее  мы  отдохнем,  поедим  и
выспимся.
     - Отдохну после того, как убью Грегори, -  сказал  я.  -  Рассчитываю
убить его сегодня ночью. Сначала верну Мэри. А потом убью его.
     - С Мэри ничего не случится, Кэвел. Мэри в руках этого  безумца,  вот
что доконало Кэвела и  привело  его  на  грань  помешательства,  -  сказал
Харденджер. - Он ее отпустит, у него нет оснований не сделать этого. И  вы
поступили так вынужденно. Вы считали, что если  она  останется  с  нами  в
сарае, то с нами и умрет. Не так ли, Кэвел?
     - Уверен, что старший инспектор прав, мой мальчик. - Шеф шагал  рядом
и говорил тихо, чтобы не волновать меня. - Ей ничего не сделают.
     - Если я свихнулся, то вас это ни в коей мере не  касается,  -  грубо
ответил я сразу обоим.
     Харденджер остановился, еще крепче сжал мою руку и участливо поглядел
мне в глаза. Он знал, что свихнувшиеся никогда не говорят об этом,  потому
что неколебимо уверены в своем здравом рассудке. - Не  совсем  понимаю,  -
мягко сказал он.
     - Не понимаете, так поймете потом, - и обратился к Шефу: - Вы  должны
убедить правительство  продолжать  эвакуацию  центральной  части  Лондона.
Продолжать радио- и телевизионные передачи. Будет нетрудно  убедить  людей
эвакуироваться, можете поверить. Тут и хлопот немного: эта часть города по
ночам безлюдна. - Я повернулся к Харденджеру: - Вооружите пару сотен самых
лучших людей. Для меня также нужен пистолет и... нож. Я  точно  знаю,  что
Грегори собирается в эту ночь  делать.  Я  точно  знаю,  что  он  надеется
получить. Я точно знаю, как он собирается бежать из страны и откуда  будет
уезжать.
     - Когда ты все это узнал, мой мальчик?  -  очень  тихо  спросил  Шеф,
настолько тихо, что я его едва расслышал в шуме ливня.
     -  Грегори  слишком   разговорился.   Рано   или   поздно   они   все
проговариваются. Грегори был скрытен, даже когда был убежден, что  все  мы
через минуту умрем. Даже  тогда  он  говорил  мало.  Но  и  такой  малости
достаточно. Полагаю, что теперь я знаю все. Догадался обо всем, когда  еще
мы нашли труп Макдональда.
     -  Наверное,  вы  слышали  то,  что  я  не  слыхал,  -  кисло  сказал
Харденджер.
     - Вы все слышали. Вы слышали, как он сказал, что собирается в Лондон,
чтобы добиться разрушения Мортона. Он остался бы в Мортоне,  чтобы  самому
убедиться в происходящем. А  в  Лондон  послал  бы  кого-нибудь  из  своих
подручных. Но ему неинтересно смотреть  на  разрушаемый  Мортон,  это  его
никогда не интересовало. Есть нечто иное,  что  ему  предстоит  сделать  в
Лондоне. Его трюк о происках коммунистов был чистейшей уткой, он  даже  не
имел к нему никакого отношения. Мы  сами  это  придумали  от  страха.  Это
первое. Второе. Он собирался в эту ночь утешить свое непомерное самолюбие.
Третье. Он дважды спасал Генриха от электрического  стула.  Это  указывает
нам, что он за птица. Я не имею в виду, что  он  из  адвокатов  по  защите
уголовных преступников или из Ассоциации адвокатов США. Ясно, какого  рода
у него амбиция: могу поспорить, что сведения о нем находятся не  только  в
досье Интерпола. Ясно, что он  крупный  американский  гангстер,  выслан  в
Италию. Отрасль дела, каким он  занимается,  составит  интересный  предмет
изучения, так как преступники, как и хищники в джунглях, никогда не меняют
своих пристрастий. Четвертое. Он надеется улизнуть из Англии  в  ближайшие
двенадцать часов. И - пятое. Сегодня субботний вечер. Сложите  вместе  все
эти данные и увидите, какие можно сделать выводы.
     - Допустим, вы нам о них расскажете, - неторопливо сказал Харденджер.
И я рассказал им все.
     Ливень не прекращался, был таким сильным,  как  и  прежде,  когда  мы
покидали ферму. Несколько часов назад проливной дождь  и  быстро  принятые
меры по эвакуации зараженной ботулинусным токсином местности  спасли  всех
жителей. Только несчастный полицейский оказался жертвой вируса,  умерев  в
мучениях на наших глазах.
     И сейчас, в 3.20 утра, дождь был ледяным, но  я  не  чувствовал  его.
Только безмерная усталость и сильная ноющая боль в правом боку при  каждом
вздохе  да  неотступное  беспокойство  донимали  меня.  Я  мог  безнадежно
ошибиться, несмотря на всю уверенность тона в изложении своих догадок Шефу
и Харденджеру. И тогда Мэри будет потеряна для меня навсегда.  Я  старался
думать о других вещах.
     Окруженный высоким забором двор, где я стоял уже три часа, был темным
и безлюдным, как и вся центральная часть Лондона. Эвакуация центра  города
началась сразу после  шести  часов,  после  закрытия  учреждений,  фирм  и
магазинов.  В  девятичасовой  передаче  радио   сообщили,   что   согласно
последнему полученному предупреждению время выпуска ботулинусного  токсина
передвинуто с четырех часов на 2.30. Однако спешки и паники  не  было.  Не
было и отчаяния. Казалось, ничего необычного не происходит,  только  масса
людей с чемоданами - флегматичные лондонские жители, которые видели  город
в огне и сотни раз переносили ночные массированные бомбардировки во  время
войны, не собирались впадать в панику.
     Между 9.30 и 10.00 тысячи солдат  методично  прочесывали  центральную
часть города в поисках оставшихся жителей - мужчин, женщин,  детей,  чтобы
всех отправить  в  безопасное  место  и  никого  не  проглядеть.  В  11.30
полицейский катер с потушенными огнями тихо пристал  к  берегу  и  высадил
меня на северном берегу  Темзы,  ниже  Хунгерфордского  моста.  В  полночь
вооруженные войска и полиция держали под  контролем  всю  эту  территорию,
включая мосты через Темзу.  В  час  ночи  отключили  освещение  на  доброй
квадратной миле города - на миле, где находились войска и полиция.
     В  3.20,  через  пятьдесят  минут  после  предупреждения  о   выпуске
ботулинусного токсина, настала пора идти. Я вытащил из плохо  подогнанного
чехла  одолженный  мне  пистолет  "уэбли",  проверил  нож,   прикрепленный
рукояткой вниз к левой руке, и двинулся в темноту.
     Я никогда не был на новой вертолетной площадке Северного  берега,  но
инспектор транспортной полиции так все толково объяснил, что теперь я  мог
найти туда дорогу с завязанными глазами. Так оно  и  было.  С  завязанными
глазами. Слепой. В темном городе, в хмурой  плачущей  ночи.  Темень  была,
хоть глаз выколи. К аэродрому можно пройти тремя путями. Он расположен  на
крыше станции, на сто футов выше лондонских улиц. Там имелось  два  лифта,
но сейчас они вряд ли работали, так  как  электричество  отключили.  Между
лифтами шла винтовая лестница за стеклом, просматриваемая  снизу  доверху.
Воспользоваться ею было бы чистым самоубийством, так  как  Грегори  не  из
тех, кто оставляет незащищенными уязвимые места. Существовала еще пожарная
лестница по выходящей во  двор  стене  станции.  Этот  путь  был  наиболее
приемлем для меня.
     Двести ярдов от  двора  по  узкому  вымощенному  булыжником  переулку
прошел быстро. Едва каменная стена сменилась деревянным забором, ухватился
за его верх, подтянулся, спрыгнул на другую  сторону  и  направился  вдоль
железнодорожной колеи.
     Довольно скоро я вышел к забору  на  противоположной  стороне  путей,
просто наткнулся  на  него.  Очутившись  в  переулке,  повернул  налево  и
направился в маленький задний дворик станции.
     Пересек дворик и прижался к стене. На  тусклом  фоне  неба  разглядел
лестницу. Длинная, ненадежная, идущая  резкими  изломами  маршей  вверх  и
исчезающая в темноте. Первые два-три пролета сливались  с  темной  высокой
стеной.
     Около трех минут стоял я, не шелохнувшись, как оловянный солдатик.  И
вот услышал легкое шарканье на тротуаре, будто кто-то переминался  с  ноги
на ногу. Звук не повторился, но мне и одного раза было достаточно.  Кто-то
стоял прямо под самой лестницей. Вряд ли это  был  обыкновенный  лондонец,
стоящий там для того, чтобы подышать свежим воздухом. Не повезло  бедняге,
что он там стоял,  но  это  его  уже  не  будет  волновать  после  смерти.
Присутствие здесь человека  не  смутило  и  не  встревожило  меня.  Он  не
представлял ни угрозы, ни препятствия. Его присутствие, напротив,  вызвало
у  меня  вздох  удовлетворения  и   облегчения.   Я   рисковал   в   своих
предположениях, но я выиграл. Доктор Грегори поступил именно  так,  как  я
рассказывал Шефу и Харденджеру.  Я  вынул  нож,  потрогал  лезвие  большим
пальцем. Узкое, как ланцет, и острое, как скальпель. Небольшой нож, но три
с половиной дюйма стали могут лишить жизни так же,  как  и  самый  длинный
стилет или тяжелая широкая сабля. Если знаете, куда  бить,  конечно.  Я-то
очень точно знал, где ударить и как. С десяти шагов был  вдвойне  точен  с
ножом, так же как и с пистолетом.
     Шестнадцать из двадцати  футов  я  преодолел  секунд  за  десять  так
бесшумно, словно летящая в свете луны снежинка. Теперь можно было довольно
хорошо его рассмотреть. Он стоял, прислонившись спиной к стене, прямо  под
первой площадкой лестницы, прячась под ней от дождя. Голова  свесилась  на
грудь. Он спал стоя. А ведь ему достаточно было скосить глаз, чтобы  сразу
увидеть меня.
     Ждать, когда он проснется, резона не было.  Нож  я  направил  лезвием
вперед, но заколебался. Жизнь была на весах, а я колебался. Кто бы ни  был
этот тип, он, без сомнения, заслужил быть убитым. Но убить ножом ничего не
подозревающего дремлющего человека? Достойно ли? Ведь сейчас не война.
     Я вытащил "уэбли", прокрался,  как  мышь,  мимо  спящего  кота,  взял
пистолет за ствол и ударил под левое ухо, все еще  чувствуя  бессмысленную
досаду из-за того, что не захотел проткнуть его ножом.  В  досаде  стукнул
его очень сильно.  Звук  походил  на  удар  топора  по  сосновому  полену.
Подхватил обмякшее тело и осторожно опустил на землю.  Он  не  очнется  до
рассвета, если только вообще очнется. Но какое это сейчас имело  значение?
Я стал взбираться по пожарной лестнице. Не торопясь,  без  спешки.  Спешка
могла все испортить. Поднимался  медленно,  ступая  на  каждую  ступень  и
поглядывая вверх. Я был теперь слишком близко к цели, чтобы позволить себе
преступную поспешность. После шестого или седьмого пролета стал взбираться
еще медленнее, опасаясь, чтобы меня не осветили  сверху,  хотя  там  и  не
должно быть света, так как электричество в центре  Лондона  отключили.  Но
сверху шел свет. Я двинулся ему навстречу, пока не разглядел, что свет шел
не из окна, а из решетчатой двери в стене. Осторожно приподнял  голову  на
уровень двери  и  заглянул  внутрь.  Она  находилась  рядом  с  массивными
железными балками, которые  поддерживали  крышу.  Дюжина  лампочек  горела
внутри. Маленькие слабые огоньки еще больше  подчеркивали  глубину  мрака,
нависшего над большим и пустым  зданием.  Шесть  лампочек  горело  вверху,
прямо над гидравлическими амортизаторами в конце путей. Мне стало  ясно  -
это аварийное освещение на  специальных  батареях.  Довольно  прозаическое
объяснение, но верное. Некоторое время  я  смотрел  на  ажурные,  покрытые
сажей перекрытия, затем осторожно надавил на дверь.  Она,  проклятая,  так
заскрипела, как скрипит виселица под ночным ветром. Виселица с  качающимся
на ней трупом. Я постарался не думать о трупах  и  отнял  руку  от  двери,
оставив ее полуоткрытой.
     Внутри  увидел  две  железные  лестницы,  идущие  снизу  от  стальной
платформы. Одна вела наверх  к  трапу  под  широкой  застекленной  крышей,
другая - вниз к трапу на уровне лампочек, горящих внутри станции.  Первая,
должно быть, служила для мойщиков окон, а вторая - для  электриков.  Очень
мне надо было разбираться во всем этом! Стоило подниматься шесть пролетов,
чтобы этим интересоваться...
     Я выпрямился. И в тот же миг шею сжала могучая  рука,  выдавливая  из
меня жизнь. Мне показалось, что это рука гориллы,  желающей  оторвать  мне
голову. Пару секунд не мог прийти в себя от шока. Ничего не успел сделать,
а уже почувствовал тяжелый удар по правой руке, выбивший мой  "уэбли".  Он
ударился о железную площадку и исчез во тьме. Я так и не услышал,  как  он
упал на землю. Я боролся за жизнь. Левой рукой схватился за душившую  меня
руку и попытался ее вывернуть. С  таким  же  успехом  я  мог  бы  пытаться
выворачивать толстенную дубовую ветку. Рука медленно выдавливала  из  меня
дух.
     Вдруг я почувствовал адскую боль в спине, чуть  повыше  почек.  Но  я
продолжал сопротивляться, хотя чувствовал: еще  несколько  секунд  -  и  я
останусь без шеи.  Тогда  я  оттолкнулся  правой  ногой  от  двери,  и  мы
откатились к внешним поручням площадки. Он стукнулся животом о поручень, и
мы оба повисли над мраком, готовые потерять равновесие. Его нога повисла в
воздухе. Мгновение он еще держал меня за горло, но затем я освободился  от
железной хватки. Он пытался уцепиться за ограду, чтобы не свалиться вниз.
     Я отпрянул в  сторону  и  упал  на  ведущий  вверх  пролет  лестницы,
судорожно дыша. Упал я на сломанное ребро, и свет померк у меня  в  глазах
от боли. Если бы я хоть на миг поддался ей, то, наверное, сразу  бы  умер.
Но смерть была той роскошью, которую я не мог себе  позволить.  Во  всяком
случае, не от руки этого типа, ибо теперь знал, с кем имею дело.  Если  бы
он хотел просто сбросить меня, то достаточно было удара по голове. Если бы
он хотел просто убить, то достаточно было выстрелить в спину. Если  он  не
имел бесшумного пистолета и опасался шума, то мог бы ударить по  голове  и
сбросить с высоты шестидесяти футов, что также  было  способом  уничтожить
меня.
     Но этот тип не хотел действовать тихо. Если он  предназначил  меня  к
смерти, то ему хотелось  еще  насладиться  видом  моей  агонии.  Садист  с
помутившимся рассудком. Жаждущий крови, сообщник Грегори, Генрих. Немой  с
пустыми глазами убийцы. Полулежа-полустоя на ступенях,  я  повернулся  как
раз тогда, когда  он  вновь  подходил  ко  мне.  Он  шел,  пригнувшись,  с
пистолетом в руке. Но он  не  хотел  стрелять.  От  пули  умирают  слишком
быстро, если, конечно, она пущена в нужное место. Вдруг я осознал, что  он
именно того и хотел: он водил пистолетом, выбирая то место на  моем  теле,
которое не сразу меня прикончит пулей, а  заставит  помучиться.  Я  напряг
руки, ухватившись сзади за лестницу, и выбросил  ноги,  рассчитывая  одним
ударом заставить Генриха больше не беспокоить меня. Но я  плохо  видел  и,
вероятно, плохо рассчитал. Моя нога скользнула вдоль его бедра  и  ударила
по руке с  пистолетом.  Пистолет  отлетел  на  край  площадки  и  упал  на
ступеньку лестничного пролета. Он кошкой бросился за ним. Я был  не  менее
проворен: когда он нагнулся у лестницы, нашаривая пистолет  и  найдя  его,
прыгнул на него сверху и ударил сразу двумя ногами. Он замычал,  всхлипнул
и рухнул, вылетев вниз по лестнице к нижней площадке. Но сразу поднялся  с
пистолетом в руке.
     Я не мешкал. Если бы попытался бежать по пролетам вверх к вертолетной
площадке, он поймал бы меня через несколько секунд или спокойно  убрал  бы
выстрелом. Даже если бы я добрался до вертолетной  площадки,  предположив,
что время чудес еще не кончилось, то все равно внезапности  уже  не  было.
Там уже Грегори ожидал бы меня. Я оказался бы между двух  огней.  И  тогда
для Мэри все было бы кончено.
     Было так же самоубийственно и спускаться, чтобы встретить его  внизу.
Ждать, пока он поднимается, тоже не мог.  У  меня  оставался  только  нож.
Правая рука моя была  отшиблена.  Ею  ножом  уже  невозможно  действовать.
Впрочем, даже если бы мы оба были безоружными, а я находился бы в отличной
форме, и тогда вряд ли справился бы с этим феноменально мощным немым. А  я
был далеко не в отличной форме.
     Я проскочил в решетчатую дверь, словно кролик из норы, спасающийся от
хорька.  С  отчаянием  оглядел  пустую  платформу.  Взобраться  кошкой  по
вертикальной лестнице,  которой  пользовались  мойщики  окон,  наверх  или
спуститься вниз по лестнице электриков? В полсекунды смекнул, что и  то  и
другое невозможно. С одной рукой быстро не взберешься.  Не  успею  достичь
низа или верха лестницы, как Генрих снимет меня выстрелом. В  шести  футах
от края платформы шла через всю ширину крыши станции гигантская  балка.  Я
ни на миг не переставал сознавать, что едва  остановлюсь,  задумаюсь,  как
встречусь с Генрихом на этой пустой  платформе.  Для  меня  безразлично  -
вооруженным или нет он будет. И я не  останавливался.  Пролез  под  цепью,
ограждающей  платформу,  и  двинулся  над  пропастью  в  шестьдесят  футов
глубиной.
     Здоровой ногой осторожно и твердо ступал по балке, больная  же  нога,
короткая, предательски соскальзывала по толстому слою  сажи,  скопившемуся
здесь от проходящих бесчисленных поездов. Прыгнув, сразу  больно  ударился
коленом о край балки, схватился  левой  рукой  за  нее  и  балансировал  в
продолжение  смертельных  трех  секунд,  стараясь  сохранить   равновесие.
Гигантская пустая станция поплыла у меня в  глазах,  но  все  же  каким-то
чудом я сохранил равновесие и  уцелел.  Все  в  один  миг.  Выпрямился  на
дрожащих ногах. Не пополз  по  перекладине,  не  пошел  кошачьими  шагами,
раскинув руки для равновесия, а просто наклонил голову и побежал.
     Перекладина была восьми  или  девяти  дюймов  ширины  и  вся  покрыта
толстым слоем сажи. Два ряда выпуклых гладких  заклепок  шло  по  всей  ее
длине. Они представляли для меня смертельную опасность, ступи хоть раз  на
их  скользкую  выпуклость.  Но  я  бежал.  Потребовались  секунды,   чтобы
преодолеть семьдесят футов до центральной вертикальной балки,  до  стояка,
исчезавшего где-то вверху, во тьме. Я схватился  за  него,  совершенно  не
чувствуя страха, и посмотрел назад, туда, откуда пришел. Генрих  находился
на платформе у решетчатой двери. В вытянутой руке  он  держал  пистолет  и
целился в меня. Он хорошо видел меня, но слишком долго целился, так что  я
успел спрятаться за вертикальную балку.
     Он нерешительно огляделся. Правая рука моя  медленно  отходила.  Пока
Генрих раздумывал, я  проклинал  себя  за  собственную  глупость:  лез  по
пожарной лестнице, ни разу не оглянулся  назад.  Немой,  видимо,  проверял
расставленные  посты  и,   наткнувшись   на   тело   оглушенного,   сделал
соответствующий вывод.
     Но вот Генрих решился.  Мысль  о  прыжке  с  платформы  на  балку  не
улыбалась ему. За это на него не стоило обижаться. Он  приставил  железную
лестницу к окну, долез по ней до балки, на которой я находился, перебрался
на еще одну балку, повыше, и уже оттуда осторожно опустился  вниз.  Теперь
он находился на одном  уровне  со  мной  и  приближался  с  расставленными
руками, как канатоходец. Я нс стал ждать,  повернулся  и  тоже  пошел.  Но
далеко не ушел: идти было  некуда.  Балка  упиралась  в  кирпичную  стену.
Деваться было некуда.
     В шестидесяти футах  внизу  слабо  мерцали  рельсы  и  проглядывались
гидравлические прессы. А здесь, вверху, только я, глухая  стена  и  балка.
Повернулся лицом к приближающемуся Генриху и приготовился умирать.
     Генрих добрался до вертикального стояка в центре, обошел благополучно
вокруг него и двинулся прямо на меня. В пятидесяти футах он остановился  и
оскалил зубы в улыбке. Он видел, что я в ловушке и нахожусь в  его  руках.
Наверное, это был самый  счастливый  момент  в  его  жизни.  Генрих  вновь
двинулся, медленно сокращая расстояние между нами. В двадцати футах  вновь
остановился, нагнулся, ухватился за балку и сел на  нее  верхом,  обхватив
для страховки ногами. Поднял пистолет и, держа  его  обеими  руками,  стал
целиться в живот.
     Я ничего не мог поделать. Руки за спиной держались за стену. Напрягся
в ожидании выстрела, глядя на его  руки  и  представляя,  как  его  пальцы
побледнели от напряжения.  Не  выдержав  бесполезной  готовности  получить
пулю, я моргнул и закрыл глаза. Только на секунду. Когда вновь открыл  их,
он  ухмылялся,  уставившись  на  меня,  и  пистолет   опустил   до   самой
перекладины. Такого утонченного садизма и дьявольской жестокости  я  нигде
не встречал. Но должен был ожидать этого. Безумный монстр,  запихнувший  в
рот Кландону яд,  повесивший  Макдональда  и  проломивший  затылок  миссис
Турпин, замучивший до смерти Истона Дерри и,  мало  того,  поломавший  мои
ребра. Нет, я не доставлю такому типу удовольствия видеть  меня  умирающим
не от пули, а от страха, по крупицам. Представил себе пустые глаза, падкие
на зрелище страданий других, отчетливо  представил  перекошенный  ухмылкой
волчий рот. Он был кошкой, а я мышью,  и  он  собирался  играть,  пока  не
выжмет из меня последнюю унцию удовольствия и затем,  сожалея,  застрелит.
Впрочем, он еще получит удовольствие  от  зрелища  падающего  моего  тела,
бьющегося о стальные и бетонные балки и перекладины.
     Я был сильно напуган. Я не герой.  Когда  вижу  неизбежность  смерти,
веду себя, как все. Страх почти парализовал меня.  И  вдруг  мозг  мой  от
злости за свою беспомощность подхлестнуло: была  непереносима  мысль,  что
моя жизнь и жизнь Мэри всецело в руках этого недочеловека.
     "Нож! - обожгло сознание. - У меня еще есть нож". Потихоньку  сдвинул
руки за спиной. Все еще ноющие, но уже  не  бесчувственные  пальцы  правой
руки нащупали в левом рукаве нож и схватили  рукоять.  Генрих  с  ухмылкой
вновь поднял пистолет,  целясь  на  этот  раз  мне  в  голову.  Но  я  уже
высвободил нож. Еще рано ему убивать меня. Он еще не устал  забавляться  и
собирается получить удовольствие  от  невинной  игры,  прежде  чем  нажмет
последний раз на курок.
     Генрих вновь опустил пистолет. Покрепче обхватив ногами балку,  левой
рукой залез в карман куртки. Вытащил пачку сигарет и  коробок  спичек.  Он
расхохотался как сумасшедший. Это был верх его утонченной  пытки.  Приятно
покуривающий убийца, а охваченная ужасом жертва ожидает  последнего  мига,
сознавая его неотвратимость. Он взял в рот сигарету, наклонился и  чиркнул
спичкой, не выпуская из правой руки пистолет.  Спичка  зажглась,  на  долю
секунды ослепив его.
     Я бросил нож. Сверкнула сталь, пролетела молнией, и Генрих  захрипел.
Нож вошел по рукоять ему в горло.  Он  сильно  дернулся,  выгнулся  назад,
будто его ударило сильным электрическим током, и стал  валиться  с  балки.
Пистолет выпал из руки и полетел  вниз.  Он  падал  целую  вечность,  а  я
завороженно следил за его полетом, пока не увидел искры от удара пистолета
о рельсы внизу.
     Только тогда я взглянул на Генриха. Он выпрямился и слегка наклонился
вперед, уставясь в недоумении на меня. Правой рукой выдернул нож, и  сразу
вся рубашка на груди обагрилась кровью. Лицо перекосила гримаса смерти. Он
поднял руку с ножом, завел за плечо для броска и даже отклонился назад. Но
нож выскользнул из ослабевшей руки и зазвенел по  цементу  вниз  вслед  за
пистолетом. Глаза закрылись, и он  повалился  на  бок,  держась  за  балку
только скрещенными ногами. Сколько он так провисел вниз головой, я потом и
вспомнить не мог. Казалось, очень долго. Наконец, словно нехотя,  медленно
разжались ноги, и он исчез. Я не видел падения, а когда  глянул  вниз,  то
увидел его изуродованное тело торчащим на вертикальном дышле амортизатора.
Надеюсь, тени его жертв будут благодарны мне. Я облегченно улыбался, глядя
на мертвеца. Никогда не предполагал, что  в  такой  ситуации  буду  еще  и
улыбаться.
     Испытывая головокружение и дрожь, на четвереньках возвращался я назад
по балке. Не пойму, как мне еще удалось прыгнуть на шесть футов с балки на
платформу, хотя на этот раз меня спасло то, что ухватился  за  ограждающую
цепь обеими руками. Потом потащился  через  решетчатую  дверь  к  пожарной
лестнице и почти рухнул на площадку.  Ночной  воздух  Лондона  никогда  не
казался столь свежим и целительным. Сколько так пролежал, сказать не могу.
Даже не помню, был ли я в сознании.  Но,  должно  быть,  это  продолжалось
недолго, ибо, когда взглянул на часы, было 3.50.
     Я заставил себя подняться  и  кое-как  стал  спускаться  по  пожарной
лестнице. Когда оказался на земле, то даже не пытался искать свой "уэбли".
Просто обшарил того типа, охранявшего лестницу до того, как я оглушил  его
рукояткой пистолета. У него нашел  неизвестной  мне  марки  автоматический
пистолет со взведенным триггером. Это все, что мне было нужно. И  я  опять
стал подниматься по лестнице. Последние два пролета, уже на крыше станции,
дались  особенно  тяжело.  Немного  отдышался,   прислонившись   к   стене
пассажирского салона, а затем медленно побрел по бетону к  видневшемуся  в
дальнем конце ангару.
     Слабый свет пробивался в приотворенные ворота. Он шел из стоящего там
большого двадцатичетырехместного вертолета "воланд", курсирующего по новым
междугородным маршрутам. Увидел освещенную  кабину  управления  в  носовой
части вертолета, увидел голову и плечи пилота в  серой  форменной  куртке,
сидящего слева без головного убора. На  правом  сиденье  находился  доктор
Грегори. Обойдя ангар, наткнулся  на  боковую  дверь  и  толкнул  се.  Она
открылась бесшумно. Короткая передвижная лестница вела  к  открытой  двери
пассажирского салона вертолета и находилась от меня менее чем  в  двадцати
футах. Я вытащил пистолет и направился к лестнице. Если  вы  слышали,  как
растет былинка, то и от нее был бы шум по сравнению  с  тем,  как  тихо  я
поднимался по лестнице в вертолет.
     Салон для пассажиров был слабо освещен, горела лишь одна  лампочка  у
двери. Осторожно просунул голову в дверной овальный проем и в  трех  футах
от себя увидел Мэри с привязанными к спинке переднего сиденья  руками.  Ее
глаз заплыл от  синяка,  бледное  лицо  поцарапано.  Она  расширенными  от
неожиданности глазами смотрела на меня, выходца с того света. Наверное,  я
для нее выглядел марсианином, спасшимся из-под обломков летающей  тарелки.
Лицо изувечено и вымазано сажей.  Но  она  сразу  узнала  меня.  Я  быстро
приложил палец к губам - старый, как мир, знак хранить  молчание.  Но  дал
знак  слишком  поздно.   Она   сидела   здесь   в   ужасе   безнадежности,
затравленности и отчаяния, без всякой надежды на  жизнь.  И  вот  ее  муж,
которого она считала уже мертвым, вернулся с того света спасти ее. И снова
ожил мир. Нужно  быть  бесчувственной,  чтобы  никак  не  выразить  своего
отношения.
     - Пьер! - воскликнула она с надеждой, удивлением  и  радостью.  -  О,
Пьер!
     Я не смотрел на нее. Мой взгляд был прикован к входу в кабину пилота.
Туда же был направлен и пистолет. Оттуда  донесся  звук  тупого  удара,  и
появился Грегори, держась рукой за косяк низкой двери, а в  другой  сжимая
пистолет. Глаза его сузились, но лицо  оставалось  спокойным  и  холодным.
Пистолет, как ни странно, он держал опущенным. Я  слегка  вскинул  свой  и
нацелился ему в лоб.
     - Конец пути, Скарлатти, -  произнес  я.  -  И  конец  моего  долгого
ожидания. Сегодня сюда уже больше никто не придет. Кроме меня,  Скарлатти.
Кроме меня...
     - Кэвел!  -  Он  узнал  меня  только  по  голосу,  смуглое  лицо  его
побледнело, и он уставился на меня, как на привидение - для него я таковым
и являлся. - Кэвел! Это невозможно!
     - Не сами ли вы того желали, Скарлатти! Идите в кабину и не пытайтесь
воспользоваться оружием.
     - Скарлатти? - Он словно не расслышал  моего  приказа,  прошептал:  -
Откуда вы знаете?..
     - Пять часов тому назад Интерпол снабдил нас  историей  вашей  жизни.
Довольно любопытная история, надо признаться. Энцио Скарлатти,  окончивший
когда-то  химический  факультет  и  ставший  на  какое-то  время   королем
американских  преступников  Среднего  Запада.   Вымогательство,   грабежи,
убийства, угон машин, наркотики - все. Великий король, до  которого  никто
не мог добраться. Но все-таки они добрались до вас, не так ли,  Скарлатти?
Обычное увиливание от налогов. И затем вас выслали. - Я  сделал  два  шага
вперед, не хотел, чтобы  в  драку  попала  Мэри.  -  А  теперь  в  кабину,
Скарлатти!
     Он все еще стоял, уставившись на меня, а лицо уже слегка  изменилось.
Изобретательность и находчивость его, его сила  и  присутствие  духа  были
удивительны.
     - Мы должны это обговорить, - медленно произнес он.
     - Позже. Выполняйте, что велено, или я вас хлопну на месте.
     - Нет, вы не посмеете. При всем вашем желании, не сейчас. Я  чувствую
дыхание смерти, Кэвел. Я вижу смерть: желаете  усадить  меня  в  кресло  и
застрелить в затылок. Но я еще не в кресле... - Я сделал два  шага  назад.
Он вытащил левую руку: - Именно этого вы боялись, не  так  ли,  Кэвел?  Вы
опасались, что одна  из  ампул  у  меня  в  кармане  или  в  руке.  И  она
разобьется, когда вы застрелите меня и я упаду. Не правда ли, Кэвел? - Так
оно и было. Я глянул на ампулу в его руке, на маленький стеклянный сосуд с
голубой пластиковой пробкой. А он сосредоточенно продолжал: - Считаю,  вам
лучше убрать пистолет, Кэвел.
     - Не  на  этот  раз.  Пока  я  вас  держу  на  мушке,  вы  ничего  не
предпримете. И теперь мне известно то,  чего  я  раньше  не  знал:  вы  не
воспользуетесь ампулой. Я считал вас безумцем, Скарлатти, но теперь хорошо
знаю, что вы только грозитесь и изображаете безумца, чтобы  нас  запугать.
Теперь я знаю всю вашу подноготную.  Вы  можете  быть  отчаянным,  но  это
отчаяние лисьей хитрости. Вы так же психически здоровы, как  и  я.  Вы  не
воспользуетесь этой штучкой. Вы цените свою жизнь и успех своих замыслов.
     - Ошибаетесь, Кэвел. Я этим  воспользуюсь,  хотя  действительно  ценю
свою жизнь, - он бросил взгляд назад и снова повернулся ко мне.  -  Прошло
уже восемь месяцев, как я вошел в Мортон. Я мог вынести  вакцину  в  любое
время. Но я ждал. Почему? Я  ждал,  пока  Бакстер  и  Макдональд  вырастят
устойчивый дьявольский  микроб  суточной  живучести,  который  смертельнее
ботулинусного токсина. Я ждал, пока они найдут  точную  комбинацию  тепла,
фенола, формалина и  ультрафиолетовых  лучей,  чтобы  произвести  вакцину,
уничтожающую этот ослабевший вид микроба. - Он  держал  ампулу  большим  и
указательным пальцами. - В этой ампуле ослабленный дьявольский  микроб,  а
себе я сделал против него предохранительную прививку.  Цианистый  калий  -
выдумка. Я в нем не нуждаюсь. Понимаете теперь, почему  Бакстеру  пришлось
умереть? Он знал о новом вирусе и  вакцине.  Я  все  понял.  Вы  понимаете
также, что я не побоюсь использовать.  Я...  -  Он  осекся,  смуглое  лицо
нахмурилось и стало холодным. - Что это было?.. - Я  также  расслышал  два
коротких разрыва, глухой упругий звук, как пушечный,  только  раз  в  пять
быстрее.
     - Как что? Разве вам не  известно?  Это  был  "мэрлин-2",  Скарлатти.
Новая  модель  скорострельного  автоматического   карабина,   взятого   на
вооружение. - Я многозначительно посмотрел на него. - Не расслышали, что я
говорил? Никто сюда не придет. Только я один здесь.
     - О чем вы? -  пробормотал  он,  и  костяшки  его  пальцев,  держащих
ампулу, побелели от напряжения. - О чем вы говорите?..
     - О всех ваших приятелях, которые надолго не вернутся домой.  О  всех
пенках-сливках уголовного мира, если можно так выразиться. Они таинственно
исчезли за последние несколько недель из своих логовищ в Лондоне, Америке,
Франции и Италии. Все умельцы высокого класса  по  оксиацетиленовой  резке
металлов, нитроглицерину, по комбинированному сверлению и тому  подобному.
Лучшие медвежатники в мире по взрыву и  вскрытию  тайников  и  сейфов.  Мы
узнали еще  несколько  недель  назад  от  Интерпола,  что  они  исчезли  с
горизонта. Но не ведали, что все они собрались в  одном  месте,  здесь,  в
Лондоне.
     Темные жгучие глаза впились в меня, сквозь стиснутые  зубы  вырвалось
шумное дыхание, а в лице проступило что-то волчье.
     - Вас считают ловким мастером преступлений, за послевоенное время  не
встречалось такого организатора, Скарлатти. Неплохая аттестация, не правда
ли? Но верная. Вы нас всех обвели вокруг  пальца.  Настойчивое  требование
разрушить  Мортон,  демонстративное  применение  ботулинуса  в   Восточной
Англии,  это  мнимое  неведение  о  трех  украденных   ампулах   страшного
дьявольского микроба и мнимое непонимание его силы - вы всех нас  убедили,
что действует безумец. Все мы были уверены, что, угрожая  центру  Лондона,
вы добиваетесь разрушения Мортона. От страха  мы  решили,  что  это  часть
коммунистического заговора, стремящегося  лишить  нас  секретного  мощного
оружия. И только несколько часов назад узнали,  что  вы  хотели  одного  -
очистить центр Лондона, чтобы там не оставалось  ни  единого  человека.  В
этой небольшой  части  Лондона  расположен  ряд  крупнейших  банков  мира.
Банков, в  которых  собрана  ходовая  валюта  полусотни  стран.  Банков  с
миллиардными суммами. Банков с хранилищами драгоценностей, которые  держат
там дюжина миллионеров. И вы собирались присвоить львиную долю  всего,  не
так ли, Скарлатти? Ваши  подручные  с  оборудованием  прятались  в  пустых
зданиях и в безобидно выглядевших товарных вагонах. Им  оставалось  только
выйти ночью, войти в  банки,  когда  уйдет  последний  человек.  Не  будет
никаких неприятностей для них. Каждый из этих банков имеет двойную систему
охраны - стражу и автоматические сирены, которые  прозвучали  бы  на  всех
полицейских участках. Но охране пришлось уйти, не так ли? Охрана ведь тоже
не  хотела  умирать  от  ботулинусного  токсина.  А  что  касается  сирен,
предупреждающих взлом, то некоторые ваши  люди  знакомы  с  электрическими
схемами панелей включения сигнализации. Они просто и без шума отключили бы
рубильники, сожгли бы предохранители, замкнули  бы  провода  с  током  или
перерезали бы кабели, обеспечивающие током этот район. Вот почему город  в
темноте. Вот почему ни в одном полицейском  участке  не  раздается  сигнал
тревоги. Вы слушаете меня, Скарлатти?
     Он отлично слышал. Его лицо превратилось в маску ненависти.
     - После этого все было бы очень просто, - продолжал я. - Полагаю, что
этого беднягу-пилота  вы  похитили  еще  раньше,  днем.  Все  награбленное
привезут сюда, погрузят в вертолет. И вы быстро окажетесь  на  континенте.
Единственный способ исчезнуть, минуя оцепление. Ваши сообщники  останутся,
смешаются с вернувшимися жителями и исчезнут. А о банках никто  ничего  не
узнает до трех часов сегодняшнего  дня.  Это  будет  самое  раннее,  когда
жителям позволят вернуться домой. Кроме того, сегодня воскресенье. Значит,
ограбление банков обнаружится только в понедельник утром. К  тому  времени
вы успели бы пересечь пару континентов. Но  теперь,  как  я  вам  говорил,
Скарлатти, настал конец пути.
     - Ты имеешь в виду, что все кончено... все кончено? - прошептала Мэри
у меня за спиной.
     - Все кончено. К десяти часам вечера,  задолго  до  того  как  войска
закончили эвакуацию  населения  этого  района,  около  двухсот  детективов
устроили засаду по всему городу,  в  банках  или  поблизости  от  них.  Им
приказано не двигаться до 3.15 утра. А сейчас  уже  четыре.  Все  кончено.
Каждый из детективов вооружен  последнего  выпуска  автоматическим  ружьем
"мерлин", взятым напрокат в армии. Каждый получил строгий приказ  стрелять
в упор любого, кто даже моргнет глазом. Ктото моргнул глазом,  вот  почему
мы слышали выстрелы несколько минут назад.
     - Вы лжете. - Скарлатти перекосило от  злобы,  губы  дергались,  даже
когда он молчал. - Вы все это сочинили, - глухо прошептал он.
     - Вы про все знаете лучше меня, Скарлатти.  Вы  понимаете,  теперь  я
знаю слишком много, чтобы была необходимость лгать.
     Он уставился на меня убийственным взглядом и с тихой яростью сказал:
     - Закройте дверь кабины. Закройте, говорю, или  клянусь  господом,  я
закончу все это сейчас. - Он сделал  два  шага  по  проходу,  держа  вирус
высоко над головой. Какой-то момент я  наблюдал  его,  затем  кивнул.  Ему
теперь нечего было терять, а я не собирался бросаться жизнью Мэри, своей и
пилота из-за дешевого самолюбия. Я подался назад и закрыл подвижную  дверь
пассажирского салона, ни на миг не упуская его из-под прицела.  Он  сделал
еще два шага вперед, все еще с поднятой  левой  рукой  над  головой.  -  А
теперь ваш пистолет, Кэвел. Давайте его сюда.
     - Только не пистолет, Скарлатти, - замотал я головой, спрашивая себя:
не сыграл ли он в действительности блестящую сцену? - Только не оружие. Вы
знаете это. Потом вы всех нас перестреляете из пистолета и скроетесь. Пока
у меня в руках пистолет, вы не убежите. Можете разбить ампулу, но я  успею
застрелить вас раньше, чем сам умру от  дьявольского  микроба.  Только  не
оружие, -  он  еще  приблизился,  широко  открыв  горящие  бешеные  глаза,
замахиваясь, чтобы бросить ампулу. Кажется, я ошибался: он безумец...
     - Отдай пистолет! - завопил он. - Ну! Я  вновь  отрицательно  помотал
головой. Он что-то выкрикнул, махнул левой рукой в мою сторону,  как  я  и
ожидал. Тотчас в кабине стало темно - это он разбил единственную  горевшую
лампочку. Одновременно темноту прорезали две оранжевые  вспышки  -  это  я
нажал на триггер. И  снова  наступила  темнота.  В  наступившей  тишине  я
услышал вскрикнувшую от боли Мэри и голос Скарлатти:
     - Мой пистолет у виска вашей жены, Кэвел. Она сейчас умрет.
     Оказывается, он не был безумцем. Ловкий прием. Я бросил  пистолет  на
железный пол. Он громко звякнул. - Вы выиграли, Скарлатти, - сказал  я.  -
Включите свет в салоне, - приказал он, - выключатель слева у двери.
     Я нащупал выключатель, и салон ярко осветился дюжиной ламп. Скарлатти
поднялся с сиденья рядом с Мэри, куда он прыгнул, разбив  лампочку,  отвел
от нее пистолет и направил на меня. Я приподнял руки и глянул на его левый
кулак: ампула была цела. Он чертовски рисковал, но что ему оставалось?!  Я
заметил, что у него порван левый рукав, и довольно  близко  придвинулся  к
нему. И это движение тоже могло обернуться смертью для нас всех: если бы я
его ударил, то ампула разбилась бы. Но,  подумалось  мне,  она  все  равно
разобьется...
     - Назад, - спокойно произнес Скарлатти,  теперь  он  владел  голосом,
словно выиграл премию Оскара сегодня вечером и продолжал развивать  успех.
- Прямо к концу салона, - я отодвинулся, он подошел, поднял мой  пистолет,
положил ампулу в карман и, направив оба пистолета, приказал:  -  В  кабину
пилота!
     Я пошел  вперед.  Когда  проходил  мимо  Мэри,  она  улыбнулась  мне,
спутанные волосы упали ей на  лицо,  в  зеленых  глазах  стояли  слезы.  Я
ободряюще улыбнулся ей. Словно актеры на сцене, даже Скарлатти  ничему  не
научил бы нас.
     Пилот сидел, уткнувшись в контрольную  панель  лицом.  Это  объяснило
звук, который я услышал сразу после восклицания Мэри. Прежде чем выглянуть
из кабины пилота и узнать, в чем дело, Скарлатти оглушил  пилота,  который
мог бы помешать ему. Пилот был здоровым детиной, темноволосый,  загорелый.
С его затылка стекала тонкая струйка крови.
     - Садитесь рядом с ним, -  приказал  Скарлатти,  -  приведите  его  в
чувство.
     - Да как, черт возьми? - возразил я, усаживаясь рядом с  пилотом  под
наведенными на меня двумя пистолетами. - Пристукнули беднягу.
     - Не совсем, - сказал он. - Поторопитесь. Я сделал все  возможное.  У
меня выбора не было. Встряхнул пилота, слегка похлопал его  по  щекам,  но
Скарлатти ударил его сильнее, чем рассчитывал.  В  таких  обстоятельствах,
невесело подумалось мне, не остается времени для нежностей.
     Скарлатти стал  нервным  и  нетерпеливым,  по-кошачьи  оглядываясь  в
иллюминаторы на двери ангара. Он полагал, что в  темноте  скрывается  полк
солдат  или  полицейских.  Откуда  ему  знать,  что  я  уговорил  Шефа   и
Харденджера разрешить мне идти одному. Эта просьба  была  продиктована  не
только единственной возможностью спасти жизнь Мэри, но  и  опасением,  что
неразборчивый  в  средствах   Скарлатти,   поддавшись   панике,   выпустит
дьявольский микроб. Мне стоило немалых трудов их уговорить.
     Минут через пять пилот зашевелился и очнулся. Он был сильным  парнем.
Придя в себя, стал вырываться. Я безуспешно пытался его удержать, пока  не
весьма  приятное  прикосновение  пистолета  Скарлатти  не  привело  его  в
чувство, да я сказал ему несколько слов. И сразу не осталось сомнений, что
он родом с другого берега  Ирландского  моря.  То,  что  он  сказал,  было
любопытно, но, к сожалению, непечатно. Он взорвался, когда Скарлатти сунул
ему в лицо пистолет. У Скарлатти была неприятная привычка  тыкать  в  лицо
людям пистолетным дулом, но  он  уже  был  староват  отучиться  от  дурных
привычек.
     - Поднимите в воздух вертолет, - приказал Скарлатти. - Живо!
     - Взлететь? - запротестовал я. - Да пилот ходить не может, не то  что
летать.
     - Слышали?! Поживее. - Скарлатти вновь ткнул пистолетом.
     - Не могу, -  яростно  и  озлобленно  сказал  пилот.  -  Машину  надо
протащить.  Здесь  у  него  не  заработают  моторы.  Выхлопные  клапаны  и
регулировка...
     - К черту вашу регулировку! - вскричал  Скарлатти.  -  Он  сам  может
двигаться. Думаешь, я не проверил, болван?! Трогай!..
     Пилоту ничего не оставалось, как запустить моторы. Оглушающий грохот,
усиленный эхом, обрушился на нас в замкнутом пространстве  ангара.  Пилоту
это нравилось не больше, чем мне. Но  приходилось  подчиняться.  Опасность
для жизни была очевидной. И вот вертолет проехал ворота  ангара,  а  через
тридцать  секунд  мы  уже  поднимались  в  воздух.  Скарлатти  успокоился,
протянул руку к полке над головой и передал мне  квадратную  металлическую
коробку. Он еще порылся наверху и вытащил обыкновенную сетку.
     - Откройте коробку, переложите  ее  содержимое  в  сетку,  -  коротко
бросил он. - Советую быть осторожным, увидите - почему.
     Я  увидел  и  проявил  большую  осторожность.  Открыл  коробку,   где
упакованные    в    солому    лежали    пять    хромированных     стальных
фляжек-контейнеров. Одну за другой осторожно открыл  их  и  с  неимоверной
осторожностью уложил стеклянные ампулы в сетку. Две ампулы были с голубыми
пробками - два дьявольских микроба в хрупком стекле. Три были  с  красными
пробками - ботулинусный токсин. Скарлатти вынул из кармана и протянул  мне
еще одну ампулу с голубой  пробкой.  Всего  шесть.  Ее  я  тоже  осторожно
поместил в авоську и отдал все Скарлатти. В вертолете было холодно,  но  я
так вспотел,  будто  находился  в  парнике.  Руки  плохо  слушались  меня,
приходилось делать усилия, чтобы они не  дрожали.  Поймал  взгляд  пилота,
направленный на авоську. Не сказал бы, что взгляд его лучился счастьем. Он
тоже знал о содержании ампул.
     - Прекрасно, - сказал Скарлатти, забирая у меня сетку и кладя  ее  на
ближайшее сиденье. - Теперь убедите своих друзей, что  я  готов  выполнить
свою угрозу.
     - Не понимаю, о чем вы говорите?
     - Сейчас поймете. Свяжитесь по радио со своим тестем и передайте ему.
- Он повернулся к пилоту. - А вы будете кружить над аэродромом. Мы до него
быстро долетим.
     - Но я не умею работать с радио, - сказал я.
     - Вы просто забыли, - успокоил он, становясь слишком самоуверенным  и
не сомневаясь, что я  все  выполню.  -  Вспомните.  Человек,  воевавший  в
разведке, и не может пользоваться рацией? Я сейчас вернусь к  вашей  жене,
вы услышите ее крик и тогда сразу вспомните.
     - Что хотите от меня? - мрачно спросил я.
     -  Настройтесь  на  полицейскую  волну.  Вы  должны  знать,  как  она
работает. Передайте, если они немедленно  не  освободят  всех  захваченных
моих людей вместе с деньгами, которые  у  них,  я  буду  вынужден  бросить
ботулинусный вирус и дьявольский микроб над Лондоном. Не  знаю,  куда  они
упадут, и не беспокоюсь об этом. Далее, если будут  пытаться  преследовать
или захватить меня и моих людей, я использую токсин, несмотря ни на  какие
последствия. Что-нибудь не так, Кэвел?
     Я ответил не сразу. Уставился в иллюминатор, за которым были  темнота
и дождь.
     - Все так.
     - Я человек отчаянный, Кэвел, - тихо и напряженно сказал  он.  -  Они
выслали меня из Америки  и  думали,  что  со  мной  покончили.  Полностью.
Негоден. Меня в Америке высмеяли. Я  им  покажу,  как  они  ошиблись.  Они
узнают о величайшем ограблении всех времен. Когда вы  перехватили  нас  на
полицейской машине  сегодня  вечером,  я  много  ерунды  наговорил.  Но  в
одном-единственном был правдив: я достигну своей цели  любой  ценой,  даже
ценой собственной смерти. Ничто  не  остановит  меня.  Ничто  на  земле  в
последний момент не расстроит моих планов.  Не  надо  смеяться  над  Энцио
Скарлатти. Говорю сущую правду, Кэвел. Верите мне?
     - Верю.
     - Я, не колеблясь, исполню угрозу.  Убедите  их  в  этом.  Вы  должны
убедить.
     - Что ж, я убежден, но не могу ручаться за других. Однако попытаюсь.
     - Для вас лучше их убедить, - спокойно сказал  он.  Я  убедил.  Через
несколько минут блуждания по эфиру  мне  удалось  напасть  на  полицейскую
волну. Еще через малое  время,  пока  передатчик  соединяли  с  телефоном,
услышал голос Харденджера.
     - Это Кэвел, - сказал я. - Нахожусь сейчас в вертолете с...
     - В вертолете?! - Он выругался. - Я его и так слышу.  Он  почти  надо
мной. Да как вы...
     - Слушайте! Я нахожусь здесь с Мэри и пилотом  международных  полетов
лейтенантом... - Я глянул на сидящего рядом пилота.
     - Баккли, - быстро подсказал он.
     - С лейтенантом Баккли.  Скарлатти  всех  нас  накрыл.  У  него  есть
предложение для вас и Шефа.
     - Видите, что вы натворили, Кэвел, - задыхаясь  от  гнева,  выговорил
Харденджер. - Бог свидетель, я предупреждал вас...
     - Заткнитесь, - устало сказал я. - Вот сообщение. Лучше послушайте, -
и я  передал  им  все,  что  мне  было  приказано;  после  минутной  паузы
послышался голос Шефа. Никаких упреков, никаких зряшных слов.
     - Есть ли шанс, что он блефует? - спросил он.
     - Ни одного. Он говорит  правду.  Он  скорее  сотрет  полгорода,  чем
отступится. Что значат все эти  миллионы  денег  в  мире  по  сравнению  с
миллионами жизней?
     - Это в вас страх говорит, - мягко донесся голос Шефа.
     - Я боюсь, сэр. И не только за себя.
     - Понимаю. Подключусь  через  несколько  минут.  Я  снял  наушники  и
сказал:
     - Через несколько минут. Ему надо проконсультироваться.
     - Вполне понятно. - Он стоял, небрежно привалившись к  косяку  двери,
но крепко держал пистолет.  В  результатах  переговоров  он  нисколько  не
сомневался. - Все козыри у меня, Кэвел.
     Скарлатти ничуть не преувеличивал. Действительно,  у  него  были  все
козыри, и с ними он выиграет. Но  где-то  глубоко  в  сознании  шевелилась
мысль, что он может  в  любой  миг  все  потерять.  Одна  отчаянная  мысль
надежды, так и поступает отчаянный игрок, ставя один шанс против миллиона.
И все будет зависеть  от  множества  незначительных  деталей.  Ход  мыслей
Скарлатти, самоуверенность и незначительная потеря  внимания  могли  бы  -
только могли бы! - появиться от чувства победы. Плюс надежность лейтенанта
Баккли, его сообразительность и быстрота моих поступков. Последнее  "если"
было важным, так как я чувствовал себя скверно. Скарлатти всегда справится
с девяностолетним больным стариком, а со мной  у  него  хлопот  будет  еще
меньше. Затрещали наушники. Я надел их и услышал голос Шефа. Он сказал без
всякого вступления:
     - Передайте Скарлатти, мы согласны.
     - Да, сэр. Очень сожалею, что так получилось.
     - Вы сделали все, что могли. И это все. Нашей главной заботой  сейчас
является спасение невинных, а не наказание виновных.
     Скарлатти бесцеремонно отвел один из наушников, спрашивая:
     - Ну? Ну?
     - Они согласны, - устало ответил я.
     - Хорошо. Иного я и не ожидал. Спросите,  сколько  времени  нужно  на
освобождение моих людей и денег и когда полиция оттуда уберется?
     Я спросил и передал ему ответ: полчаса.
     - Прекрасно. Выключите радио. Мы покружимся полчаса, а потом сядем. -
Он с удовольствием откинулся к притолоке двери  и  впервые  позволил  себе
улыбнуться. - Небольшое  ограбление  во  исполнение  моих  планов,  Кэвел.
Конечный результат будет таким. Не  могу  передать,  с  каким  нетерпением
ожидаю  увидеть  завтрашние  заголовки  американских  газет,  которые  так
пренебрежительно отзывались обо мне,  называли  ничтожеством,  никудышным,
когда меня выслали два года назад. Интересно посмотреть,  возьмут  ли  они
свои слова обратно?
     Я безо всякого энтузиазма обругал его,  и  он  вновь  улыбнулся.  Чем
больше он улыбался, тем лучше было мне. Я надеялся.  Откинулся  в  кресле,
сделал унылый вид и спросил равнодушно:
     - Не возражаете, если закурю?
     - Нисколько. - Он вложил пистолет в карман и протянул мне сигареты  и
спички: - С лучшими пожеланиями, Кэвел.
     - Я не ношу с собой взрывающихся сигар, - проворчал я.
     - Я и не предполагаю такого. - Он опять улыбнулся вполне  дружелюбно.
- Знаете, Кэвел, исполнение плана доставляет мне громадное удовлетворение.
Почти такое же, как и то, что я перехитрил такого противника, как  вы.  От
вас я натерпелся больше всего беспокойств. Вы чуть не  сорвали  все  дело.
Такой противник мне встретился впервые.
     - Если не считать американских инспекторов налогов,  -  сказал  я.  -
Идите к черту, Скарлатти! - Он рассмеялся. Я глубоко затянулся  сигаретой,
и в этот момент вертолет слегка качнуло, словно приподняло теплым  потоком
воздуха. Это меня насторожило. Я повернулся на сиденье и сказал  Скарлатти
полуиспуганно, полунервно: - Ради  бога,  сядьте  или  прикрепите  себя  к
какому-нибудь крюку. Если эта посудина попадет в воздушную яму, вы  можете
раздавить эти проклятые ампулы.
     - Спокойствие, мой друг, - утешил он, - в такую  погоду  мы  вряд  ли
попадем в воздушную яму. - Он прислонился к косяку и скрестил ноги.  Но  я
его не слушал. И не видел его. Я наблюдал за Баккли и заметил, что он тоже
взглянул на меня исподтишка. Не поворачивая головы, слегка  скосил  глаза,
настолько, чтобы Скарлатти не заметил.
     Он едва заметно подмигнул веком. Несомненно,  этот  крупный  ирландец
все быстро схватывал. Он равнодушно опустил свою руку с рычага  управления
и сделал вид, что чешет бедро, пока не показал мне большой палец и ладонью
знак: мол, все понял.
     Я медленно дважды кивнул, глядя в лобовое стекло, чтобы не  придавать
значительности жестам. Даже чрезвычайно подозрительный человек не  обратил
бы внимания на наш обмен знаками, а  Скарлатти  был  слишком  удовлетворен
успехом, чтобы быть настороже. Он не первый, кто расслабился,  после  того
как игра оказалась в его пользу, и потерял все  на  последнем  свистке.  Я
взглянул на Баккли. Он губами беззвучно произнес: "Сейчас". Я в третий раз
кивнул и приготовился.
     Уголком глаза заметил, как немного переменил  позу  Скарлатти,  когда
Баккли незаметно направил вертолет вверх. Неожиданно  Баккли  отжал  рычаг
управления вертолета от себя  вперед,  одновременно  дав  крутой  крен,  и
Скарлатти потерял равновесие, полетел прямо на меня.
     Я повернулся и чуть привстал, когда он налетел.  Правой  рукой  нанес
удар в грудь. Пистолет  вылетел  у  него  из  руки,  с  силой  ударился  о
приборную доску и лобовое стекло. Он дрался совершенно обезумев: коленями,
ногами, зубами, кулаками, головой, локтями. Обрушился на  меня,  прижал  в
кресле и, не обращая внимания на ответные удары,  с  устрашающей  силой  и
быстротой бил меня, рыча и стоная при этом, как раненое животное. Я был на
двадцать  лет  моложе  его  и  на  двадцать  фунтов  тяжелее,  но  не  мог
справиться. Чувствовал, как кровь пульсирует в ушах,  а  грудь  сдавливает
тяжелыми тисками. Еще  немного,  казалось,  и  умру,  погибну  под  градом
ударов. Но вдруг удары прекратились. Он отскочил.
     Оглушенный, окровавленный, с помутившейся от боли головой, я заставил
себя оторваться от сиденья и устремиться за  ним.  Вертолет  все  еще  шел
вниз. Скарлатти приходилось отчаянно карабкаться  по  наклонному  проходу,
хватаясь за сиденья, чтобы не скатиться назад.
     Он хватался только одной рукой, а в другой держал авоську с  ампулами
вирусов. Обезумевший Скарлатти мог на все пойти,  но  наверняка  где-то  в
уголке его сознания теснилась мысль, что больше нельзя грозить дьявольским
микробом, поскольку через несколько секунд вертолет с мертвым  пилотом  за
рулем окажется на улицах Лондона. И  единственным  живым  на  борту  будет
пойманный в ловушку Скарлатти.
     Не успел я пробежать  и  половины  прохода  по  салону,  как  он  уже
схватился за ручку двери и пытался открыть  ее.  Это  оказалось  для  него
нелегко, поскольку наружное давление  прижимало  дверь.  Он  опустился  на
сиденье рядом с Мэри, уперся в дверь ногами и надавил так, что его смуглое
лицо порозовело от усилий. Медленно, с трудом дверь стала поддаваться. А я
был еще в шести футах от него.
     Неожиданно пол выпрямился. Это Баккли вывел машину  в  горизонтальный
полет. Дверь распахнулась, Скарлатти шатнулся  и  упал.  Через  секунду  я
оседлал его, волнуясь вовсе не за Скарлатти. Меня  волновало  то,  что  он
держал в руке. Вырвал сетку, вывернув ему пальцы. Но тут он успел вскочить
на ноги. И я стал драться за свою жизнь, драться одной рукой. Он молча,  с
бешеным выражением лица и явным намерением убить, нападал. Схватил меня за
горло и сильно  толкнул  назад.  Я  попытался  левой  ногой  уцепиться  за
сиденье, чтобы не упасть.
     Вскрикнула Мэри. Нога моя не нашла опоры - сзади была открытая дверь.
Я мгновенно раскинул руки и напряг спину и  плечи.  Обе  мои  руки  сильно
ударились о металлические края косяка двери, а верхняя кромка резанула  по
затылку, как бритва. Мгновенно в моих глазах завертелись красные круги. Но
я удержался. Не вывалился. Мэри с ужасом на мертвенно-белом  лице  глядела
на это с ближайшего сиденья. Она была почти рядом. Скарлатти  держал  меня
за горло. Его лицо было на расстоянии дюйма от моего.
     - Я предупреждал, Кэвел, - прохрипел он,  -  я  предупреждал!  Завтра
будет миллион мертвецов, Кэвел. Миллион мертвых. И вы в этом виновны.  Вы,
не я!-он со всхлипыванием сильнее и сильнее сжимал мне  горло  скрюченными
пальцами. Я был беспомощен. Даже на миг не мог  шевельнуть  руками,  чтобы
оттолкнуть его.
     Чуть я шевельнись - и окажусь за дверью  летящим  вниз.  Передо  мной
было бешеное лицо Скарлатти. Напряженно расставленные руки еле  сдерживали
вес тела, а Скарлатти все сильнее и сильнее толкал меня во тьму. Спиной  я
чувствовал холодный ветер и дождь. Так тоже умирают...
     Попытался хоть как-то высвободить левую руку, чтобы по  крайней  мере
не захватить с собой сатанинский микроб, когда полечу вниз. Но и этого  не
в состоянии был сделать - пальцы словно прикипели к  металлической  кромке
дверного проема.
     Вдруг Мэри издала душераздирающий вопль. Руки  ее  были  привязаны  к
передней спинке кресла, но ноги свободны. Она с силой выбросила их вперед.
У нее были итальянские туфли, и впервые в жизни  я  возблагодарил  причуды
моды за эти острые чудовища.
     Скарлатти вскрикнул от боли, когда они вонзились  ему  пониже  колен.
Ноги его на миг подвернулись. Это  было  мое  спасение.  Хватка  за  горло
ослабла. Резким движением руки и шеи я оттолкнулся,  выбросив  левую  ногу
вперед. И он повалился навзничь.
     Я отпрыгнул от двери и стал наносить удары ногой  по  его  скрюченной
фигуре, а потом  побежал  по  проходу,  машинально  думая,  почему  медлит
Баккли. Чтобы переключить вертолет на автоматическое управление и схватить
пистолет, надо не больше десяти секунд.
     И тут в дверях показался Баккли с пистолетом в руках, а я понял,  что
всего-то и прошло не больше  десяти  секунд.  Просто  они  мне  показались
вечностью... вот и все.
     Увидев меня, Баккли бросил пистолет, я поймал его на  лету,  проявляя
все время величайшую осторожность, чтобы не разбить  ампулы.  И  сразу,  с
пистолетом в руке, быстро пошел назад. Но Скарлатти меня  не  преследовал.
Он спокойно стоял у дверного проема, все еще согнувшись  от  боли,  и  без
всяких эмоций глядел на меня.
     -  Не  утруждайте  себя  выстрелом,  Кэвел,  -  сказал   он,   слегка
выпрямившись.
     - Я и не собираюсь стрелять, - ответил я.
     - Конец мечте, - спокойно сказал он.  Он  стоял  близко  к  двери,  в
которую врывались ветер и дождь, но не замечал их. - Так разрушаются мечты
у таких, как я. - Он помедлил, взглянул на меня насмешливо: - Вы,  видать,
никогда не ожидали меня в Олд-Бейли?
     - Нет, никогда не ожидал, - ответил я.
     - Разве можете представить такого, как я, перед судом? - сказал он.
     - Нет, не могу.
     Он  удовлетворенно  кивнул,  на  шаг  придвинулся  к  двери  и  вновь
обернулся ко мне.
     - Но как интересно могло получиться,  -  произнес  он.  -  Только  бы
посмотреть, что они понаписали бы в "Нью-Йорк таймс"... - сказал он  почти
печально, повернулся и шагнул в темноту.
     Я обрезал веревки на руках Мэри и  стал  растирать  ей  руки.  Баккли
вернулся в кабину и настроил рацию на волну,  чтобы  отозвать  полицейский
воздушный батальон. Через несколько минут мы с Мэри зашли в  кабину.  Пока
Баккли вел вертолет на посадку, я одел наушники.
     - Итак, она спасена, - сказал Шеф.
     - Да, сэр. Она спасена.
     - А Скарлатти исчез?
     - Точно, сэр, Скарлатти исчез. Он выпрыгнул из вертолета.
     - Он сам упал или его  столкнули?  -  спросил  как  всегда  грубый  и
ворчливый голос Харденджера.
     - Он упал сам, - внятно и отчетливо повторил я и снял наушники.
     Знал, что они мне никогда и ни за что не поверят.

Last-modified: Thu, 13 Aug 1998 08:03:36 GMT

Оцените этот текст: