закончил юридическую школу в Джорджтауне. - Не уверен, но думаю, что это в непристойном районе. - Он был гомосексуалистом? - Я слышал разговоры. Очевидно. Они сидели на краю кровати, обернув ноги простыней. Президент распорядился о неделе национального траура. Флаги приспустить. Завтра закрываются федеральные учреждения. Простой организации похорон недостаточно. Он болтал ещг что-то в течение нескольких минут, по-прежнему глубоко опечаленный, даже потрясенный, очень человечный, но тем не менее Президент и гражданин, четко несущий службу. Он вздохнул с открытой улыбкой дедушки, полной доверия, мудрости и утешения. На лужайке перед Белым домом появился репортер Эн-Би-Си и заполнил пробелы в речи Президента. Полиция молчит, но, по-видимому, на данный момент нет подозреваемых, как и не за что зацепиться. Да, оба судьи находились под охраной ФБР, которое никак не комментирует это событие. Да, <Монроуз> - место, облюбованное гомосексуалистами. Да, много угроз раздавалось в адрес обоих, особенно Розенберга. И может быть много подозреваемых, прежде чем найдут истинного. Каллахан выключил телевизор и направился к створчатой двери, где утренний воздух был более насыщенным. - Нет подозреваемых, - пробормотал он. - Я могу назвать как минимум двадцать, - сказала Дарби. - Да, но почему такое сочетание? С Розенбергом понятно, но почему Дженсен? Почему не Мак-Дауэл или Янт? Оба, несомненно, ещг большие либералы, чем Дженсен. Не вижу смысла. - Каллахан сел у дверей в кресло-качалку и взъерошил волосы. - Я приготовлю ещг кофе, - сказала Дарби. - Нет, нет. Я проснулся. - Как твоя голова? - Нормально, но я поспал бы ещг часика три. Думаю, что надо отменить занятия. Я не в настроении. - Отлично. - Черт, я не могу поверить в это. Этот дурак занимает две должности. Что означает восемь к девяти, т. е. выбор в пользу республиканцев. - Они должны быть поддержаны в первую очередь. - Мы не будем признавать Конституцию через десять лет. Это печально. - Вот почему их убили, Томас. Кто-то или какая-то группа хочет иметь другой суд, с абсолютным преобладанием консерваторов. Выборы в будущем году. Розенбергу исполняется или исполнился девяносто один год. Мэннингу восемьдесят четыре. Янту восемьдесят с небольшим. Они все скоро умрут или же проживут ещг лет десять. Демократ может быть избран Президентом. Почему не воспользоваться шансом? Убить их сейчас, за год до выборов. Это имеет смысл, если у кого-то были такие намерения. - Но почему Дженсен? - Он был препятствием. И, очевидно, легкой целью. - Да, но он в основном человек умеренных взглядов с периодическим уклоном влево. И он был назначен республиканцем. - Ты хочешь <Кровавую Мэри>? - Неплохая мысль. Минутку. Я пытаюсь поразмышлять над этим. Дарби полулежала на кровати, пила кофе маленькими глотками и смотрела, как солнце начинает освещать балкон. - Подумай над этим, Томас. Время выбрано отлично. Перевыборы, назначения, политика и все прочее. Но не забудь и ожесточенность, и радикалов, фанатиков, прожигающих жизнь и ненавидящих гомосексуалистов, арийцев и нацистов, подумай обо всех группах, способных на убийство, и обо всех угрозах в адрес суда, и тогда будет понятно, что наступил самый лучший момент для неизвестной неприметной группы покончить с ними. Это ужасно, но время самое подходящее. - И кого ты считаешь такой группой? - Кто знает! - <Подпольную армию>? - Они не так уж и незаметны. Они убили судью Фернандеса в Техасе. - Не используют ли они бомбы? - Да, специальные. С пластмассовыми взрывателями. - Вычеркни их. - Я никого не исключаю сейчас. - Дарби встала и запахнула халат. - Пойдем. Я подкреплю твои силы <Кровавой Мэри>. - Только если выпьешь со мной. - Томас, ты профессор. Ты можешь отменить занятия, если хочешь. Я студентка и: - Я улавливаю связь. - Я не могу больше пропускать занятия. - Я завалю тебя на конституционном праве, если ты не пропустишь занятия и не выпьешь со мной. Я получил книгу с мнениями Розенберга. Давай прочитаем их, потягивая <Кровавую Мэри>, потом вино, потом что-нибудь еще. Я уже пропустил немного. - В девять у меня занятия по федеральной процедуре, и я не могу пропустить их. - Я собираюсь позвонить декану и попросить об отмене всех занятий. Тогда ты выпьешь со мной? - Нет. Пойдем, Томас. Он последовал за ней вниз по лестнице на кухню, чтобы выпить кофе и ликера. Глава 6 Не убирая трубку с плеча, Флетчер Коул нажал другую кнопку телефонного аппарата, стоящего на столе в Овальном кабинете. Лампочки трех линий мигали, поддерживая связь. Он медленно шагал взад-вперед перед столом и слушал, одновременно просматривая двухстраничный доклад Хортона из суда. Он совершенно не обращал внимания на Президента, который припадал к земле перед окнами, хватая руками в перчатках короткую клюшку для игры в гольф, сначала яростно глядя на желтый мячик, затем медленно направляясь по голубому ковру к желтой лунке в десяти футах от него. Коул прорычал что-то в трубку. Его слова были не слышны Президенту, который слегка ударил по мячу и теперь смотрел, как тот катится прямо в лунку. Щелчок - и мяч откатился на три фута в сторону. Президент в носках прошагал к следующему мячу и вздохнул, наклонившись над ним. Этот был оранжевого цвета. Он просто ударил по нему, и тот вкатился прямо в лунку. Восемь в ряду. Двадцать семь из тридцати. - Это был шеф Раньян, - сказал Коул, опуская трубку. - Он совершенно расстроен. Хотел встретиться с вами сегодня днем. - Попроси его записаться на прием. - Я сказал, чтобы он был здесь завтра в десять утра. В десять тридцать у вас заседание кабинета, а в одиннадцать тридцать приходят из службы национальной безопасности. Не глядя. Президент схватил клюшку и стал присматриваться к следующему мячу. - Я не могу ждать. Как насчет списка избирателей? Он тщательно прицелился и зашагал за мячом. - Я только что разговаривал с Нельсоном. Он звонил в два, в начале обеда. Компьютер сейчас переваривает все, но он считает, что рейтинг одобрения будет где-то пятьдесят два - пятьдесят три. Игрок в гольф бросил мимолетный взгляд и улыбнулся. Затем снова вернулся к игре. - Какой результат на прошлой неделе? - Сорок четыре. Благодаря джемперу без галстука. Точно так, как я и предполагал. - Я думал, сорок пять, - произнес Президент, толкая желтый мячик и наблюдая, как тот вкатывается прямо в лунку. - Вы правы. Сорок пять. - Это наивысший результат за : - Одиннадцать месяцев. Мы не переваливали за пятьдесят со времени <Полета 402> в ноябре прошлого года. Это отличный критический момент, шеф. Народ в шоке, хотя многие счастливы, что Розенберга убрали. А вы человек серединки. Просто великолепно. Коул нажал на мигающую кнопку, снял трубку и, не произнеся ни слова, опустил ег. Поправил галстук и застегнул пиджак на все пуговицы. - Уже пятьдесят четыре, шеф. Войлс и Гмински ожидают. Президент ударил по мячу и проследил за его движением. Тот ушел на дюйм вправо, и он скривился. - Пусть подождут. Назначим пресс-конференцию на девять утра на завтра. Я возьму с собой Войлса, но заставлю его помалкивать. Пусть стоит рядом со мной. Я сообщу некоторые дополнительные подробности и отвечу на несколько вопросов. Резонанс будет большим, вы так не считаете? - Конечно. Хорошая идея. Я дам пресс-конференции старт. Президент снял перчатки и швырнул их в угол. - Впустите их. Аккуратно прислонив клюшку к стене, он надел мягкие кожаные туфли типа мокасин фирмы <Бэлли>. Как обычно, он шесть раз переодевался да завтрака, и сейчас на нем был узкий двубортный пиджак из шотландской ткани с красным в синий горошек галстуком. Одежда делового человека. Куртка висела на крючке у двери. Он сел за стол и бросил сердитый взгляд на какие-то бумаги. Кивнул вошедшим Войлсу и Гмински, но не встал и даже не подал руки. Они сели наискось от стола, а Коул занял свое обычное место, стоя подобно часовому, который не может дождаться команды: <Открыть огонь!> Президент ущипнул себя за переносицу, как будто напряжение дня вызвало мигрень. - Ужасно длинный день, господин Президент, - Боб Гмински произнес эту фразу в надежде растопить лед. Войлс смотрел в окно. Коул кивнул, а Президент произнес: - Да, Боб. Очень длинный день. А ещг сегодня на обед приглашена группа эфиопов, так что будем кратки. Начнем с вас. Боб. Кто убил их? - Не знаю, господин Президент. Но, уверяю вас, мы не имеем ничего общего с этим. - Вы обещаете мне. Боб? - Он почти умолял. Гмински поднял правую руку ладонью к столу. - Клянусь. Могилой моей матери клянусь. Коул самодовольно кивнул, как если бы верил ему и как будто его одобрение означало все. Президент посмотрел на Войлса, чья коренастая фигура заполняла все кресло и по-прежнему была скрыта под объемной теплой полушинелью. Директор медленно жевал жвачку и насмешливо поглядывал на Президента. - Баллистика? Аутопсия? - Получили, - произнес Войлс, открывая портфель. - Просто скажите суть. Я прочитаю позже. - Оружие малого калибра, возможно, двадцать второго. Розенберг и его санитар убиты в упор, об этом свидетельствует обгоревший, порох. Трудно сказать что-либо в отношении Фергюсона, но выстрелы были произведены не далее чем с расстояния в двенадцать дюймов. Мы не видели стрельбы, понимаете? Три пули в голову каждого. Две они вынули из Розенберга, ещг одну нашли в его подушке. Выглядит все так, как будто и он, и его санитар спали. Один и тот же тип пуль, то же оружие, один и тот же убийца, это ясно. Окончательные результаты аутопсии готовы, но ничего не вызывает удивления. Причины смерти вполне определенны. - Отпечатки пальцев? - Ни одного. Мы ещг проверяем, но это была очень чистая работа. По-видимому, он не оставил ничего, кроме пуль и трупов. - Как он попал в дом? - Никаких видимых признаков проникновения в дом. Фергюсон осматривал все, когда прибыл Розенберг, где-то около четырех часов. Обычная процедура. Он составил письменный доклад двумя часами позже, и в нем отмечается, что он осмотрел две спальни, ванную комнату, три чулана наверху и каждую из комнат внизу и, конечно же, ничего не обнаружил. Утверждает, что проверил все окна и двери. В соответствии с инструкциями в отношении Розенберга наши агенты находились снаружи, и по их оценке проверка Фергюсоном в четыре часа заняла три-четыре минуты. Я подозреваю, что убийца выжидал, спрятавшись, пока судья вернется домой и пройдет Фергюсон. - Почему? - настаивал Коул. Покрасневшие глаза Войлса следили за Президентом и игнорировали его <оруженосца>. - Этот человек, очевидно, очень талантлив. Он убил судью Верховного суда, возможно, двоих - и фактически не оставил следов. Профессиональный убийца, я бы сказал. Попасть в дом - не проблема для него. Избежать поверхностной проверки Фергюсона - тоже не проблема. Вероятно, он очень терпелив. Он не будет рисковать, оказавшись в доме, когда в нем кто-то есть, да и полицейские вокруг дома. Мне кажется, он проник в дом где-нибудь после обеда и просто выжидал, возможно, в шкафу наверху или, может быть, на чердаке. Мы нашли два небольших кусочка чердачной изоляции на полу под убирающейся лестницей. Скорее всего, они недавно использовались. - Действительно, не имеет значения, где он прятался, - сказал Президент. - Его не обнаружили. - Это верно. Нам не разрешили проверить дом, понимаете? - Я понимаю, что он мертв. А как насчет Дженсена? - Он тоже мертв. Сломана шея, удушение с использованием куска желтого нейлонового каната, который можно купить в любом хозяйственном магазине. Медицинские эксперты сомневаются, что перелом шеи является причиной смерти. Они, что вполне разумно, уверены, что именно канат обусловил смерть. Нет отпечатков пальцев. Нет свидетелей. Это не то место, куда повалят свидетели, но надеюсь найти кого-нибудь. Время смерти - где-то двенадцать тридцать ночи. Убийства совершены с разницей в два часа. Президент что-то небрежно писал. - Когда Дженсен ушел из своей квартиры? - Не знаю. Проводили его домой где-то в шесть вечера, затем следили за домом в течение семи часов, пока не обнаружили, что его удушили в притоне гомосексуалистов. Мы выполняли его требования, конечно. Он выехал из здания в машине друга. Ее нашли в двух кварталах от клуба. Коул, стиснув руки за спиной, сделал два шага вперед. - Директор, вы считаете, что оба убийства совершены одним человеком? - Кто, черт возьми, знает это. Тела ещг теплые. Дайте нам время. На данный момент слишком мало фактов. Нет свидетелей, нет отпечатков, нет ничего, за что можно зацепиться. Потребуется немало времени, чтобы свести все воедино. Мог быть один и тот же убийца. Я не знаю. Еще слишком рано. - Конечно же, вы обладаете хорошим чутьем, - сказал Президент. Войлс выдержал паузу и посмотрел на окна. - Если это один и тот же парень, то он должен быть суперменом. Возможно, два или три, но не важно, им должна была быть оказана большая помощь. Кто-то снабжал их обширной информацией. - Например? - Например, как часто Дженсен посещает клуб, где он сидит, в какое время он приходит туда, один или с кем-то, встречается ли с другом. Очевидно, что такой информации у нас не было. Возьмем Розенберга. Кто-то должен был знать, что его маленький дом не был оборудован системой охраны, что наши парни находились снаружи, что Фергюсон прибыл в десять, а уехал в шесть и должен был сидеть в заднем дворике, что : - Вы знали все это, - перебил Президент. - Конечно, мы знали. Но, уверяю вас, мы ни с кем не делились данной информацией. Президент бросил быстрый взгляд конспиратора на Коула, который в глубоком раздумье почесывал подбородок. Войлс решил зайти с тыла и одарил Гмински улыбкой, как если бы сказал: <Давай поиграем с ними>. - Вы предполагаете заговор? - интеллигентно произнес Коул, приподняв брови. - Я ничего, черт возьми, не предполагаю. Я довожу до вашего сведения, мистер Коул, и до вашего, господин Президент, что да, действительно, большое количество людей входило в сговор с целью их убийства. Возможно, был один убийца, может быть, двое, но им была оказана большая помощь. Все было слишком быстро, аккуратно и хорошо организовано. Коул казался удовлетворенным. Он стоял прямо, со сцепленными за спиной руками. - Тогда кто же является заговорщиком? - спросил Президент. - Кто ваши подозреваемые? Войлс глубоко вздохнул и, казалось, предпочел остаться в своем кресле. Закрыл портфель и поставил его у ног. - У нас на данный момент нет главного подозреваемого. Только несколько неплохих вариантов. И все следует хранить в большой тайне. Коул подошел на шаг ближе. - Конечно, это конфиденциально, - резко оборвал он. - Вы находитесь в Овальном кабинете. - И был здесь много раз ранее. Действительно, я бывал здесь, когда вы бегали вокруг в грязных ползунках, мистер Коул. Информация обладает способностью просачиваться. - Думаю, что вы сами стали причиной утечки информации, - произнес Коул. Президент поднял руку. - Это конфиденциально, Дентон. Даю вам слово. Коул отошел на шаг. Войлс наблюдал за Президентом. - Суд начинается в понедельник, как вы знаете, и маньяки находятся в городе уже несколько дней. За последние две недели мы проверили различные движения. Мы знаем как минимум одиннадцать членов <Подпольной армии>, которые вот уже неделю находятся на территории округа Колумбия. Сегодня допросили парочку из них и отпустили. Мы знаем, что группа имеет возможности и желание. На сегодня мы связываем с ней определенные надежды. Завтра все может измениться. На Коула это не произвело впечатления. <Подпольная армия> была в каждом списке. - Я слышал о них, - произнес Президент, что выглядело совсем глупо. - О, да. Они становятся популярными. Мы уверены, что в Техасе именно они убили судью, участвовавшего в рассмотрении дела. Хотя и не можем доказать это. Они достигли высокого профессионализма во взрывах. Мы подозреваем их как минимум в сотне случаев использования бомб по всей стране для подрыва клиник, где проводились аборты, офисов <Американского союза гражданских свобод>, порнодомов, клубов гомосексуалистов. Они именно те люди, которые могли ненавидеть Розенберга и Дженсена. - Другие подозреваемые? - спросил Коул. - Существует группа арийцев, называющая себя <Белым сопротивлением>, за которой мы наблюдаем уже два года. Ее действия направляются из Айдахо и Орегона. Руководитель на прошлой неделе выступил с речью в Западной Виргинии и находится на нашей территории несколько дней. Он <засветился> в понедельник, участвуя в демонстрации возле Верховного суда. Мы попробуем побеседовать с ним завтра. - Но являются ли эти люди профессиональными убийцами? - спросил Коул. - Они не афишируют себя, как вы понимаете. Сомневаюсь, что какая-то группа на самом деле совершила убийства. Они просто скрывают убийц, прикрываясь законной деятельностью. - Тогда кто же убийцы? - спросил Президент. - Мы можем никогда не узнать этого, честно говоря. Президент встал, с удовольствием распрямив ноги. Еще один трудный день позади, рабочий день. Он улыбнулся, глядя сверху на сидящего у стола Войлса. - У вас непростая задача. - Он произнес эти слова голосом дедушки, наполненным теплотой и пониманием. - Я не завидую вам. Если возможно, я бы хотел получать отпечатанный на машинке через два интервала доклад на двух страницах к пяти часам вечера ежедневно, семь раз в неделю. О продвижении в деле расследования. Если что-то случится, надеюсь, вы сообщите мне немедленно. Войлс кивнул, но не произнес ни слова. - Утром в девять я провожу пресс-конференцию. Хотел бы, чтобы вы там тоже присутствовали. Войлс снова кивнул, по-прежнему молча. Секунды сменяли друг друга, но никто не решался заговорить. Войлс шумно встал и затянул ремень на широком плаще. - Ну ладно, мы будем работать. Вы получите эфиопов и других. Он протянул Коулу доклады с результатами баллистической и аутопсической экспертиз, будучи абсолютно уверенным в том, что Президент никогда не прочитает их. - Спасибо, что пришли, джентльмены, - тепло произнес Президент. Коул закрыл за ними дверь, и Президент схватился за клюшку. - Я не обедаю с эфиопами, - сказал он, пристально глядя на желтый мячик на ковре. - Знаю. Я уже послал ваши извинения. Наступил великий час переломного момента, господин Президент, и все рассчитывают, что вы будете находиться здесь, в этом кабинете, в окружении своих советников, весь в работе. Он ударил, и мяч вкатился прямо в лунку. - Я хочу поговорить с Хортоном. Эти выдвижения в кандидаты должны пройти просто чудесно. - Он передал небольшой список из десяти фамилий. Выглядит довольно хорошо. - Я хотел бы видеть на этих должностях консервативно настроенных белых молодых людей, противостоящих абортам, порнографии, разврату, контролю за оружием, расовым квотам, всем этим деньгам. Он пропустил удар и сбросил туфли. - Я хотел бы иметь судей, которые ненавидят обман и преступный мир и приветствуют смертную казнь. Понимаете? Коул <висел> на телефоне, набирая номер за номером и одновременно ответно кивая боссу. Он выберет кандидатов, а потом убедит Президента. К. О. Льюис сидел вместе с директором на заднем сиденье медленно движущегося в час <пик> лимузина, который совсем недавно отъехал от Белого дома. Войлсу нечего было сказать. Пока в первые часы трагедии пресса была жестокой. Вокруг одни глупцы. Не менее трех подкомиссий конгресса уже объявили о проведении слушаний и расследований причин смертей. И тела ещг теплые. Политики чувствуют легкое головокружение и борются за право убыть в центре внимания. Одно крайнее утверждение сменяет другое. Сенатор Ларкин из Огайо ненавидел Войлса, а Войлс, в свою очередь, ненавидел сенатора Ларкина из Огайо, и сенатор тремя часами ранее созвал пресс-конференцию и объявил о том, что его подкомиссия немедленно начинает расследование по вопросу охраны Федеральным бюро расследований двух убитых судей. Но у Ларкина была подружка, довольно молоденькая, а у ФБР было несколько фотографий, и Войлс не сомневался относительно того, что расследование будет отложено. - Как Президент? - наконец-то спросил Льюис. - Какой? - Не Коул. Другой. - Держится молодцом. Просто молодцом. Хотя жутко потрясен смертью Розенберга. - Еще бы. Какое-то время они ехали в полном молчании по направлению к гуверовскому зданию. Предстояла длинная ночь. - У нас есть новый подозреваемый, - наконец-то нарушил молчание Льюис. - Расскажите. - Человек по имени Нельсон Манси. Войлс медленно покачал головой. - Никогда не слышал о таком. - Я тоже. Это длинная история. - Перескажите вкратце. - Манси - очень богатый промышленник из Флориды. Шестнадцать лет тому назад его племянницу изнасиловал и убил американский негр по имени Бак Тироун. Девочке было двенадцать лет. Очень, очень жестокое изнасилование и убийство. Я опущу детали. У Манси не было детей, и он боготворил племянницу. Дело Тироуна расследовали в Орландо и его приговорили к смертной казни. Его хорошо охраняли, потому что был целый ряд угроз. Несколько адвокатов-евреев крупной нью-йоркской фирмы подали всевозможные жалобы. И вот в 1984 году дело попадает в Верховный суд. Вы догадываетесь: Розенберг влюбляется в Тироуна и стряпает свою нелепую трактовку самообвинения в рамках Пятой поправки, чтобы свести на нет признание вины, подписанное обвиняемым через неделю после ареста. Признание на восьми страницах, которое он, Тироун, написал собственноручно. Нет признания - нет дела. Розенберг записывает витиеватое решение <пять-к-четырем>, опровергающее признание подсудимого виновным. Чрезвычайно спорное решение. Тироуна освобождают. Затем, спустя два года, он исчезает, и с тех пор его не видели. Ходят слухи, что Манси заплатил за то, чтобы Тироуна оскопили, изуродовали и скормили акулам. Просто слухи, утверждают власти Флориды. Позднее, в 1989 году, главного адвоката Тироуна по этому делу, человека по фамилии Каплан, убивает на улице в Манхэттене простачок, не имеющий никакого отношения к делу. Какое совпадение! - Кто сообщил вам? - Из Флориды позвонили два часа тому назад. Они убеждены, что Манси заплатил кучу денег, чтобы убрать и Тироуна, и его адвоката. Просто они не могут это доказать. У них есть неохотно работающий на них информатор без имени, который утверждает, что знает Манси, и сообщает им некоторые сведения. По его словам, Манси уже не первый год говорит об устранении Розенберга. Они считают, что он немного свихнулся после убийства племянницы. - Сколько у него денег? - Достаточно. Миллионы. Никто не знает точно. Он очень скрытен. Флорида убеждена, что он может пойти на такой шаг. - Давайте проверим. Звучит интересно. - Кое-какие результаты я получу уже сегодня ночью. Вы уверены, что хотите задействовать по данному делу три сотни агентов? Войлс зажег сигарету и опустил стекло со своей стороны. - Да, может быть, даже четыреста. Мы должны расколоть этот орешек, пока пресса не съела нас заживо. - Это будет нелегко. За исключением пуль и веревки, эти парни ничего не оставили. Войлс выпустил в окно струйку дыма. - Я знаю. Слишком все чисто. Глава 7 Шеф, сгорбившись, сидел за своим столом. Галстук развязан, взгляд измученного человека. Кроме него в комнате сидели и приглушенно разговаривали трое его коллег и полдюжины служащих. На лицах были потрясение и усталость. Джейсон Клайн, старший служащий Розенберга, выглядел особенно убитым. Он сидел на небольшом диванчике, уставившись в пол, тогда как судья Арчибальд Мэннинг, теперь старший судья, говорил о протоколе и похоронах. Мать Дженсена хотела небольшой частной епископской службы в пятницу в Провиденсе. Сын Розенберга, адвокат, передал Раньяну перечень распоряжений, подготовленный судьей после своего второго приступа. В нем он выражал пожелание быть кремированным после невоенной церемонии, а пепел должен быть рассыпан над сиуиндийской резервацией в Южной Дакоте. Хотя Розенберг был евреем, он отказался от веры и считал себя агностиком. Он хотел быть похороненным с индейцами. Это ему свойственно, подумал Раньян, но не сказал ничего. В наружном помещении шесть агентов ФБР медленно пили кофе и нервно перешептывались. За день прибавилось ещг больше угроз, несколько поступило в часы утреннего обращения Президента. Уже стемнело, самое время сопровождать оставшихся судей домой. К каждому в качестве телохранителей было прикреплено по четыре агента. Судья Эндрю Мак-Дауэлл, шестидесяти одного года, теперь самый младший член суда, стоял у окна, курил трубку и наблюдал за движением на улице. Если у Дженсена и был друг в суде, то именно Мак-Дауэлл. Флетчер Коул проинформировал Раньяна, что Президент не только будет присутствовать на отпевании Дженсена в церкви, но и хочет обратиться с надгробной речью. Никто из находящихся во внутреннем кабинете не хотел, чтобы Президент произносил хоть слово. Шеф попросил Мак-Дауэлла подготовить небольшую речь. Робкий человек, избегающий выступлений, Мак-Дауэлл крутил галстук-бабочку и пытался представить своего друга на балконе с веревкой вокруг шеи. Было даже жутко думать об этом. Судья Верховного суда, один из выдающейся судебной братии, один из девяти, скрывающийся в таком месте, созерцающий эти фильмы и выставленный в таком кошмарном виде. Какая трагическая ситуация! Он представлял себя стоящим перед толпой в церкви, глядящим на мать и семью Дженсена и хорошо сознающим при этом, что каждый думает в этот момент о кинотеатре Монроуза. Они будут шепотом спрашивать друг у друга: <Вы знали, что он был гомосексуалистом?> Что касается Мак-Дауэлла, то он не только не знал, но и не подозревал. И не хотел ничего говорить на похоронах. Судья Бен Сьюроу, шестидесяти восьми лет, был озабочен не столько похоронами, как проблемой поимки убийц. Он был федеральным обвинителем в Миннесоте, и, согласно его теории, подозреваемые подразделялись на две группы: те, кто действовал из ненависти и мести, и те, кто пытался повлиять на будущие решения. Он проинструктировал своих сотрудников, как начать поиски. Сьюроу расхаживал взад-вперед по комнате. - У нас двадцать семь служащих и семь судей, - сказал он, обращаясь ко всем и ни к кому в отдельности. - Очевидно, что мы много не сделаем за следующие пару недель и все решения по ближайшим делам должны быть отложены до тех пор, пока у нас не будет полного состава суда. Это может занять несколько месяцев. Я предлагаю нашим сотрудникам заняться работой по выяснению всего, связанного с убийствами. - Мы не полиция, - настойчиво произнес Мэннинг. - Можем мы, по крайней мере, дождаться похорон, прежде чем начнем игру с Диком Трейси? - сказал Мак-Дауэлл, не поворачиваясь лицом к присутствующим. Сьюроу, как обычно, не обращал на них внимания. - Я возглавлю работу. Выделите мне двух сотрудников на пару недель, и, мне кажется, мы сможем составить небольшой список основных подозреваемых. - В ФБР очень способные ребята, Бен, - сказал шеф. - И они не просили нашей помощи. - Лучше я не буду обсуждать ФБР, - ответил Сьюроу. - Мы можем оставаться в глубоком трауре в течение двух недель, как того требует официальная процедура, либо можем приступить к работе и найти этих ублюдков. - Почему вы так уверены, что мы можем решить эту проблему? - спросил Мэннинг. - Я не уверен, что смогу, но, думаю, стоит попробовать. По какой-то причине убили наших собратьев, и эта причина напрямую связана со случаем или делом, уже разрешенным или находящимся сейчас на рассмотрении и готовящемся к передаче в суд. Если это возмездие, тогда наша задача почти невыполнима. Черт, каждый ненавидит нас по той или иной причине. Но если это не месть и не ненависть, тогда, возможно, кто-то хочет другого состава суда для принятия будущих решений. Вот что ставит в тупик. Кто мог убить Эйба и Гленна по той причине, как они проголосовали бы по определенному делу в этом году, в следующем или через пять лет? Я хотел бы, чтобы служащие перетрясли ещг раз каждый ожидающий решения случай. Судья Мак-Дауэлл покачал головой. - Продолжайте, Бен. Это более пяти тысяч дел, небольшая часть которых, возможно, будет прекращена здесь. Это химера. На Мэннинга и это не произвело никакого впечатления. - Послушайте, парни. Я служил с Эйбом Розенбергом тридцать один год и часто думал о том, чтобы самому застрелить его. Но я любил его как брата. Его либеральные идеи нормально воспринимались в шестидесятые и семидесятые годы, в восьмидесятые они устарели, а сейчас, в девяностые, их просто не выносят. Он стал символом всего неправильного в этой стране. Он убит, я думаю, одним из членов этих радикально настроенных по отношению к правому крылу групп. Мы можем изучать случаи черт знает до какого момента и не найти ничего. Это возмездие, Бен. Чистой воды и совсем простое. - А Гленн? - спросил Сьюроу. - Ясно, что у нашего друга были некоторые странные наклонности. Должно быть, что-то просочилось, и он стал легкой мишенью для таких групп. Они ненавидят гомосексуалистов, Бен. Бен, как и раньше, ходил по комнате, по-прежнему ни на что не реагируя. - Они ненавидят всех нас, и, если они будут убивать из ненависти, полицейские станут преследовать их. Возможно. А что, если они убивают, чтобы манипулировать судом? Что, если какая-то группа воспользовалась настоящим моментом неспокойствия и ярости, чтобы убрать двоих из нас и тем самым перестроить суд? Мне кажется, это очень возможно. Шеф прочистил горло: - А я думаю, мы ничего не сделаем, пока они не будут либо похоронены, либо разъединены. Я не говорю <нет>, Бен, просто обождите несколько дней. Пусть осядет пыль. Остальные из нас по-прежнему в шоке. Сьюроу извинился и вышел из комнаты. Его телохранители последовали за ним. Судья Мэннинг, опираясь на трость, обратился к шефу: - Я не поеду в Провидено. Ненавижу летать самолетом и, кроме того, ненавижу похороны. И меня ждет такое, поэтому совсем не хочется лишних напоминаний. Я пошлю свои соболезнования семье. Когда увидитесь с ними, пожалуйста, извинитесь за меня. Я очень старый человек. И он вышел вместе с клерком. - Думаю, что судья Сьюроу говорит дело, - сказал Джейсон Клайн. - По крайней мере, нам нужно пересмотреть дела, ожидающие решения, и те, которые, скорее всего, будут переданы сюда с выездных сессий суда. Это долгая история, но так мы можем на что-либо наткнуться. - Согласен, - сказал шеф. - Только выглядит это несколько поспешно, вы не думаете? - Да, но в любом случае мне хотелось бы приступить к делу. - Нет. Подождите до понедельника, и я определю вас к Сьюроу. Клайн пожал плечами и извинился. Два клерка последовали за ним в кабинет Розенберга. Спустя пару минут они сидели в темноте и потягивали бренди, оставшийся после Эйба. В заваленной литературой кабине для научной работы, находящейся на пятом этаже библиотеки юридической школы, между стеллажами толстых, редко используемых книг по законодательству Дарби Шоу внимательно изучала распечатку с перечнем судебных решений и приговоров. Она просмотрела его уже дважды, и, хотя он был полон спорных моментов, она не нашла ничего примечательного. <Дюмон> вызвал нарушения общественного порядка. Был случай детской порнографии из Нью-Джерси, дело гомосексуалиста из Кентукки, дюжина апелляций по поводу отмены казни, десяток отсортированных случаев, связанных с нарушением гражданских прав, и обычный перечень дел, касающихся налогов, распределения по зонам, индейцев и направленных против трестов. С помощью компьютера она получила обобщенные сведения по каждому случаю, затем дважды просмотрела их. Потом составила аккуратный список возможных подозреваемых с приложением возможных мотивов преступления. Увы, все оказалось бесполезным. Каллахан был уверен, что двойное убийство - дело рук либо арийцев, либо нацистов, либо ку-клукс-клана; какая-то легко идентифицируемая подборка из местных террористов, какая-то радикальная группа членов <комитета бдительности>. Это должны быть представители правого крыла, слишком многое говорит за это. Он чувствует. Дарби не была так уверена. С группами взбесившихся крикунов все было ясно. Они выдвинули чересчур много угроз, бросили слишком много камней, организовали слишком много парадов, произнесли слишком много речей. Им нужен был Розенберг живым, потому что он представлял собой неотразимую мишень для выхода их ненависти. Розенберг держал их в деле. Она считала, что подозревать следовало кого-то другого. Каллахан сидел в баре на Канал-стрит, уже подвыпив, и ждал ег, хотя она и не обещала присоединиться к нему. Она решила проверить его во время второго завтрака и нашла его на балконе наверху за выпивкой и чтением своей книги о мнениях Розенберга. Он отменил на неделю занятия по конституционному праву, сказав, что не в состоянии преподавать, потому что его герой мертв. Она попросила его успокоиться и ушла. Было несколько минут одиннадцатого, когда она вошла в компьютерный зал на пятом этаже библиотеки и села перед монитором. В помещении никого не было. Она прошлась пальцами по клавиатуре, нашла, что хотела, и вскоре принтер стал выдавать страницу за страницей информацию об апелляциях, поданных в одиннадцать федеральных апелляционных судов страны. Спустя час принтер выдохся, а она стала обладательницей краткого изложения одиннадцати судебных решений и приговоров толщиной в шесть дюймов. Она отнесла это в кабину для научной работы и положила на середину стола. Шел двенадцатый час, и пятый этаж совсем опустел. Узкое окно позволяло посматривать вниз, на автостоянку и деревья. Она снова сбросила туфли и проверила красный лак на пальцах ног. Потягивала тепловатую <Фреску> и невидящим взглядом смотрела на стоянку. Первое предположение было простым: убийства совершены одной и той же группой по одним и тем же причинам. Если нет, тогда поиски бесполезны. Второе предположение было ещг более труднодоказуемым: мотивом убийства являлись не ненависть или месть, а, скорее, попытка манипуляции составом суда. Значит, есть дело или случай, передаваемый на рассмотрение в Верховный суд, и кто-то хочет иметь других судей. Третье предположение было несколько более простым: в это дело или случай были вовлечены большие деньги. Ответа распечатка не дала. Дарби просмотрела ег до полуночи и ушла лишь тогда, когда библиотека закрылась. Глава 8 В четверг в полдень в сырой зал заседаний, расположенный на шестом этаже гуверовского учреждения, секретарь внес большой пакет, весь в жирных пятнах, с деликатесными бутербродами, покрытыми кольцами лука. В центре квадратного помещения за столом из красного дерева, по сторонам которого стояло по двадцать стульев, сидели главные чины ФБР, срочно созванные со всей страны. Галстуки у них были развязаны, а рукава рубашек закатаны. Тонкое облачко голубого дыма окутывало дорогую правительственную люстру, подвешенную над столом на высоте в пять футов. Говорил директор Войлс. Усталый и злой, он попыхивал уже четвертой за утро сигарой и медленно расхаживал перед экраном в конце стола. Половина присутствующих слушала. Другая половина разобрала отчеты из лежащей в центре стола стопки бумаг и знакомилась с результатами вскрытия трупов, лабораторным анализом нейлонового каната, материалом о Нельсоне Манси и проделанной работой по некоторым другим быстро выясненным моментам. Отчеты были совсем тонкие. Внимательно слушал и одновременно дотошно изучал отчеты специальный агент Эрик Ист, работающий всего десять лет, но уже зарекомендовавший себя отличным следователем. Шесть часов тому назад Войлс назначил его руководителем расследования. Остальная часть группы подбиралась все утро, это было организационное совещание. Ист читал и слушал то, что он уже знал. Расследование может растянуться на недели, возможно, даже месяцы. Кроме пуль, в количестве девяти штук, каната, стального стержня, использованного для жгута, других улик не было. Соседи в Джорджтауне ничего не видели. Никаких особо подозрительных лиц в кинотеатре Монроуза. Отпечатки пальцев отсутствуют. Волокна отсутствуют. Ничего. Нужен исключительный талант, чтобы убить так чисто, и требуется много денег, чтобы скрыть такой талант. Войлс был настроен пессимистически относительно обнаружения вооруженных преступников. Они должны сконцентрировать свое внимание на тех, кто скрывал их. Войлс говорил, попыхивая сигарой: - На столе лежит докладная записка, касающаяся некоего Нельсона Манси, миллионера из Джексонвилла, штат Флорида, который будто бы угрожал Розенбергу. Власти Флориды убеждены, что Манси заплатил кучу денег за убийство виновного в изнасиловании и его адвоката. В докладной об этом ни слова. Двое наших людей поговорили с адвокатом Манси сегодня утром, и, надо сказать, их встретили очень гостеприимно. Манси, по словам его адвоката, нет в стране, и, конечно, он не имеет никакого представления о том, когда тот вернется. Я выделил двадцать человек на его поиски. Войлс снова зажег сигару и посмотрел на листок бумаги, лежащий на столе. - Под номером четыре идет группа, называющая себя <Белым сопротивлением>, небольшая группа из десантников-диверсантов среднего возраста, за которой мы наблюдаем примерно три года. Вы получили докладную записку. Довольно слабое, должен заметить, подозрение. Они, скорее, будут бросать зажигательные бомбы и сжигать кресты. Не так много хитрости. И, что важно, не слишком много денег. Я серьезно сомневаюсь, что они смогли бы так быстро, как в данном случае, воспользоваться оружием. Но тем не менее я выделил двадцать человек. Ист развернул увесистый бутерброд, понюхал, но решил оставить его. Лук был холодный. Аппетит пропал. Он слушал и делал записи. Номер шесть в списке был несколько необычным человеком. Псих по имени Клинтон Лейн объявил войну гомосексуалистам. Его единственный сын уехал с семейной фермы в Айове в Сан-Франциско, чтобы насладиться жизнью гомосексуалистов, но вскоре умер от СПИДа. Лейн сошел с ума и поджег офис коалиции гомосексуалистов в Де-Мойне. Его арестовали и приговорили к четырем годам, но в 1989 году он совершил побег, и его не нашли. Согласно записке, он организовал широкую контрабанду наркотиками и зарабатывал на этом миллионы. И использовал деньги в небольшой личной войне с гомосексуалистами и лесбиянками. ФБР пыталось схватить его в течение пяти лет, но, как думали многие, он действовал за пределами Мексики. Все эти годы он посылал почту, полную ненависти, конгрессу, Верховному суду, Президенту. Войлс не считал Лейна подозреваемым. Он был психом, не в своем уме, но ни один камень не должен оставаться неперевернутым. На это он назначил только шесть агентов. В списке было шесть фамилий. На каждого подозреваемого было выделено от шести до двадцати лучших спецагентов. В каждой группе выбран руководитель. Дважды в день они должны были докладывать Исту, который, в свою очередь, каждый день утром и после обеда встречался с директором. Сто или даже больше агентов будут обшаривать улицы и пригороды в поисках улик. Войлс говорил о секретности. Пресса будет следовать повсюду подобно ищейкам, так что расследование должно быть исключительно секретным. Только он, директор, будет вести разговоры с прессой, и мало что он сможет сказ