Оцените этот текст:


   -----------------------------------------------------------------------
   Raymond Chandler. The Little Sister (1949). Пер. - Д.Вознякевич.
   Spellcheck by HarryFan
   -----------------------------------------------------------------------


   На матовом  дверном  стекле  черной  потрескавшейся  краской  написано:
"Филип Марлоу... Частный детектив". Это довольно обшарпанная дверь в конце
довольно обшарпанного коридора. Здание  выстроено  примерно  в  то  время,
когда отделанные кафелем туалеты стали основой цивилизации. Дверь заперта,
но рядом другая с такой  же  надписью.  Она  открыта.  И  если  вы  не  из
Манхэттена, штат  Канзас,  входите  смело  -  здесь  только  я  и  большая
сине-зеленая муха.





   Стояло теплое, ясное, солнечное утро, какие у нас в  Калифорнии  бывают
ранней весной, до начала густых туманов. Дожди  прекратились.  На  высоких
вершинах из долины еще виден снег, но холмы уже зеленеют. Меховые магазины
рекламируют ежегодную  распродажу  по  сниженным  ценам.  Публичные  дома,
предлагающие  своим   клиентам   шестнадцатилетних   девочек,   занимаются
земельными сделками. А в Беверли-Хиллз зацветает джакаранда.
   Минут пять я осторожно преследовал муху, дожидаясь, когда она, наконец,
сядет. Но садиться муха не желала. Ей хотелось  совершать  фигуры  высшего
пилотажа,  с  одновременным  исполнением  увертюры  к  "Паяцам".  На  углу
письменного стола лежало яркое солнечное пятно, и я  знал,  что  рано  или
поздно муха туда сядет. Но этого мига я не уловил. Жужжание  прекратилось,
и муха оказалась на столе. Тут зазвонил телефон.
   Я осторожно потянулся к трубке, медленно поднял ее и  негромко  сказал:
"Минутку,  пожалуйста".  Затем  осторожно  положил  трубку  на  коричневую
тетрадь. Муха сидела на месте, блестящая,  сине-зеленая  и  преисполненная
греха. Я сделал глубокий вдох и взмахнул мухобойкой. То, что  осталось  от
мухи, отлетело и шлепнулось на ковер. Остатки я предал мусорной корзине.
   - Извините, что заставил вас ждать, - сказал я в телефонную трубку.
   - Вы мистер Марлоу, детектив?
   Негромкий, чуть торопливый девичий голосок. Я ответил  ей,  что  да,  я
мистер Марлоу, детектив.
   - Сколько вы берете за услуги, мистер Марлоу?
   - Какие услуги вам требуются?
   Голосок стал чуть порезче.
   - Мне бы не хотелось говорить об этом по телефону. Дело...  дело  очень
доверительное. Прежде чем тратить время на визит к вам,  мне  нужно  иметь
представление...
   - Сорок долларов в день плюс расходы. Это в  том  случае,  если  работу
нельзя выполнить за определенный гонорар.
   - Слишком уж дорого, - произнес голосок. - Так ведь  могут  уйти  сотни
долларов, а у меня только маленькое жалование и...
   - Где вы сейчас находитесь?
   - Да я в аптеке. Рядом со зданием, где расположена ваша контора.
   - Могли бы сэкономить пять центов. Лифт бесплатный.
   - Я... я вас не понимаю.
   - Поднимайтесь, покажитесь мне на глаза, - сказал я и добавил:  -  Если
дело у вас из тех, какими я занимаюсь, вы получите ясное представление...
   - Мне надо знать о вас хоть что-нибудь, - очень твердо ответил голосок.
- Дело очень деликатное, очень личное. Я не могу разговаривать о нем с кем
попало.
   - Раз оно такое деликатное, - сказал  я,  -  может,  вам  обратиться  к
женщине-детективу?
   - Господи, я и не знала, что такие  есть.  -  Пауза.  -  Нет,  пожалуй,
женщина-детектив не подойдет. Видите ли, мистер Марлоу, Оррин жил в  очень
дурном окружении. По крайней мере, мне так показалось. Управляющий дома  с
меблированными комнатами - противнейший тип. От него несло  перегаром.  Вы
пьете, мистер Марлоу?
   - Ну, раз уж вы об этом заговорили...
   - Вряд ли я стану нанимать детектива, употребляющего алкоголь  в  каком
бы то ни было виде. Я не одобряю даже курения.
   - А если я очистил апельсин, ничего?
   На другом конце провода послышался резкий вдох.
   - Могли бы, по крайней мере, разговаривать как  джентльмен,  -  сказала
она.
   - Раз так, обратитесь в университетский клуб, - посоветовал я. -  Ходят
слухи, что там сохранилась парочка джентльменов, только вряд ли они пойдут
у вас на поводу.
   И повесил трубку.
   Это был шаг в нужном направлении, но я  остановился  на  полпути.  Надо
было запереть дверь и забиться под стол.





   Пять минут спустя в  смежную  комнату,  которая  служит  мне  приемной,
позвонили. Входная дверь открылась и закрылась. Потом, некоторое время, не
было слышно ничего. Дверь в ту комнату была приоткрыта.  Я  прислушался  и
решил, что кто-то по ошибке заглянул не туда  и  ушел.  Потом  послышалось
легкое постукивание по дереву. Затем покашливание. Я снял со  стола  ноги,
поднялся и выглянул в приемную. Там находилась она. Мне это было ясно  без
слов. Ничто не напоминало в ней леди Макбет. Маленькая, аккуратная, с виду
довольно чопорная. На ней был строгий коричневый костюм, с  плеча  свисала
неуклюжая квадратная  сумочка,  вызывающая  мысль  об  оказывающей  первую
помощь раненым медсестре. На гладко причесанных каштановых волосах  сидела
бесформенная шляпка. Ни косметики, ни губной помады,  ни  украшений.  Очки
без оправы делали ее похожей на библиотекаршу.
   - Так по телефону не разговаривают, - резко сказала она. -  Вам  должно
быть стыдно.
   - Гордость не позволяет мне  выказывать  свой  стыд,  -  ответил  я.  -
Входите.
   Я придержал дверь, когда она входила. Потом стул, когда она садилась.
   Села она на самый краешек.
   - Если  б  я  разговаривала  так  с  кем-нибудь  из  пациентов  доктора
Загсмита, - заявила она, - то лишилась бы работы. Доктор обращает  на  это
особое внимание и даже контролирует меня.
   - Как поживает мой старый друг? Мы еще ни разу не виделись с ним  после
того, как я упал с крыши гаража.
   Она с удивлением и без тени улыбки взглянула на меня.
   - Вы никак не можете знать  доктора  Загсмита.  -  Кончик  ее  довольно
бледного языка высунулся из ее ротика и стал  украдкой  искать  неизвестно
что.
   - Я знаю одного доктора Загсмита. Он живет в Санта Росе.
   - Нет, нет. Это доктор Алфред Загсмит из  Манхэттена.  Манхэттен,  штат
Канзас, не нью-йоркский.
   - Значит, не тот, - сказал я. - А как ваша фамилия?
   - Не знаю, стоит ли называть ее вам.
   - Зашли просто поглазеть?
   - Очевидно, можно сказать и так.  Если  мне  предстоит  рассказывать  о
семейных делах совершенно незнакомому человеку, я, по крайней  мере,  имею
право решить, заслуживает ли он доверия.
   - Вам никто не говорил, что вы славная девочка?
   Ее глаза за стеклами очков сверкнули.
   - Этого еще не хватало.
   Я взял трубку и стал набивать ее табаком.
   - Вот именно, - кивнул я, - не хватало. Сбросьте эту шляпку и  наденьте
изящные очки в цветной оправе. Знаете, из тех, что сужаются к вискам...
   - Доктор Загсмит не позволит мне ничего подобного, - торопливо перебила
она. Потом спросила: - Вы правда так считаете? - и слегка зарделась.
   Я поднес зажженную спичку к трубке  и  выдохнул  дым  через  стол.  Она
отшатнулась.
   - Если хотите нанять меня, - сказал я, - нанимайте таким, какой я есть.
А если  надеетесь  отыскать  детектива,  изъясняющегося  слогом  рыцарских
баллад, вы не в своем уме. Во время разговора я бросил трубку, однако ж вы
пришли сюда. Значит, нуждаетесь в помощи. Как  ваше  имя,  и  в  чем  ваша
проблема?
   Она молча таращилась на меня.
   - Послушайте. Вы из Манхэттена, штат  Канзас.  Когда  я  последний  раз
просматривал "Всемирный альманах",  это  был  небольшой  городок  рядом  с
Топекой. Население -  около  двенадцати  тысяч.  Вы  работаете  у  доктора
Загсмита и разыскиваете  человека  по  имени  Оррин.  Манхэттен  небольшой
городок.  Наверняка.  В  Канзасе  все  городки,  за  вычетом   полудюжины,
маленькие. У меня уже достаточно сведений о вас, чтобы разузнать всю  вашу
подноготную.
   - Но зачем вам это нужно? - встревоженно спросила она.
   - Мне? -  ответил  я.  -  Вовсе  не  нужно.  Я  по  горло  сыт  людьми,
рассказывающими мне свои истории. Сижу здесь  только  потому,  что  некуда
пойти. И работать мне не нужно. Ничего не нужно.
   - Вы слишком много говорите.
   - Да, - согласился я. - Слишком много. Одинокие мужчины всегда  говорят
слишком много. Или вовсе не раскрывают рта. Может, перейдем к делу? Вы  не
похожи  на  тех,  кто  обращается  к  частным  детективам,  тем  более   к
незнакомым.
   - Я знаю, - спокойно сказала она. - И Оррин бы очень рассердился.  Мать
тоже вышла бы  из  себя.  Я  просто  выбрала  вашу  фамилию  в  телефонном
справочнике...
   - По какому принципу? - спросил я. - С открытыми глазами или закрытыми?
   Она уставилась на меня, как на урода.
   - Шесть и одиннадцать, - последовал спокойный ответ.
   - То есть?
   - В фамилии Марлоу шесть букв, - сказала она, - а  в  имени  и  фамилии
одиннадцать. Шесть плюс одиннадцать...
   - Как ваше имя? - Я уже почти кричал.
   - Орфамэй Квест.
   Она сморщилась, будто собиралась заплакать, и произнесла  свое  имя  по
слогам. Затем торопливо, словно пришлось бы  платить  за  отнятое  у  меня
время, продолжила:
   - Я живу вместе с матерью. Отец умер четыре года  назад.  Сестра  Лейла
давно не живет с нами. - Она помолчала. - Отец был врачом. Мой брат  Оррин
тоже собирался  стать  хирургом,  но,  проучась  два  года  в  медицинском
колледже, решил пойти в инженеры.  Потом,  год  назад,  уехал  в  Бэй-Сити
работать в компании "Кал-Вестерн Эркрафт". Не знаю  почему.  У  него  была
очень  хорошая  работа  в  Уичите.  Наверное,  ему  захотелось  пожить   в
Калифорнии. Этого хочется, почитай, всем.
   - Почти всем, - заметил я. - Раз уж  вы  носите  очки  без  оправы,  то
старайтесь говорить правильно.
   Орфамэй хихикнула и, потупясь, провела по столу кончиком пальца.
   - Вы, наверное, имели в виду раскосые очки, те, в  которых  становишься
похожей на азиатку?
   - Угу. Теперь об Оррине. Он приехал в Калифорнию, в Бэй-Сити. Ну и  что
же?
   Она задумчиво нахмурилась. Принялась изучать мое лицо, словно никак  не
могла решиться. Потом слова хлынули из нее потоком:
   - Мы думали, что Оррин будет регулярно писать нам.  Но  за  полгода  он
прислал всего два письма  матери  и  три  мне.  Последнее  из  них  пришло
несколько месяцев назад. Мы с  матерью  забеспокоились.  Поэтому  я  взяла
отпуск и приехала повидать его. До этого он никогда не выезжал из Канзаса.
   Орфамэй умолкла. Потом спросила:
   - Вы не будете делать никаких записей?
   Я хмыкнул.
   - Мне казалось, что детективы всегда записывают полученные ими сведения
в маленькие блокноты.
   - Пометки сделаю, - сказал я. - Рассказывайте дальше. Вы взяли отпуск и
приехали. Что потом?
   - Я написала Оррину, что приезжаю,  но  ответа  не  получила.  Тогда  я
послала ему телеграмму из Солт-Лейк-Сити, но он и на нее не  ответил.  Так
что мне осталось только отправиться туда, где он жил. Путь очень  далекий.
Я ехала автобусом. Это в Бэй-Сити, Айдахо-стрит, четыреста сорок девять.
   Она снова умолкла, потом повторила адрес, и я опять не записал  его.  Я
сидел, глядя на ее очки, прилизанные каштановые волосы и  нелепую  шляпку,
на бесцветные ногти, губы без помады и то и дело  высовывающийся  изо  рта
кончик языка.
   - Может, вы не знаете Бэй-Сити, мистер Марлоу?
   - Ха, - ответил я. - О Бэй-Сити я знаю  только  то,  что  после  каждой
поездки туда мне нужно покупать новую голову. Хотите, я сам  доскажу  вашу
историю?
   - Что-о?
   Глаза Орфамэй раскрылись так широко, что сквозь стекла  очков  казались
выпученными, как у выловленной глубоководной рыбы.
   - Он переехал, - сказал я. - Неизвестно куда. И вы опасаетесь,  что  он
ведет греховную жизнь в особняке на  крыше  небоскреба  Ридженси-Тауэрс  с
кем-то, облаченным в длинное норковое манто и окутанным  ароматом  терпких
духов.
   - О господи, перестаньте!
   - Неужели я выражаюсь грубо?
   - Прошу вас, мистер Марлоу, - сказала, наконец, Орфамэй. - Об Оррине  я
не думаю ничего подобного. И если б Оррин услышал вас, вы  пожалели  бы  о
своих словах. Иногда он бывает очень зловредным.  Но  с  ним  явно  что-то
стряслось. Этот дом с  дешевыми  меблирашками  очень  мне  не  понравился.
Управляющий - отвратительный тип.  Сказал,  что  Оррин  недели  две  назад
съехал, куда - он не знает и знать не хочет, после  чего  изъявил  желание
пропустить хорошую дозу джина. Не представляю, почему Оррин  стал  жить  в
таком месте.
   - Вы сказали - дозу джина? - переспросил я.
   Орфамэй покраснела.
   - Это управляющий. Я только передаю его слова.
   - Ладно. Давайте дальше.
   - Потом я позвонила туда, где Оррин работал. В компанию  "Кал-Вестерн".
Мне сказали, что он уволен, как и многие другие, и больше о нем ничего  не
известно. Тогда я пошла в почтовое отделение и спросила,  не  оставлял  ли
Оррин нового адреса. Мне  ответили,  что  они  не  вправе  давать  никаких
сведений. Я объяснила в чем дело, и тот человек сказал,  что,  раз  я  его
сестра, он пойдет проверит. Пошел, проверил и сказал,  что  нового  адреса
Оррин не оставил. Тут мне стало страшновато. Мало ли что могло случиться.
   - Вам не пришло на ум справиться о нем в полиции?
   - Я не посмела обращаться в полицию. Оррин никогда не простил  бы  мне.
Он даже в лучшие минуты тяжелый человек. Наша семья... - Орфамэй замялась,
в глазах ее что-то мелькнуло. - Наша семья не из тех...
   - Послушайте, - устало сказал я. - Я  вовсе  не  думаю,  что  он  украл
бумажник. Возможно, его сшибла машина, и он потерял память или же  слишком
плох и не в состоянии говорить.
   Орфамэй спокойно посмотрела на меня.
   - Случись с ним такое, мы бы узнали. У каждого в кармане  есть  что-то,
по чему можно установить личность.
   - Иногда остаются только пустые карманы.
   - Вы хотите напугать меня, мистер Марлоу?
   - Если и так, то получается это у меня плохо. Так что же, по-вашему,  с
ним могло случиться?
   Орфамэй  поднесла  тонкий  указательный  палец  к  губам  и   осторожно
коснулась его кончиком языка.
   - Если б я знала, что думать, то, наверное, не пришла бы к вам. Сколько
вы запросите, чтобы отыскать его?
   Я ответил не сразу:
   - Имеется в виду, что я должен отыскать его, ничего никому не говоря?
   - Да. Ничего никому не говоря.
   - Угу. Трудно сказать. Я назвал вам свои расценки.
   Она  сложила  руки  на  краю  стола  и  крепко   стиснула   их.   Таких
бессмысленных жестов, как у нее, мне  почти  никогда  еще  не  приходилось
видеть.
   - Я думаю, раз вы детектив, то сможете найти его сразу  же,  -  сказала
она. - Самое большее, что я смогу израсходовать - это  двадцать  долларов.
Мне нужно питаться, платить за номер в отеле, покупать обратный  билет  на
поезд, а в отелях, сами знаете, цены жутко высокие, и питаться в поезде...
   - В каком отеле вы остановились?
   - Я... я не хотела бы говорить этого, если можно.
   - Почему?
   - Не хотела бы, и все. Жутко боюсь вспыльчивости Оррина. И к тому же  я
всегда могу позвонить вам сама, разве не так?
   - Угу. Ну а чего вы боитесь, кроме вспыльчивости Оррина, мисс Квест?
   Трубка у меня погасла. Я зажег спичку и поднес к чашечке, не сводя глаз
с клиентки.
   - А курение не очень скверная привычка? - спросила она.
   - Может быть, - ответил я. - Но за двадцать долларов я не стану от  нее
отказываться. И не уклоняйтесь от ответов на мои вопросы.
   - Не смейте так разговаривать со мной, - вскипела Орфамэй. - Курение  -
скверная привычка. Мать никогда не позволяла  отцу  курить  в  доме,  даже
последние два года, после того, как с ним случился удар. Иногда он сидел с
пустой трубкой во рту. Матери это очень не нравилось. У нас  были  большие
долги,  и  мать  говорила,  что  не  может  давать  ему  деньги  на  такую
бессмысленную вещь, как табак. Церковь нуждалась в  этих  деньгах  гораздо
больше, чем он.
   - Кажется, начинаю понимать, - протянул я. - В такой семье,  как  ваша,
кто-то непременно должен быть черной овцой.
   Орфамэй вскочила, прижав к телу свою нелепую сумочку.
   - Вы мне не нравитесь. Видимо, я не  стану  вас  нанимать.  А  если  вы
намекаете, будто Оррин совершил что-то нехорошее, могу  вас  уверить,  что
черная овца в нашей семье - вовсе не он.
   Я даже глазом не моргнул. Орфамэй развернулась, промаршировала к двери,
взялась за ручку, потом повернулась снова, промаршировала обратно и  вдруг
расплакалась. Реагировал я на это так  же,  как  чучело  рыбы  на  блесну.
Орфамэй достала платочек и легонько коснулась им уголков глаз.
   - А теперь вы, небось, позвоните в п-полицию, - протянула она  дрожащим
голосом. - В редакциях манхэттенских г-газет все станет  известно,  и  они
н-напечатают о нас что-нибудь отвратительное.
   - Вы ничего  подобного  не  думаете.  Перестаньте  играть  на  жалости.
Покажите-ка лучше фотографию брата.
   Орфамэй торопливо  спрятала  платочек,  достала  что-то  из  сумочки  и
протянула через стол мне. Оказалось - это конверт. Тонкий, но  там  вполне
могла уместиться парочка фотографий. Заглядывать внутрь я не стал.
   - Опишите его, - сказал я.
   Орфамэй задумалась. Это дало ей возможность привести  в  движение  свои
брови.
   - В марте ему исполнилось двадцать  восемь.  У  него  светло-каштановые
волосы, причем гораздо светлее, чем мои, и голубые глаза - тоже  посветлее
моих. Волосы он зачесывает назад. Очень рослый, выше шести футов. Но весит
всего сто сорок фунтов. Тощий. Носил  светлые  усики,  но  мать  заставила
сбрить их. Сказала...
   - Можете  не  продолжать.  Они  потребовались  священнику  для  набивки
подушечки.
   - Не смейте говорить так о моей матери, - взвизгнула Орфамэй, побледнев
от ярости.
   - Оставьте. Я вас не знаю. Но  корчить  из  себя  пасхальную  лилию  не
стоит. Есть ли у Оррина какие-нибудь особые приметы:  родинки,  шрамы  или
вытатуированный на груди текст двадцать третьего псалма? И краснеть  вовсе
не обязательно.
   - Незачем кричать на меня. Что же вы не смотрите фотографии?
   - Потому что снят он, скорее всего, одетым.  В  конце  концов,  вы  его
сестра. Вы должны знать.
   - Нету, - выдавила она. - Только маленький шрамик на левой руке  -  ему
удаляли жировик.
   - Что вы можете сказать о его привычках, кроме того, что он  не  курит,
не пьет и не ухаживает за девушками? Каким образом он развлекается?
   - Как... откуда вы узнали это?
   - От вашей матери.
   Орфамэй улыбнулась. А я уж было решил, что она не  способна  улыбаться.
Зубы у нее были очень ровные, белые, и она  не  старалась  демонстрировать
их. Это уже кое-что.
   - Вы догадливы, - сказала она. - Оррин много занимается, потом  у  него
есть очень дорогой фотоаппарат, он любит снимать людей, когда те ничего не
подозревают. Иногда это их бесит. Но Оррин говорит, что людям надо  видеть
себя такими, как они есть.
   - Будем надеяться, с ним этого никогда не случится, - сказал я. - Что у
него за аппарат?
   -  Маленький,  с  очень  хорошей  оптикой.  Снимать  можно  при   любом
освещении. "Лейка".
   Я полез в конверт и достал две небольшие, очень четкие фотографии.
   - Снимки сделаны вовсе не "лейкой", - заметил я.
   - Нет, нет. Его  снимал  Филип.  Филип  Андерсон.  Молодой  человек,  с
которым я  одно  время  встречалась.  -  Орфамэй  вздохнула.  -  Очевидно,
потому-то я и обратилась к вам, мистер Марлоу. Потому что вас  тоже  зовут
Филип.
   Я буркнул: "Угу", но был слегка тронут.
   - Что же сталось с Филипом Андерсоном?
   - Но мы говорили об Оррине...
   - Знаю, - перебил я. - Но что сталось с Филипом Андерсоном?
   - Живет все там же, в Манхэттене. - Орфамэй отвела взгляд. - Матери  он
очень не нравился. Вы, наверное, знаете, как это бывает.
   - Да, - ответил я. - Знаю. Можете заплакать если хотите. Не  стану  вас
упрекать. Я и сам сентиментальный плакса.
   Я взглянул на фотографии. На одной Оррин смотрел вниз, и она  мне  была
ни к чему.  Другая  представляла  собой  вполне  сносный  снимок  высокого
угловатого парня с близко поставленными  глазами,  тонким  прямым  ртом  и
острым подбородком. Выражение лица  было  таким,  как  я  и  ожидал.  Если
забудете вытереть ноги,  этот  парень  напомнит  вам.  Отложив  снимки,  я
взглянул на Орфамэй Квест, пытаясь найти в  ее  лице  хотя  бы  отдаленное
сходство с братом, но не смог. Ни малейшего сходства, что, разумеется,  ни
о чем не говорило. И не могло сказать.
   - Ладно, - вздохнул я. - Съезжу туда, полюбопытствую. Но вы,  наверное,
и сами догадываетесь, что  случилось.  Ваш  брат  живет  в  чужом  городе.
Какое-то время недурно зарабатывает. Может,  побольше,  чем  когда-либо  в
жизни. Встречает людей, каких до сих пор не встречал. Притом  в  городе  -
поверьте, я знаю Бэй-Сити, - совершенно не похожем на  Манхеттен  в  штате
Канзас. Поэтому он пренебрегает всем, что ему внушали, и не  хочет,  чтобы
дома об этом узнали. Хватит с него семейного гнета.
   Орфамэй молча поглядела на меня, потом потрясла головой.
   - Нет, Оррин не способен на это, мистер Марлоу.
   - На это способны все,  -  сказал  я.  -  Особенно  такие,  как  Оррин.
Набожный парень из маленького  городка,  всю  жизнь  прожил  под  каблуком
матери и надзором священника. Здесь  он  предоставлен  сам  себе.  У  него
завелись деньги. Теперь ему подавай развлечений и света, отнюдь  не  того,
что падает  из  восточного  окна  церкви.  Не  подумайте,  что  я  осуждаю
добродетельную жизнь. Я хочу сказать, что она ему осточертела. Так ведь?
   Орфамэй молча кивнула.
   - И он начинает пользоваться благами жизни, -  продолжал  я,  -  но  не
знает,  как  это  делается.  Здесь  ведь  тоже  нужен  опыт.  Сходится   с
какой-нибудь заурядной  девицей,  пьет  дешевое  виски  и  чувствует  себя
ужасным грешником. В конце  концов,  парню  двадцать  девятый  год:  хочет
поваляться в канаве, пусть себе. Потом он найдет, на кого свалить вину.
   - Я не хочу верить вам, мистер Марлоу, - медленно произнесла Орфамэй. -
Не хочу, чтобы мать...
   - Если я не ошибаюсь, вами было что-то сказано о двадцати  долларах,  -
перебил я.
   Орфамэй была потрясена.
   - Платить сейчас?
   - А как это принято в Манхеттене, штат Канзас?
   - У нас нет частных детективов. Только полиция. То есть вроде бы нет.
   Она снова полезла в свою уродливую сумочку, достала красный кошелек,  а
из него - несколько аккуратно сложенных  по  отдельности  ассигнаций.  Три
пятерки и пять долларовых бумажек.  Оставалось  у  нее,  похоже,  немного.
Орфамэй  подержала  кошелек,  словно  демонстрируя,  как  он  пуст.  Потом
разгладила на столе деньги, сложила их стопкой и придвинула ко мне.  Очень
медленно, очень печально, словно топила любимого котенка.
   - Сейчас напишу расписку, - сказал я.
   - Мне не нужна расписка, мистер Марлоу.
   - Она нужна мне. Вы не оставляете визитной карточки,  так  уж  пусть  у
меня будет какая-то бумажка с вашей фамилией.
   - Для чего?.
   - При необходимости я смогу доказать, что представляю ваши интересы.
   Взяв квитанционную книжку,  я  заполнил  бланк  и  протянул  ей,  чтобы
Орфамэй подписала дубликат. Помедлив, она неохотно взяла жесткий  карандаш
и аккуратным секретарским почерком вывела на дубликате: "Орфамэй Квест".
   - Адреса вы так и не указываете? - спросил я.
   - Я бы не хотела.
   - Тогда звоните в любое время. Номер моего домашнего телефона тоже есть
в справочнике. "Бристол апартментс", квартира четыреста двадцать восемь.
   - Вряд ли я пойду к вам в гости, - холодно сказала Орфамэй.
   - Я вас пока и не приглашал. Если  хотите,  позвоните  часа  в  четыре.
Возможно, я что-то разузнаю. А может, и нет.
   Орфамэй поднялась.
   - Надеюсь, мать не сочтет мой поступок дурным, - сказала она, почесывая
губу ногтем без маникюра. - Я имею в виду мой приход сюда.
   - Только не рассказывайте мне, чего не одобряет ваша мать, - сказал  я.
- Просто опускайте эти подробности.
   - Ну, знаете ли!
   - И перестаньте говорить "Ну, знаете ли!"
   - Мне кажется, вы очень неприятный человек, - сказала она.
   - Нет, вам этого не кажется. Вы находите меня очень  симпатичным.  А  я
нахожу вас очаровательной лгунишкой. Неужели вы думаете, что я  берусь  за
это дело ради двадцати долларов?
   Орфамэй обратила на меня немигающий, неожиданно холодный взгляд.
   - Тогда почему? - И не получив ответа, добавила: - Потому что на  дворе
весна?
   Я опять промолчал. Она слегка покраснела. Потом хихикнула.
   У меня не хватило духу сказать, что я просто устал от безделья.  Может,
какую-то роль сыграла тут и весна. И кое-что в ее  глазах,  гораздо  более
древнее, чем Манхеттен, штат Канзас.
   - Я нахожу вас очень славным, право же,  -  негромко  сказала  Орфамэй.
Потом быстро повернулась и чуть ли  не  бегом  бросилась  из  кабинета.  В
коридоре ее ноги издавали легкий, резкий,  отрывистый  стук:  так  стучит,
наверное, по столу ее мать, когда отец тянется за вторым куском пирога.  А
у отца больше нет денег. Нет ничего. Он сидит в кресле-качалке на  веранде
в Манхеттене, штат Канзас,  держа  во  рту  пустую  трубку.  Раскачивается
легко, спокойно, так как после удара  нужно  ко  всему  относиться  легко,
спокойно. И ждать следующего. С пустой трубкой во рту. Без табака.  Ничего
не делать и ждать.
   Я положил двадцать заработанных тяжким трудом долларов Орфамэй Квест  в
конверт, написал на нем ее имя и бросил в ящик стола. Выходить на улицу  с
такой большой суммой денег в кармане не хотелось.





   Можно долгое время знать Бэй-Сити, не зная Айдахо-стрит. И многое знать
об Айдахо-стрит, ничего не зная о  доме  номер  449.  Площадка  перед  ним
неравномерно вымощена булыжником. К  потрескавшемуся  тротуару  на  другой
стороне улицы  примыкает  покосившийся  забор  лесосклада.  Чуть  подальше
ржавые рельсы подходят к высоким, скрепленным цепями  деревянным  воротам,
похоже, не открывавшимся лет двадцать. Ворота и забор мальчишки исписали и
разрисовали мелом.
   На низкой некрашеной веранде дома  в  беспорядке  праздно  стояло  пять
деревянных и тростниковых кресел-качалок, скрепленных проволокой и  влагой
океанского воздуха. Зеленые потрескавшиеся жалюзи нижних окон были опущены
на две трети. У парадной двери красовалось печатное объявление  "Свободных
мест нет". Висело оно, видимо, уже давно, так как выгорело и было засижено
мухами. За дверью тянулся длинный коридор, из него  наверх  вела  лестница
длиной в  треть  коридора.  Справа  от  двери  находилась  узкая  полка  с
подвешенным на цепочке карандашом. Там же была пуговка звонка, а  над  ней
приколотая  тремя  разными   кнопками   черно-желтая   бумажная   табличка
"Управляющий". На противоположной стене висел телефон-автомат.
   Я нажал пуговку. Звонок раздался где-то поблизости, но за ним ничего не
последовало. Я позвонил снова. Опять ничего. Тогда я  подошел  к  двери  с
черно-белой, теперь уже металлической, табличкой "Управляющий".  Постучал.
Потом ударил в дверь ногой. Обратить на это внимание, похоже, было некому.
   Я вышел, свернул за угол на  узкую  бетонную  дорожку  и  направился  к
служебному входу. Для квартиры управляющего там,  казалось,  самое  место.
Вся остальная  часть  дома,  очевидно,  сдавалась  жильцам.  На  маленькой
веранде стояли грязное мусорное ведро и деревянный ящик, набитый бутылками
из-под спиртного. Сквозь стекла было видно, что дверь на кухню распахнута.
В кухне стоял полумрак. Я прижался лицом к застекленной  двери  веранды  и
стал вглядываться. Мне удалось разглядеть прямой стул с висящим на  спинке
мужским пиджаком, а на стуле человека в рубашке и шляпе.  Замухрышку.  Что
он делает, не было видно, но было похоже,  что  этот  полукарлик  сидел  у
встроенного стола в обеденном уголке кухни.
   Я постучал по стеклу. Замухрышка не обратил на это внимания. Я постучал
снова, посильнее. На сей раз он откинулся назад вместе со стулом, явив мне
маленькое бледное лицо с сигаретой во рту.
   - Чего тебе? - рявкнул замухрышка.
   - Управляющего.
   - Его нету, малыш.
   - А ты кто?
   - Тебе-то что?
   - Хочу снять комнату.
   - Нету мест, малыш. Читать, что ли, не умеешь?
   - У меня есть другие сведения, - сказал я.
   - Вот как? - Замухрышка ногтем смахнул пепел с сигареты, не вынимая  ее
из маленького неприятного рта. - Ну и катись вместе с ними.
   Засим он вернул стул в прежнее положение и предался прежнему занятию.
   Громко топая, я спустился с  крыльца  и  совершенно  бесшумно  поднялся
снова. Осторожно подергал застекленную дверь. Заперта на крючок. Я  поддел
его лезвием складного ножа. Крючок слегка  звякнул,  но  там,  за  столом,
раздавалось гораздо более громкое звяканье.
   Я вошел и прокрался на кухню. Там  находились  газовая  плита  с  тремя
конфорками, несколько полок с грязной посудой, обшарпанный  холодильник  и
обеденный уголок, столик которого был завален деньгами.  Главным  образом,
бумажными, но были и серебряные монеты всех достоинств, вплоть до доллара.
Замухрышка пересчитывал деньги, раскладывая их кучками, и делал пометки  в
маленьком блокноте. Карандаш он слюнявил, не вынимая изо рта сигареты.
   На столе лежало, должно быть, несколько сотен долларов.
   - День платежа? - добродушно осведомился я.
   Замухрышка очень резко обернулся. С минуту он  молча  улыбался.  Улыбка
была нарочитой. Вынув изо рта окурок, он швырнул  его  на  пол  и  загасил
ногой. Достал из кармана рубашки новую сигарету, сунул в рот и стал искать
спички.
   - Ловко ты вошел, - весело сказал он.
   Не найдя спичек,  замухрышка  небрежно  повернулся  и  полез  в  карман
пиджака. О стул ударилось что-то тяжелое. Я ухватил его запястье, не давая
вытащить эту тяжелую штуку. Замухрышка  откинулся  назад,  и  оттопыренный
карман его пиджака начал подниматься ко мне.
   Я выдернул из-под замухрышки стул. Ударившись головой  о  торец  стола,
замухрышка грохнулся на пол. Это не помешало ему сделать  попытку  ударить
меня ногой в пах. Я отскочил назад вместе  с  его  пиджаком  и  достал  из
кармана пистолет тридцать восьмого калибра.
   - Вставай, - сказал я. - Не трону.
   Замухрышка медленно поднялся, притворяясь, что ушибся сильнее, чем  это
было на самом деле. Он запустил руку за ворот, и когда в  какой-то  момент
его рука метнулась ко мне, в ней сверкнул металл.
   Боевой петушок.
   Я саданул замухрышку по челюсти его собственным пистолетом, и он  снова
плюхнулся на пол. А я наступил на  державшую  нож  руку.  Лицо  замухрышки
скривилось, но он не издал ни звука. Я пинком отшвырнул нож в угол. Лезвие
было длинным, тонким и, похоже, очень острым.
   - Как не стыдно, - сказал я,  -  угрожать  пистолетом  и  ножом  людям,
которые просто ищут жилье. Даже в наши времена это слишком.
   Замухрышка сунул свою большую руку  между  колен,  стиснул  ее  и  стал
что-то насвистывать сквозь  зубы.  Видимо,  удар  по  челюсти  на  нем  не
особенно сказался.
   - Ладно, - сказал он. - Ладно. Я не мастер в этих делах. Забирай деньги
и сматывайся. Но только знай, что тебе от нас никуда не деться.
   Я поглядел на ассигнации и монеты.
   - Судя по твоему оружию, ты выбирал его очень тщательно, - сказал  я  и
подошел к ведущей в дом двери. Она была не заперта. Я обернулся.
   -  Пистолет  я  оставлю  в  почтовом  ящике.  В  следующий  раз  требуй
предъявить полицейский значок.
   Замухрышка по-прежнему насвистывал сквозь зубы, держа руку между колен.
Сощурясь, он задумчиво поглядел на меня, потом  смахнул  деньги  в  старый
портфель и защелкнул его. Снял шляпу, расправил поля, небрежно  нахлобучил
ее на затылок и спокойно, уверенно улыбнулся.
   - Пушка - черт с ней. В городе полно старых железяк. А вот нож оставь у
Клозена. Я немало потрудился над ним, чтобы привести в норму.
   - А им?.. - спросил я.
   - Все может быть. - Он легонько потыкал в мою сторону пальцем. - Скоро,
наверно, встретимся. Когда со мной будет друг.
   - Только пусть наденет чистую рубашку, - сказал я. - И тебе одолжит.
   - Надо же, - проворчал замухрышка.  -  Какими  мы  становимся  наглыми,
какими остроумными, едва только нацепим полицейский значок.
   Он бесшумно прошел мимо меня и спустился по  деревянным  ступеням.  Его
шаги простучали по бетонной дорожке и  затихли.  Они  напомнили  мне  стук
каблучков Орфамэй Квест по коридору. И у меня почему-то возникло  гнетущее
чувство, что я пошел не с той карты. Может, его пробудила твердость  этого
замухрышки: ни хныканья, ни  крика,  только  улыбка,  свист  сквозь  зубы,
негромкий голос и злопамятный взгляд.
   Я нагнулся и поднял нож. Лезвие было длинным, гладким и тонким,  словно
отшлифованная пилка для ногтей. Рукоять с  усиками  из  легкого  пластика,
казалось, была сделана целиком. Взяв нож за  эту  рукоять,  я  бросил  его
острием в столешницу. Лезвие глубоко вошло в древесину и задрожало.
   Я вздохнул. Вытащил лезвие. Любопытный нож, особой  формы,  для  особой
цели. И то, и другое не особенно приятно.
   Распахнув дверь, ведущую из кухни, я шагнул вперед, держа в одной  руке
нож и пистолет.
   Комната с откидной кроватью. Постель  измята.  Туго  набитое  кресло  с
прожженной на подлокотнике дырой. У окна -  придвинутый  к  стене  высокий
дубовый письменный стол с похожими на старомодные  двери  винного  погреба
покосившимися дверцами. Неподалеку от него - диван-кровать. На  ней  лежал
мужчина, ноги его в серых вязаных носках свисали над полом. Головой он  не
доставал до подушки, но сожалеть об этом,  судя  по  цвету  наволочки,  не
стоило. Туловище  его  облегали  неопределенного  цвета  рубашка  и  серый
заношенный шерстяной свитер. Лицо мужчины  лоснилось  от  пота,  дышал  он
открытым ртом, пыхтя, как старый "форд" с  неплотной  верхней  прокладкой.
Рядом на столике стояла тарелка, полная окурков. Некоторые их них, похоже,
были от самокруток. На полу  -  слегка  початая  бутылка  джина,  кофейная
чашка, где, судя по всему, давно уже не бывало кофе,  и  стакан.  Пахло  в
комнате главным образом джином и затхлостью, но ощущался  и  легкий  запах
марихуаны.
   Я открыл окно  и  прислонился  лбом  к  противомоскитной  сетке,  чтобы
вдохнуть чистого воздуха  и  оглядеть  улицу.  Вдоль  забора  катались  на
велосипедах  двое  мальчишек.  Время  от  времени  они  останавливались  и
разглядывали непристойные рисунки. Больше на улице никого  не  было.  Даже
собак. На углу вилась пыль, словно только что проехала машина.
   Я подошел к письменному столу. В ящике оказалась регистрационная книга.
Я стал листать, пока не наткнулся на запись:  "Оррин  П.Квест",  сделанную
четким, аккуратным почерком,  и  "номер  214",  написанную  другой  рукой,
отнюдь не четко и не аккуратно.
   Я пролистал книгу до конца, но новой регистрации  не  обнаружил.  Номер
215  занимал  некий  Дж.У.Хикс.  Сунув  книгу  на  место,  я   подошел   к
диван-кровати. Лежавший перестал храпеть и, словно произнося речь, положил
руку себе на грудь. Я нагнулся, зажал  ему  пальцами  нос  и  заткнул  рот
подолом свитера. Мужчина проснулся, резко открыл тусклые,  налитые  кровью
глаза и стал вырываться. Убедившись, что он полностью очнулся, я  отпустил
его, взял с пола бутылку, налил немного джина в валявшийся рядом стакан  и
протянул ему.
   Он потянулся к стакану с восхитительным  волнением  матери,  радующейся
нашедшемуся ребенку.
   Я отдернул вожделенную посудину и спросил:
   - Ты управляющий?
   Вяло облизнув губы, мужчина пробормотал:
   - Гр-р-р.
   Потом он попытался выхватить стакан у меня из рук. Я поставил его перед
ним на столик. Мужчина бережно взял посудину двумя руками и вылил  джин  в
рот. Потом он довольно засмеялся и запустил в меня стаканом.  Я  ухитрился
поймать посудину и снова поставил ее на столик. Мужчина,  старательно,  но
безуспешно напуская на себя суровый вид, оглядел меня.
   - Чего тебе? - недовольно прохрипел он.
   - Управляющий?
   Мужчина кивнул и едва не свалился на пол.
   - Видать, хватил лишнего, - сказал он. - Самую малость.
   - Ничего, - утешил я. - Еще дышишь.
   Он опустил ноги на пол, с трудом встал, ни с  того  ни  с  сего  весело
захихикал,  сделал  три  неуверенных  шага,  опустился  на  четвереньки  и
попытался укусить ножку стула.
   Я поднял его, усадил в кресло с прожженным подлокотником  и  налил  еще
один глоток лекарства от похмелья. Он выпил, сильно содрогнулся, и  взгляд
его сразу же стад осмысленным и хмурым. У пьяниц такого типа бывают минуты
прояснения.  Предвидеть,  когда  оно  наступит  и  как  долго   продлится,
невозможно.
   - Кто ты такой, черт возьми? - пробурчал он.
   - Я ищу человека по имени Оррин П.Квест.
   - Кого?
   Я повторил. Управляющий провел ладонью по лицу и кратко ответил:
   - Съехал.
   - Когда?
   Он  махнул  рукой,  чуть  не  свалился  с  кресла  и,  чтобы  сохранить
равновесие, тут же махнул в другую сторону.
   - Дай выпить.
   Держа стакан так, чтобы он не мог до него дотянуться, я налил еще  одну
дозу джина.
   - Дай, - заканючил управляющий. - Мне очень плохо.
   - От тебя требуется лишь нынешний адрес Оррина П.Квеста.
   - Подумать только, - съязвил он и тщетно  попытался  выхватить  у  меня
очередную порцию.
   Поставив стакан на пол, я протянул ему свою визитную карточку.
   - Это поможет тебе сосредоточиться.
   Он поглядел на карточку в упор, ухмыльнулся, сложил ее  пополам,  потом
еще раз, подержал на ладони, плюнул на нее и бросил через плечо.
   Я протянул ему джин. Он выпил за мое здоровье,  торжественно  кивнул  и
отправил стакан вслед за карточкой. Стакан покатился по полу и стукнулся о
плинтус. Управляющий с удивительной легкостью встал, поднял большой палец,
сжал остальные и издал резкий звук языком и зубами.
   - Проваливай. У меня  есть  друзья,  -  сказал  он,  бросил  взгляд  на
телефон, прикрепленный к стене, потом ехидно глянул  на  меня.  -  Парочка
ребят, способных разделаться с тобой, - фыркнул он.
   Я промолчал.
   - Что, не веришь? - внезапно рассердясь, зарычал он. Я покачал головой.
   Управляющий метнулся к телефону, схватил трубку  и  набрал  пятизначный
номер: Я следил за ним. - Один - три - пять - семь - два.
   На этом силы управляющего иссякли. Он разжал пальцы,  трубка  выпала  и
ударилась о стену. Он сел на  пол,  приложил  трубку  к  уху  и  прорычал,
обращаясь к стене: "Позови Дока". Я молча слушал. "Винс! Док!"  -  сердито
крикнул управляющий, потряс трубку и отшвырнул  в  угол.  Затем  встал  на
четвереньки и  пополз  по  кругу.  Когда  он  увидел  меня,  на  его  лице
отразились удивление и недовольство. Он  поднялся  на  нетвердых  ногах  и
протянул руку.
   - Дай выпить.
   Подняв с пола пустой  стакан,  я  вылил  туда  все,  что  оставалось  в
бутылке. Управляющий  принял  его  с  достоинством,  словно  пьяная  вдова
титулованной особы,  демонстративно  выпил  до  дна,  спокойно  подошел  к
диван-кровати и лег, положив вместо подушки под голову  стакан.  Уснул  он
мгновенно.
   Я повесил телефонную трубку, выглянул на кухню, потом обшарил спящего и
достал из кармана ключи. Среди них была и отмычка. На двери в коридор  был
пружинный замок, я поставил его на  кнопку,  чтобы  войти  снова,  и  стал
подниматься по лестнице. По пути я остановился и записал на клочке бумаги:
"Док - Винс. 13572". Возможно, это был какой-то ключ.
   Пока я поднимался, в доме было совершенно тихо.





   Хорошо отшлифованной отмычкой управляющего замок комнаты  214  открылся
бесшумно.  Я  распахнул  дверь.  Комната  оказалась  не   совсем   пустой.
Коренастый, крепко сложенный мужчина, стоя спиной к двери,  склонялся  над
лежащим на кровати чемоданом. На покрывале были  сложены  рубашки,  носки,
белье. Он  неторопливо,  старательно  укладывал  их,  негромко,  монотонно
насвистывая сквозь зубы.
   Когда скрипнули дверные петли, мужчина  замер.  Руки  его  метнулись  к
подушке.
   - Прошу прощения, - извинился я.  -  Управляющий  сказал,  что  комната
свободна.
   Мужчина был лысым, как грейпфрут. На нем  были  темно-серые  фланелевые
брюки с прозрачными пластиковыми подтяжками и голубая  рубаха.  Он  быстро
поднес руки к голове и обернулся. Теперь у него появились волосы.
   Гладкие, каштановые, без пробора, они совершенно не походили на  парик.
Мужчина сверкнул на меня глазами.
   - Не мешало бы постучать.
   Голос его был низким, широкое настороженное лицо говорило  о  том,  что
ему не раз приходилось бывать в переделках.
   - С какой стати? Если мне сказали, что здесь никого нет.
   Он удовлетворенно кивнул. Блеск в его глазах исчез.
   Я без приглашения сделал  несколько  шагов  вперед.  На  постели  возле
чемодана лежал вверх обложкой раскрытый порнографический журнал. В зеленой
стеклянной  пепельнице   дымилась   сигарета.   Комната   была   аккуратно
обставленной и для этого дома чистой.
   - Он, видимо,  думает,  что  вы  уже  съехали,  -  сказал  я,  стараясь
выглядеть искренним и добродушным.
   - Через полчаса меня здесь не будет, - сказал мужчина.
   - Можно осмотреть комнату?
   Он невесело усмехнулся.
   - Недавно приехал в Бэй-Сити?
   - А что?
   - И здесь только появился?
   - А в чем дело?
   - Приглянулся дом и округа?
   - Не особенно, - ответил я. - А комната вроде ничего.
   Мужчина усмехнулся, обнажив очень белую, по сравнению с другими зубами,
фарфоровую коронку.
   - И долго ты ходишь тут и смотришь комнаты?
   - Только начал, - ответил я. - К чему все эти вопросы?
   - Ты меня насмешил, - без смеха сказал мужчина. - В этом городе  не  до
разглядывания комнат. Хватаешь, что подворачивается, не глядя. Сейчас  тут
столько народу, что за весть о свободной комнате я мог бы получить  десять
долларов.
   - Вот незадача, - сказал  я.  -  Про  эту  комнату  мне  поведал  Оррин
П.Квест. Так что десятки тебе не обломится.
   - Вот как?
   Мой собеседник даже не моргнул глазом. Не шевельнул  ни  единой  мышцей
лица. Словно черепаха.
   - Ты лучше не хами, - сказал он. - Мне хамить опасно.
   Взяв из пепельницы свою сигарету,  он  выпустил  тонкую  струйку  дыма.
Неприязненно поглядел на меня сквозь нее серыми  глазами.  Я  тоже  достал
сигарету и почесал ею подбородок.
   - А что происходит с теми, кто вам нахамит? - поинтересовался я.  -  Вы
заставляете их подавать вам парик?
   - Оставь мой парик в покое, - злобно ответил мужчина.
   - Виноват, - сказал я.
   - У входа висит объявление "Мест нет". Почему же ты пришел сюда  искать
комнату?
   - Вы не расслышали меня, - сказал я. - Оррин П.Квест.
   Имя я произнес отчетливо. Но это не улучшило его настроения.  Наступила
мертвая тишина.
   Мужчина внезапно повернулся и сунул в чемодан стопку  носовых  платков.
Когда он обернулся снова, взгляд его был, мягко говоря, настороженным.  Да
и все лицо дышало настороженностью.
   - Он твой друг? - небрежно спросил лысый.
   - Вместе росли, - ответил я.
   - Тихий парень, - неторопливо сказал мой  собеседник.  -  Я  с  ним  не
вожусь. Он вроде работает в компании "Кал-Вестерн"?
   - Работал, - сказал я.
   - Вот как. Уволился?
   - Выперли.
   Мы продолжали глядеть друг на друга. Это ни к чему нас  не  привело.  И
он, и я слишком много глядели на людей, чтобы ждать от этого чуда.
   Собеседник снова сунул  в  рот  сигарету  и  сел  на  кровать  рядом  с
чемоданом. Заглянув в этот чемодан, я увидел выглядывающий из-под небрежно
свернутых трусов квадратный торец рукоятки пистолета.
   - Квест не живет здесь  уже  десять  дней,  -  задумчиво  произнес  мой
собеседник. - И думает, что комната до сих пор не занята.
   - Судя по регистрационной книге, она свободна, - заметил я.
   Собеседник презрительно фыркнул.
   - Этот пьянчуга небось уже  месяц  не  заглядывал  в  книгу.  Слушай...
постой, постой.
   Взгляд его стал пристальным,  а  рука  поползла  к  чемодану  и  лениво
поправила что-то возле пистолета. Когда он убрал руку, пистолет был уже не
виден.
   - Я с утра какой-то рассеянный, вот сразу и не допер, - сказал он. - Ты
сыщик. Что вынюхиваешь?
   - Совершенно ничего. Просто захотелось узнать, как вы оказались в  этой
комнате.
   - Перебрался из двести пятнадцатой напротив. Эта получше.  Вот  и  все.
Ничего загадочного. Удовлетворен?
   - Полностью, - ответил я, глядя на  руку,  которая  могла  оказаться  и
возле пистолета.
   - Откуда ты? Из городской полиции? Покажи значок.
   Я промолчал.
   - Не верю, что у тебя нет значка.
   - Покажи я его, вы вполне можете заявить,  что  это  подделка.  Значит,
ваша фамилия Хикс?
   На его лице отразилось удивление.
   - Джордж У.Хикс, - сказал я. - Так записано  в  регистрационной  книге.
Комната двести пятнадцать. Вы только что сказали, что перебрались  оттуда.
Будь здесь у вас классная доска, я записал бы эти слова.
   - Давай уж не будем играть в прятки, - сказал мой собеседник. -  Верно,
я Хикс. Рад познакомиться. Как твоя фамилия?
   Он протянул мне руку. Я пожал ее, но без особого энтузиазма.
   - Марлоу. Филип Марлоу.
   - Знаешь что, - вежливо сказал Хикс, - ты ужасный лгун.
   Я засмеялся ему в лицо.
   - Смешками ничего не добьешься, малыш. Что ты за птица?
   Я вынул бумажник и  протянул  ему  визитную  карточку.  Он  внимательно
изучил ее и постукал ребром карточки по фарфоровой коронке.
   - Может, он куда уехал, только мне не сказал, - съехидничал Хикс.
   - Грамматика у вас такая же скверная, как и парик, - сказал я.
   - Лучше оставь парик в покое! - крикнул он.
   - Да не съем я его. Не настолько уж голоден.
   Хикс, выставив правое плечо, шагнул  вперед  и,  опустив  губу,  злобно
зарычал.
   - Не бейте меня. Я застрахован; - сказал я.
   - Тьфу ты, черт. Все шуточки, шуточки. - Он пожал плечами и вернул губу
на место. - Что у тебя за дело?
   - Ищу Оррина П.Квеста.
   - Зачем?
   Я не ответил.
   Помолчав, Хикс сказал:
   - Ладно. Я и сам осторожный человек. Потому и съезжаю отсюда.
   - Не нравится дым марихуаны?
   - И дым, - спокойно сказал он, -  и  еще  кое-что.  Потому-то  Квест  и
убрался отсюда. Человек он  приличный.  Как  и  я.  Думаю,  что  несколько
крепких парней нагнали на него страху.
   - Понятно, - сказал я. - То-то он не оставил нового адреса. А  с  какой
стати было его пугать?
   - Ты ведь только что говорил о марихуане. Он  же  такой  тип,  что  мог
донести в полицию.
   - В Бэй-Сити? - спросил я. - На кой это ему?  Что  ж,  спасибо,  мистер
Хикс. Далеко уезжаете?
   - Нет, - ответил он. - Не особенно. Не дальше, чем нужно.
   - Чем промышляете?
   - Промышляю? - Хикс скорчил обиженную гримасу.
   - Ну да. Что изымаете у людей? Как добываете деньги?
   - Ты заблуждаешься на мой счет, братец. Я оптометрист на пенсии.
   - Тогда зачем вам пистолет? - Я указал на чемодан.
   - Нечего тут строить догадки, - кисло ответил  Хикс.  -  Это  фамильная
ценность.
   И снова взглянул на мою визитную карточку.
   - Частный детектив, вот как? - сказал он задумчиво. - Какой  работой  в
основном занимаешься?
   - Любой относительно честной, - ответил я.
   Хикс кивнул.
   - "Относительной" - понятие растяжимое. И "честной" - тоже.
   Я хмуро покосился на него.
   - Вы совершенно правы. Давайте в  один  прекрасный  день  встретимся  и
подрастянем их.
   Потом вырвал свою карточку из его пальцев и сунул в карман.
   - Спасибо, что уделили мне время.
   Я вышел, закрыл дверь и постоял у нее, прислушиваясь. Не  знаю,  что  я
надеялся услышать. Ничего и не услышал. У меня создалось впечатление,  что
Хикс стоит на том же месте, глядя на  дверь.  Громко  топая,  я  пошел  по
коридору и остановился у лестницы.
   Мимо фасада проехал автомобиль. Где-то закрылась дверь. Я тихо вернулся
к комнате 215, открыл отмычкой замок и вошел. Бесшумно  закрыв  и  заперев
дверь, я стал ждать у косяка.





   Джордж У.Хикс оставался в комнате не больше двух минут.  Вышел  он  так
тихо, что я не услышал бы, если бы не  ждал  этого.  Легкий  металлический
щелчок поворачивающейся дверной  ручки.  Неторопливые  шаги.  Дверь  очень
осторожно закрылась. Шаги удалились. Вдали еле слышно заскрипели  ступени.
Потом тишина. Я ждал, когда хлопнет парадная дверь. Но она не  хлопала.  Я
вышел и  снова  направился  к  лестнице.  Снизу  послышалось,  как  кто-то
осторожно дергает дверь. Я  глянул  вниз  и  увидел,  что  Хикс  входит  в
квартиру управляющего. Дверь за ним  закрылась.  Я  ждал,  что  послышатся
голоса. Никаких голосов.
   Пожав плечами, я вернулся в номер 215.
   Комната производила впечатление жилой. На туалетном  столике  небольшой
радиоприемник, под незастланной кроватью обувь, на потрескавшийся  зеленый
абажур, чтобы свет сквозь щели не резал глаза, наброшен старый халат.
   Я осмотрел все, словно оно могло что-то означать, потом, вышел и  запер
дверь. Затем совершил еще одно паломничество в номер 214. Дверь на сей раз
была не заперта. Я торопливо, тщательно обыскал комнату и не нашел никаких
следов Оррина П.Квеста. Да и не надеялся найти. Для такой надежды не  было
оснований. Но произвести осмотр никогда не мешает.
   Спустившись по лестнице, я прислушался у квартиры управляющего.  Ничего
не услышав, я вошел и положил на письменный стол ключи. Лестер Б.Клозен  в
бесчувственном состоянии лежал на диван-кровати  лицом  к  стене.  Обыскав
письменный стол,  я  обнаружил  старую  бухгалтерскую  книгу,  в  которой,
видимо, отмечались только  квартирная  плата  и  текущие  расходы.  Бросил
взгляд на регистрационную книгу, не  заполненную  по  нынешний  день,  что
вполне объяснялось  состоянием  лежащего  на  диван-кровати  управляющего.
Оррин П.Квест съехал.
   Кто-то  другой  занял  его  комнату.  А  кто-то  еще  занимал  комнату,
записанную за Хиксом. Замухрышка, считавший  деньги  на  кухне,  прекрасно
ладил с жильцами. То, что он не расставался с  ножом  и  пистолетом,  было
просто проявлением эксцентричности, не требующей на  Айдахо-стрит  никаких
комментариев.
   С крючка рядом со столом я снял тонкий телефонный справочник  Бэй-Сити.
Найти человека с прозвищем "Док" или "Вине"  и  телефонным  номером  13572
представлялось  не  такой  уж  сложной  задачей.  Я  стал  вновь   листать
регистрационную книгу. И правильно сделал. Страница, где был записан Оррин
П.Квест, оказалась вырванной. Осторожный  человек  мистер  Джордж  У.Хикс.
Весьма осторожный.
   Закрыв  регистрационную  книгу,  я  посмотрел  на  Лестера   Б.Клозена,
поморщился от затхлости, тошнотворно-сладковатого запаха джина  и  чего-то
еще и направился к двери. Возле нее  у  меня  впервые  мелькнула  какая-то
мысль.  Мертвецки  пьяный  человек  должен  громко   храпеть.   Вовсю,   с
перерывами, бульканьем и рычаньем. Но Клозен не издавал ни звука.  Затылок
его и плечи  были  прикрыты  небрежно  наброшенным  коричневым  солдатским
одеялом. Вид у него  был  очень  уютный,  очень  спокойный.  Я  подошел  и
склонился над ним. Одеяло на затылке почему-то оттопырилось.  Я  приподнял
его. Из затылка мистера Лестера Б.Клозена  торчала  желтая  четырехгранная
рукоятка. На одной грани было напечатано:  "Привет  от  скобяной  компании
Крамсена". Торчала рукоять чуть пониже затылочной кости.
   Это была рукоятка кулинарной пешни...
   Неторопливо, со скоростью тридцати пяти миль в час, я  уехал  из  этого
района. На окраине города я зашел в  телефонную  будку  рядом  с  шоссе  и
позвонил в управление полиции.
   - Полиция Бэй-Сити. У телефона Мут, - произнес мягкий голос.
   - Айдахо-стрит, четыреста сорок  девять,  -  сказал  я.  -  В  квартире
управляющего. Фамилия его Клозен.
   - Да? - произнес тот же голос. - Ну и что же нам делать?
   - Не знаю, - ответил я. - Для меня это загадка. Но зовут этого человека
Лестер Б.Клозен. Ясно?
   - Почему это так важно? - без малейшей подозрительности произнес мягкий
голос.
   - Коронеру нужно будет знать, - сказал я и повесил трубку.





   Возвратившись  в  Лос-Анджелес,  я  заперся  в  конторе  с   телефонным
справочником Бэй-Сити. И через четверть часа установил, что телефон  13572
принадлежит   некоему   доктору   Винсенту   Лагарди,   именующему    себя
невропатологом, дом его и  приемная  находятся  на  Вайоминг-стрит,  в  не
совсем лучшем районе, судя по моей карте, но и не совсем за его пределами.
Заперев справочник в стол, я отправился в аптеку на углу, съел  бутерброд,
выпил чашку кофе и из автомата позвонил доктору Винсенту Лагарди. Ответила
женщина, и, чтобы поговорить  с  самим  доктором,  мне  пришлось  проявить
настойчивость. Голос его звучал нетерпеливо. Он заявил, что  очень  занят,
ведет осмотр пациента. Я ни разу не говорил ни с одним врачом, который  не
вел бы осмотра. Знал ли доктор Лестера Б.Клозена? Нет, никогда не слышал о
нем. А почему меня это интересует?
   - Мистер Клозен звонил вам сегодня утром, - сказал я. -  Он  был  очень
пьян, и язык у него заплетался.
   - Но я не знаю мистера Клозена, - холодно ответил доктор.
   -  Ну  тогда  все  в  порядке,  -  сказал  я.  -  Мне  только  хотелось
удостовериться. Кто-то всадил ему в затылок пешню.
   Пауза. Потом доктор до елейности вежливым тоном спросил:
   - Полиция об этом извещена?
   - Конечно, - ответил я: - Но вас это не должно заботить -  если  только
пешня не ваша.
   Это предположение доктор отверг. И вкрадчиво поинтересовался:
   - А с кем я говорю?
   - Моя фамилия Хикс, - ответил я. - Джордж У.Хикс. Я только что  убрался
оттуда. Не желаю  впутываться  в  такие  дела.  Я  решил,  что  это  может
заинтересовать вас, потому что  Клозен  пытался  дозвониться  вам  -  само
собой, еще до убийства.
   - Мне очень жаль, мистер Хикс. Но мистера Клозена я не знаю. Никогда не
слышал о нем и не сталкивался с ним. Память на имена у меня прекрасная.
   - Что ж, отлично. И теперь уже не столкнетесь.  Но  кое  у  кого  может
возникнуть вопрос, почему он вам звонил,  -  если  я  не  забуду  об  этом
сообщить.
   Наступила мертвая пауза. Потом доктор Лагарди произнес:
   - По этому поводу мне нечего сказать.
   - Мне тоже. Возможно, я вам еще позвоню. Поймите меня правильно, доктор
Лагарди. Это не вымогательство.  Я  просто  маленький,  сбившийся  с  пути
человек, которому нужен друг. Мне кажется, что доктор - как и священник...
   - Я полностью к вашим услугам, - сказал доктор Лагарди.  -  Пожалуйста,
приезжайте ко мне на консультацию без церемоний.
   - Спасибо, доктор, - горячо поблагодарил я. - Большое, большое спасибо.
   И повесил трубку.  Если  доктор  Винсент  Лагарди  говорил  правду,  он
позвонит в полицейское  управление  Бэй-Сити  и  все  расскажет.  Если  не
позвонит, значит, врал. Может, имело бы смысл узнать это, а может, и нет.





   Телефон на моем письменном столе зазвонил ровно в четыре.
   - Вы уже нашли Оррина, мистер Марлоу?
   - Пока нет. Где вы?
   - Да я в аптеке, рядом с...
   - Поднимайтесь сюда и перестаньте корчить из себя Мату Хари.
   - Вы хоть с кем-то бываете вежливым? - спросила Орфамэй.
   Я повесил трубку и для поддержания духа перед разговором налил "Старого
лесничего". Глотая виски, я услышал шаги Орфамэй по  коридору.  Подошел  к
двери и распахнул ее.
   - Входите в эту дверь, чтобы не соваться в толпу.
   Орфамэй села и со сдержанным видом приготовилась слушать.
   - Мне только удалось выяснить, - сказал я, -  что  в  этом  притоне  на
Айдахо-стрит торгуют наркотиками. Сигаретами с марихуаной.
   - Да что вы! Какая гадость.
   - Нужно принимать в жизни и хорошее, и плохое, - заметил  я.  -  Оррин,
должно быть, узнал что-то и пригрозил донести в полицию.
   - Вы имеете в виду, - спросила она в своей детской манере, - что с  ним
за это могли расправиться?
   - Скорее всего, для начала просто припугнули.
   - Нет, мистер  Марлоу,  Оррина  на  испуг  не  возьмешь,  -  решительно
возразила Орфамэй. - Когда на него давят, он только становится зловредным.
   - Не спорю. Но мы говорим о разных вещах. Напугать можно любого -  если
взяться за дело умеючи.
   - Нет, мистер Марлоу, - упрямо повторила она.  -  Оррина  на  испуг  не
возьмешь.
   - Ну ладно, - сказал я. - Не возьмешь, так не возьмешь. А  если  б  ему
отрезали ногу и били ею по его же голове? Как бы он повел себя после этого
- стал бы писать в бюро по улучшению деловой практики?
   - Вы насмехаетесь надо мной, мистер Марлоу, - вежливо сказала  Орфамэй.
Голос ее был холоден, как суп в пансионе. - Это все,  что  вы  сделали  за
целый день? Выяснили, что Оррин съехал и что жил он в дурном окружении? Да
я и без  вас  это  знала,  мистер  Марлоу.  Я  полагала,  что  раз  уж  вы
детектив...
   Она не договорила, предоставив мне догадываться об остальном самому.
   - Нет, не все, -  сказал  я.  -  Еще  я  подпоил  джином  управляющего,
просмотрел регистрационную книгу и  побеседовал  с  человеком  по  фамилии
Хикс. Джордж У.Хикс. Он носит парик. Вы, скорее всего,  не  встречались  с
ним. Он занимает, вернее, занимал комнату Оррина. И я  подумал,  что...  -
Теперь настал мой черед не договорить.
   Орфамэй уставилась на меня бледно-голубыми, увеличенными линзами  очков
глазами. Маленький рот ее был твердо сжат, руки,  лежавшие  на  квадратной
сумочке,  стискивали  край  стола,  поза  была  высокомерной,  напыщенной,
церемонной и осуждающей.
   - Вы получили от меня  двадцать  долларов,  мистер  Марлоу,  -  холодно
сказала она. - Насколько я поняла, это оплата работы за день. Мне кажется,
своей работы вы не выполнили.
   - Не выполнил. Что правда, то  правда.  Но  день  еще  не  истек.  А  о
двадцати долларах не беспокойтесь. Если угодно, можете получить их  назад.
Они даже не помялись.
   Открыв ящик стола, я вынул деньги, положил на стол и придвинул  к  ней.
Она посмотрела на них, но  не  притронулась.  Медленно  подняла  голову  и
уставилась мне в глаза.
   - Вы не так меня поняли. Я знаю, мистер  Марлоу,  что  вы  делаете  все
возможное.
   - С теми сведениями, какими располагаю.
   - Но я сказала вам все, что мне известно.
   - Не думаю, - ответил я.
   - Что вы думаете, - язвительно сказала Орфамэй,  -  это  ваше  дело.  В
конце концов, зачем бы я обращалась к вам, если б знала то, что мне нужно?
   - Я не говорю, что вы знаете все, что вам нужно. Речь идет о том, что я
не знаю всего, нужного мне для выполнения работы. И в том, что  я  услышал
от вас, меня кое-что смущает.
   - Что смущает? Я сказала вам правду. Оррин мой брат. Мне  ли  не  знать
его.
   - Долго он работал в компании "Кал-Вестерн"?
   - Я говорила вам. Оррин приехал в Калифорнию около года назад. И  сразу
же стал работать, потому что еще до отъезда подыскал себе место.
   - Часто он писал домой? До того, как перестали приходить письма?
   - Каждую неделю. Иногда чаще. Поочередно то матери, то мне. Само собой,
письмо были для нас обеих.
   - О чем?
   - Вы хотите узнать, о чем он писал?
   - А что же еще?
   - Не будьте таким резким. Писал о работе, о заводе, о людях, работающих
там, иногда о представлении, на котором побывал. Или  о  Калифорнии.  И  о
церкви тоже.
   - А о девушках?
   - По-моему, Оррин мало интересовался девушками.
   - И он все время жил на одном месте?
   Орфамэй недоуменно кивнула.
   - Когда он перестал писать?
   Над этим вопросом пришлось задуматься. Орфамэй поджала губы и  подперла
нижнюю кончиком пальца.
   - Месяца три-четыре назад, - наконец сказала она.
   - Каким числом было датировано последнее письмо?
   - Я... я не могу назвать  точную  дату.  Пришло  оно,  как  я  сказала,
три-четыре ме...
   Я прервал ее взмахом руки.
   - Было там что-нибудь необычное? В строках или между строк?
   - Да нет. Вроде бы оно ничем не отличалось от других писем.
   - В Калифорнии у вас нет родственников или знакомых?
   Орфамэй как-то странно поглядела на меня, хотела что-то сказать,  потом
резко потрясла головой.
   - Нет.
   - А где живет ваша сестра Лейла?
   - При чем здесь она? - вскипела Орфамэй. - Я  ищу  своего  брата.  И  я
думала, что раз вы - детектив...
   - Так. Теперь я скажу, что меня смущает. Не стану касаться того, что вы
скрываете, где остановились. Возможно, это просто из опасения, что я вдруг
заявлюсь к вам с бутылкой спиртного и начну приставать.
   - Говорить так - не очень-то деликатно, - заявила Орфамэй.
   - Все, что я говорю, - неделикатно. Я не  деликатен.  По  вашим  меркам
деликатным может быть лишь тот, у кого не меньше  трех  молитвенников  под
мышкой. Но зато я дотошен. Портит всю эту картину то, что  вы,  почему-то,
ничего не боитесь. Ни лично вы,  ни  ваша  мать.  А  вам  бы  нужно  очень
бояться.
   Орфамэй тонкими пальцами крепко стиснула сумочку и прижала ее к груди.
   - Вы хотите сказать, с ним что-то случилось?
   Голос ее упал до печального  шепота,  как  у  требующего  плату  вперед
гробовщика.
   - Насколько мне известно - ничего. Но  я  не  представляю,  как  можно,
зная, что за человек этот ваш Оррин, несколько месяцев не наводить  о  нем
никаких справок. Не представляю, как можно не обратиться  в  полицию,  где
есть  отдел  розыска  пропавших.  И  явиться  к  работающему  в   одиночку
детективу, о котором вы никогда ничего не слышали, с просьбой  порыться  в
мусорной куче. Не представляю, как ваша добрая старая  матушка  неделю  за
неделей сидит в Манхеттене, штат Канзас, штопая зимнее  белье  священнику.
От Оррина нет писем, нет никаких вестей. А она лишь вздыхает и принимается
за очередные кальсоны.
   Орфамэй подскочила и бросилась в наступление.
   - Вы гадкий, отвратительный человек, - гневно заявила она. - Вы  просто
мерзавец. Не смейте говорить, что мы с матерью не волновались. Не смейте.
   Я еще ближе придвинул к ней лежащие на столе деньги.
   - Цена ваших волнений - двадцать долларов, милочка. Но перейдем к тому,
о чем вы умалчиваете. Мне, пожалуй, и ни к  чему  это  знать.  Суньте  эти
денежки в свою седельную сумку и забудьте  о  моем  существовании.  Завтра
можете предложить их взаймы другому детективу.
   Орфамэй убрала деньги и злобно щелкнула замком.
   - Вряд ли мне удастся забыть ваше хамство. Еще никто на свете  со  мной
так не разговаривал.
   Я встал и вышел из-за стола.
   - Не придавайте моему хамству особого значения. А то, чего доброго, оно
вам понравится.
   Протянув руку, я снял  с  нее  очки.  Орфамэй  сделала  полшага  назад,
пошатнулась, и я машинально подхватил ее. Округлив глаза, она двумя руками
уперлась мне в грудь и толкнула. Котенок и то мог бы толкнуть сильнее.
   - Без очков эти глаза поистине прекрасны, -  произнес  я  благоговейным
тоном.
   Орфамэй расслабилась, откинула голову назад и чуть приоткрыла губы.
   - Небось, вы поступаете так со всеми  клиентками,  -  негромко  сказала
она. Руки ее упали. Сумочка ударилась  о  мою  ногу.  Орфамэй  всей  своей
тяжестью  повисла  на  моей  руке.  Если  она  давала  понять,  что  хочет
высвободиться, то перепутала способы выражения желаний.
   - Нельзя же было допустить, чтобы вы потеряли равновесие, - сказал я.
   - Я знала, что вы предусмотрительны.
   Она расслабилась еще больше. Голова ее запрокинулась. Веки опустились и
чуть подрагивали, губы приоткрылись еще  шире.  На  них  появилась  легкая
обольстительная улыбка, учиться которой не нужно.
   - Небось, подумали, я нарочно.
   - Что нарочно?
   - Ну, пошатнулась.
   - Уф-ф.
   Орфамэй быстро обняла меня за шею и притянула к себе. Я поцеловал ее. В
противном случае пришлось бы ударить. Она на долгую минуту крепко  прижала
свои губы к моим, потом спокойно изогнулась в моих объятиях и очень удобно
угнездилась в моих руках. Издала легкий, долгий вздох.
   - В Манхеттене, штат Канзас, вас могли бы арестовать за это.
   - По справедливости, меня нужно было бы арестовать  лишь  за  появление
там.
   Хихикнув, Орфамэй притронулась пальцем к кончику моего носа.
   - Вы, небось, предпочитаете  легкомысленных  девушек,  -  сказала  она,
искоса глядя на меня снизу вверх. - Что ж, зато вам, по крайней  мере,  не
придется стирать помаду. Может, в следующий раз я подкрашу губы.
   - Может, сядем на пол, - предложил я. - Рука у меня начинает уставать.
   Она снова хихикнула и грациозно высвободилась.
   - Небось, думаете, что я много целовалась.
   - Как и всякая девушка.
   Орфамэй кивнула и, чуть сощурясь, поглядела на меня снизу вверх.
   - Девушки целуются даже на церковных собраниях.
   - Иначе не было б никаких церковных собраний.
   Мы поглядели друг на друга без особого выражения.
   - Что ж... - наконец заговорила Орфамэй, но я  перебил  ее,  вернув  ей
очки. Она их надела, потом открыла сумочку, погляделась в зеркальце, снова
порылась и что-то вынула из сумки, зажав в кулак.
   - Извините меня за  вредность,  -  сказала  она  и  сунула  что-то  под
лежавший на столе журнал записей. Потом еще  раз  слегка  улыбнулась  мне,
четким шагом подошла к двери и распахнула ее.
   - Я позвоню, - ласково сказала она. Потом вышла и застучала  каблучками
по коридору.
   Я поднял журнал и разгладил лежавшие под ним скомканные купюры. Поцелуй
был не бог весть каким, но все же я получил новую  возможность  заработать
двадцать долларов.
   Едва я вспомнил о мистере Лестере Б.Клозене, как  зазвонил  телефон.  Я
рассеянно поднял трубку. Голос был резким,  но  глухим,  нечетким,  словно
проходил через штору или длинную седую бороду.
   - Марлоу?
   - Слушаю.
   - У тебя есть сейф, Марлоу?
   Мне уже надоело быть вежливым.
   - Кончайте спрашивать и начинайте излагать, - ответил я.
   - Я задал тебе вопрос, Марлоу.
   - А я не ответил. И все тут.
   Протянув руку, я нажал рычаг на телефонном аппарате и не отпускал  его,
пока  закуривал  сигарету.  Я  знал,  что  этот  человек  позвонит  снова.
Некоторым людям необходимо произнести заключительную реплику. Когда звонок
раздался опять, я снял трубку и заговорил первым.
   - Если у вас есть предложение, скажите, в чем оно состоит. И, пока я не
получил от вас никаких денег, обращайтесь ко мне "мистер".
   - Не надо так горячиться, дружище.  Я  попал  в  переделку.  Мне  нужна
помощь. Необходимо спрятать кое-что в надежном месте. На  несколько  дней.
Не больше. А ты быстро заработаешь немного денег.
   - Как немного? - спросил я. - И как быстро?
   - Сотню. Она здесь, дожидается. Я грею ее к твоему приходу.
   - Слышу, как она мурчит, - сказал я. - Где это - "здесь"?
   Ответ я выслушал дважды: когда я слушал голос и когда он эхом отдавался
у меня в голове.
   - Отель "Ван Нуйс", номер триста тридцать два. Два частых стука в дверь
и два редких. Не особенно громких. И пошевеливайся. Когда сможешь...
   - Что нужно прятать в сейф?
   - С этим подождем, пока не приедешь. Я сказал, что спешу.
   - Как ваша фамилия?
   - Номер триста тридцать два, это все.
   - Спасибо, что позвонили, - сказал я. - До свидания.
   - Эй, эй! Погоди, недотепа. Это не краденое, как ты подумал. Не  алмаз,
не изумрудные подвески. Просто для меня это стоит больших денег - и ничего
не стоит для всех остальных.
   - Сейф есть в отеле.
   - Хочешь умереть бедняком, Марлоу?
   - Почему бы и нет? Умер же Рокфеллер. Еще раз до свидания.
   Голос изменился. Мягкость его исчезла. Он произнес быстро и резко:
   - Как делишки в Бэй-Сити?
   Я не ответил. Молча ждал. Послышалось, как в телефоне-автомате звякнула
монета.
   - Думаю, это может заинтересовать тебя, Марлоу. Номер  триста  тридцать
два. Кати сюда, дружище. И побыстрее.
   Раздался щелчок. Я повесил трубку.  Со  стола  ни  с  того  ни  с  сего
скатился карандаш и сломался, ударившись о ножку стола.  Я  поднял  его  и
старательно заточил в привинченной к оконной раме точилке.  Потом  положил
его в корзину на столе и отряхнул руки. Мне некуда было  девать  время.  Я
поглядел в окно. И ничего не увидел. Ничего не услышал.
   А потом и вовсе ни с того ни с сего мне привиделось лицо Орфамэй Квест,
в очках,  ухоженное,  подкрашенное,  с  белокурыми,  взбитыми  высоко  над
перехваченным лентой лбом волосами. И с альковными глазами. Глаза у всех у
них непременно должны быть альковными. Я  сделал  попытку  крупным  планом
представить  себе,  как  в  это  лицо  зубами  впивается  некий  самец  из
пользующегося дурной славой многолюдного бара "Романофф".
   Путь до отеля "Ван Нуйс" занял у меня двадцать минут.





   Когда-то этот отель, несомненно, отличался своеобразной  изысканностью.
Но она давно уже ушла в прошлое. Застарелый запах сигарного дыма с  давних
пор стойко держался в вестибюле, как  и  грязная  позолота  на  потолке  и
продавленные  кожаные   кресла.   Мраморная   доска   стала   от   времени
желто-коричневой. Но ковровая дорожка была новой, жесткой с  виду,  как  и
портье. Пройдя мимо него, я направился к табачному киоску в углу,  выложил
двадцать пять  центов  и  попросил  пачку  "Кэмел".  За  прилавком  стояла
соломенная блондинка с усталыми глазами и тонкой шеей. Она положила передо
мной сигареты, прибавила к ним  спички  и  бросила  сдачу  в  стоявшую  на
прилавке коробку  с  прорезью.  На  коробке  было  написано:  "Спасибо  от
благотворительного фонда".
   - Вам хотелось, чтобы я это сделала, так  ведь?  -  сказала  блондинка,
терпеливо улыбаясь. - Вам хотелось отдать свою мелочь несчастным приютским
детишкам с рахитичными ножками, правда?
   - А что, если нет? - спросил я.
   - Я вытащу оттуда семь центов. Но это будет очень мучительно.
   В ее слабом протяжном голосе  звучала  какая-то  влажная,  напоминающая
сырое банное полотенце, нежность. Я вслед за  семью  центами  опустил  еще
двадцатицентовик. Тут блондинка улыбнулась так широко, что стали видны  ее
гланды.
   - Вы славный человек. Я вижу, что славный. Многие приходят сюда,  чтобы
заигрывать со мной. Подумать только. Из-за семи центов. Заигрывать.
   - Кто сейчас детектив в отеле?  -  спросил  я,  не  желая  пользоваться
предлагаемой возможностью.
   - Их двое. - Блондинка стала неторопливо поправлять что-то на  затылке,
старательно демонстрируя при этом свои кроваво-красные ногти. -  По  ночам
дежурит мистер Хэди, а днем - мистер  Флэк.  Сейчас  день,  значит,  смена
мистера Флэка.
   - Где его можно найти?
   Блондинка перегнулась через прилавок и, дав мне  вдохнуть  запах  своих
волос, указала длинным ногтем в сторону лифтов.
   - В этом коридоре, сразу же за швейцарской.  Швейцарскую  вы  заметите,
там дверь из  двух  половинок,  и  на  верхней  золотыми  буквами  надпись
"Швейцар". Только эта половинка откинута, так что, может, надписи вы и  не
увидите.
   - Увижу, - пообещал я. - Хотя бы для этого пришлось  привинтить  к  шее
дверную петлю. Как выглядит этот Флэк?
   - Ну, - сказала блондинка, - такой невысокий,  коренастый,  с  усиками.
Довольно плотный. Сложен крепко, только ростом не вышел.
   Пальцы ее поползли по прилавку туда, где я бы мог, не двигаясь с места,
коснуться их.
   - Неинтересный он. Зачем он вам?
   - Дела, - ответил я и поспешил отойти, пока она не вцепилась в меня.
   От лифтов я оглянулся на блондинку. Она глядела мне вслед с выражением,
которое считала, видимо, задумчивым.
   Швейцарская  находилась  посредине  коридора,  ведущего  к  выходу   на
Спринг-стрит. Следующая дверь была приоткрытой.  Я  заглянул  туда,  потом
вошел и прикрыл ее за собой.
   За небольшим столом, на котором кроме пыли и большой  пепельницы  почти
ничего не было, сидел человек. Невысокий и крепко сложенный. Под  носом  у
него темнела колючая полоска, длиною в дюйм.  Я  уселся  напротив  него  и
положил на стол визитную карточку.
   Он лениво потянулся к ней,  прочел  написанное,  перевернул  и  так  же
внимательно прочел все  на  обороте.  Достал  из  пепельницы  недокуренную
сигару и, разжигая ее, опалил себе нос.
   - На что жалуешься? - пробурчал он.
   - Ни на что. Флэк - это ты?
   Ответить он не потрудился. Лишь устремил на  меня  пристальный  взгляд,
скрывающий его мысли, если только-ему было что скрывать.
   - Мне хотелось бы узнать кое-что об одном из постояльцев, - сказал я.
   - Как его имя? - спросил Флэк без особого воодушевления.
   - Не знаю, под каким именем он здесь  живет.  У  него  триста  тридцать
второй номер.
   - А как его звали в других местах? - спросил Флэк.
   - Не знаю и этого.
   - Ну а как  он  выглядит?  -  Флэк  проникся  подозрительностью,  вновь
перечел текст моей визитной карточки, однако  никаких  новых  сведений  не
почерпнул.
   - Насколько мне известно, я его ни разу не видел.
   - Видно, я переутомился, - сказал Флэк. - Ничего не могу понять.
   - Этот человек позвонил мне. Хотел меня видеть.
   - Я тебя не задерживаю.
   - Слушай, Флэк. У частного детектива иногда появляются враги. Ты должен
это знать. Этот человек чего-то от меня хочет. Приглашает  сюда,  забывает
представиться и вешает трубку.  Я  решил  кое-что  разузнать,  прежде  чем
подниматься к нему.
   Флэк достал изо рта сигару и терпеливо сказал:
   - У меня просто голова кругом идет. Все равно ничего не  понимаю.  Хоть
убей.
   Я перегнулся через стол и неторопливо, отчетливо сказал:
   - Возможно, это удобный способ заманить меня в  отель,  убрать  и  тихо
смотаться. Тебе не хочется, чтобы такое случилось здесь, а, Флэк?
   - Допустим, - сказал он. - А ты что,  считаешь  себя  такой  уж  важной
птицей?
   - Тебе нравится эта гадость, которую ты куришь, или  ты  считаешь,  что
она придает тебе устрашающий вид?
   - Разве я могу курить сигары получше, - сказал Флэк,  упорно  глядя  на
меня, - если получаю всего сорок пять монет в неделю?
   - Я еще не получил денег. Пока ничем не могу помочь.
   Флэк огорченно хмыкнул, устало поднялся и вышел. Я закурил  сигарету  и
стал ждать. Вскоре он вернулся и положил на стол регистрационную карточку.
На ней твердым округлым почерком  было  выведено:  "Доктор  Дж.У.Хэмблтон.
Калифорния, Эль Сентро". Администратор написал на ней и  другие  сведения,
включая суточную стоимость проживания.  Флэк  ткнул  в  карточку  пальцем,
нуждавшемся в маникюре или по крайней мере в щетке для ногтей.
   - Занял номер 332 в два сорок семь, - сказал он. - То бишь  сегодня.  В
счет  ему  ничего  не  занесено.  Только  плата  за  день  проживания.  Ни
телефонных звонков, ни прочего. Тебе это нужно?
   - Как он выглядит? - спросил я.
   - Я его не видел. Думаешь, я стою и фотографирую постояльцев, пока  они
регистрируются?
   - Спасибо, - сказал я.  -  Доктор  Дж.У.Хэмблтон,  Эль  Сентро.  Весьма
признателен, - и вернул регистрационную карточку.
   - Всегда рад поделиться тем, что знаю, - сказал Флэк, когда я  выходил.
- Не забывай, где я живу. Если только это можно назвать жизнью.
   Я кивнул и вышел. Бывают такие дни. Встречаешься с  одними  недотепами.
Начинаешь смотреть на себя в зеркало и удивляться.





   Триста тридцать второй номер находился в глубине здания, неподалеку  от
выхода на пожарную лестницу. В коридоре пахло старыми  коврами,  мебельным
лаком и однообразной безликостью  тысячи  неудавшихся  жизней.  Ведро  для
песка на полке под пожарным шлангом было полно скопившимися  за  несколько
дней сигарными и сигаретными окурками. Через открытую фрамугу из приемника
слышалась духовая музыка. Через другую доносился неудержимый смех. В конце
коридора, у номера 332, было потише.
   Как было условлено, я постучал  с  одним  долгим  и  с  одним  коротким
промежутками. Никакого ответа. Я почувствовал себя  изнуренным  и  старым,
словно всю жизнь стучался в двери номеров дешевых отелей, и никто ни  разу
не потрудился мне открыть. Постучал еще раз. Потом повернул ручку и вошел.
Изнутри в замок был вставлен ключ с красной картонной биркой.
   За дверью находилась небольшая прихожая с ванной по правую сторону.  Из
прихожей была видна кровать и лежащий на ней человек в рубашке и брюках.
   - Доктор Хэмблтон? - спросил я.
   Лежащий не ответил. Я направился было к нему,  но  вдруг  ощутил  возле
ванной запах каких-то духов.  Я  повернулся,  но  недостаточно  быстро.  В
дверном проеме, прикрыв полотенцем нижнюю часть лица, стояла женщина.  Над
полотенцем были темные очки. А над очками - широкополая  соломенная  шляпа
пыльно-голубого цвета. Из-под шляпы выбивались пышные белокурые волосы.  В
их тени виднелись синие  клипсы.  Оправа  очков  была  белой,  с  широкими
заушниками. Платье цветом гармонировало  со  шляпой.  Поверх  платья  была
распахнутая вышитая шелковая жакетка.  На  руках  -  перчатки  с  крагами.
Правой рукой женщина сжимала пистолет. Похоже, тридцать второго калибра.
   - Повернитесь и заведите руки за спину,  -  сказала  она.  Приглушенный
полотенцем голос значил для меня так  же  мало,  как  и  темные  очки.  По
телефону со мной говорил мужчина. Я не шевельнулся.
   - Я не шучу, - сказала женщина. - Даю вам три секунды.
   - А нельзя ли минуту? Мне приятно смотреть на вас.
   Женщина сделала маленьким пистолетом угрожающий жест.
   - Повернитесь, - резко приказала она. - Живо.
   - Слышать ваш голос мне тоже приятно.
   - Ну ладно же, - сдавленно сказала она. - Раз вы  сами  напрашиваетесь,
будь по-вашему.
   - Не забывайте, что вы дама, - сказал я, повернулся  и  поднял  руки  к
плечам. Дуло пистолета уперлось мне  в  затылок.  Дыхание  женщины  слегка
щекотало мне кожу. Запах духов был, можно сказать,  изысканным,  не  очень
сильным, не очень резким. Дуло оторвалось от затылка, и в  глазах  у  меня
сверкнуло белое пламя. Я крякнул, повалился вниз лицом  на  четвереньки  и
быстро протянул руку назад.  Рука  коснулась  ножки  в  нейлоновом  чулке,
правда, только вскользь. Погладить такую  ножку  было  приятно.  Еще  один
сильный удар по голове лишил меня  этого  удовольствия,  я  захрипел,  как
перед смертью. И бессильно распростерся на полу. Дверь открылась.  Лязгнул
ключ. Дверь закрылась. Ключ повернулся. Тишина.
   Я с трудом поднялся и  зашел  в  ванную.  Приложил  к  ушибу  смоченное
холодной водой полотенце. Судя по ощущению, женщина била каблуком. Что  не
рукояткой пистолета - это  определенно.  Кровь  выступила,  но  слегка.  Я
ополоснул полотенце и, поглаживая шишку, недоумевал, почему  с  воплем  не
бросился за женщиной. Передо мной над  раковиной  была  открытая  аптечка.
Крышка жестянки с тальком откинута. Тальк рассыпан по всей полке. Тюбик  с
зубной пастой разрезан. Кто-то что-то искал.
   Выйдя в прихожую, я подергал  дверь.  Заперта  снаружи.  Я  нагнулся  и
глянул в  замочную  скважину.  Замок  оказался  с  наружной  и  внутренней
скважинами на разных уровнях. Куколка в темных очках многого не  знала  об
отелях. Я повернул отпирающую наружный запор ручку  замка,  открыл  дверь,
оглядел пустой коридор и закрыл снова.
   Затем направился к лежащему на кровати человеку. Все это  время  он  ни
разу не шевельнулся, и я догадывался, почему.
   За маленькой прихожей находилась комната с двумя окнами, в них, освещая
лежащего с ног до шеи, падали косые лучи вечернего солнца. На грани  света
и тени торчало что-то сине-белое, блестящее,  округлое.  Человек  лежал  в
удобной позе, на боку, вытянув  руки  вдоль  тела,  без  обуви,  щекой  на
подушке, и казался спящим. На голове у него  был  парик.  В  прошлый  раз,
когда я говорил с этим человеком, его звали Джордж У.Хикс. Теперь - доктор
Дж.У.Хэмблтон.  Инициалы  те  же  самые.  Впрочем,  теперь  это  не  имело
значения. Он умолк навсегда. Крови не было. Ни капли. Это одно из немногих
достоинств умелой работы пешней.
   Я коснулся шеи лежащего. Она  еще  не  успела  остыть.  Солнечные  лучи
сместились от рукоятки пешни к его левому  уху.  Я  отвернулся  и  оглядел
комнату. Телефонный аппарат  был  вскрыт.  В  углу  валялась  гидеоновская
Библия. Письменный стол хранил следы обыска. Я подошел к чулану и заглянул
в него. Только постельные принадлежности да чемодан, который я уже  видел.
Ничего такого,  что  могло  бы  представлять  интерес.  Я  поднял  с  пола
жесткополую шляпу, положил ее на стол и вернулся  в  ванную.  Теперь  меня
занимало, удалось ли убийцам найти то, что они искали. Времени у них  было
в обрез.
   Я старательно обыскал ванную. Снял  крышку  с  бачка  и  спустил  воду.
Пусто. Заглянул в водослив. Нитки с привязанным к ее  концу  предметом  не
было. Обыскал комод. Там оказался только старый конверт.  Отбросил  крючки
оконных сеток и пошарил под наружными подоконниками. Поднял с пола  Библию
и перелистал ее снова. Осмотрел три картины и обследовал кромку ковра.  Он
был плотно прибит к стене, в углубления от гвоздей набилась  пыль.  Лег  и
осмотрел пол под кроватью. Тоже  ничего,  кроме  пыли.  Встал  на  стул  и
заглянул в абажур. Только пыль и дохлые  мотыльки.  Оглядел  постель.  Она
была застелена горничной, и с тех пор к ней никто  не  прикасался.  Ощупал
подушку под головой мертвеца, потом достал из чулана вторую и ощупал  швы.
Ничего.
   Пиджак доктора Хэмблтона висел на спинке стула. Я  обыскал  его,  почти
наверняка зная, что ничего не найду. Кто-то перерезал  ножом  подкладку  и
набивку под плечами. В кармане оказались спички, две сигары, темные  очки,
свежий носовой  платок,  корешок  билета  в  кино,  маленькая  расческа  и
запечатанная пачка сигарет. Я внимательно  осмотрел  пачку  на  свету.  Не
похоже было, чтоб ее вскрывали. Распечатал, порылся внутри,  но  обнаружил
только сигареты.
   Оставалось обыскать только самого доктора Хэмблтона. Я повернул  его  и
обшарил карманы брюк. Мелочь, еще один платок, тюбик зубной пасты, спички,
кольцо с  ключами,  расписание  автобусов.  В  бумажнике  из  свиной  кожи
оказались конверт  с  марками,  еще  одна  расческа  (этот  человек  очень
заботился о своем парике), три плоских пакетика  с  белым  порошком,  семь
визитных  карточек  с  надписью  "Доктор  Дж.У.Хэмблтон,  Калифорния,  Эль
Сентро, Гастин-билдинг, приемные  часы  9-12;  14-16,  и,  по  назначению,
телефон Эль Сентро 50-406". Ни водительских прав, ни  страховой  карточки,
никаких  документов,  удостоверяющих  личность.  В  бумажнике  лежало  сто
шестьдесят четыре доллара. Я сунул бумажник на место.
   Взяв со стола шляпу, я осмотрел наружную и внутреннюю ленты. Бант, судя
по обрывкам ниток, был отпорот кончиком ножа. Внутри банта ничего не было.
Ничего не говорило о том, что его распарывали и сшивали снова.
   Напрашивался следующий вывод. Если убийцы знали, что ищут, то это можно
было спрятать в телефонной коробке, тюбике зубной пасты или банте шляпы. Я
зашел в ванную и поглядел в зеркало на голову. Из ранки все  еще  сочилась
тонкая струйка крови. Я  снова  омыл  шишку  холодной  водой,  стер  кровь
туалетной бумагой и спустил бумагу в унитаз. Вернулся и встал над доктором
Хэмблтоном, размышляя над тем, в чем же он мог оплошать. На простака он не
походил. Лучи солнца переместились в дальний конец комнаты и падали уже не
на кровать, а в неубранный пыльный угол.
   Внезапно я хмыкнул, наклонился  и  торопливо,  с  неуместной  усмешкой,
сдернул с доктора Хэмблтона парик и вывернул его наизнанку. Все  оказалось
очень просто. К подкладке парика  липкой  лентой  был  приклеен  прикрытый
целлофаном кусочек оранжевой бумаги. Я отодрал его,  развернул  и  увидел,
что это квитанция из фотостудии Бэй-Сити.  Сунул  ее  в  свой  бумажник  и
тщательно натянул парик на лысую голову покойного.
   Комнату я бросил незапертой, поскольку запереть ее было нечем.
   В  коридор  по-прежнему  несся  оглушительный  рев  радио,  и  к   нему
присоединялся громкий пьяный смех.





   Работник фотостудии Бэй-Сити ответил мне по телефону:
   - Да, мистер Хикс. Готовы. Шесть увеличенных  отпечатков  на  глянцевой
бумаге с вашего негатива.
   - Когда вы закрываетесь? - спросил я.
   - Минут через пять. Открываемся утром в девять.
   - Тогда я зайду утром. Спасибо.
   Повесив трубку, я машинально полез в прорезь  и  обнаружил  там  чей-то
пятицентовик. Подошел к буфетной стойке,  взял  чашку  кофе,  сел  и  стал
потягивать его, прислушиваясь к жалобным гудкам автомобилей на улице. Было
время возвращения людей с  работы.  Раздавались  свистки.  Гудели  моторы.
Визжали старые тормоза. С тротуара  доносился  глухой  нескончаемый  топот
ног. Только что пробило половину шестого. Я допил  кофе,  набил  трубку  и
прошел полквартала обратно к отелю "Ван Нуйс". В  холле  вложил  оранжевую
квитанцию в лист бумаги и написал на  конверте  свой  адрес.  Прилепил  на
конверт марку заказной доставки и опустил его в  почтовый  ящик  у  лифта.
Потом снова пошел в кабинет Флэка.
   Как и в прошлый раз, я закрыл дверь и сел напротив  него.  Флэк  с  тех
пор, казалось, даже не шевельнулся. Он угрюмо мусолил все  тот  же  окурок
сигары, и глаза его были все так же  пусты.  Чиркнув  спичкой  о  стол,  я
разжег погасшую трубку. Флэк нахмурился.
   - Доктор Хэмблтон не отзывается на стук, - сказал я.
   - А? - Флэк тупо посмотрел на меня.
   - Номер триста тридцать второй. Помнишь? Он не отзывается на стук.
   - Ну и что - мне на стенку лезть? - спросил Флэк.
   - Я стучал несколько  раз.  Никакого  ответа.  Решил,  что,  может,  он
принимает ванну, хотя ничего не было слышно. Ушел,  походил,  потом  снова
стал стучать. Опять никакого ответа.
   Флэк достал из жилетного кармана часы-луковицу и поглядел на циферблат.
   - Черт, - сказал он. - Еще целый час сидеть, даже больше. Я голоден как
волк.
   - Еще бы. При такой напряженной работе тебе бы надо  подкрепиться.  Так
номер триста тридцать два тебя совершенно не интересует?
   - Ты говоришь, что постояльца там не было, - раздраженно сказал Флэк. -
Ну и что? Не было, так не было.
   - Я не говорил, что его не было. Я сказал, что он не отвечает на стук.
   Флэк подался вперед. Очень медленно  вынул  изо  рта  окурок  сигары  и
положил в стеклянную пепельницу.
   - Продолжай. Может, мне станет интересно, - сдержанно сказал он.
   - Может, поднимешься, убедишься сам, - сказал я. - Может, ты  давно  не
видел первоклассной работы пешней.
   Флэк положил руки на подлокотники и крепко стиснул их.
   - Уфф, - издал он недовольный звук. - Уфф.
   Встав,  он  выдвинул  ящик  стола.  Достал  оттуда  большой   вороненый
револьвер, открыл его, осмотрел патроны в барабане,  заглянул  в  ствол  и
резко закрыл снова. Расстегнул жилетные  пуговицы  и  сунул  револьвер  за
пояс. В случае опасности он, возможно, сумел бы  выхватить  оружие  меньше
чем за минуту. Решительно нахлобучив шляпу, он большим пальцем  указал  на
дверь.
   Мы молча поднялись на третий этаж. Пошли по  коридору.  Там  ничего  не
изменилось. Ни один из многочисленных шумов не усилился и не ослабел. Флэк
торопливо подошел к номеру и по привычке постучал. Потом  подергал  дверь.
Обернулся ко мне и скривил рот.
   - Ты говорил, что дверь была не заперта, - недовольно сказал он.
   - Собственно, я этого не говорил. Но она была не заперта.
   - А теперь на замке, - сказал Флэк и выудил ключ  на  длинной  цепочке.
Отпер замок,  поглядел  в  одну  сторону,  в  другую.  Медленно,  бесшумно
повернул дверную ручку  и  приоткрыл  дверь  дюйма  на  два.  Прислушался.
Изнутри не доносилось ни звука. Флэк сделал шаг назад и достал из-за пояса
револьвер. Распахнул пинком  дверь  и  вскинул  оружие,  вытянув  руку  до
отказа, как гангстеры в кинофильмах.
   - Пошли, - сказал он мне углом рта.
   Через его плечо я видел, что доктор Хэмблтон лежит в прежнем положении,
но рукоятку пешни от входа  было  не  разглядеть.  Флэк  подался  корпусом
вперед и осторожно вошел. Подойдя к двери  ванной,  он  заглянул  в  щель,
потом распахнул дверь настежь. Вошел в ванную, затем вышел оттуда и шагнул
в комнату как человек, готовый к любым опасностям.
   Он подергал дверцу чулана и, подняв револьвер,  распахнул  ее.  Никаких
злоумышленников в чулане не оказалось.
   - Посмотри под кроватью, - сказал я ему.
   Он быстро нагнулся и заглянул под кровать.
   - А теперь под ковром.
   - Ты что, издеваешься? - злобно спросил Флэк.
   - Просто нравится смотреть, как ты работаешь.
   Флэк нагнулся над покойником и уставился на рукоятку пешни.
   - Кто-то запер дверь. Если ты не врешь, что она была отперта.
   Я промолчал.
   - Что ж, придется вызывать полицию, - неторопливо сказал он.  -  Такого
дела не скроешь.
   - Твоей вины здесь нет. Такое случается даже в хороших отелях.





   Молодой рыжеволосый врач-интерн заполнил свидетельство о смерти и сунул
авторучку в нагрудный карман белого халата. С  легкой  усмешкой  захлопнул
журнал.
   - Видимо, задет спинной мозг прямо под затылочной костью, -  равнодушно
сказал он. - Очень уязвимое место. Нужно только знать, как его найти.  Вы,
я полагаю, знаете.
   Лейтенант Кристи Френч проворчал:
   - Думаешь, я впервые с этим сталкиваюсь?
   - Догадываюсь, что нет, -  сказал  интерн.  Бросил  напоследок  быстрый
взгляд на покойника и вышел, обронив через плечо: - Позвоню коронеру.
   Дверь за интерном закрылась.
   - Труп для этой публики -  все  равно  что  для  меня  тарелка  тушеной
капусты, - угрюмо сказал Кристи френч, обращаясь  к  закрытой  двери.  Его
напарник, Фред Бейфус, стоял на одном колене у телефонной коробки. Посыпал
ее порошком, чтобы снять отпечатки пальцев, сдул лишнюю пыль. Посмотрел на
пятна в маленькую лупу.  Покачал  головой,  потом  что-то  снял  с  винта,
которым крепится крышка.
   -  Серые  хлопчатобумажные  перчатки  гробовщика,   -   сказал   он   с
отвращением.  -  Оптовая  цена  -  четыре  цента  пара.   Откуда   взяться
отпечаткам? В телефонной коробке, видно, что-то искали?
   - Очевидно, что-то способное уместиться там, - сказал Френч. - Я  и  не
рассчитывал найти отпечатки. Пешней работают профессионалы. Современен  мы
найдем этих специалистов. Сейчас просто беглый осмотр.
   - По-моему, пешней действовала женщина, - вдруг заявил  Флэк.  -  Пешни
продаются всюду. Цена им десять центов. Если  нужно,  чтоб  она  была  под
рукой, можно сунуть ее под подвязку.
   Кристи Френч презрительно покосился на него. Бейфус сказал:
   - С какими женщинами  ты  знаешься,  дружок?  Сейчас  чулки  стоят  так
дорого, что женщина не сунет туда пешню, так же как и пилу.
   - Об этом я не подумал, - сказал Флэк.
   - Думать предоставь нам, дружок, - ответил Бейфус. -  Для  этого  нужно
иметь кое-что в голове.
   - Ну грубить-то не надо, - буркнул Флэк.
   Бейфус снял шляпу и раскланялся.
   - Не лишайте нас маленьких удовольствий, мистер.
   - К тому же, - добавил Френч, - женщина наносила бы удар за ударом. Она
бы не сообразила, когда нужно  остановиться.  Всякая  шантрапа  тоже.  Тут
работа профессионала. Он сразу же попал в спинной мозг. И вот  еще  что  -
для этого нужно, чтобы человек был неподвижен. Значит, его кто-то  держал,
если только он не был в отключке или убийца не был его знакомым.
   - Не представляю, - сказал я, - как он мог в отключке звонить мне.
   Френч и Бейфус поглядели на меня с выражением сдержанной скуки.
   - Если, - заметил Френч, - ты, как сам говоришь, не знал  этого  парня,
то есть слабая вероятность, что не знал и его голоса. Может, юмор  у  меня
слишком тонкий?
   - Не знаю, - ответил я. - Не читал, что  вам  пишут  поклонники  вашего
таланта.
   Френч усмехнулся.
   - Не трать на него красноречия, - сказал ему Бейфус. -  Блеснешь  им  в
клубе, в пятницу утром. Старых дам из Лиги длинных носов очень  интересуют
тончайшие подробности убийства.
   Френч размял сигарету и, чиркнув спичкой о спинку стула, прикурил.
   - Этот способ убивать пешней пошел из Бруклина, - объяснил  он.  -  Его
переняли ребята Веселого Моу Стейна, но слишком уж увлеклись. Нельзя  было
пройти по пустырю, не обнаружив их работы. Потом те, кто  избежал  ареста,
перебрались сюда. Интересно, зачем?
   - Может, у нас пустырей побольше, - предположил Бейфус.
   - Но как ни странно, - лениво продолжал Френч, - в  феврале,  когда  по
указке Плаксы Мойера на  Франклин-авеню  укокошили  Веселого  Моу  Стейна,
убийца стрелял из пистолета. Моу это очень бы не понравилось.
   - Вот потому-то, держу пари, его лицо, когда  с  него  смыли  кровь,  и
выражало разочарование, - сказал Бейфус.
   - А кто этот Плакса Мойер? - спросил Флэк.
   - Он был вторым человеком в шайке после Моу, - ответил Френч. -  Вполне
вероятно, что главаря убрал он. Только не собственными руками.
   - Почему? - угрюмо спросил Флэк.
   - Ты что, газет не читаешь? Мойер теперь стал джентльменом.  Знается  с
лучшими людьми. Даже имя сменил. А во время убийства Моу Стейна  он  сидел
по обвинению в содержании игорного  дома.  По  этому  делу  мы  ничего  не
установили. Но создали ему прекрасное алиби.  Тем  не  менее,  как  я  уже
сказал, он теперь джентльмен, а  джентльмены  сами  не  совершают  убийств
пешнями. Они для этого кого-нибудь нанимают.
   - У вас были какие-то улики против Мойера? - спросил я.
   Френч бросил на меня резкий взгляд.
   - А в чем дело?
   - Да так, у меня мелькнула одна мысль. Правда, очень шальная.
   Френч неторопливо оглядел меня.
   - Между нами говоря, - сказал он, - у нас даже нет  доказательств,  что
человек, которого мы задержали, и есть Мойер. Только не болтайте об  этом.
Знать об этом должны только он  сам,  его  адвокат,  прокурор,  управление
полиции, муниципалитет и еще человек двести-триста.
   Хлопнув себя  по  бедру  пустым  бумажником  покойного,  Френч  сел  на
кровать. Небрежно откинувшись на ногу трупа, он закурил сигарету  и  ткнул
ею в воздух.
   - Хватит разводить треп.  Вот  чем  мы  располагаем,  Фред.  Во-первых,
покойник не блистал умом. Он назвался доктором  Дж.У.Хэмблтоном,  при  нем
обнаружены визитные карточки с адресом и телефонным номером в Эль  Сентро.
На выяснение, что такого адреса и такого телефона нет,  ушло  две  минуты.
Умного человека так легко не раскусить. Во-вторых, он явно не при деньгах.
У него оказалось четырнадцать долларов бумажками и доллара на два мелочью.
На кольце нет ни автомобильного ключа, ни ключа от сейфа, ни от  квартиры,
только ключи от чемодана и семь отмычек. Кстати, свежеподпиленных. Похоже,
он хотел слегка пограбить отель. Как думаешь, Флэк, эти отмычки подошли бы
к замкам в твоем притоне?
   Флэк подошел и взглянул на них.
   - Да вроде бы подходящего размера, - сказал он. - Годятся они или  нет,
определить на глаз не могу. За этим обращайтесь в  контору.  У  меня  есть
только запасной ключ.
   Он достал из кармана ключ на длинной цепочке и сравнил его с  отмычкой.
Покачал головой.
   - Над этими отмычками еще надо работать. Они мало подпилены.
   Френч стряхнул пепел в ладонь и сдул его. Флэк снова сел на свой стул у
окна.
   - Следующий пункт, - объявил Кристи Френч. - У него нет ни водительских
прав, ни других документов, удостоверяющих личность. Вся одежда куплена не
в Эль Сентро. Явно какой-то жучок, однако на подделывателя чеков не похож.
   - Ты не видел его в деле, - ввернул Бейфус.
   - И этот притон - неподходящее место для подобных занятий, -  продолжил
Френч. - У него паршивая репутация.
   - Ну это уж слишком! - возмутился Флэк.
   Френч жестом оборвал его.
   - Я знаю все отели  в  центральном  районе.  Это  моя  обязанность.  За
пятьдесят долларов я мог бы в течение часа организовать парный стриптиз  с
французскими фокусниками в любом из  номеров  этого  отеля.  У  тебя  своя
работа, у меня своя. И нечего морочить  мне  голову.  Ну  ладно.  У  этого
постояльца  было  что-то  такое,  что  он   боялся   держать   при   себе.
Следовательно, знал, что за  ним  кто-то  охотится  и  вот-вот  настигнет.
Поэтому он предлагает Марлоу сто долларов за хранение этой вещи. Но у него
нет таких денег. Стало быть, он собирался встретиться  здесь  с  Марлоу  и
повести какую-то игру. В таком случае это не краденая  драгоценность.  Это
должно быть что-то почти допустимое. Правильно, Марлоу?
   - "Почти" тут излишне, - сказал я.
   Френч слегка усмехнулся.
   - Итак, у него было нечто, способное уместиться в  телефонный  аппарат,
за шляпную ленту, в Библию или в коробку с тальком. Мы не знаем, нашли эту
вещь или нет. Но знаем наверняка, что времени на поиски было  очень  мало.
Чуть больше получаса.
   - Если только мне звонил доктор Хэмблтон, - сказал я. - К этому  выводу
пришли вы сами.
   - В противном случае звонить не имело  смысла.  Убийцы  не  добивались,
чтобы труп был поскорее обнаружен. С какой стати  им  вызывать  кого-то  в
этот номер? - Он  обернулся  к  Флэку.  -  Можно  как-то  установить,  кто
поднимался к нему?
   Флэк угрюмо покачал головой.
   - Портье не видит, кто подходит к лифтам.
   - Может, из-за этого он и выбрал этот отель, - сказал Бейфус. - Да  еще
из-за уютной атмосферы.
   - Перестань, - сказал Френч. - Тот, кто убил его, мог спокойно войти  и
выйти. И это, в сущности, все, что нам известно. Так, Фред?
   Бейфус кивнул.
   - Не все, - уточнил я. - Парик у  него  превосходный,  но  все  же  это
парик.
   Бейфус и френч быстро обернулись, френч протянул руку,  осторожно  снял
парик и присвистнул.
   - А я-то думал, чего это интерн усмехается. Вот гад, даже не заикнулся.
Видишь, Фред?
   - Вижу только лысину, - ответил Бейфус.
   - Ты, может, и не знаешь его. Это Неуловимый Марстон. Был на побегушках
у Тэда Девора.
   - Ну да, точно, - усмехнулся  Бейфус.  Наклонился  и  ласково  погладил
покойника по лысине. - Как ты поживал все это  время,  Неуловимый?  Я  так
давно не видел тебя, что даже не узнал. Но ты ведь знаешь меня,  приятель.
Растяпа всегда растяпа.
   Без парика человек на кровати выглядел старым, жестким, съежившимся. На
его лице начала застывать желтая маска смерти.
   - Что ж, у меня камень с души свалился, - спокойно сказал Френч.  -  Не
придется сутками трудиться из-за этого подонка.
   Он нахлобучил покойнику парик, сдвинул его  на  один  глаз  и  встал  с
кровати.
   - Вы нам больше не нужны, - обратился он ко мне и Флэку.
   Флэк поднялся.
   - Спасибо за это убийство, дружок, - сказал ему Бейфус. - Если в  твоем
славном отеле случится еще одно, не забывай о нашей службе. Действует  она
не всегда хорошо, зато быстро.
   Флэк распахнул дверь и вышел в прихожую. Я пошел  за  ним.  По  пути  к
лифту мы не разговаривали. И по пути вниз - тоже. Я дошел  с  ним  до  его
маленького кабинета, вошел следом и закрыл дверь. Это,  казалось,  удивило
его.
   Он сел за стол и потянулся к телефону.
   - Надо доложить помощнику управляющего. Тебе что-нибудь нужно?
   Я размял сигарету, закурил и спокойно выдохнул дым в его сторону.
   - Сто пятьдесят долларов.
   Лицо Флэка превратилось в маску с двумя отверстиями вместо глаз.
   - Нашел место для шуток, - сказал он.
   - После этих двух комедиантов наверху не грех бы и пошутить, -  заметил
я. - Но я не шучу.
   И забарабанил пальцами по краю стола.
   У Флэка над усиками выступили капельки пота.
   - Видишь, я занят, - сказал он хрипло. - Вали отсюда, и поживее.
   - Какой грозный малыш, - продолжил  я.  -  Когда  я  обыскивал  доктора
Хэмблтона, у него в бумажнике  было  сто  шестьдесят  четыре  доллара.  Он
обещал мне сотню в задаток, помнишь? А теперь - четырнадцать долларов. И я
оставил дверь его номера незапертой. Но она оказалась  заперта.  Запер  ее
ты, Флэк.
   Флэк вцепился в подлокотники кресла. Голос его доносился словно со  дна
колодца:
   - Ты ничего не сможешь доказать.
   - Сделать попытку?
   Флэк достал из-за пояса пистолет, положил перед собой  и  уставился  на
него. Но ничего не высмотрел. И снова поднял взгляд на меня.
   - Пополам, а? - надломленным голосом спросил он.
   Наступило общее молчание. Флэк достал  старый  потрепанный  бумажник  и
запустил в него пальцы. Вынул пачку бумажных денег, расстелил их на столе,
разложил на две стопки и придвинул одну ко мне.
   - Отдавай все полторы сотни, - сказал я.
   Флэк сгорбился и уставился на угол стола. Посидев так, вздохнул. Сложил
обе стопки и придвинул ко мне.
   - Они были уже не нужны, ему. Забирай и  сматывайся.  Я  запомню  тебя,
приятель. Тошнит меня от всех от вас. Откуда мне знать, что ты не  слямзил
у него полторы тысячи?
   - Я забрал бы все. И убийца  тоже.  Чего  ради  оставлять  четырнадцать
долларов?
   - Ну а чего ради я оставил их? - устало спросил Флэк, бессмысленно водя
пальцами по краю стола.
   Я взял деньги, пересчитал их и швырнул ему.
   - Потому что ты работаешь здесь и знаешь, сколько нужно денег на первый
случай. У него, по крайней мере, должны были быть деньги на оплату  номера
и несколько долларов на  мелкие  расходы.  Полицейские  ничего  не  смогли
заподозрить. Забирай эти полторы  сотни,  они  мне  не  нужны.  Мне  нужно
кое-что другое.
   Флэк разинул рот и уставился на меня.
   - Убери деньги с моих глаз, - сказал я.
   Он взял их и снова сунул в бумажник.
   - Что другое? - Глаза его были маленькими и  задумчивыми.  Нижняя  губа
оттопырилась. - По-моему, в твоем положении ставить условия ни к чему.
   - На этот счет ты слегка заблуждаешься. Если я снова поднимусь  туда  и
скажу Кристи Френчу с Бейфусом, что был в номере  еще  до  них  и  обыскал
убитого, то наслушаюсь брани. Но Френч поймет, что помалкивал я без  злого
умысла. Поймет, что тут как-то замешан мой клиент, и я хотел оградить  его
от неприятностей. Криков и ругани я  наслушаюсь.  Но  тебе  так  легко  не
отделаться.
   Я замолчал и смотрел, как на лбу у Флэка появляется влажный блеск. Он с
трудом сглотнул. Глаза у него были болезненными.
   - Кончай рассуждать и говори, что тебе нужно, - выдавил он. И  внезапно
как-то по-волчьи усмехнулся. - Поздновато ты явился, чтобы ограждать ее от
неприятностей.
   Его самодовольная улыбка возвращалась медленно, но торжествующе.
   Я загасил сигарету, достал  другую  и,  пытаясь  скрыть  растерянность,
неторопливо зажег ее, отбросил спичку, выпустил  дым  в  сторону,  глубоко
затянулся, словно этот маленький грязный кабинет был утесом  над  бушующим
океаном, - словом, пустил в ход все испытанные приемы детективов.
   - Ладно, - сказал я. - Признаю, что это  женщина.  Признаю,  если  тебе
этого хочется, что Она была там с  убитым.  По-моему,  она  удрала  оттуда
только из-за потрясения.
   - Ну еще бы, - мерзким тоном  сказал  Флэк.  Самодовольная  его  улыбка
окончательно вернулась на место. - А может, она  просто  уже  целый  месяц
никого пешней не убивала и слегка отвыкла.
   - Но зачем ей было забирать ключ? - принялся я рассуждать  вслух.  -  И
оставлять его у портье? Почему бы ей не уйти, оставив все, как есть? Ну  а
если она сочла нужным запереть дверь? Почему не бросить  ключ  в  ведро  с
песком и не засыпать? Или унести и выбросить? Зачем  ей  отдавать  ключ  и
оставлять о себе память в связи с этим  номером?  -  Я  опустил  взгляд  и
угрожающе посмотрел на Флэка. - Если только кто-то видел, как она запирала
номер, - и проследил за ней, когда она вышла из отеля.
   - Зачем кому-то это было нужно? - спросил Флэк.
   - Потому что тот, кто видел ее, мог тут же войти в номер.  У  него  был
запасной ключ.
   Флэк вскинул и тут же опустил взгляд.
   - Итак, он последовал за ней, - сказал я. - Видел, как она  сдала  ключ
портье и вышла на улицу, да и там он, наверное, отстал от нее не сразу.
   - И чего ты такой догадливый? - усмехнулся Флэк.
   Я подался вперед и придвинул к себе телефон.
   - Позвоню-ка я Кристи да покончу с этим. Чем больше я  об  этом  думаю,
тем больше меня берет страх. Вдруг убила его  она.  Я  не  могу  покрывать
убийцу.
   Я снял трубку. Флэк с силой ударил меня по руке потной ладонью. Телефон
подпрыгнул.
   - Не звони, - сказал он плачущим голосом. - Я шел за ней до стоящей  на
улице машины. Записал номер. Черт возьми, приятель, не  губи  меня.  -  Он
принялся торопливо шарить в карманах. - Знаешь, что я имею на этой работе?
Можно сказать, только на курево. Погоди минутку. Кажется...
   Флэк опустил глаза и стал рыться в каких-то грязных конвертах.  Наконец
он выбрал один и бросил мне.
   - Номер машины, - устало сказал  горе-детектив,  -  и,  если  тебя  это
немного утешит, я его совсем не помню.
   Я поглядел на конверт. Там  действительно  был  выведен  номер  машины.
Коряво, нечетко, тускло - так пишет на улице человек, держа бумагу в руке.
"6Н-333. Калифорния 1947"
   - Доволен?
   Это был голос Флэка. По крайней мере, это слово вылетело из его рта.  Я
оторвал клочок с номером и бросил конверт ему.
   - "Четыре Пэ триста двадцать семь", - сказал я, гладя ему  в  глаза.  В
них ничего не промелькнуло. Ни следа насмешки или скрытности. - Но  откуда
мне знать, что ты не записал этот номер не сегодня, а давным-давно?
   - Придется поверить на слово.
   - Опиши машину, - сказал я.
   - "Кадиллак" с откидным верхом,  не  новый,  верх  был  поднят,  модель
примерно сорок второго года. Цвет серовато-голубой.
   - Опиши женщину.
   - Не много ли ты хочешь за свои деньги, соглядатай?
   - За деньги доктора Хэмблтона.
   Флэк захлопал глазами.
   - Ну ладно.  Блондинка.  Белое  пальто  с  какой-то  цветной  строчкой.
Широкополая синяя соломенная шляпа. Темные очки.  Рост  около  пяти  футов
двух дюймов. Сложена, как манекенщица.
   - Узнал бы ты ее - без очков? - осторожно спросил я.
   Он сделал вид, что задумался. Потом покачал головой.
   - Еще раз номер машины, Флэк? - внезапно спросил я.
   - Какой машины?
   Я перегнулся через стол и стряхнул пепел сигареты на его пистолет.  Еще
раз поглядел ему в глаза. Но я знал, что он уже сломлен. Видимо, и он  это
знал. Взяв пистолет, он сдул с него пепел и сунул в ящик стола.
   - Уходи. Убирайся, - процедил он. - Донесешь фараонам,  что  я  обшарил
жмурика? Ну и что? Может, меня турнут с работы. Может, посадят. Ну и  что?
Когда выйду, заживу на славу. Малышу Флэку не придется мечтать  о  кофе  с
печеньем. Не воображай, что темные очки собьют малыша  Флэка  с  толку.  Я
смотрел много фильмов и не мог не узнать эту красотку. Если хочешь  знать,
она еще долго продержится в кино. Она подает надежды, и кто  знает,  -  он
торжествующе усмехнулся, - может,  вскоре  ей  потребуется  телохранитель.
Человек, который бы крутился поблизости,  все  подмечал,  оберегал  ее  от
неприятностей. Знающий что к чему и разумно относящийся к деньгам... В чем
дело?
   Я подался вперед и, склонив голову набок, прислушивался.
   - Кажется, звонит церковный колокол, - сказал я.
   - Здесь поблизости нет церквей, - с  презрением  ответил  Флэк.  -  Это
звенит в твоем драгоценном мозгу.
   - Только  один  колокол.  Очень  унылый  звон.  Кажется,  его  называют
заупокойным.
   Флэк тоже прислушался.
   - Ничего не слышу, - резко сказал он.
   - И не услышишь. Ты будешь единственным, кто не сможет его услышать.
   Флэк  молча  уставился  на  меня  противными  маленькими,   сощуренными
глазками, его маленькие и такие же противные  усики  блестели.  Одна  рука
бессмысленно подергивалась на столе.
   Я оставил его наедине с  его  мыслями,  очевидно,  такими  же  мелкими,
противными и трусливыми, как и он сам.





   Нужный мне дом располагался на Дохени-драйв, в нескольких шагах вниз по
склону от Стрипа. Собственно говоря, это были два дома,  стоящие  один  за
другим и соединенные мощным патио с фонтаном  и  аркой  с  надстройкой.  В
отделанном  под  мрамор  вестибюле  находились  почтовые  ящики  и  кнопки
звонков. Над тремя из шестнадцати не было фамилий. Те, что  я  прочел,  не
интересовали меня. Предстояло еще слегка потрудиться.  Я  дернул  парадную
дверь, она оказалась не запертой, но дела мои на этом не закончились.
   Снаружи   стояли    два    "кадиллака",    "линкольн-континенталь"    и
"паккард-клиппер". Цвет и номер "кадиллаков" были не те. На другой стороне
улицы какой-то парень в бриджах, перебросив ноги  через  открытую  дверцу,
развалился в "лансии" с  низкой  посадкой.  Он  курил,  глядя  на  бледные
звезды, знающие, что от Голливуда нужно держаться подальше. Я по  отлогому
холму поднялся на бульвар, пройдя  квартал  на  восток,  вошел  в  душную,
словно карцер, телефонную  будку  и  набрал  номер  человека,  прозванного
Пеория Смит, потому что он заикается. Связь между делом Оррина и Пеорией -
это одна из маленьких тайн, раскрывать которые мне недосуг.
   - Мэвис Уэлд, - сказал я. - Телефонный номер. Это Марлоу.
   - Яс-с-сно, - ответил он. - М-м-мэвис Уэлд? Тебе нужен ее т-телефон?
   - Сколько с меня?
   - Д-десять долларов.
   - Считай, что я не звонил.
   -  П-постой!  Давать  телефоны  малышек  не  положено.  Для   помощника
реквизитора это большой риск.
   Я молчал, вдыхая то, что выдохнул.
   - И адрес дам, само собой, - прохныкал Пеория,  забыв  о  том,  что  он
заикается.
   - Пять долларов, - сказал я. - Адрес у меня уже есть. И не торгуйся. Не
думай,  что  ты  единственный,  кто  за  плату  сообщает  не  внесенные  в
справочники телефонные номера...
   - Ну подожди, - недовольно сказал он и пошел за  хорошо  известной  мне
маленькой красной записной книжкой. Заика-притворщик. Когда он волновался,
заикание его как рукой снимало.  Возвратясь,  Пеория  сообщил  мне  номер.
Конечно же, из Крествью. Если в Голливуде номер у тебя не из Крествью,  ты
никчемность.
   Открыв дверь стеклянно-металлической камеры, чтобы  не  задохнуться,  я
снова завертел диск. После двух гудков ответил томный женский голос. Я тут
же снова закрыл дверь.
   - Да-а-а, - проворковал голос.
   - Мисс Уэлд, пожалуйста.
   - А кто звонит мисс Уэлд, можно узнать?
   - Уайти просил меня срочно передать ей несколько снимков.
   - Уайти? А кто он такой, амиго?
   - Главный фотограф киностудии, - сказал я. - Неужели не знаете? Если вы
скажете мне номер квартиры, я подойду. Тут всего несколько кварталов.
   - Мисс Уэлд принимает ванну. - Моя  собеседница  засмеялась.  Там,  где
находилась она, ее смех, очевидно, звучал  серебряным  колокольчиком.  Там
же, где находился  я,  -  создавалось  впечатление,  будто  кто-то  двигал
кастрюли. - Но вы  непременно  приносите  фотографии.  Я  уверена,  ей  не
терпится взглянуть на них. Номер квартиры четырнадцать.
   - И вы будете там?
   - Ну конечно. Само собой. Надо ли спрашивать?
   Я повесил трубку и нетвердым шагом вышел на  свежий  воздух.  Парень  в
бриджах все еще высовывал ноги из "лансии", но одного из "кадиллаков"  уже
не было, а на стоянке появились два "бьюика" с откидным верхом. Я позвонил
в  четырнадцатую  квартиру  и  прошел  через  патио,  где  алая  китайская
жимолость освещалось маленьким прожектором.  Еще  один  прожектор  освещал
большой декоративный пруд с множеством жирных золотых рыбок и  неподвижные
листы лилий; сами лилии плотно закрылись на  ночь.  У  пруда  стояла  пара
каменных скамеек, на газоне пустовали  качели.  Дом  казался  не  особенно
дорогим, хотя в том году все дома были дорогими.  Квартира  находилась  на
втором этаже, одна из двух дверей выходила на широкую лестничную площадку.
   На звонок дверь открыла высокая брюнетка  в  галифе.  "Соблазнительная"
было бы для нее весьма слабой похвалой. Галифе,  как  и  ее  волосы,  были
угольно-черными. Шелковая блузка - белой, шею неплотно облегал алый  шарф,
правда, не столь яркий, как губы. В крошечных золотых щипчиках она держала
длинную коричневую сигарету. Пальцы изобиловали  кольцами.  Черные  волосы
посередине разделял пробор. Вдоль тонкой загорелой шеи свисали две толстые
блестящие косы. Каждая с алым бантом. Однако маленькой  девочкой  брюнетка
была уже давно.
   Она глянула на мои пустые руки. Студийные снимки обычно слишком велики,
чтобы уместиться в кармане.
   - Мисс Уэлд, пожалуйста, - сказал я.
   -  Можете  отдать  снимки  мне.  -  Голос  ее  был  холодным,  ленивым,
надменным, глаза же - совсем иными. Затащить  ее  в  постель  казалось  не
труднее, чем побриться в парикмахерской.
   - Извините. Я должен отдать их ей лично.
   - Я же сказала, она принимает ванну.
   - Я подожду.
   - Насчет снимков - это вы серьезно, амиго?
   - Совершенно. А в чем дело?
   - Ваше имя?
   Теперь ее голос ворковал, трепетал, вздымался, опускался, в уголках губ
очень медленно, не быстрее, чем ребенок ловит снежинку, появлялась нежная,
манящая улыбка.
   - Последний фильм с вашим участием был великолепен, мисс Гонсалес.
   Она распрямилась и затрепетала от радости. Вспыхнувшая  молнией  улыбка
совершенно преобразила ее лицо.
   - Но ведь фильм же был отвратительным, красавчик, -  оживилась  она.  -
Форменная чепуха. Вы прекрасно знаете, что чепуха.
   - Раз там снимались вы, он не может быть чепухой, мисс Гонсалес.
   Она отошла от двери и поманила меня за собой.
   - Выпьем. Опрокинем по стаканчику,  черт  возьми.  Обожаю  лесть,  даже
самую грубую.
   Я вошел. Упрись мне в поясницу дуло, я  бы  ничуть  не  удивился.  Мисс
Гонсалес стояла так, что, входя, я задел ее грудь.  Аромат  ее  духов  был
прекрасен, как Тадж-Махал при лунном свете. Закрыв  дверь,  она  танцующей
походкой направилась к маленькому бару.
   - Шотландского?  Или  предпочитаете  коктейли?  Я  смешиваю  совершенно
отвратительный мартини.
   - Шотландское - это прекрасно, спасибо.
   Мисс Гонсалес взяла два таких больших стакана, что в них  вполне  можно
было ставить зонтики, и налила в них виски. Я сел в  кресло  и  огляделся.
Обстановка была старомодной. Псевдокамин с газовыми горелками вместо  дров
и мраморной доской,  трещины  в  штукатурке,  парочка  ярко  размалеванных
картин на стенах (за такую мазню вряд ли стоило  платить  деньги),  старый
черный обшарпанный "стейнвей",  на  котором  в  виде  исключения  не  было
испанской шали. Там и сям валялись новенькие книжки в  ярких  обложках,  в
углу стояла двустволка с красивым резным  ложем,  стволы  которой  обвивал
бант из белого атласа. Голливудская причуда.
   Брюнетка в галифе сунула мне стакан  и  уселась  на  подлокотник  моего
кресла.
   - Можете называть меня Долорес, -  сказала  она,  основательно  хлебнув
шотландского.
   - Спасибо.
   - А как я могу называть вас?
   Я усмехнулся.
   - Само собой, - сказала она, - я совершенно уверена,  что  вы  лжец,  и
никаких снимков у вас нет. Но соваться в ваши, конечно же, очень секретные
дела я не собираюсь.
   - Да? - Я приложился к стакану и ополовинил его. -  А  как  там  моется
мисс Уэлд? По старинке мылом или с какими-нибудь арабскими благовониями?
   Мисс Гонсалес взмахнула недокуренной сигаретой в золотых щипчиках.
   - Вы, похоже, были бы не против помочь ей? Ванная  там  -  под  арку  и
направо. Дверь скорее всего не заперта.
   - Раз это так просто, не хочу.
   - Вот как? - Мисс Гонсалес вновь одарила меня сияющей  улыбкой.  -  Вам
нравится преодолевать трудности. Мне, наверно, это надо будет учесть.
   - Не беспокойтесь, мисс Гонсалес. Я  пришел  сюда  просто  по  делу.  И
никого насиловать не собираюсь.
   - Да-а? - Улыбка ее стала  нежной,  ленивой  и,  если  вам  не  удастся
подобрать слова получше, соблазнительной.
   - Но определенно склоняюсь к этому, - сказал я.
   - Забавный вы тип, - сказала она, пожав  плечами,  и  вышла  под  арку,
держа  в  руке  стакан,  содержимого  в  котором  оставалось  на  донышке.
Послышался легкий стук в дверь и ее голос:
   - Милочка, здесь один человек, принес снимки со студии. Так он говорит.
Muy simpatico. Muу quapo tambien. Con cojones.
   Знакомый голос резко ответил:
   - Заткнись, сучка. Сейчас выйду.
   Мисс Гонсалес вернулась, напевая что-то под нос. Стакан  ее  был  пуст.
Она снова подошла к бару.
   - Но вы не пьете! - воскликнула она, глянув на мой стакан.
   - Недавно пообедал. Да и все равно, у меня  удалена  треть  желудка.  Я
немного понимаю по-испански.
   Мисс Гонсалес вскинула голову.
   - Вы потрясены?
   Глаза ее закатились. Плечи передернулись.
   - Потрясти меня не так уж легко.
   - Но вы слышали, что я сказала? Madre de Dios! Мне очень неловко.
   - Ну да, еще бы, - сказал я.
   Положив в стакан льда, мисс Гонсалес налила себе еще виски.
   - Да, очень неловко, - вздохнула она. - А впрочем,  и  сама  не  пойму.
Иногда я почти не ощущаю неловкости. Иногда бывает наплевать.  Все  друзья
говорят, что я слишком уж откровенна. Я потрясла вас, да?
   И снова села на подлокотник кресла.
   - Нет. Но  если  я  захочу,  чтобы  меня  потрясли,  буду  знать,  куда
обращаться.
   Она вяло отставила стакан и придвинулась ко мне.
   - Но я здесь в гостях, - сказала она. - А живу в Шато-Берси.
   - Одна?
   Она легонько шлепнула меня по кончику носа. Потом внезапно оказалась  у
меня на коленях и стала пытаться откусить у меня кончик языка.
   - Ты очень славный сукин сын, - сказала она.
   Такого горячего рта, как у нее, я еще не встречал.  Губы  ее  обжигали,
будто сухой лед. Язык  с  силой  елозил  по  моим  зубам.  Глаза  ее  были
огромными, черными, из-под радужной оболочки виднелись белки.
   - Я такая усталая, - прошептала она мне  в  рот,  -  такая  измотанная,
просто жуть.
   Рука Долорес оказалась во внутреннем кармане моего пиджака. Я  с  силой
оттолкнул ее, но мисс Гонсалес успела выхватить мой  бумажник.  Со  смехом
она танцующей походкой отошла в сторону, распахнула его и стала  торопливо
рыться в нем напоминающими маленьких змей пальцами.
   - Очень рада, что вы познакомились, - раздался у входа холодный  голос.
В арочном проеме стояла Мэвис Уэлд.
   Она  небрежно  взбила  волосы,  не  потрудившись  даже  воспользоваться
косметикой.  На  ней  был  нарядный  халат  и  больше  ничего.  На   ногах
красовались маленькие серебристо-зеленые  шлепанцы.  Глаза  были  пустыми,
губы презрительно кривились. Но я сразу узнал ее и без темных очков.
   Мисс Гонсалес  бросила  на  нее  быстрый  взгляд,  закрыла  бумажник  и
швырнула мне. Я поймал его и спрятал. Она широким шагом подошла  к  столу,
взяла черную сумочку с длинным ремешком, повесила на плечо и направилась к
двери.
   - Его зовут Филип Марлоу, - сообщила она Мэвис  Уэлд.  -  Славное  имя,
тебе не кажется?
   - Вот не знала, что ты спрашиваешь у мужчин, как их  зовут,  -  сказала
Мэвис Уэлд. - Ты редко видишься с ними настолько долго, чтобы  тебе  могли
понадобиться их имена.
   - Понятно,  -  мягко  ответила  мисс  Гонсалес.  Повернулась  и  слегка
улыбнулась мне. - Очаровательный способ назвать  женщину  шлюхой,  вам  не
кажется?
   Мэвис Уэлд пропустила это мимо ушей. Ее лицо ничего не выражало.
   - По крайней мере, -  ровным  голосом  сказала  мисс  Гонсалес,  открыв
дверь, - в последнее время я не спала с бандитами.
   - Ты уверена, что можешь всех вспомнить?  -  спросила  Мэвис  Уэлд  тем
жетоном. - Открывай дверь, милочка. Сегодня день уборки мусора.
   Мисс Гонсалес медленно, спокойно, с ненавистью в глазах  оглянулась  на
нее. Потом, издав губами и зубами легкий звук,  широко  распахнула  дверь.
Сильно хлопнула ею. Ровное темное синее  пламя  в  глазах  Мэвис  Уэлд  не
дрогнуло.
   - Может, сделаете то же самое, только не так шумно, - сказала она.
   Достав платок, я стер с лица помаду. Цветом она ничуть не отличалась от
крови - свежепролитой крови.
   - Это могло случиться с кем угодно, - сказал я. -  Не  я  полез  к  ней
целоваться, она ко мне.
   Мэвис Уэлд широким шагом подошла к двери и распахнула ее.
   - Проваливайте отсюда, красавчик. Поживее.
   - Я приехал по делу, мисс Уэлд.
   - Да, я так и думала. Убирайтесь. Я не знаю вас. И  знать  не  хочу.  А
если б и хотела, то не сегодня и не сейчас.
   - "Любимых вовремя на месте не бывает", - процитировал я.
   - Это еще что? - Она попыталась изгнать меня движением  подбородка,  но
такое даже ей оказалось не под силу.
   - Браунинг. Я имею  в  виду  поэта,  а  не  пистолет.  Уверен,  что  вы
предпочли бы последнее.
   - Слушай, подонок; может, вызвать управляющего, чтобы он спустил тебя с
лестницы?
   Я подошел к двери и плотно притворил ее. Мэвис Уэлд  проявила  завидную
стойкость. Она чуть не дала мне пинка, но кое-как  сдержалась.  Я  как  бы
нечаянно попытался оттеснить ее от двери. Но безуспешно. Она твердо стояла
на месте и тянулась к  дверной  ручке,  в  ее  темно-синих  глазах  пылала
ярость.
   - Если вы намерены стоять от меня так близко, - сказал я, - то,  может,
что-нибудь наденете?
   Мисс Уэлд размахнулась и съездила мне по физиономии.  Звук  был  таким,
словно мисс Гонсалес снова хлопнула дверью. Удар оказался весьма ощутимым.
И напомнил об ушибе на затылке.
   - Больно? - негромко спросила мисс Уэлд.
   Я кивнул.
   - Отлично.
   Она размахнулась и ударила меня еще  раз,  пожалуй,  посильнее,  чем  в
первый.
   - Думаю, вам следует поцеловать меня, - выдохнула она.  Глаза  ее  были
ясными, чистыми, нежными. Я небрежно глянул  вниз.  Правая  рука  ее  была
сжата в готовый к действию кулак. И притом довольно увесистый.
   - Поверьте, я не целую вас только по одной причине,  о  которой  я  вам
сейчас скажу. Что же касается ваших пощечин, то меня бы  не  испугал  даже
ваш маленький черный пистолет. Или кастет, который вы,  очевидно,  храните
на ночном столике.
   Она вежливо улыбнулась.
   - Может, мне придется работать на вас, - сказал я. - Ко всему  прочему,
я не гоняюсь за каждой увиденной мною парой ножек.
   Опустив взгляд, я поглядел на ее ножки. Они  были  прекрасно  видны,  и
флажок, отмечающий линию ворот, был не больше, чем это необходимо.
   Мэвис Уэлд запахнула халат, повернулась и, покачивая головой, подошла к
маленькому бару.
   - Я свободная, белая, совершеннолетняя, - сказала она. - И насмотрелась
всех подходов, какие только существуют. По крайней мере, я так думаю.  Как
же, черт возьми, отделаться от вас, если не припугнуть, не избить  или  не
соблазнить?
   - Видите ли...
   - Можете не продолжать, - резко перебила она и повернулась  ко  мне  со
стаканом в руке. Отпила, отбросила свесившуюся прядь волос и чуть  заметно
улыбнулась. - Конечно же, деньгами. Как было глупо с моей стороны упустить
это из виду.
   - Деньги были б не лишними, - сказал я.
   Губы ее с отвращением скривились, но голос был почти ласковым.
   - Сколько?
   - Ну, для начала хватило бы сотни.
   - Дешево запрашиваете. Вы - мелкая дешевка, не так ли? Об этом  говорит
названная вами сумма. Дорогой мой, неужели в вашем кругу  сто  долларов  -
это деньги?
   - Тогда пусть будет двести. С такими деньжищами я мог бы отойти от дел.
   - Все  равно  дешево.  Еженедельно,  разумеется?  В  аккуратном  чистом
конверте?
   - Конверта не нужно. Я беру только грязные деньги.
   - И что же я получу за них, мой очаровательный мелкий сыщик? Я, конечно
же, знаю, что у вас за профессия.
   - Получите расписку. Кто вам сказал, что я сыщик?
   На миг она вытаращила глаза, потом вновь принялась  играть  принятую  в
порыве вдохновения роль.
   - Должно быть, догадалась по запаху.
   Поднеся к губам стакан, она уставилась на меня с  легкой  презрительной
усмешкой.
   - Я начинаю думать, что вы сами пишете себе реплики, - сказал я. - А то
никак не мог понять, в чем там с ними дело.
   И пригнулся. Несколько капель попало на меня. Стакан разбился о стену у
меня за спиной. Осколки беззвучно упали на пол.
   - И должно быть, - сказала она совершенно спокойно, - этим поступком  я
исчерпала весь свой запас девичьего очарования.
   Я подошел и взял шляпу.
   - Я вовсе не думаю, что его убили вы, - сказал я. - Но  мне  бы  хорошо
иметь основания не говорить, что вы  там  были.  Иметь  какой-то  задаток,
чтобы называть вас своей клиенткой. И достаточно сведений, чтобы оправдать
получение задатка.
   Мисс Уэлд достала из коробки сигарету,  подбросила  ее,  легко  поймала
губами и зажгла невесть откуда взявшейся спичкой.
   - О господи. Меня подозревают в каком-то убийстве?
   Шляпу я все еще держал в руке. И из-за этого почувствовал  себя  глупо.
Не знаю, почему. Надев ее, я направился к двери.
   - Надеюсь, у вас есть деньги на трамвай, - послышался у меня за  спиной
презрительный голос.
   Я не ответил и не остановился. Когда я  уже  собирался  открыть  дверь,
Мэвис Уэлд сказала:
   - Надеюсь также, что мисс Гонсалес дала вам свой телефон  и  адрес.  Вы
можете добиться у нее почти всего - в  том  числе,  как  мне  говорили,  и
денег.
   Я выпустил дверную ручку и быстро пошел назад. Мэвис Уэлд стояла на том
же месте.
   - Послушайте, - сказал я. - Вам трудно  будет  в  это  поверить,  но  я
приехал сюда со странной мыслью, что вы нуждаетесь в помощи -  и  вряд  ли
сможете  найти  человека,  на  поддержку  которого   можно   рассчитывать.
По-моему, вы зашли в тот номер  отеля  для  того,  чтобы  внести  какой-то
выкуп. Притом одна, с риском быть узнанной - и вас, кстати,  действительно
узнал служащий в том отеле детектив, мораль  которого  не  прочнее  ветхой
паутины. Все это навело меня на мысль, что вы, может быть, влипли  в  один
из голливудских переплетов, означающих крест на актерской карьере.  Но  вы
ведете себя  так,  как  будто  и  не  влипали  ни  в  какой  переплет.  Вы
устраиваете представление с полным набором банальных, халтурных ужимок,  к
каким прибегали, играя в самых халтурных фильмах второй категории  -  если
это можно назвать игрой...
   - Заткнись, - проговорила она сквозь зубы и скрипнула ими. -  Заткнись,
мерзкий соглядатай, шантажист.
   - Я вам не нужен, - продолжал я. - Вам не нужен никто. Вы так умны, что
с  помощью  своих  реплик  сможете  выбраться  даже  из  сейфа.   Отлично.
Произносите свои  реплики  и  выбирайтесь.  Мешать  не  стану.  Только  не
заставляйте меня слушать их. Я готов расплакаться при мысли,  что  наивная
девочка вроде вас может  быть  так  умна.  Вы  хорошо  отнеслись  ко  мне,
милочка. Прямо как Маргарет О'Брайен.
   Мэвис Уэлд не шевелилась и не дышала и тогда, когда я подошел к  двери,
и тогда, когда открыл ее. Не знаю, почему, но  игра  эта  была  отнюдь  не
блестящей.
   Спустившись по лестнице, я прошел через патио, вышел из парадной  двери
и чуть не столкнулся с  худощавым  темноглазым  мужчиной,  который  стоял,
раскуривая сигарету.
   - Простите, - сказал он. - Кажется, я оказался у вас на пути.
   Я хотел было обойти его, но вдруг заметил, что в правой руке он  держит
ключ. Безо всякой на то причины я выхватил его, посмотрел  на  выбитый  на
металле номер - четырнадцатый. От квартиры Мэвис Уэлд.  Я  бросил  ключ  в
кусты.
   - Обойдетесь без него, - сказал я мужчине. - Дверь не заперта.
   - Конечно, - ответил он. На лице его появилась странная улыбка.  -  Как
глупо с моей стороны.
   - Да, - сказал я. - Мы оба глупцы. И каждый,  кто  связывается  с  этой
шлюхой, - глупец.
   - Я бы не сказал, - спокойно возразил он, и взгляд его маленьких темных
глаз не выражал ничего.
   - Вам незачем говорить. Я только что сказал за вас это. Прошу прощения.
Сейчас отыщу ключ.
   Я пошел за кусты, поднял ключ и отдал ему.
   - Большое спасибо, - поблагодарил он. - И между прочим...
   Он не договорил. Я остановился.
   - Надеюсь, я не прервал интересной ссоры, - сказал он. -  Мне  было  бы
очень неприятно. Нет? - Он улыбнулся. - Что ж, поскольку  мисс  Уэлд  наша
общая знакомая, позвольте представиться. Меня зовут Стилгрейв. Не встречал
ли я вас где-нибудь?
   - Нет, вы нигде меня не встречали, мистер Стилгрейв, - сказал я. - Я  -
Марлоу. Филип Марлоу. Мы никак не могли встречаться.  Как  ни  странно,  я
никогда не слышал о вас, мистер Стилгрейв. И мне наплевать, даже  будь  вы
Плакса Мойер.
   Не могу взять в толк, почему я  сказал  это.  Ничто  меня  к  этому  не
побуждало,  разве  только  недавнее  упоминание  этой  клички.   На   лице
Стилгрейва застыло странное  спокойствие.  Невыразительный  взгляд  темных
глаз стал каким-то отрешенным. Стилгрейв вынул изо рта сигарету,  взглянул
на ее кончик, стряхнул пепел, хотя стряхивать было нечего, и, не  поднимая
взгляда, сказал:
   - Плакса Мойер. Странное прозвище. Вроде бы никогда не  слышал  его.  Я
должен знать этого человека?
   - Нет, если не испытываете особого пристрастия к пешням, - сказал  я  и
пошел прочь. Спустившись по ступеням, я подошел к своей машине  и,  прежде
чем сесть за руль, оглянулся. Стилгрейв  стоял  на  месте,  держа  во  рту
сигарету, и глядел на меня. Выражает  ли  что-нибудь  его  лицо,  не  было
видно. Когда я оглянулся, он не пошевелился,  не  сделал  никакого  жеста.
Даже не отвернулся. Просто стоял на месте. Я сел в машину и уехал.





   По бульвару Сансет я поехал на восток, но не домой. В Ла Брее я свернул
на север и через Кахуэнга-пасс, по  бульвару  Вентура,  мимо  Студио-сити,
Шерман-Окс и Энсино поехал к Хайленду. Дорога была  отнюдь  не  пустынной.
Пустынной она никогда не бывает. Лихачи в поцарапанных "фордах" переезжали
из ряда в ряд, проскакивая в одной шестнадцатой дюйма от  соседних  машин,
но все же неизменно проскакивая. Усталые  мужчины  в  запыленных  двух-  и
четырехместных машинах крепче сжимали руль и с трудом ехали на север и  на
запад, домой, к  обеду,  к  вечеру  с  раскрытой  на  спортивной  странице
газетой, к привычному ору радио, хныканью избалованных  детей  и  болтовне
глупых жен. Я проезжал мимо кричащих и на поверку лживых световых  реклам,
мимо неряшливых, в неоновом свете  похожих  на  дворцы,  закусочных,  мимо
ярких, как  цирки,  круглых  ресторанов  для  автомобилистов,  с  бойкими,
зоркими официантами, блестящими стойками и  душными  грязными  кухнями,  в
которых  вполне  могла  бы  отравиться  даже  жаба.  Большие  грузовики  с
прицепами с грохотом ехали через Сепульведу из  Уилмингтона  и  Сан-Педро,
они сворачивали к Ридж-Рауту и отъезжали от светофоров на первой скорости,
рыча, как львы в зоопарке.
   За Энсино сквозь густые деревья лишь изредка сверкали с холмов огоньки.
Дома кинозвезд. Подумаешь, кинозвезды. Ветераны тысячи  постелей.  Оставь,
Марлоу, сегодня ты недобрый.
   Стало попрохладнее. Шоссе сузилось. Машин теперь  было  так  мало,  что
свет фар резал глаза. Дорога пошла на подъем между известняковыми утесами,
на вершине холма небрежно  плясал  беспрепятственно  долетающий  с  океана
ветер.
   Неподалеку от Таузанд-Окс я пообедал в ресторане. Скверно, зато быстро,
ешь и убирайся, дел невпроворот. Мы не можем дожидаться, мистер,  пока  вы
допьете вторую чашку кофе. Вы занимаете место,  приносящее  доход.  Видите
людей за веревкой? Они хотят поесть. По крайней мере, они так считают. Бог
знает, почему  им  хочется  поесть  именно  здесь.  Лучше  бы  дома  поели
консервов. Им просто не сидится на месте. Как и тебе. Им просто необходимо
сесть в машину и  куда-то  ехать.  Они  просто  находка  для  вымогателей,
завладевших этими ресторанами. Ну вот, опять. Недобрый ты сегодня, Марлоу.
   Расплатившись, я пошел в бар запить коньяком эту нью-йоркскую  вырезку.
Кстати, почему нью-йоркскую?  Металлорежущий  инструмент  изготавливают  в
Детройте. Из бара я вышел на ночной воздух,  которым  пока  что  никто  не
научился торговать. Но многие, возможно, пытались. Подбирались к нему.
   Доехав до Окснердской развилки, я поехал вдоль океана обратно. Большие,
усеянные оранжевыми лампочками  восьми-  и  шестнадцатиколесные  грузовики
неслись на север. Справа громадный,  мощный  Тихий  океан  устало,  Словно
плетущаяся домой уборщица, бился о берег. Ни луны, ни суматохи,  лишь  еле
слышный шум  прибоя.  Никаких  запахов.  Даже  резкого  природного  запаха
водорослей. Калифорнийский  океан.  Калифорния,  штат  универмагов.  Полно
всего, но ничего хорошего. Ну вот, опять. Недобрый ты сегодня, Марлоу.
   Ну и ладно. А с  какой  стати  мне  быть  добрым?  Сижу  себе  в  своем
кабинете, играю дохлой  мухой,  внезапно  является  эта  безвкусно  одетая
штучка из Манхеттена, штат Канзас, и всучивает  мне  потрепанные  двадцать
долларов, чтобы я отыскал ее брата. Похоже, он мелкий жучок, но ей хочется
найти его. И, сунув это состояние в нагрудный карман, я тащусь в Бэй-Сити,
а поиски оказываются настолько занудными, что я едва не сплю на ходу.  Мне
встречаются славные люди с пешнями в затылке и без оных. Я  возвращаюсь  и
не запираю дверь. Потом является она, забирает двадцатку,  целует  меня  и
возвращает деньги обратно, поскольку я не выполнил дневной работы.
   Затем я еду повидать доктора Хэмблтона - ушедшего  (и  как!)  на  покой
оптометриста из Эль Сентро, где опять сталкиваюсь с новым способом  носить
нашейные украшения. Но  в  полицию  не  сообщаю.  Просто  обыскиваю  парик
клиента, а потом ломаю комедию. С какой стати? Ради кого я гублю  себя  на
сей  раз?  Ради  блондинки  с  чувственным  взглядом  и  слишком   большим
количеством дверных ключей? Ради девицы из  Манхеттена,  штат  Канзас?  Не
знаю. Знаю только одно - здесь что-то не  так,  и  старое,  надоевшее,  но
всегда надежное предчувствие подсказывает мне, что если игра  пойдет  теми
картами, которые сданы, в проигрыше останется не тот, кому следует. Мое ли
это  дело?  Ну  а  что  следует  считать  моим  делом?  Разве  я  знаю?  И
когда-нибудь знал? Давай не будем в это вдаваться.  Ты  недобрый  сегодня,
Марлоу. Может, я никогда не был добрым и никогда не буду им. Может, мы все
становимся недобрыми в этом холодном тусклом мире, где  всегда  происходит
не то, что нужно.
   Малибу. Здесь тоже кинозвезды. Тоже  розовые  и  голубые  ванные.  Тоже
"шанель" номер пять. Тоже стеганые матрацы. Тоже  взбитые  волосы,  темные
очки, позы,  псевдоизысканные  голоса  и  мораль  портовых  шлюх.  Постой,
постой. В кино работает немало славных людей. Ты занял  неверную  позицию,
Марлоу. Ты сегодня недобрый.
   Прежде чем въехать в Лос-Анджелес, я его унюхал. Город пах несвежестью,
затхлостью, как слишком долго  закрытая  гостиная.  Но  разноцветные  огни
заставляли забыть о запахе. Они были прекрасны. Тому, кто изобрел неоновое
освещение, нужно воздвигнуть  памятник.  Из  чистого  мрамора,  высотой  в
пятнадцатиэтажный дом. Этот человек поистине сделал нечто из ничего.
   Я пошел в кино, и надо же  -  в  фильме  снималась  Мэвис  Уэлд.  Фильм
оказался помпезным, из тех, где все слишком много улыбаются, слишком много
болтают и сознают  это.  Женщины  беспрестанно  поднимались  по  изогнутым
лестницам, чтобы переодеться. Мужчины беспрестанно  доставали  из  дорогих
портсигаров сигареты с  монограммой  и  давали  друг  другу  прикурить  от
дорогих зажигалок. А слуга раздался в  плечах  от  одного  только  ношения
подносов со стаканами к плавательному бассейну, размером с озеро Гурон, но
значительно почище.
   Главную мужскую роль исполнял смазливый бездарный тип, пышущий зачастую
далеко не свежим обаянием. Главную женскую -  раздражительная  брюнетка  с
презрительным взглядом. В нескольких неудачных крупных планах она из  кожи
лезла, стараясь выглядеть моложе своих сорока пяти лет.  Мэвис  Уэлд  была
занята на второй роли и снималась в одежде. Играла неплохо, правда,  могла
бы сыграть и раз в десять лучше. Но играй  она  лучше,  половину  ее  сцен
вырезали бы, чтобы выручить исполнительницу главной роли. Это  было  такое
искусное хождение по канату, какого я,  пожалуй,  еще  не  видел.  Что  ж,
теперь ей придется ходить уже не по канату. По рояльной струне.  Натянутой
очень высоко. И страховочной сетки внизу не будет.





   Мне требовалось вернуться  в  контору.  Заказному  письму  с  оранжевой
квитанцией уже пора было прийти. В окнах здания кое-где еще горел свет. По
ночам работают не только детективы. Лифтер хрипло  буркнул  приветствие  и
отвез меня наверх. В коридоре из открытых дверей падал свет, уборщицы  все
еще убирали мусор, накопившийся за впустую потраченные часы. Я свернул  за
угол, оставив позади  жалобное  гудение  пылесоса,  вошел  в  свой  темный
кабинет и открыл окна. Сев за стол, я ничего  не  делал,  даже  не  думал.
Заказного письма пока не было. Казалось, все шумы в здании, кроме  гудения
пылесоса,  выплывают  на  улицы  и   теряются   среди   вертящихся   колес
бесчисленных  машин.  Потом  где-то  в  коридоре  какой-то  мужчина   стал
виртуозно, мелодично насвистывать "Лили Марлен". Я знал, кто  это.  Ночной
сторож, он проверял, все ли двери заперты. Я включил настольную  лампу,  и
он прошел, не трогая моей двери. Шаги удалились, потом послышались  вновь,
звуча как-то по-другому, с  каким-то  шарканьем.  Я  решил,  что  принесли
заказное письмо, и вышел взять его, только это был не почтальон.
   Упитанный мужчина в  небесно-голубых  брюках  закрывал  дверь  с  такой
прекрасной неторопливостью, достичь которой способны только  толстяки.  Он
был не один, но  первым  делом  я  посмотрел  все-таки  на  него.  Рослый,
широкоплечий. Не юноша и не красавец, но с виду крепкий. Полосатый  пиджак
над голубыми габардиновыми брюками вызвал  бы  отвращение  даже  у  зебры.
Большую  непокрытую   голову   украшало   достаточное   количество   волос
оранжево-розоватого цвета. Нос был перебит, но  хорошо  сросся  и  особого
внимания не привлекал.
   Спутник его был хилым созданием с красными  глазами  и  насморком.  Лет
примерно двадцати, ростом пять футов девять дюймов, тощий, как щепка.  Нос
его подергивался, рот подергивался,  руки  подергивались,  и  выглядел  он
совершенно несчастным.
   Здоровяк приветливо улыбнулся.
   - Вы, конечно, мистер Марлоу?
   - Кто же еще? - ответил я.
   - Для деловых визитов  уже  поздновато,  -  сказал  здоровяк  и  развел
руками, заняв половину комнаты. - Надеюсь, вы ничего не имеете против? Или
у вас дел по горло?
   - Оставьте эти шуточки. Нервы у меня на пределе. Кто этот наркоман?
   -  Иди  сюда,  Алфред,  -  сказал  здоровяк  напарнику.  -  Брось  свою
застенчивость.
   - Пошел ты, - ответил Алфред.
   Здоровяк безмятежно повернулся ко мне.
   - Почему все щенки твердят эту фразу? В ней нет ничего смешного, ничего
остроумного. Никакого смысла. Сущее наказание этот  Алфред.  Я  лишил  его
снадобья, по крайней мере,  на  время.  Поздоровайся  с  мистером  Марлоу,
Алфред.
   - Пошел он, - сказал Алфред.
   Здоровяк вздохнул.
   - Моя фамилия Змей, - представился он. - Джозеф П.Змей.
   Я промолчал.
   - Ну смейтесь же, - сказал здоровяк. - Я привык.  Всю  жизнь  ношу  эту
фамилию.
   Он подошел ко мне и протянул руку.  Я  пожал  ее.  Здоровяк  добродушно
улыбнулся мне.
   - Действуй, Алфред, - приказал он, не оборачиваясь.
   Алфред сделал очень легкое, неуловимое движение, и  на  меня  уставился
глаз крупнокалиберного пистолета.
   - Осторожно, Алфред, - сказал здоровяк, держа мою руку мертвой хваткой.
- Пока не надо.
   - Пошел ты, - сказал Алфред. Пистолет был направлен мне в грудь.  Палец
Алфреда плотно лежал на  спусковом  крючке.  Было  видно,  что  его  нажим
становится  все  сильнее.  Я  точно  знал,  в  какой  миг  курок  окажется
спущенным. Впрочем, это не имело  никакого  значения.  Это  происходило  в
другом месте, в каком-то дрянном фильме. Не со мной.
   Курок сухо щелкнул в пустоте. Алфред с  недовольным  ворчанием  опустил
пистолет  и  мгновенно  спрятал   туда,   откуда   достал.   Потом   начал
подергиваться снова, хотя его недавние действия с оружием были  отнюдь  не
нервозными. Мне стало любопытно, какого наркотика он лишен.
   Здоровяк выпустил мою руку, приветливая улыбка  по-прежнему  играла  на
его большом, пышущем здоровьем лице.
   Он похлопал себя по карману.
   - Обойма у меня.
   Алфред в последнее время стал ненадежным. Этот щенок мог бы  застрелить
вас.
   Я вновь ощутил пол под ногами.
   - Держу пари, он вас напугал, - сказал Джозеф П.Змей.
   Во рту у меня появился соленый привкус.
   - Не такой уж вы смелый, - сказал Змей, ткнув мне пальцем в живот.
   Я отступил назад и поглядел Змею в глаза.
   - Что мне за это будет? - почти любезно спросил он.
   - Пойдемте в кабинет.
   Я повернулся к Змею спиной и пошел в другую комнату. Тяжкая работа, и я
с ней справился. Всю дорогу я обливался потом. Зайдя за стол,  остановился
в  ожидании.  Мистер  Змей  безмятежно  последовал  за   мной.   Наркоман,
подергиваясь, поплелся за ним.
   - У вас случайно нет под рукой юмористической книжки? - спросил Змей. -
Чтобы он нам не мешал.
   - Присаживайтесь, - ответил я. - Сейчас поищу.
   Змей опустил руки на подлокотники кресла. Я рывком выдвинул ящик  стола
и ухватил рукоятку "люгера". Глядя на Алфреда, поднял пистолет. Но  Алфред
даже не посмотрел на меня. Скривив рот, он изучал угол потолка.
   - Ничего более юмористического нет, - сказал я.
   - Эта штука вам не потребуется, - добродушно сказал здоровяк.
   - Прекрасно, - ответил я. Голос, казалось, принадлежал кому-то другому,
находящемуся далеко за стеной.  Я  едва  слышал  свои  слова.  -  Но  если
потребуется, она у меня в руке. И заряжена. Хотите убедиться?
   Здоровяк казался близким к замешательству.
   - Жаль, что вы восприняли это  подобным  образом,  -  сказал  он.  -  Я
настолько привык к Алфреду, что почти не замечаю  его.  Может,  вы  правы,
может, мне стоило бы что-то сделать с ним.
   - Да, - произнес я. - Надо было сделать это еще днем, до прихода  сюда.
Теперь уже поздно.
   - Послушайте, мистер Марлоу.
   Змей протянул руку. Я взмахнул  "люгером".  Он  быстро  отдернул  руку,
однако недостаточно быстро. Мушка рассекла ему  кожу  на  тыльной  стороне
ладони. Он попытался ухватить пистолет за ствол, потом  поднес  порезанную
руку ко рту.
   - Эй, эй, будет! Алфред мой племянник. Сын сестры.  Я,  можно  сказать,
присматриваю за ним. Он ведь и мухи не обидит...
   - В следующий раз здесь будет муха, чтобы он не обижал ее, - сказал я.
   - Не надо так, мистер. Прошу вас, не надо. У  меня  есть  недурственное
предложение...
   - Закройте рот, - проговорил я. И очень медленно сел. Лицо мое  горело.
Язык не повиновался. Я чувствовал себя слегка пьяным.
   - Один мой знакомый, - неторопливо, глухо продолжал я,  -  рассказывал,
как однажды вот так же хотели взять в оборот одного человека. Тот,  как  и
я, сидел за столом. У него, как и у меня, был пистолет. По другую  сторону
стола находились двое, как вы с Алфредом. Человек, сидящий на моем  месте,
разозлился. И не  смог  взять  себя  в  руки.  Его  затрясло.  Он  не  мог
произнести ни слова. Оставалось только прибегнуть к оружию. И  он,  ничего
не сказав, дважды выстрелил из-под стола прямо  туда,  где  находится  ваш
живот.
   Лицо  здоровяка  стало  изжелта-зеленым,  он  хотел  было  встать.   Но
передумал. Достал из кармана пестрый платок и вытер лицо.
   - Вы это видели на экране, - сказал он.
   - Верно, - согласился я. - Но режиссер  рассказывал  мне,  откуда  взял
замысел этой сцены. Такого не увидишь ни в одном фильме.
   Положив "люгер" перед собой, я сказал более естественным голосом:
   - Нужно  быть  поосмотрительнее  с  оружием,  мистер  Змей.  Невозможно
предвидеть, как  поведет  себя  человек,  если  ему  в  лицо  тычут  дулом
пистолета  -  особенно,  если  он  не  знает,  заряжен  ли  пистолет.   От
неожиданности я слегка оробел. Я с обеда не кололся морфием.
   Змей, сощурясь, спокойно разглядывал меня. Наркоман поднялся, подошел к
другому креслу, развернул его ногой, сел и грязной головой  прислонился  к
стене. Однако его руки и нос продолжали подергиваться.
   - Я слышал, что вы крепкий орешек, - неторопливо произнес Змей, холодно
и пристально глядя на меня.
   - Вас ввели в заблуждение. Я очень  чувствителен.  Расстраиваюсь  из-за
каждого пустяка.
   - Да, понимаю. - Он долго глядел на меня,  не  произнося  ни  слова.  -
Похоже, мы сделали неверный ход. Можно опустить руку в карман? У меня  нет
пистолета.
   - Валяйте, - сказал я. - Попыткой вытащить пистолет  вы  доставите  мне
огромное удовольствие.
   Змей нахмурился, потом  очень  медленно  вытащил  плоский  бумажник  из
свиной кожи и достал оттуда новенькую стодолларовую ассигнацию. Положил ее
на край покрывавшего стол стекла, достал еще одну точно такую  же,  потом,
по  одной,  еще  три.  Старательно  сложил  их  в  ряд.   Алфред   опустил
запрокинутое кресло на пол и с дрожащими губами уставился на деньги.
   - Пять сотен, - сказал здоровяк. Разложил бумажки и подвинул их ко мне.
Я следил за каждым его движением. - Совершенно ни за что, просто держитесь
от греха подальше. Идет?
   Я молча смотрел на него.
   - Вы никого не ищете. Вы никого не можете  найти.  У  вас  нет  времени
работать на кого-то. Вы ничего не  слышали  и  не  видели.  Вы  ничего  не
знаете. И про пять сотен никто не знает. Договорились?
   В кабинете  было  тихо,  слышалось  только  сопение  Алфреда.  Здоровяк
обернулся к нему.
   - Тише, Алфред. Когда выйдем отсюда, дам тебе  дозу,  -  сказал  он.  -
Постарайся вести себя прилично.
   И снова поднес ко рту рассеченную тыльную сторону ладони.
   - Взяв вас за образец, ему это будет нетрудно, - сказал я.
   - Пошел ты, - буркнул Алфред.
   - Ограниченный словарь, - пожаловался здоровяк. -  Очень  ограниченный.
Ну, приятель, ясно вам?
   И указал на деньги. Я коснулся пальцем рукоятки "люгера".
   Здоровяк слегка подался вперед.
   - Да успокойтесь вы. Все очень просто. Это задаток. Отрабатывать его не
нужно. Ваша отработка  -  безделье.  Если  будете  бездельничать  довольно
долгое время, получите еще столько же. Ничего сложного, так ведь?
   - И для кого же я буду бездельничать?
   - Для меня. Джозефа П.Змея.
   - Что вы собой представляете? - Меня можно назвать деловым посредником.
   - А как вас еще можно назвать? Помимо того, что я могу придумать сам?
   - Можете назвать человеком, который хочет помочь человеку, не желающему
втягивать в беду человека.
   - А как я могу назвать этого благодетеля?
   Джозеф П.Змей  собрал  пять  сотенных  бумажек,  аккуратно  сложил  их,
выровнял и снова придвинул ко мне.
   - Можете назвать его человеком, который  скорее  потратит  деньги,  чем
прольет кровь, - сказал он. - Но вполне может и пролить кровь, если решит,
что ничего другого не остается.
   - Как он обращается с пешней? - спросил я. - Как скверно он  обращается
с пистолетом, я представляю.
   Здоровяк  закусил  нижнюю  губу,  потом  стал  легонько  покусывать  ее
изнутри, словно жующая жвачку корова.
   - Речь не о пешнях, - наконец произнес он. -  А  лишь  о  том,  что  вы
можете сделать неверный шаг и тем самым причинить себе уйму неприятностей.
Ну а если вы не будете делать никаких шагов, спокойная жизнь и деньги  вам
обеспечены.
   - Кто та блондинка? - спросил я.
   Здоровяк задумался, потом кивнул.
   - Видно, вы уже слишком глубоко залезли в это дело, -  вздохнул  он.  -
Может, нам уже поздновато договариваться.
   Секунду спустя он подался вперед и мягко сказал:
   - Ладно. Я поговорю с шефом и узнаю, как далеко он готов пойти.  Может,
еще сможем договориться. Все остается как есть,  пока  я  не  дам  о  себе
знать. Идет?
   Я не возражал. Змей оперся ладонями о стол и очень  медленно  поднялся,
глядя на пистолет, который я двигал туда-сюда по столу.
   - Деньги остаются у вас, - сказал он. - Пошли, Алфред.
   И грузно зашагал к выходу.
   Алфред покосился на него, потом  внезапно  перевел  взгляд  на  деньги.
Пистолет  будто  по  волшебству  оказался  в  его  тонкой   правой   руке.
Молниеносно, словно угорь, он метнулся к столу. Наведя пистолет  на  меня,
левой рукой потянулся к деньгам, которые тут же скрылись в его кармане. Он
спокойно, холодно-бессмысленно улыбнулся мне и пошел к двери, возможно, не
отдавая себе отчета в том, что у меня тоже был пистолет.
   - Идем, Алфред, - уже из коридора резко позвал здоровяк. Алфред  юркнул
в дверь и скрылся.
   По коридору прозвучали шаги,  открылась  и  закрылась  наружная  дверь,
потом настала тишина. Я сидел и обдумывал происшедшее, пытаясь понять, что
это: совершенный идиотизм или новый способ запугивания.
   Через пять минут зазвонил телефон. Хриплый голос добродушно произнес:
   - Да, кстати, мистер Марлоу, вы, наверное, знаете Шерри Бэллоу?
   - Не знаю.
   - "Шеридан  Бэллоу  инкорпорейтед".  Влиятельный  агент.  Вам  бы  надо
как-нибудь повидать его.
   С минуту я молча держал трубку. Потом спросил:
   - Он ее агент?
   - Возможно, - ответил  Джозеф  П.Змей  и  сделал  паузу.  -  Думаю,  вы
понимаете, мистер Марлоу, что мы  играем  эпизодические  роли.  И  только.
Эпизодические. Кое-кто хотел немного разузнать о вас. Мы решили,  что  это
самый простой способ. Теперь я в этом не уверен.
   Я промолчал. Он повесил трубку.  И  почти  сразу  же  телефон  зазвонил
снова.
   Обольстительный голос произнес:
   - Я тебе не очень понравилась, так, амиго?
   - Понравилась, конечно. Только отвяжитесь.
   - Я дома, в Шато-Берси. И совсем одна.
   - Обратитесь в бюро по найму спутников.
   - Ну пожалуйста. Не нужно так говорить. Дело очень важное.
   - Еще бы. Только на меня не рассчитывайте.
   - Эта стерва... Что она говорит обо мне? - прошипела мисс Гонсалес.
   - Ничего. Кстати, она могла бы назвать вас тихуанской шлюхой в  галифе.
Как бы вы отнеслись к этому?
   В ответ она рассмеялась. Серебряный смех не прекращался довольно долго.
   - Ты вечно остришь, да? Но,  видишь  ли,  тогда  я  не  знала,  что  ты
детектив. Это имеет очень большое значение.
   Я мог бы сказать ей, как она ошибается. Но сказал только:
   - Мисс Гонсалес, вы что-то говорили  о  деле.  Какое  это  дело,  если,
конечно, вы не шутите?
   - Тебе хотелось бы заработать кучу денег? Большую кучу?
   - Имеется в виду, не подставляя себя под выстрелы?
   В трубке послышался вздох.
   - Си [да (исп.)], - задумчиво сказала моя собеседница. -  Однако  нужно
учитывать и эту возможность. Но ты такой смелый, такой сильный, такой...
   - Мисс Гонсалес, в девять утра я буду на месте. И стану гораздо смелее.
А теперь, если позволите...
   - У тебя встреча с женщиной? Она красивая? Красивее меня?
   - О господи, - сказал я. - Неужели вы больше ни о чем не можете думать?
   - Иди ты к черту, дорогой, - сказала она и повесила трубку.
   Я  погасил  свет  и  вышел,  а  идя  по  коридору,  встретил  человека,
разглядывающего номера комнат. В руке он держал заказное письмо,  так  что
пришлось вернуться, чтобы спрятать его в сейф. Пока я  возился  с  замком,
зазвонил телефон.
   Я не стал отвечать. День и без того был нелегким, хватит.  Пропади  все
пропадом. Появись здесь царица Савская в прозрачной пижаме - или без оной,
- от усталости я бы и бровью не повел.  Голова  казалась  тяжелой,  словно
ведро мокрого песка.
   Когда я подошел к двери, телефон все еще звонил. И я вернулся. Инстинкт
пересилил усталость. Я поднял трубку.
   Щебечущий голосок Орфамэй Квест произнес:
   - О, мистер Марлоу, я так долго пыталась дозвониться до  вас.  Я  очень
расстроена. У меня...
   - Утром, - сказал я. - Контора закрыта.
   - Пожалуйста, мистер Марлоу... ну подумаешь, на миг вышла из себя...
   - Утром.
   - Но мне нужно видеть вас. - Голосок поднялся почти  до  крика.  -  Это
очень важно.
   - Угу.
   Она шмыгнула носом.
   - Вы... вы меня поцеловали.
   - Я потом целовался еще не так.
   К черту ее. К черту всех женщин.
   - У меня есть вести от Оррина, - сказала Орфамэй.
   На миг я опешил, потом рассмеялся.
   - Вы хорошенькая лгунья. До свидания.
   - Нет, правда. Он звонил мне. Сюда, где я нахожусь.
   - Отлично, - сказал я. - В таком  случае  детектив  вам  совершенно  не
нужен. А если и нужен, то в семье у вас есть свой, получше меня. Я даже не
сумел выяснить, где вы остановились.
   Наступила краткая пауза. Все-таки Орфамэй вынуждала  меня  не  обрывать
разговор. Не вешать трубку. Тут надо отдать ей должное.
   - Я написала ему, где остановлюсь, - наконец сказала она.
   - Угу, только письма он не  получил,  потому  что  съехал,  не  оставив
нового адреса. Помните? Сделайте еще одну попытку, когда я не  буду  таким
усталым. Доброй ночи, мисс Квест. И  мне  теперь  незачем  знать,  где  вы
остановились. Я не работаю на вас.
   - Прекрасно, мистер Марлоу. Только я сейчас звоню в полицию. Но  думаю,
вам это не понравится. Очень не понравится.
   - Почему?
   - Потому что дело связано с убийством,  мистер  Марлоу,  а  убийство  -
очень скверное слово, вам не кажется?
   - Приезжайте, - вздохнул я. - Буду ждать.
   Повесив трубку, я достал бутылку "Старого лесничего". Торопливо налил и
быстро проглотил изрядную дозу.





   На сей раз  Орфамэй  вошла  без  особых  церемоний.  Движения  ее  были
мелкими, быстрыми и решительными. На лице играла  легкая  веселая  улыбка.
Она решительно поставила на пол сумочку и,  продолжая  улыбаться,  села  в
кресло для клиентов.
   - Спасибо, что дождались, - сказала она. - Держу пари, вы  сегодня  еще
не обедали.
   - Не угадали, - ответил  я.  -  Обедал.  А  теперь  пью  виски.  Вы  не
одобряете этого занятия, так ведь?
   - Разумеется, нет.
   - Это просто замечательно. Так я и думал,  что  вы  не  измените  своих
взглядов.
   Поставив бутылку на стол, я налил себе еще. Отпил немного и,  не  ставя
стакана, ехидно посмотрел на Орфамэй.
   - Прекратите, а то не сможете слушать, - резко произнесла она.
   - Об этом убийстве, - подхватил я. - А кто убит? Вижу, что вы не  убиты
- пока.
   - Пожалуйста, не будьте таким противным.  Я  тут  не  виновата.  Вы  не
поверили моим словам по  телефону,  и  потребовалось  убедить  вас.  Оррин
звонил мне. Но не захотел сказать, где живет и чем занимается. Почему - не
знаю.
   - Хотел, чтоб вы сами выяснили. Он формирует ваш характер.
   - Не смешно. Даже не остроумно.
   - Зато, согласитесь, язвительно. Кто убит? Или это тоже секрет?
   Орфамэй  повозилась  со  своей  сумочкой  недостаточно   долго,   чтобы
справиться со смущением, потому что смущена не была. Но достаточно  долго,
чтобы подстрекнуть меня выпить еще.
   - Убит тот противный тип в доме с меблированными  комнатами.  Мистер...
мистер... забыла его фамилию.
   - Давайте оба забудем ее, - сказал я. - Давайте хоть раз будем  заодно.
- Я спрятал бутылку в тумбу стола и поднялся. - Послушайте, Орфамэй, я  не
спрашиваю, откуда вам  это  известно.  Или,  может,  откуда  это  известно
Оррину. Или действительно ли ему это известно. Вы его нашли. Это все,  что
вам от меня требовалось. Или он нашел вас, что нисколько не меняет дела.
   - Меняет, - воскликнула она. - Я, в сущности, его так и не нашла. Он не
захотел сказать мне, где живет.
   - Что ж, если в таком же месте, как то, где я уже был, я его не виню.
   Орфамэй с отвращением поджала губы.
   - В сущности, он ничего не захотел сказать мне.
   - Только об убийствах, - подчеркнул я. - И тому подобных пустяках.
   Она весело рассмеялась.
   - Я сказала это, чтобы припугнуть вас.  Не  всерьез.  Вы  говорили  так
холодно, неприветливо. Я подумала, что вы не хотите больше помогать мне...
И... вот, выдумала убийство.
   Я несколько раз глубоко вдохнул  и  поглядел  на  свои  руки.  Медленно
распрямил пальцы. Потом, ничего не говоря, встал.
   - Вы сердитесь на меня?  -  робко  спросила  Орфамэй,  чертя  по  столу
кончиком пальца.
   - Надо бы как следует отхлестать вас по щекам, - сказал я. - И  бросьте
притворяться наивной. А то отхлещу вас не по щекам.
   Ее дыхание резко оборвалось.
   - Да как вы смеете?
   - Вы уже произносили  эту  реплику.  Она  не  сходит  у  вас  с  языка.
Замолчите и убирайтесь к черту. Думаете, мне нравится, когда  меня  пугают
до смерти? Ах да - вот они.
   Выдвинув ящик стола, я достал ее двадцать долларов и швырнул на стол.
   - Забирайте. Пожертвуйте  их  больнице  или  научной  лаборатории.  Они
действуют мне на нервы.
   Рука Орфамэй сама собой потянулась к деньгам. Глаза за  стеклами  очков
округлились от изумления.
   - О господи, - сказала она, с достоинством укладывая деньги в  сумочку.
- Вот уж не думала, что вас так легко напугать. Мне  казалось,  вы  смелый
человек.
   - Только с  виду,  -  прорычал  я,  отодвинув  от  себя  стол.  Орфамэй
отшатнулась. - Смелый только с маленькими  девочками  вроде  вас,  коротко
стригущими ногти. На самом деле я размазня.
   Взяв Орфамэй  за  руку,  я  рывком  поставил  ее  на  ноги.  Голова  ее
запрокинулась. Губы разжались. В тот  день  я  имел  потрясающий  успех  у
женщин.
   - Но ведь вы найдете мне Оррина, правда? - прошептала она. -  Это  была
ложь. Я вам все наврала. Я... ничего не знаю.
   - Духи, - сказал я, потянув носом воздух. - Ах, милочка. Вы надушили за
ушами - и только ради меня.
   Она кивнула, опустив свой маленький подбородок на  полдюйма.  Глаза  ее
сверкали.
   - Сними с меня очки, - прошептала она. - Филип. Я не против, что  время
от времени ты слегка выпиваешь. Правда, не против.
   Наши лица разделяли шесть дюймов. Я боялся снимать  с  нее  очки.  Меня
подмывало ударить ее по носу.
   - Да, - произнес я, голосом Орсона Уэллса с набитым  крекером  ртом.  -
Найду, милочка, если он еще жив. Притом бесплатно. Не возьму даже цента на
расходы. Но только задам один вопрос.
   - Какой, Филип? - негромко спросила она и приоткрыла губы чуть пошире.
   - Кто был паршивой овцой  у  вас  в  семье?  Орфамэй  отпрянула,  будто
испуганный олененок. Уставилась на меня с каменным выражением лица.
   - Вы сказали, что не  Оррин  был  паршивой  овцой.  Помните?  С  особым
нажимом. А когда упомянули сестру Лейлу, тут же перешли на другое,  словно
эта тема была для вас неприятной.
   - Я... я ничего такого не помню, - очень медленно произнесла она.
   - И меня разобрало любопытство. Под каким именем снимается ваша  сестра
Лейла?
   - Снимается? - голос ее звучал  неуверенно.  -  А,  вы  имеете  в  виду
кинофильмы. Да ведь я не  говорила,  что  она  снимается  в  кино.  Ничего
подобного я не сказала.
   Я насмешливо улыбнулся. Орфамэй внезапно пришла в ярость.
   - Не касайтесь моей сестры, - выпалила она. - Не делайте по  ее  адресу
грязных намеков.
   - Каких грязных намеков? - спросил  я.  -  Или  попробовать  догадаться
самому?
   - Только и думаете, что о женщинах и выпивке! - взвизгнула Орфамэй. - Я
вас ненавижу!
   Она бросилась к двери, распахнула ее и вышла.  По  коридору  она  почти
бежала.
   Я снова вернулся за стол и плюхнулся в кресло. Очень  странная  девица.
Право же, очень. Вскоре, как я и ожидал, зазвонил  телефон.  На  четвертом
звонке я подпер рукой голову и лениво взял трубку:
   - Похоронная контора Аттера Мак-Кинли.
   Женский голос произнес: "Что-о-о?"  и  сменился  пронзительным  смехом.
Неудержимым. Ну и чувство юмора! Тонкое, словно клюв колибри.  Я  выключил
свет и отправился домой.





   На другое утро, без четверти девять, я сидел  в  машине  неподалеку  от
фотостудии Бэй-Сити, сытый, умиротворенный  и,  не  снимая  темных  очков,
читал местную газету. Лос-анджелесские газеты я уже просмотрел, о пешнях в
"Ван Нуйсе" или других отелях там не упоминалось. Не было  даже  сообщения
"ЗАГАДОЧНАЯ  СМЕРТЬ  В  ЦЕНТРАЛЬНОМ  ОТЕЛЕ"   без   указания   фамилий   и
примененного оружия. "Бэй-Сити ньюс" дала об убийстве очень  поверхностный
материал. На первой полосе, рядом с ценами на мясо.

   МЕСТНЫЙ ЖИТЕЛЬ НАЙДЕН ЗАКОЛОТЫМ
   В МЕБЛИРОВАННЫХ КОМНАТАХ НА АЙДАХО-СТРИТ

   "После  анонимного  телефонного   звонка   полицейские   поспешили   на
Айдахо-стрит к дому  с  меблированными  комнатами,  находящемуся  напротив
лесосклада  компании  "Сименс  энд  Янсинг".  Войдя  в  незапертую   дверь
квартиры, они обнаружили лежащего мертвым  на  диван-кровати  управляющего
домом Лестера Б.Клозена, человека сорока пяти  лет.  Клозену  был  нанесен
удар в шею пешней, все еще торчавшей  из  тела.  Завершив  предварительный
осмотр, коронер Френк Л.Крауди сказал, что Клозен много выпил, и,  видимо,
был  убит  в  бесчувственном  состоянии.  Следов  борьбы  полицейские   не
обнаружили.
   Лейтенант сыскного отдела Мозес Мэглешен немедленно принялся за дело  и
допросил жильцов дома, когда те  вернулись  с  работы,  но  обстоятельства
преступления пока не прояснились. В разговоре с автором этих строк коронер
Крауди сказал, что смерть Клозена  можно  было  бы  счесть  самоубийством,
однако  расположение  раны  исключает   эту   возможность.   При   осмотре
регистрационной книги обнаружилось, что  из  нее  вырван  лист.  Лейтенант
Мэглешен, покончив, наконец, с опросом жильцов,  заявил,  что  в  коридоре
несколько  раз  был  замечен  крепко  сложенный  человек  средних  лет   с
каштановыми волосами и крупными чертами лица, но никто из жильцов не знает
ни его имени, ни рода занятий. Тщательно проверив  все  комнаты,  Мэглешен
сказал, что,  по  его  мнению,  один  жилец  спешно  покинул  дом.  Однако
вырванный лист, обстановка в доме и отсутствие точного описания  внешности
скрывшегося крайне затрудняют розыск.
   - В настоящее время я не имею ни малейшего представления о том,  почему
был убит Клозен, - объявил Мэглешен поздно вечером. - Но я некоторое время
присматривался к этому человеку. Многие из его знакомых мне известны. Дело
сложное, но мы с ним справимся".
   Написан материал был блестяще, фамилия Мэглешен  упоминалась  в  тексте
всего двенадцать раз и еще дважды в  подписях  под  снимками.  На  третьей
полосе была фотография лейтенанта с пешней в руке, он глядел на нее, морща
лоб в глубокой задумчивости.  Был  снимок  дома  номер  449  во  всей  его
неприглядности и снимок чего-то лежащего под простыней  на  диван-кровати,
лейтенант Мэглешен сурово указывал на это пальцем. Был еще  крупноплановый
снимок мэра, сидящего с неприступным видом за служебным столом, и интервью
с ним о послевоенной преступности. Сказал он именно то, что можно  ожидать
от мэра, - перепев речей Дж.Эдгара Гувера, только  с  большим  количеством
грамматических погрешностей.
   Без трех минут девять  дверь  фотостудии  отворилась,  и  пожилой  негр
принялся сметать мусор с тротуара. В  девять  ноль-ноль  опрятный  молодой
человек в очках поставил замок на защелку, и  я  вошел  с  черно-оранжевой
квитанцией, которую доктор Дж.У.Хэмблтон  прилепил  к  внутренней  стороне
парика.
   Когда я обменивал квитанцию и немного  денег  на  конверт  с  маленьким
негативом и полудюжиной  восьмикратно  увеличенных  глянцевых  отпечатков,
опрятный молодой человек пытливо глядел на меня. Он ничего не сказал,  но,
судя по взгляду, припомнил, что негатив оставлял другой человек.
   Выйдя, я сел в машину  и  осмотрел  свой  улов.  На  снимках  оказались
мужчина и молодая блондинка, сидящие за накрытым столом в тесном отдельном
кабинете ресторана. Было похоже, что в момент съемки они как раз поднимали
глаза, словно их внезапно окликнули и тут же  засняли.  Вспышка,  судя  по
освещению, не применялась.
   В блондинке я узнал Мэвис Уэлд. Мужчина был довольно  щуплым,  смуглым,
непримечательным. Кожу кресел испещряли фигурки танцующих пар. Стало быть,
ресторан  "Танцоры".  Тем   более   странно.   Вздумай   фотограф-любитель
самовольно щелкать там аппаратом, ему бы так наподдали, что он катился  бы
до Голливуда и Вайна. Должно быть, эту пару сняли скрытой камерой, как Рут
Снайдер на электрическом стуле. Очевидно,  фотограф  спрятал  аппарат  под
пиджаком так, что объектив  едва  выглядывал,  и  незаметно  нажал  кнопку
тросика, вероятно, сквозь подкладку кармана. Кто сделал снимок, догадаться
было нетрудно. Мистеру Оррину П.Квесту приходилось  действовать  быстро  и
незаметно, чтобы ему не свернули скулы.
   Пряча снимки в жилетный карман, я коснулся пальцами  сложенного  листка
бумаги.  Достал  его,   прочел:   "Доктор   Винсент   Лагарди,   Бэй-Сити,
Вайоминг-стрит, 965". Тот самый Винс, с которым я разговаривал по телефону
и к которому пытался дозвониться Лестер Б.Клозен.
   Вдоль стоящих в ряд машин шел, ставя желтым  мелом  пометки  на  шинах,
пожилой полицейский. Он сказал мне, как проехать туда. Я поехал. Улица эта
идет через весь город, вдалеке от делового  района.  Бело-серый  каркасный
дом  под  номером  965  оказался  угловым.  Бронзовая  табличка  на  двери
уведомляла: "Винсент Лагарди, доктор медицины. Прием с 10:00 до 12:00 и  с
2:30 до 4:00".
   Дом  производил  впечатление  приличного,  тихого.  По   его   ступеням
поднималась женщина с непослушным мальчишкой. Прочтя надпись на  табличке,
она поглядела на часики, приколотые  к  отвороту  платья,  и  нерешительно
закусила губу. Мальчишка внимательно огляделся  по  сторонам,  потом  пнул
женщину в лодыжку. Женщина замигала, однако голос ее был терпелив:
   - Ну, ну, Джонни, не надо так с тетей Ферн, - кротко сказала она.
   И, открыв дверь, втащила за собой маленького разбойника.
   Наискосок через  улицу  стоял  большой  белый  колониальный  особняк  с
крытой,  несоразмерно  маленькой  галереей.  На  газоне  перед  ним   были
установлены прожекторы. Дорожку  окаймляли  кусты  цветущих  роз.  Большая
черно-серебряная  вывеска  над  галереей  гласила:   "Похоронная   контора
Гарленда".  Я  подумал,  приятно  ли  доктору  Лагарди  видеть   из   окон
погребальное заведение.
   Сделав на  перекрестке  разворот,  я  поехал  обратно  в  Лос-Анджелес,
поднялся в контору взглянуть, нет  ли  почты,  и  запереть  в  обшарпанный
зеленый сейф весь, кроме одного снимка, улов из фотостудии  Бэй-Сити.  Сев
за стол, я стал изучать этот снимок через лупу.  Детали  с  помощью  этого
оптического прибора были ясно различимы. На столе перед  сидящим  с  Мэвис
Уэлд смуглым, худощавым непримечательным мужчиной  лежал  вечерний  выпуск
газеты "Ньюс-Кроникл". Я кое-как разобрал заголовок: "Боксер  полутяжелого
веса умер от  полученных  на  ринге  травм".  В  утреннем  выпуске  такого
заголовка быть не могло. Я подтянул  к  себе  телефон.  И,  едва  коснулся
трубки, раздался звонок.
   - Марлоу? Это Кристи френч, из управления. Что нового?
   -  Если  ваш  телетайп  работает,  ничего.  Видел  сегодняшнюю   газету
"Бэй-Сити ньюс".
   - Да, она у нас есть, - небрежно  проронил  Френч.  -  Можно  подумать,
действовал один и тот же человек, верно? Пешни с  одинаковыми  инициалами,
одинаково подпилены, одинаковый метод убийства, одно  следует  за  другим.
Надеюсь, это не означает, что шайка Веселого Моу Стейна вновь принялась за
дело.
   - Если и принялась, то изменила  свои  методы,  -  сказал  я.  -  Вчера
вечером я читал о них. Стейновские ребята искалывали свою жертву. На одном
трупе оказывалось больше ста ран.
   - Может, поумнели, - сказал Кристи френч как-то  уклончиво,  словно  не
хотел говорить на эту тему. - Я звоню тебе по поводу Флэка. Ты больше  его
не видел?
   - Нет.
   - Он исчез. Не вышел  на  работу.  Из  отеля  позвонили  домовладелице.
Вечером он собрал вещи и съехал. Место назначения неизвестно.
   - Я не видел его, и он не звонил мне, - сказал я.
   - Тебя не удивило, что у нашего  покойника  оказалось  при  себе  всего
четырнадцать долларов?
   - Слегка удивило. Вчера вы сами дали этому объяснение.
   - Это первое, что пришло мне в голову. Теперь я так не думаю. Флэк  или
струхнул, или разжился деньгами. Может,  он  видел  что-то  такое,  о  чем
умолчал, и получил деньги, а может,  обокрал  клиента,  оставив  для  виду
четырнадцать долларов.
   - Готов принять любую версию, - сказал я. - Или обе  вместе.  Тот,  кто
так тщательно обыскивал номер, искал не деньги.
   - Почему?
   - Потому что когда этот доктор Хэмблтон звонил  мне,  я  предложил  ему
воспользоваться сейфом отеля. Он пропустил это мимо ушей.
   - Такой тип не стал бы нанимать тебя для хранения денег. Да и не только
денег. Ему была нужна охрана или пособник, или, может, просто посыльный.
   - Ну, не знаю, - сказал я. - Все, что он говорил мне, я вам передал.
   - И когда он лежал мертвым, - слишком уж небрежно протянул Френк, -  ты
вряд ли мог дать ему свою визитную карточку.
   Я крепко стиснул трубку  и  стал  лихорадочно  припоминать  разговор  с
Хиксом  на  Айдахо-стрит.  Вспомнил,  как  он  разглядывал  мою   визитную
карточку, держа ее между пальцами. Как быстро я выдернул ее,  пока  он  не
решил вдруг оставить ее себе. Сделав глубокий вдох и медленно выдохнув,  я
ответил:
   - Вряд ли. И переставьте запугивать меня до смерти.
   - У него была твоя визитная  карточка,  приятель.  В  часовом  кармашке
брюк, сложенная вчетверо. При первом осмотре мы ее прозевали.
   - Я давал карточку Флэку, - произнес я непослушными губами.
   Наступило молчание. В трубке слышались отдаленные голоса и стук пишущей
машинки. Наконец Френч сухо сказал:
   - Ясно. Пока.
   Послышался резкий щелчок.
   Я очень медленно повесил трубку и размял затекшие пальцы. Уставился  на
лежащую передо мной фотографию. Сказать она мне могла только то, что  двое
людей, в том числе моя знакомая, обедали в "Танцорах". По газете на  столе
можно было установить дату.
   Я набрал номер "Ньюс-Кроникл" и попросил спортивный отдел.
   Четыре минуты спустя я  записал  в  блокноте:  "Ричи  Белло,  известный
полутяж, скончался в  больнице  Святых  Сестер  19  февраля  незадолго  до
полуночи от повреждений, полученных  на  ринге  накануне  вечером  в  бою,
наиболее привлекавшем зрителей на голливудском стадионе  "Лиджн".  С  этим
заголовком вышел дневной выпуск "Ньюс-Кроникл" за двадцатое февраля".
   Набрав снова тот же номер, я попросил Кении Хейста из отдела  городских
новостей. Это мой старый знакомый, в прошлом репортер уголовной хроники. С
минуту мы поболтали, потом я спросил:
   - Кто писал об убийстве Веселого Моу Стейна?
   - Тед Барроу. Сейчас он работает в "Пост-Диспетч". А что?
   - Хотелось бы узнать подробности, если они есть.
   Кенни сказал, что пошлет в архив за подшивкой  и  позвонит  мне.  Через
десять минут раздался его звонок.
   - Стейн был убит двумя выстрелами в голову, в машине, кварталах в  двух
от Шато-Берси на Франклин-авеню. Примерно в двадцать три пятнадцать.
   - Двадцатого февраля? - спросил я.
   - Точно, двадцатого. Никаких свидетелей, никаких  арестов,  взяли,  как
всегда, только букмекеров,  безработных  боксерских  менеджеров  и  других
профессиональных подозреваемых. А что такое?
   - Не находился ли тогда в городе один из его дружков?
   - Здесь об этом ничего не сказано. Что за дружок?
   - Плакса Мойер. Мой приятель-полицейский сказал, что некий голливудский
воротила был задержан, а потом освобожден из-за отсутствия улик.
   - Погоди-ка, - сказал Кенни, - что-то припоминаю... да. Это человек  по
фамилии Стилгрейв, владелец ресторана "Танцоры".  Предполагалось,  что  он
азартный игрок и все такое прочее. Славный парень, я его немного  знаю.  У
полиции с ним вышла осечка.
   - Осечка?
   - Кто-то настучал, будто он Плакса  Мойер,  и  на  этом  основании  его
десять дней держали в кутузке для выдачи кливлендским  властям.  От  этого
дела кливлендцы отмахнулись. Но убийство Стейна тут ни  при  чем.  Всю  ту
неделю  Стилгрейв  находился  под  стражей.  К  убийству   он   совершенно
непричастен. Твой приятель полицейский начитался бульварных романов.
   - Как и все полицейские, - сказал я.  -  Потому-то  они  и  говорят  на
жаргоне. Спасибо, Кении.
   Мы  распрощались,  я  откинулся  на  спинку  кресла  и  снова  принялся
разглядывать фотографию. Потом взял ножницы и отрезал  ту  ее  часть,  где
находилась сложенная газета с  заголовком.  Сунул  оба  кусочка  в  разные
конверты и вместе с листком из блокнота положил в карман.
   Затем я набрал престижный номер телефона Мэвис Уэлд.  После  нескольких
гудков ответил женский голос. Отчужденный, холодный, как будто уже  где-то
слышанный. Он произнес лишь:
   - Алло?
   - Это Филип Марлоу. Мисс Уэлд дома?
   - Мисс Уэлд вернется очень поздно. Передать ей что-нибудь?
   - У меня очень важное дело. Как с ней связаться?
   - Прошу прощения. Этого я не знаю.
   - Ее агент может знать?
   - Возможно.
   - А вы, случайно, не мисс Уэлд?
   - Мисс Уэлд нет дома.
   Моя собеседница повесила трубку.
   Я посидел, вспоминая, слышал ли этот голос  раньше.  Сначала  казалось,
что да, потом, что нет. Чем больше я думал, тем больше  сомневался.  Потом
спустился на стоянку, сел в машину и уехал.





   На веранде в  "Танцорах"  несколько  ранних  пташек  готовились  выпить
обеденную дозу. Застекленный верхний этаж  был  закрыт  опущенным  тентом.
Миновав переходящий в Стрип поворот, я остановился  напротив  приземистого
двухэтажного дома из розоватого  кирпича,  с  маленькими  белыми  оконными
рамами,  греческим  портиком  над  парадной  дверью  и   дверной   ручкой,
казавшейся с другой стороны улицы  антикварным  кубком.  Над  дверью  было
веерообразное окно и надпись черными деревянными, тщательно стилизованными
буквами "Шеридан Бэллоу, Инк". Заперев машину, я подошел к двери. Широкой,
высокой, белой, в замочную скважину которой могла бы пролезть мышь. Однако
замок там был  настоящий.  Я  потянулся  к  дверному  молотку,  но  и  это
оказалось предусмотрено. Молоток составлял с дверью единое целое. Тогда  я
похлопал рукой по одной из стройных белых  колонн  с  каннелюрами,  открыл
дверь и вошел в занимавшую все переднюю часть здания приемную. Там  стояла
темная, похожая на старинную мебель, множество кресел и канапе со стеганой
обивкой,  напоминавшей  мебельный  ситец.  На   окнах   висели   кружевные
занавески, возле окон стояли обитые таким же ситцем ящики. Лежал цветистый
ковер, и сидело множество людей, ждущих приема у мистера Шеридана Бэллоу.
   Кое-кто был весел, беззаботен и преисполнен надежды. Кое-кто, казалось,
торчал здесь уже несколько дней. В углу невысокая смуглая девушка  шмыгала
носом в платок. На  нее  никто  не  обращал  внимания.  Несколько  человек
заискивающе поглядели на меня, потом вся компания решила, что я  здесь  не
работаю и потому не стою внимания.
   Рыжеволосая  девица  грозного  вида,  развалясь  за  старинным  столом,
говорила по белому телефону. Я направился в ее сторону, она  стрельнула  в
меня холодными голубыми глазами, а потом  уставилась  на  идущий  по  всей
приемной карниз.
   - Нет, - отвечала она кому-то на другом конце  провода.  -  Нет.  Очень
жаль. Боюсь, что бесполезно. Очень, очень занят.
   Повесив трубку, она что-то пометила галочкой в каком-то списке и  опять
бросила на меня суровый взгляд.
   - Доброе утро. Мне хотелось бы видеть мистера  Бэллоу,  -  сказал  я  и
положил на стол свою визитную карточку. Девица приподняла ее за  уголок  и
поглядела с усмешкой.
   - Сегодня? - дружелюбно осведомилась она. - На этой неделе?
   - А сколько на это обычно требуется времени?
   - Иногда полгода, - бодро ответила девица.
   - Никто больше не может вам помочь?.
   - Нет.
   - Очень жаль. Попасть к нему нет  никакой  возможности.  Загляните  еще
раз. Где-нибудь поближе ко Дню Благодарения.
   Белая шерстяная  юбка,  красная  блузка  и  черный  бархатный  жакет  с
короткими рукавами.  Огненно-рыжие  волосы.  Золотой  браслет  с  топазом,
топазовые серьги и топазовый перстень в форме щита. Ногти того же оттенка,
что и блузка. Казалось, на то, чтобы так принарядиться,  девице  требуется
две недели.
   - Мне нужно его видеть, - сказал я.
   Она снова прочла надпись на моей карточке. Красиво улыбнулась.
   - Всем нужно. Послушайте, мистер... э...  Марлоу.  Посмотрите  на  этих
симпатичных людей. Они все здесь уже два часа, с тех  пор,  как  открылась
контора.
   - У меня важное дело.
   - Не сомневаюсь. Можно поинтересоваться, какого рода?
   - Хочу сбыть ему одну сплетню.
   Девица достала из  хрустальной  коробки  сигарету  и  прикурила  ее  от
хрустальной зажигалки.
   - Сбыть? То есть за деньги - в Голливуде?
   - Возможно.
   - А что за сплетня? Не бойтесь шокировать меня.
   - Она не совсем пристойная, мисс... мисс...
   На столе стояла табличка с фамилией. Я изогнул  шею,  пытаясь  прочесть
ее.
   -  Хелен  Грэди,  -  сказала  девица.  -  Что  ж,   легкая,   тактичная
непристойность еще никому не вредила, так ведь?
   - Я не говорил, что она тактична.
   Девица откинулась назад и выдохнула дым прямо мне в лицо.
   - Одним словом, шантаж. - Она вздохнула. - Почему бы тебе  не  убраться
отсюда к черту, приятель? Пока я не вызвала фараонов?
   Я сел на угол стола, втянул ртом дым ее сигареты и дунул ей  в  волосы.
Она гневно увернулась.
   - Проваливай, хлюст.
   От ее голоса могла бы осыпаться старая краска.
   - О-го, - протянул я. - А куда делось бринморовское произношение?
   Не поворачивая головы, она резко позвала:
   - Мисс Вейн.
   Высокая, стройная, элегантная смуглая  девушка  с  горделивыми  бровями
подняла на нее взгляд. Она только что вышла из раскрашенной под  витражное
стекло двери. Подошла к столу. Мисс Грэди подала ей мою карточку.
   - Отнесите Спинку.
   Мисс Вейн с моей карточкой снова скрылась за раскрашенной дверью.
   - Присядь,  важная  персона,  дай  отдых  своим  натруженным  ногам,  -
предложила мне мисс Грэди. - Ты можешь проторчать здесь всю неделю.
   Я сел в широкое кресло, спинка которого  вздымалась  над  моей  головой
дюймов на восемь. От этого я стал казаться себе ниже  ростом.  Мисс  Грэди
еще раз старательно улыбнулась мне и вновь потянулась к телефону.
   Я огляделся по сторонам. Маленькая девушка в углу перестала  плакать  и
теперь как ни в чем не бывало красилась. Очень высокий элегантный мужчина,
изящно вскинув руку, глянул на свои шикарные часы и легко, плавно поднялся
на ноги. Ухарски нахлобучив набекрень жемчужного цвета шляпу,  он  оглядел
свои замшевые перчатки,  трость  с  серебряным  набалдашником  и  медленно
подошел к рыжей секретарше.
   - Я два часа прождал встречи с мистером Бэллоу, - холодно проговорил он
звучным, мелодичным голосом, над постановкой которого немало потрудился. -
К такому обращению я не привык.
   - Мне очень жаль, мистер Фортескью. Мистер Бэллоу  занят  сверх  всякой
меры.
   - Оставить  ему  чека  я,  к  сожалению,  не  могу,  -  заявил  высокий
элегантный  человек  скучающим,  презрительным  тоном.  -  Возможно,   это
единственное, что могло бы его заинтересовать. Но за неимением оного...
   - Минутку, малыш.
   Рыжая подняла трубку и сказала в нее:
   - Да?.. Кто  же  еще  может  сказать  это,  кроме  Голдвина?  Не  могли
связаться с кем-нибудь, кто в  своем  уме?..  Что  ж,  сделайте  еще  одну
попытку. Она с силой бросила трубку.
   Высокий не шевельнулся.
   - За неимением оного, - повторил он, словно и не умолкал, - я хотел  бы
оставить ему нечто вроде личного послания.
   - Пожалуйста, - сказала мисс Грэди. - Я постараюсь как-нибудь  передать
его.
   - Передайте ему от меня привет и скажите, что он хорек.
   - Лучше  вонючка,  -  предложила  она.  -  Слово  "хорек"  на  него  не
подействует.
   - Тогда вонючка, трижды вонючка, - сказал Фортескью. - К тому же слегка
припахивающая сероводородом и самыми  дешевыми  духами,  употребляемыми  в
публичном доме. - Поправив шляпу, он  бросил  взгляд  в  зеркало  на  свой
профиль. - Желаю вам всего доброго, и  к  черту  контору  "Шеридан  Бэллоу
инкорпорейтед".
   Распахнув тростью дверь, высокий актер изящно вышел.
   - Что это с ним? - спросил я.
   Мисс Грэди печально взглянула на меня.
   - С Билли Фортескью? Ничего. Он не получает  ролей,  поэтому  ежедневно
приходит сюда и разыгрывает  этот  номер.  Думает,  что  кто-нибудь  может
увидеть его и восхититься.
   Я медленно закрыл рот. Можно долго прожить в Голливуде и не  видеть,  в
каких ролях приходится выступать актерам.
   Мисс Вейн вышла из внутренней двери и поманила меня  кивком  головы.  Я
прошел мимо нее.
   - Сюда. Вторая дверь направо.
   Она смотрела на меня, пока я шел по коридору. Войдя, я закрыл дверь.
   Сидящий за столом полный седой еврей нежно улыбнулся мне.
   - Приветствую, - сказал он. - Я Мосс Спинк.  Что  у  вас  за  проблема?
Присаживайтесь. Сигарету?
   Он открыл штуку, похожую на сундучок, и вместо сигареты  преподнес  мне
индивидуальную стеклянную трубку длиною не более фута.
   - Благодарю, - ответил я. - Курю табак.
   Спинк вздохнул.
   - Ну ладно. Перейдем к делу. Дайте-ка  сообразить.  Вас  зовут  Марлоу.
Так? Марлоу, Марлоу... Слышал я когда-нибудь о человеке по имени Марлоу?
   - Видимо, нет, - ответил я. - А я никогда не слышал о человеке по имени
Спинк. Мне нужно видеть человека по имени Бэллоу.  Разве  это  звучит  как
Спинк? Мне вовсе не нужен человек с таким именем. И строго между нами -  к
черту людей по имени Спинк.
   -  Антисемитизм?  -  спросил  Спинк  и  примирительно  взмахнул  рукой.
Фальшивый бриллиант на ней сверкнул желтым огнем светофора. - Не надо так.
Сядьте, успокойтесь. Вы не знаете меня. И знать не хотите. Ну что ж. Я  не
обижаюсь. В этой конторе нужно иметь человека, который не обижается.
   - Бэллоу, - сказал я.
   - Будьте же благоразумны, приятель. Шерри Бэллоу очень занятой человек.
Работает по двадцать часов  в  сутки  и  то  не  успевает  всего  сделать.
Посидите, расскажите все малышу Спинку.
   - Вы здесь в каком качестве? - спросил я.
   - Заслон для Шерри, приятель. Оберегаю  его.  Такой  человек  не  может
принимать всех подряд. Я  помогаю  ему.  Я  то  же  самое,  что  он  -  до
известного предела, сами понимаете.
   - А может, этот предел меня не устраивает.
   - Может, - добродушно согласился Спинк, сорвал с алюминиевого сигарного
футляра толстую пленку, бережно вынул сигару и стал ее рассматривать. - Не
отрицаю. Так почему не изложить суть своего дела? Тогда  все  будет  ясно.
Пока  что  вы  лишь  забрасываете  крючок.  Мы  здесь  достаточно  на  это
нагляделись, так что не особенно обращаем на подобное внимания.
   Я смотрел, как он обрезает и прикуривает дорогую с виду сигару.
   - Откуда мне знать, что вы его не обманываете? - коварно спросил я.
   Суровые глаза Спинка сверкнули, возможно, от навернувшихся слез.
   - Чтобы я обманул Шерри Бэллоу? - спросил он надломленным голосом и так
тихо, словно на шестисотдолларовой панихиде. - Да я скорее  обману  родную
мать.
   - Мне это ни о чем не говорит, - сказал я. - Вашу матушку я и  в  глаза
не видел.
   Спинк положил сигару  в  огромную  пепельницу  и  замахал  руками.  Его
снедала горечь.
   - Ну, ну, приятель, разве можно так говорить? - жалобно произнес он.  -
Я люблю Шерри Бэллоу, как родного отца. Даже больше. Мой отец... ладно, не
будем. Бросьте  вы  это,  приятель.  Будьте  человеком.  Проявите  чуточку
доверия и дружелюбия. Расскажите эту сплетню малышу Спинку, а?
   Я достал из кармана  конверт  и  бросил  ему.  Спинк  вытащил  из  него
единственную фотографию и торжественно уставился на нее. Положил на  стол.
Поднял на меня глаза, снова уставился на фотографию и  вновь  взглянул  на
меня.
   - Так, - сказал он  деревянным  голосом,  начисто  лишенным  доверия  и
дружелюбия,  о  которых  только  что  говорил.  -  Что  же   здесь   особо
удивительного?
   - Нужно ли говорить вам, кто эта красотка?
   - А кто с ней? - резко спросил Спинк.
   Я не ответил.
   - Я спрашиваю, кто с ней? - Спинк повысил голос чуть ли не до крика.  -
Выкладывай, соглядатай. Выкладывай.
   Я опять не ответил. Спинк медленно потянулся к  телефону,  не  сводя  с
меня суровых блестящих глазок.
   - Давайте, давайте. Звоните, - сказал  я.  -  Свяжитесь  с  управлением
полиции, спросите лейтенанта Криса Френча из отдела расследования убийств.
Он тоже очень несговорчивый.
   Спинк оторвал руку  от  телефона.  Медленно  поднялся  и  вышел,  унося
фотографию. Я остался в кабинете. С  бульвара  Сансет  негромко  доносился
монотонный шум машин. Минуты беззвучно уходили в вечность. Дым  от  сигары
Спинка поплавал в воздухе, потом его втянуло в вентилятор кондиционера.  Я
оглядел  бесчисленные  фотографии  актеров  на  стенах  -  все  они   были
адресованы Шерри Бэллоу с признанием в вечной любви. И я  решил,  что  раз
они висят в кабинете Спинка, все эти актеры неудачники.





   Наконец Спинк вернулся и поманил меня. Я  пошел  за  ним  по  коридору,
через двойные двери в приемную с двумя секретаршами, затем мимо них к  еще
одним двойным дверям с панелями из толстого  черного  стекла,  на  которых
были  выгравированы  серебряные  павлины.  При  нашем  приближении   двери
распахнулись сами.
   По трем ступенькам с ковровой дорожкой мы спустились в кабинет  высотой
в два этажа. Вдоль стен тянулся заставленный книжными полками  балкон.  Не
хватало там лишь плавательного бассейна. В углу стоял  большой  концертный
"стейнвей", было много белых застекленных шкафов, письменный стол размером
с площадку для бадминтона, кресла, кушетки, столики. На одной  из  кушеток
лежал мужчина без пиджака, с шелковым шарфом  под  расстегнутой  рубашкой.
Лоб и глаза мужчины закрывала белая марля компресса, а проворная блондинка
выжимала еще одну в стоящий на столике возле кушетки серебряный таз.
   Мужчина был крупным, хорошо сложенным, с вьющимися черными  волосами  и
сильным, загорелым лицом. Рука его свисала  к  ковру,  от  сигареты  между
пальцами поднималась тонкая струйка дыма.
   Блондинка искусно сменила компресс. Человек на кушетке тяжело вздохнул.
Спинк сказал:
   - Вот этот парень, Шерри. Его зовут Марлоу.
   Человек на кушетке тяжело вздохнул.
   - Что ему нужно?
   - Не говорит, - ответил Спинк.
   Человек на кушетке сказал:
   - Тогда на кой черт ты притащил его сюда? Я отдыхаю.
   - Ну, ты сам знаешь эти дела, Шерри, - ответил Спинк. - Иной раз просто
никуда не денешься.
   Человек на кушетке спросил:
   - Как, ты сказал, его звучное имя?
   Спинк повернулся ко мне.
   - Теперь можешь сказать нам, что тебе нужно. И поживее, Марлоу.
   Я промолчал.
   Человек на кушетке медленно поднял руку с сигаретой. Устало  поднес  ее
ко рту и затянулся с безмерной вялостью старящегося  в  разрушенном  замке
выродившегося аристократа.
   - Тебе говорю, приятель, - хрипло произнес Спинк. Блондинка, ни на кого
не глядя, снова сменила компресс. В  комнате  воцарилось  едкое,  как  дым
сигареты, молчание. - Ну давай же, болван. Говори, не тяни.
   Я достал сигарету "Кэмел", закурил, выбрал кресло и сел. Вытянул руку и
посмотрел на нее.  Большой  палец  каждые  несколько  секунд  подергивался
вверх-вниз.
   - В распоряжении Шерри не весь день, - раздался яростный голос Спинка.
   - А что он будет делать? - услышал я свой вопрос. - Сидеть на  кушетке,
обитой белым атласом, и покрывать ногти позолотой?
   Блондинка резко повернулась и уставилась  на  меня.  У  Спинка  отвисла
челюсть. Он захлопал глазами. Человек  на  кушетке  медленно  потянулся  к
марле на глазах. Приподнял ее так, что один его карий глаз глянул на меня.
Марля мягко легла на место.
   - Здесь нельзя так говорить, - грубо заявил Спинк.
   Я поднялся.
   - Забыл захватить молитвенник. Не знал до сих, пор, что Бог работает за
комиссионные.
   С  минуту  никто  не  произносил  ни  слова.  Блондинка  снова  сменила
компресс. Человек на кушетке сказал:
   - Убирайтесь к черту, мои дорогие. Все, кроме нового приятеля.
   Спинк, сощурясь, злобно посмотрел на меня. Блондинка бесшумно вышла.
   - И почему я сразу не вышвырнул его отсюда? - воскликнул Спинк.
   Из-под марли раздался усталый голос:
   - Я думал об этом так долго, что потерял всякий интерес. Убирайся.
   - Иду, босс, - ответил Спинк. И неохотно направился к выходу.  У  двери
он остановился, еще раз злобно глянул на меня и вышел.
   Услышав, как закрылась дверь, человек на кушетке сказал:
   - Сколько?
   - Вам не придется ничего покупать.
   Он снял с головы компресс, отшвырнул  его,  медленно  сел,  опустив  на
ковер ноги в шитых на заказ шагреневых ботинках, и провел  рукой  по  лбу.
Выглядел он усталым, но не рассеянным. Извлек откуда-то еще одну сигарету.
Закурил и сквозь дым мрачно уставился на пол.
   - Продолжайте.
   - Не знаю, зачем вы устроили  это  представление,  -  сказал  я.  -  Но
уверен, у вас хватит ума понять, что в данном случае вы ничего не  сможете
купить и быть уверенным, что это куплено.
   Бэллоу взял фотографию, которую Спинк положил ему на длинный  низенький
стол. Потом вяло протянул руку.
   - Вся соль, конечно, в отрезанной части.
   Я достал конверт, протянул ему отрезанную часть и смотрел,  как  он  их
складывает.
   - С лупой можно разобрать заголовок, - сказал я.
   - Лупа на письменном столе. Очень прошу вас.
   Я пошел к письменному столу и принес лупу.
   - Вы привыкли, чтобы вас все обслуживали, а, мистер Бэллоу?
   - Я плачу за это.
   Он внимательно разглядел фотографию через лупу и вздохнул.
   - Кажется, я видел этот бой. Нужно побольше заботиться о боксерах.
   - Как вы о своих клиентах, - сказал я.
   Бэллоу отложил лупу, откинулся назад и  уставился  на  меня  спокойным,
холодным взглядом.
   - Этому человеку принадлежат "Танцоры". Фамилия его Стилгрейв. Женщина,
само собой, моя клиентка. - Он вяло указал на кресло. Я сел. - Сколько  вы
хотите, мистер Марлоу?
   - За что?
   - За все отпечатки и негатив.
   - Десять  тысяч,  -  сказал  я  и  устремил  взгляд  на  его  губы.  Он
довольно-таки весело улыбнулся.
   - Тут потребуется еще кое-что объяснить, не так ли? Я вижу только,  что
двое людей обедают в общественном месте. Вряд  ли  это  погубит  репутацию
моей клиентки. Полагаю, вы имели в виду именно это.
   Я усмехнулся.
   - Вы ничего не сможете купить, мистер Бэллоу. У  меня  может  оказаться
позитивный кадр, сделанный с негатива, и еще  один  негатив,  сделанный  с
позитива. Если этот снимок представляет собой улику,  вы  не  можете  быть
уверенным, что уничтожили ее.
   - Странный разговор для шантажиста, - сказал он, продолжая улыбаться.
   - Я всегда удивляюсь,  почему  люди  платят  шантажистам.  Они  никогда
ничего не могут купить. Однако платят, иногда по  многу  раз.  И  в  конце
концов ничего не добиваются.
   -  Сегодняшний  страх,  -  сказал  Бэллоу,  -  неизменно   пересиливает
завтрашний. Суть  драматических  переживаний  состоит  в  том,  что  часть
представляется важнее целого. Если  на  экране  очаровательной  кинозвезде
грозит серьезная опасность, то боишься за нее  лишь  одной,  эмоциональной
стороной сознания. Но при этом рассудочной стороной сознаешь, что  актриса
исполняет главную роль в фильме и ничего страшного с ней не случится. Если
подозрения и опасность не пересилят рассудка, переживаний почти не будет.
   - Очень верно, на мой взгляд, - сказал я и выпустил сигаретный дым.
   Глаза Бэллоу немного сузились.
   - Теперь о возможности что-то купить. Если я выложу значительную  сумму
и не получу того, что купил, то приму свои  меры.  Вас  отделают  как  бог
черепаху. А по выходе из больницы вы, если  только  у  вас  будет  желание
сводить со мной счеты, можете добиваться моего ареста.
   - Со мной такое случалось, - сказал я. - Я частный  детектив.  Понимаю,
что вы имеете в виду. Почему вы разговариваете со мной?
   Бэллоу засмеялся. У него был грудной, приятный, непринужденный смех.
   - Я агент, малыш. И всегда был склонен думать, что продавцы  непременно
держат что-то в резерве. Но разговора о десяти тысячах  у  нас  не  будет.
Таких денег у нее нет. Пока что  она  зарабатывает  лишь  около  тысячи  в
неделю. Однако не скрою, что вскоре ее ждут большие деньги.
   - Это навсегда положит конец  ее  карьере,  -  сказал  я,  указывая  на
снимок.  -  Не  будет  ни  больших  денег,  ни  плавательных  бассейнов  с
подвеской, ни фамилии неоновыми буквами, ничего. Все развеется, как дым.
   Бэллоу презрительно засмеялся.
   - Значит, ничего страшного, если я покажу этот  снимок  полицейским?  -
спросил я.
   Глаза Бэллоу сузились. Он перестал смеяться. И очень спокойно спросил:
   - Что в нем для них интересного?
   Я поднялся.
   - Кажется, дела у нас не выйдет, мистер Бэллоу. Вы занятой  человек.  Я
ухожу.
   Он встал и потянулся во весь  свой  шестифутовый  рост.  Очень  крепкий
мужчина. Подошел вплотную ко мне. В  его  карих  глазах  сверкали  золотые
искорки.
   - Покажите-ка документы, малыш.
   Он протянул руку. Я сунул в нее свой бумажник. Он просмотрел  фотокопию
лицензии, вынул несколько вещичек, осмотрел их. Потом вернул бумажник.
   - Что произойдет, если вы покажете эту фотографию полицейским?
   - Я прежде всего должен буду  связать  ее  с  делом,  над  которым  они
работают - то есть со вчерашним происшествием в отеле "Ван Нуйс".  Связать
через эту женщину. Она не пожелала говорить со мной - и тем самым вынудила
меня обратиться к вам.
   - Она говорила мне об этом вчера вечером, - вздохнул Бэллоу.
   - И что сказала?
   - Что частный детектив, по фамилии Марлоу, навязывал  ей  свои  услуги,
поскольку ее видели в центральном отеле близко  от  места,  где  произошло
убийство.
   - И как близко?
   - Она не сказала.
   - Какое там - не сказала.
   Бэллоу отошел к высокому цилиндрическому сосуду в углу.  Достал  оттуда
одну  из  коротких  ротанговых  тросточек.  Стал  расхаживать  по   ковру,
помахивая ею возле правого ботинка.
   Я снова сел, погасил сигарету и глубоко вздохнул.
   - Такое может быть только в Голливуде.
   Бэллоу четко повернулся кругом и взглянул на меня.
   - Прощу прощения?
   - Человек явно в своем уме прогуливается по комнате с тросточкой.
   Он кивнул.
   - Я перенял это у одного продюсера  с  МГМ.  Замечательный  парень.  Во
всяком случае, так мне говорили. - Он остановился и ткнул  тростью  в  мою
сторону. - Бросьте меня смешить, мистер Марлоу. Вас же видно насквозь.  Вы
хотите с моей помощью выкрутиться из неприятностей.
   - Доля истины в этом есть. Но мои неприятности - пустяк по сравнению  с
теми, в которых оказалась бы ваша клиентка, если б я не сделал  того,  что
навлекло на меня эти мои неприятности.
   Бэллоу замер. Потом отшвырнул тросточку, подошел к шкафчику со спиртным
и распахнул обе дверцы. Налил какого-то напитка в  пузатые  рюмки.  Поднес
одну мне. Потом вернулся и взял свою. Сел на кушетку.
   - Арманьяк. Если б вы знали меня, то оценили бы эту любезность. Напитка
этого сейчас не достать. Большую  часть  его  растащили  немцы.  Остальное
досталось нашим военачальникам. Ваше здоровье.
   Он поднял рюмку, вдохнул аромат и отпил крошечный глоточек. Я проглотил
свою одним духом. Напиток походил на хороший французский коньяк.
   Бэллоу даже возмутился.
   - Господи, этот напиток нужно смаковать, а не глотать.
   - А  я  глотаю.  Прошу  прощения.  Она  также  сказала  вам,  что  если
кто-нибудь не заткнет мне рот, у нее будет уйма неприятностей.
   Бэллоу кивнул.
   - Она предложила, каким образом это сделать?
   - У меня  создалось  впечатление,  что  она  предпочитает  какое-нибудь
сильно действующее средство. Поэтому  я  использовал  сочетание  угрозы  с
подкупом. Тут неподалеку есть  организация,  которая  специализируется  на
защите людей из мира кино.  Видимо,  напугать  вас  не  удалось,  а  сумма
оказалась недостаточной.
   - Напугать - напугали. Я чуть не разрядил в эту парочку  свой  "люгер".
Наркоман с пистолетом ведет свою игру блестяще. Что касается  денег,  дело
тут не в сумме, а в том, как их мне предложили.
   Бэллоу отхлебнул еще один глоток арманьяка и указал на  лежавшую  перед
ним разрезанную фотографию.
   - Мы дошли до того, как вы понесли этот снимок в полицию. Что дальше?
   - До этого мы  еще  не  дошли.  Пока  мы  дошли  до  того,  почему  она
обратилась за помощью к вам, а не к своему дружку. Он  подъехал,  когда  я
уходил. У него был ключ от ее квартиры.
   - Видимо, просто не захотела обращаться к нему. - Бэллоу  нахмурился  и
уставился в свою рюмку.
   - Ваше предположение мне очень нравится, - сказал я. -  Но  понравилось
бы еще больше, не будь у этого человека ключа.
   Бэллоу поднял на меня несколько опечаленный взгляд.
   - И мне тоже. И всем  нам.  Однако  в  актерской  среде  всегда  царили
свободные  нравы.  Если  эти   люди   не   живут   интенсивной,   довольно
беспорядочной жизнью, если  их  не  обуревают  чувства  -  они  не  смогут
схватывать эти чувства на лету и-запечатлевать на пленке или переносить на
сцену.
   - Речь не о ее любовных делах, - сказал я. - Но не  обязательно  делить
ложе с преступником.
   - Доказательств, что он преступник, нет, Марлоу.
   Я указал на фотографию.
   - Человек, сделавший этот снимок, бесследно исчез. Возможно, убит. Двое
людей, живущих по тому же адресу, убиты. Один незадолго до смерти  пытался
продать эти снимки. За ними-то она и отправилась в отель. И тот,  кто  его
убил, - тоже. Ни она, ни убийца не нашли того, что им было нужно.  Они  не
знали, где искать.
   - А вы?
   - Мне повезло. Я знал, что на голове у этого человека парик.  Допустим,
ничто на снимке не является уликой. Вы уверены  в  этом.  Тогда  зачем  же
тревожиться? Убиты двое, а может быть, трое людей.  Она  шла  на  огромный
риск. Зачем? Ей был нужен  этот  снимок.  Ради  него  стоило  подвергаться
огромному риску. Опять же, зачем? Здесь,  на  этом  снимке,  за  обеденным
столом в определенный день запечатлены двое  людей.  Причем  в  тот  самый
день, когда на Франклин-авеню был застрелен Моу Стейн и когда  человек  по
имени Стилгрейв находился в тюрьме, поскольку  фараонам  донесли,  что  он
кливлендский преступник по прозвищу Плакса Мойер. Так записано в  тюремном
журнале.  Но  фотография  говорит,  что  он  находился  на  воде.  Поэтому
становится ясно, кто он такой. И она это знает. И у него до сих  пор  есть
ключ от ее квартиры.
   Мы серьезно посмотрели друг на друга. Я сказал:
   - Вам ведь очень не хочется, чтобы этот снимок попал  к  фараонам.  При
любом исходе дела они погубят ее. А потом уже  не  будет  иметь  значения,
действительно ли Стилгрейв - это Плакса Мойер или нет, убил ли  он  Стейна
лично или подослал к нему убийцу, специально оказался в тот день  на  воле
или случайно получил отпуск из тюрьмы. Даже если его оправдают, все  равно
многие решат, что дело тут нечисто. А ее  никто  не  оправдает.  В  глазах
публики она станет любовницей гангстера. И, насколько это касается  вашего
предприятия, ее песенка будет окончательно спета.
   Бэллоу помолчал, глядя на меня безо всякого выражения.
   - А какую роль вы здесь отводите себе? - негромко спросил он.
   - Это во многом зависит от вас, мистер Бэллоу.
   - Что вам, собственно, нужно? - Голос его стал едким и злобным.
   - То, чего я от нее добивался и не смог  добиться.  Нечто,  дающее  мне
видимость права действовать в ее интересах до тех пор, пока не  решу,  что
настал предел.
   - Скрывая улики? - сдавленно спросил Бэллоу.
   - Если только этот снимок является уликой. Выяснить  это,  не  опорочив
репутацию мисс Уэлд, фараоны  не  смогут.  А  я,  наверно,  смогу.  Они  и
пытаться не станут; им это не нужно. Мне нужно.
   - Зачем?
   - Ну, скажем, таким образом я зарабатываю на жизнь.  Возможно,  есть  и
другие мотивы, но достаточно и одного.
   - Какую вы за это хотите сумму?
   - Ту, что вы послали вчера. Тогда я не взял  денег.  Теперь  возьму.  С
документом, что вы нанимаете меня расследовать попытку  шантажа  одной  из
ваших клиенток.
   Взяв  свою  рюмку,  я  подошел  к  письменному  столу  и  поставил  ее.
Нагнувшись, услышал негромкое жужжание. Обойдя вокруг стола, я открыл один
из ящиков. С навесной  полочки  соскользнул  маленький  магнитофон.  Мотор
работал,  с  одной  катушки  на  другую  перематывалась  тонкая   стальная
проволока.
   Я поглядел на Бэллоу.
   - Можете выключить и забрать катушку с собой, -  сказал  он.  -  Вы  не
должны винить меня за то, что я воспользовался им.
   Я включил перемотку, катушки, набирая скорость, завертелись в  обратную
сторону, да так быстро, что я, в  конце  концов,  уже  не  мог  разглядеть
проволоки, издающей высокий, ноющий звук, напоминающий визг двух дерущихся
из-за шелковой тряпки гомиков.  Когда  вся  проволока  смоталась,  аппарат
выключился. Я взял катушку и сунул в карман.
   - У вас может оказаться еще один. Мне придется пойти на этот риск.
   - Вы очень уверены в себе, Марлоу?
   - К сожалению, нет.
   - Будьте добры, нажмите ту кнопку на краю стола.
   Я нажал. Двери с черным стеклом отворились, и в комнату  вошла  смуглая
девушка с блокнотом для стенографирования в руках.
   Бэллоу, не глядя на нее, стал диктовать.
   - Письмо мистеру Филипу Марлоу, с указанием  адреса.  Уважаемый  мистер
Марлоу. Настоящим  данное  агентство  нанимает  вас  расследовать  попытку
шантажа одной из наших клиенток, вся информация о которой  будет  сообщена
вам устно. Ваш гонорар составит сто долларов в день с задатком  в  пятьсот
долларов, расписку в получении которого вы напишете на копии этого письма.
И так далее, и так далее. Пожалуйста, Эйлин,  немедленно  отпечатайте  это
письмо на бланке.
   Я назвал девушке свой адрес, и она вышла.
   Достав из кармана катушку с проволокой, я сунул ее обратно в ящик.
   Бэллоу забросил ногу на ногу и стал раскачивать ею, глядя на сверкающий
носок ботинка. Провел рукой по темным кудрявым волосам.
   - На днях, - сказал он, - я совершу ошибку, которой люди моей профессии
боятся больше всего. Буду заниматься  делом  с  человеком,  которому  могу
доверять, и буду слишком хитер, чтобы  доверять  ему.  А  это  заберите  с
собой.
   Он протянул мне обе части разрезанной фотографии.
   Через пять  минут  я  ушел.  Застекленная  дверь  отворилась,  когда  я
находился от нее всего в трех футах. Я миновал двух секретарш и  пошел  по
коридору мимо открытой двери Спинка. Оттуда не доносилось ни звука,  но  я
уловил запах сигарного дыма. В приемной,  казалось,  сидели  те  же  самые
люди. Мисс Хелен Грэди  одарила  меня  своей  лучшей  улыбкой.  Мисс  Вейн
просияла.
   Я провел с их боссом сорок минут. Это делало меня  ярким,  как  таблица
хиропрактика.





   У  входа  на  киностудию  полицейский  за  подковообразным  столиком  в
стеклянной будке положил телефонную  трубку  и  стал  выписывать  пропуск.
Оторвал заполненный бланк и сунул в узкую, не шире трех  четвертей  дюйма,
щель   над   столешницей.   Голос   его   металлически   прозвучал   через
вмонтированное в стеклянную панель переговорное устройство:
   -  Прямо  по  коридору  до  конца.  В  центре  патио  увидите  питьевой
фонтанчик. Там вас встретит Джордж Уилсон.
   - Спасибо, - сказал я. - Это стекло пуленепробиваемое?
   - Конечно. А что?
   - Просто любопытно, - ответил я.  -  Ни  разу  не  слышал,  чтобы  люди
стрельбой пролагали себе путь в кинобизнес.
   За спиной у меня кто-то  хихикнул.  Я  обернулся  и  увидел  девушку  в
брюках, с красной гвоздикой за ухом. Она улыбалась.
   - О, братец, если б для этого было достаточно пистолета.
   Я пошел к оливково-зеленой двери без ручки. Она зажужжала  и  поддалась
толчку. За ней оказался  коридор  с  голыми  оливково-зелеными  стенами  и
дверью в дальнем конце. Мышеловка. Если ты вошел в нее, тебя в случае чего
можно остановить. Дальняя дверь так же зажужжала  и  щелкнула.  Мне  стало
любопытно, как полицейский узнал, что я подошел к ней.  Подняв  взгляд,  я
обнаружил устремленные на меня из наклонно  установленного  зеркала  глаза
блюстителя порядка. Когда я коснулся двери, зеркало  стало  чистым.  Здесь
было предусмотрено все.
   Снаружи, под жарким полуденным солнцем в  маленьком  патио  с  мощеными
дорожками, с бассейном посередине и мраморной скамьей, буйно росли  цветы.
Питьевой  фонтанчик  находился  возле  скамьи.  Пожилой,  шикарно   одетый
мужчина,  развалясь  на   скамье,   глядел,   как   три   желто-коричневые
собаки-боксеры вырывают с корнем кусты похожей на чайную розу бегонии.  На
лице его было выражение  глубокого  и  спокойного  удовольствия.  Когда  я
подошел, он даже не взглянул на меня. Один  из  боксеров,  самый  большой,
подошел и помочился на скамью рядом с его  штаниной.  Мужчина  нагнулся  и
погладил короткошерстную голову собаки.
   - Вы мистер Уилсон? - спросил я.
   Он недоуменно поднял на меня взгляд. К скамейке рысцой подбежал средний
боксер, принюхался и помочился там же, где и первый.
   - Уилсон? - У мужчины был ленивый, слегка протяжный голос. -  Нет.  Моя
фамилия не Уилсон. Вы ошиблись.
   - Извините.
   Подойдя к фонтанчику, я ополоснул лицо. Пока  утирался  платком,  самый
маленький боксер подошел к скамье и исполнил свой долг.
   Мужчина, оказавшийся не Уилсоном, любовно произнес:
   - Всегда делают это в одном и том же порядке, меня это восхищает.
   - Что делают? - спросил я.
   - Справляют нужду, - ответил он. - Видимо, дело  здесь  в  старшинстве.
Сперва Мейзи. Это мать. Потом Мак.  Он  на  год  старше  Джока,  младшего.
Всегда по очереди. Даже у меня в кабинете.
   - У вас в кабинете?  -  переспросил  я.  Никто  и  никогда  не  задавал
какого-либо вопроса с более глупым видом.
   Мужчина, приподняв белесые брови,  взглянул  на  меня,  вынул  изо  рта
простую коричневую сигару, откусил ее кончик и выплюнул его в бассейн.
   - Рыбкам это не пойдет на пользу, - сказал я.
   Он оглянулся на меня.
   - Я развожу боксеров. А рыбки - черт с ними.
   Я решил, что это в чисто голливудском стиле. Закурил сигарету и сел  на
скамью.
   - У вас в кабинете, - сказал я. - Что ж,  каждый  день  приносит  новую
мысль.
   - На  угол  письменного  стола.  Всякий  раз.  Секретарши  мои  злятся.
Говорят, впитывается в ковер. Что за женщины теперь пошли? Меня это ничуть
не раздражает. Наоборот. Если любишь собаку, приятно смотреть даже на  то,
как она справляет нужду.
   Один из  боксеров  подтащил  к  его  ногам  полностью  расцветший  куст
бегонии. Мужчина поднял его и бросил в бассейн.
   - Садовникам это, наверно, не нравится, - сказал он. - Ну и ладно. Если
недовольны, могут в любое  время...  -  он  умолк  и  стал  смотреть,  как
стройная девушка-почтальон в желтых брюках намеренно удлиняет  свой  путь,
чтобы пройти через патио. Она искоса бросила быстрый взгляд на  мужчину  и
ушла, поигрывая бедрами.
   - Знаете, что скверно в этом бизнесе? - спросил он.
   - Никто не знает.
   - Слишком много секса. Секс хорош в свое время и в своем месте.  Но  мы
получаем его вагонами. Увязаем в нем. Тонем по горло. Липнем к  нему,  как
мухи к липкой бумаге. - Мужчина встал. - И мух у нас  слишком  много.  Рад
был поговорить с вами, мистер...
   - Марлоу, - сказал я. - Боюсь, что вы меня не знаете.
   - Я никого не знаю, - сказал мужчина. - Память сдает. С кем только я ни
встречаюсь. Меня зовут Оппенгеймер.
   - Джулиус Оппенгеймер?
   Он кивнул.
   - Да. Закуривайте.
   И протянул мне сигару. Я показал ему свою сигарету. Оппенгеймер швырнул
предложенную мне сигару в бассейн и нахмурился.
   - Память сдает, - грустно  сказал  он.  -  Выбросил  пятьдесят  центов.
Напрасно.
   - Вы управляете  этой  студией,  -  полуутвердительно-полувопросительно
сказал я.
   Оппенгеймер рассеянно кивнул.
   - Нужно было сберечь эту сигару. Сбереги пятьдесят  центов,  и  что  ты
будешь иметь?
   - Пятьдесят центов? - ответил я, не понимая, к чему он клонит.
   - В кинобизнесе нет. Здесь сбережешь пятьдесят центов - и  положишь  на
свой счет пять долларов.
   Оппенгеймер умолк и поманил боксеров. Те  перестали  выдирать  цветы  и
уставились на него.
   - Нужно только заниматься финансовой стороной дела, - сказал он. -  Это
нетрудно. Пошли, детки, обратно в бордель. - Затем вздохнул и  добавил:  -
Полторы тысячи кинотеатров.
   Очевидно, на лице у меня опять появилось глупое выражение.  Оппенгеймер
обвел рукой патио.
   - Открыть полторы тысячи кинотеатров - и все. Это  гораздо  легче,  чем
разводить чистокровных боксеров. Кино - единственный бизнес на свете,  где
можно совершать всевозможные ошибки и все же делать деньги.
   - И должно быть, единственный  бизнес,  где  можно  иметь  трех  собак,
поливающих мочой стол в кабинете, - добавил я.
   - Нужно открыть полторы тысячи кинотеатров.
   - А собаки слегка мешают взяться за дело, - сказал я.
   На лице у него появилось довольное выражение.
   - Вот-вот. Это главная помеха.
   Оппенгеймер  через  зеленый  газон  поглядел  на  четырехэтажный   дом,
представляющий собой одну из сторон незамкнутого квадрата.
   - Там находятся все конторы, - сказал он. - Я  туда  ни  ногой.  Вечные
перестановки. Смотреть  противно,  как  и  что  кое-кто  тащит  к  себе  в
кабинеты. Самые дорогие таланты на свете. Даю им  все,  что  душе  угодно,
столько денег, сколько хотят. С какой  стати?  Да  ни  с  какой.  Так,  по
привычке. Что и как они делают - совершенно неважно. Мне бы только полторы
тысячи кинотеатров.
   - Вам не хотелось бы, чтобы  ваши  слова  появились  в  печати,  мистер
Оппенгеймер?
   - Вы газетчик?
   - Нет.
   - Жаль. Было бы приятно, если бы кто-то  упомянул,  наконец,  в  газете
этот простой несомненный факт. - Он сделал паузу, потом сердито фыркнул: -
Никто не напечатает. Побоятся. Идем, детки.
   Старшая Мейзи подошла и встала возле  него.  Средний  выдрал  еще  одну
бегонию, а потом побежал рысцой и встал возле Мейзи.  Младший  Джок  занял
свое место, но вдруг с внезапным воодушевлением поднял заднюю ногу и  стал
мочиться на манжету хозяйских брюк. Мейзи небрежно оттолкнула его.
   - Видите? - просиял Оппенгеймер. - Джок вздумал нарушить очередь. Мейзи
этого не допустит.
   Он нагнулся и погладил  ей  голову.  Мейзи  с  обожанием  взглянула  на
хозяина.
   - Глаза твоей собаки,  -  мечтательно  произнес  Оппенгеймер,  -  самое
незабываемое на свете.
   Он широким шагом пошел по мощеной дорожке к административному зданию, а
трое боксеров спокойно трусили рядом.
   - Мистер Марлоу?
   Я обернулся. Ко мне  неслышно  подошел  рыжеволосый  человек,  нос  его
торчал, как локоть держащегося за поручень пассажира.
   -  Я  Джордж  Уилсон.  Рад  познакомиться.  Вижу,  вы  знаете   мистера
Оппенгеймера.
   - Мы немного поболтали. Он поведал мне,  как  руководить  кинобизнесом.
Похоже, для этого требуется лишь полторы тысячи кинотеатров.
   - Я работаю здесь пять лет, но ни разу не разговаривал с ним.
   - Просто вас ни разу не обмочили его собаки.
   - Может, вы и правы. Чем могу быть полезен, мистер Марлоу?
   - Мне нужно видеть Мэвис Уэлд.
   - Она на съемочной площадке. Идут съемки.
   - Можно поговорить с ней там минуту-другую?
   На лице Уилсона отразилось сомнение.
   - Какой пропуск вам выдали?
   - По-моему, обыкновенный.
   Я протянул ему пропуск. Он просмотрел его.
   - Вас послал Бэллоу. Это ее агент. Видимо,  нас  пустят  в  двенадцатый
павильон. Хотите пойти туда?
   - Если у вас есть время.
   - Я работаю в отделе рекламы. Это моя обязанность.
   Мы пошли по  мощеной  дорожке  к  проходу  между  углами  двух  зданий.
Бетонная дорога  между  зданиями  вела  к  территории  натурных  съемок  и
павильонам.
   - Вы работаете в конторе Бэллоу? - спросил Уилсон.
   - Я только что оттуда.
   - Говорят, солидная организация. Я и сам подумывал заняться этим делом.
В моей работе нет ничего приятного.
   Миновав двух полицейских в мундирах, мы свернули в узкий  проход  между
павильонами, посреди которого над дверью с  номером  12  трепетал  красный
флажок и горел красный свет,  а  над  красным  фонарем  непрерывно  звенел
звонок. Уилсон остановился у  двери.  Еще  один  полицейский,  откинувшись
назад вместе со стулом, кивнул ему и  оглядел  меня  с  тем  уныло-мрачным
выражением, которое нарастает у них на лицах, как ржавчина на цистерне для
воды.
   Звонок умолк,  флажок  замер,  и  красный  свет  погас.  Уилсон  открыл
массивную дверь и пропустил меня вперед. Еще одна дверь. После  солнечного
света за ней оказалось совершенно темно. Потом в  дальнем  углу  я  увидел
свет. Весь остальной громадный павильон казался совершенно пустым.
   Мы  направились  к  освещенному  углу.  Когда  подошли  поближе,  стало
казаться, что весь пол устелен  черными  кабелями.  Стояли  ряды  складных
стульев, несколько  передвижных  гардеробных  с  фамилиями  на  дверях.  К
съемочной площадке мы подошли не с той стороны, и я  видел  только  спинки
стульев, а по бокам -  большие  экраны.  В  стороне  стрекотало  несколько
киноаппаратов.
   -  Крути!  -  крикнул  кто-то.  Раздался  громкий  звонок.  Оба  экрана
засветились,  показались  вздымающиеся  волны.  Другой  голос  поспокойнее
произнес: "Следите, пожалуйста,  за  своими  позами,  может,  нам  удастся
подогнать эту маленькую синьетку. Начали".
   Уилсон замер  и  схватил  меня  за  руку.  Невесть  откуда  послышались
негромкие,  нечеткие,  представляющие  собой  бессмысленный   шум   голоса
актеров.
   Внезапно один из экранов погас. Спокойный голос тем же тоном произнес:
   - Все.
   Снова раздался звонок. Послышался шум общего движения.  Мы  с  Уилсоном
пошли дальше. Он прошептал мне на ухо:
   - Если Нэд Гэммон до обеда не получит этот дубль,  он  набьет  Торренсу
рожу.
   - О, здесь снимается Торренс, вот как?
   Дик Торренс был яркой звездой второго класса, в Голливуде таких актеров
не так уж мало, и в общем-то, они никому не нужны, но многим режиссерам за
неимением лучшего в конце концов приходится брать их.
   - Дик, хочешь посмотреть эту сцену еще раз? - произнес спокойный голос,
когда мы обогнули угол  декорации  и  увидели,  что  там  такое  -  палуба
прогулочной яхты неподалеку от кормы. В этой сцене были заняты две женщины
и трое мужчин. Один из них, средних лет, в спортивном костюме  -  сидел  в
шезлонге. Другой - рыжеволосый, во всем  белом,  -  походил  на  капитана.
Третий - яхтсмен-любитель в красивой фуражке,  синем  пиджаке  с  золотыми
пуговицами, белых брюках, белых туфлях,  самодовольно-обаятельный,  и  был
Торренс. Женщина помоложе была смуглой красавицей Сьюзен Краули.  Постарше
- Мэвис Уэлд. На ней был мокрый купальник из плотной  ткани,  видимо,  она
только что поднялась на борт. Гример обрызгивал  водой  ее  лицо,  руки  и
копну белокурых волос.
   Торренс не ответил. Внезапно он повернулся и уставился на оператора.
   - Думаешь, я не знаю реплик?
   Из темноты вышел седой человек в сером костюме. Черные глаза его злобно
горели, но в голосе злобности не было.
   - Или же путаешь их нарочно, - сказал он, упорно глядя на Торренса.
   - Возможно, дело в том, что я не привык играть перед камерой, в которой
всякий раз посреди сцены кончается пленка.
   - Справедливое замечание, - сказал Нэд Гэммон. - Но пленки у него всего
двести двенадцать  футов.  Это  моя  вина.  Если  б  ты  мог  играть  чуть
поживее...
   - Ха, - возмутился  Торренс.  -  Если  б  я  мог.  Мисс  Уэлд  надо  бы
взбираться на борт не за то время, что требуется на постройку яхты.
   Мэвис Уэлд резко бросила на него презрительный взгляд.
   - Хронометр у Мэвис в самый раз, -  возразил  Гэммон.  -  Исполнение  -
тоже.
   Сьюзен Краули грациозно пожала плечами.
   - Мне кажется, ей не мешало бы двигаться чуть  побыстрее,  Нэд.  У  нее
выходит неплохо, но могло бы и получше.
   - Выходи у меня хоть немного получше, милочка, - спокойно  ответила  ей
Мэвис Уэлд, - кое-кто мог бы назвать это  игрой.  Тебе  ведь  не  хочется,
чтобы нечто подобное имело место в твоей картине, так ведь?
   Торренс засмеялся.  Сьюзен  Краули  повернулась  и  сверкнула  на  него
глазами.
   - Что смешного, мистер Тринадцать?
   Лицо Торренса превратилось в ледяную маску.
   - Как ты назвала меня? - чуть ли не прошипел он.
   - О господи, неужели ты не знал? - удивленно спросила  Краули.  -  Тебя
называют мистер Тринадцать, потому что всякий раз,  когда  тебе  достается
роль, это значит, что двенадцать человек от нее отказались.
   - Ясно,  -  недовольно  сказал  Торренс,  потом  вновь  расхохотался  и
повернулся к Нэду Гэммону.
   - Ладно, Нэд. Теперь, когда  все  отвели  душу,  мы,  наверное,  сможем
сделать все, как ты хочешь.
   Нэд кивнул.
   - Чтобы разрядить атмосферу, лучше всего слегка поцапаться.  Ну  ладно,
начали.
   Он вернулся назад и встал возле камеры. Помощник  крикнул:  "Крути",  и
вся сцена прошла как по маслу.
   - Все, - сказал Гэммон. - Отпечатай этот дубль. Всем перерыв на обед.
   Актеры, спускаясь по грубым деревянным ступеням, кивали Уилсону.  Мэвис
Уэлд шла последней, ей пришлось задержаться, чтобы надеть махровый халат и
пляжные сандалии. Увидев меня, она замерла. Уилсон шагнул вперед.
   - Привет, Джордж, - сказала  Мэвис  Уэлд,  глядя  на  меня.  -  Я  тебе
зачем-то понадобилась?
   - Мистер Марлоу хочет немного поговорить с вами. Согласны?
   - Мистер Марлоу?
   Уилсон бросил на меня быстрый, резкий взгляд.
   - Из конторы Бэллоу. Я думал, вы его знаете.
   - Возможно, как-то и видела. - Она продолжала глядеть на меня. - В  чем
дело?
   Я промолчал. После небольшой паузы она сказала:
   - Спасибо, Джордж. Пойдемте ко мне в гардеробную, мистер Марлоу.
   Она повернулась и пошла вдоль дальней стороны  декорации.  Бело-зеленая
гардеробная стояла возле стены. На двери была надпись "Мисс Уэлд". Подойдя
к ней, актриса повернулась и осторожно  огляделась.  Потом  уставилась  на
меня своими прекрасными синими глазами.
   - Ну так что, мистер Марлоу?
   - Значит, все же помните меня?
   - Кажется, да.
   - Начнем с того, на чем остановились, - или возьмем новый курс с чистой
палубой?
   - Вас кто-то впустил сюда. Кто? Зачем? Это требует объяснения.
   - Я работаю на вас. Получил задаток и дал Бэллоу расписку.
   - До чего же предусмотрительно. А если я не желаю, чтобы вы работали на
меня?
   - Ну-ну, покапризничайте, - сказал я, достал из  кармана  фотографию  и
протянул ей. Она пристально посмотрела на меня  и  опустила  глаза.  Потом
взглянула  на  снимок,  где  была  запечатлена  в  кабинете  ресторана  со
Стилгрейвом.  Смотрела  пристально,  не  шевелясь.  Потом  очень  медленно
подняла руку и  коснулась  мокрых  завитков  волос  у  щеки.  Еле  заметно
вздрогнула. Протянула руку и взяла фотографию. Уставилась  на  нее.  Потом
очень медленно подняла взгляд.
   - Ну и что?
   - В моем распоряжении негатив и несколько отпечатков. Они достались  бы
вам, будь у вас побольше времени и знай вы, где  искать  их.  Или  если  б
застали того человека живым и купили их.
   - Меня слегка знобит, - сказала она. - И мне нужно поесть.
   Сказав это, она протянула мне фотографию.
   - Вас слегка знобит, и вам нужно поесть, - повторил я.
   Мне показалось, что у нее на шее бьется жилка.  Но  свет  был  довольно
тусклым. Она очень слабо улыбнулась. Словно скучающая аристократка.
   - Смысл всего этого от меня ускользает.
   - Поменьше времени проводите на яхтах. Так что же в этом снимке такого,
что ради него кому-то вдруг придется расстаться с бриллиантовым ожерельем?
   - Вы правы, - сказала она. - Что?
   - Не знаю, - ответил я. - Но выясню, если  вы  перестанете  корчить  из
себя герцогиню. А между тем вас еще знобит, и вам нужно поесть.
   - А вы ждали слишком долго,  -  спокойно  сказала  она.  -  Вам  нечего
продавать. Разве что свою жизнь.
   - Ее я продам недорого. За любовь женщины в  темных  очках  и  в  синей
шляпе, ударившей меня каблучком туфли.
   Губы ее дрогнули, словно она собиралась  засмеяться.  Но  глаза  ее  не
смеялись.
   - Не говоря о трех пощечинах, - сказала  она.  -  До  свиданья,  мистер
Марлоу. Вы явились поздно. Слишком, слишком поздно.
   - Для меня - или для вас?
   Она протянула руку назад и открыла дверь гардеробной.
   - Думаю, для обоих. И быстро вошла, оставив дверь открытой.
   - Входите и закройте дверь, - донесся изнутри ее голос.
   Я вошел и закрыл дверь. Это  была  не  роскошная,  сделанная  на  заказ
гардеробная кинозвезды. Там было только самое необходимое. Старая кушетка,
шезлонг, маленький туалетный столик  с  зеркалом  и  двумя  светильниками,
перед столиком прямой стул, а на столике поднос с чашкой кофе.
   Мэвис Уэлд опустила руку и  включила  круглый  рефлектор.  Потом  взяла
полотенце и стала вытирать мокрые волосы. Я сел на кушетку и стал ждать.
   - Дайте мне сигарету. - Актриса отбросила полотенце. Когда я поднес  ей
огонь, она в упор посмотрела мне в лицо. - Что скажете про сценку, которую
мы сымпровизировали на яхте?
   - Стервозная.
   - Мы все стервозные. Одни улыбаются больше, другие - меньше, вот и  вся
разница. Зрелищный бизнес. В нем есть что-то дешевое. Изначально. Когда-то
актеров не пускали в парадную дверь. Большую часть не  следует  пускать  и
сейчас. Громадное напряжение, громадное упорство, громадная  ненависть,  и
все это прорывается в отвратительных сценках. Совершенно бессмысленных.
   - Злословите, - сказал я.
   Мисс Уэлд протянула руку и чиркнула меня ногтем по щеке. Щеку словно бы
обожгло раскаленным железом.
   - Сколько вы зарабатываете, Марлоу?
   - Сорок долларов в день плюс расходы. Такую цену я запрашиваю.  А  беру
двадцать пять. Случалось брать и меньше.
   Мне вспомнились мятые двадцать долларов Орфамэй Квест.
   Мисс Уэлд снова чиркнула меня ногтем, и я едва не схватил ее  за  руку.
Она отошла и, плотно запахнув халат, села в шезлонг.  Маленькое  помещение
согрелось от рефлектора.
   - Двадцать пять долларов в день? - изумленно спросила она.
   - Маленьких одиноких долларов.
   - Очень одиноких?
   - Как маяки.
   Она забросила ногу на  ногу,  и  бледное  сияние  ее  колен,  казалось,
заполнило все помещение.
   - Задавайте вопросы, -  предложила  она,  не  сделав  попытки  прикрыть
колени.
   - Кто такой Стилгрейв?
   - Человек, которого я знаю несколько лет. И хорошо к нему  отношусь.  У
него есть собственность. Один или два ресторана. Откуда он  приехал  -  не
знаю.
   - Но его-то вы знаете очень хорошо.
   - Почему вы не спросите, сплю ли я с ним?
   - Таких вопросов я не задаю.
   Мэвис Уэлд засмеялась и стряхнула пепел с сигареты.
   - Мисс Гонсалес охотно сказала бы вам.
   - Ну ее к черту.
   - Она смуглая, красивая и страстная. Притом очень, очень податливая.
   - И оригинальная, как почтовый ящик, - сказал я. - К черту ее. Вернемся
к Стилгрейву. Бывали у него неприятности?
   - А у кого их не бывало?
   - С полицией?
   Глаза Мэвис Уэлд округлились слишком уж наивно. Смех прозвучал  слишком
уж звонко.
   - Не смешите меня. Этот человек стоит около двух миллионов.
   - Как он их добыл?
   - Откуда мне знать.
   - Ну ладно. Действительно, откуда. Сигарета обожжет вам пальцы.
   Я подался вперед и выхватил  окурок.  Рука  лежала  на  голой  ноге.  Я
коснулся ладони пальцем. Мэвис Уэлд отпрянула и сжала руку в кулак.
   - Не надо, - резко сказала она.
   - Почему? Я делал это с девочками, когда был мальчишкой.
   - Знаю. - Она дышала слишком уж часто. - От этого я чувствую себя очень
юной, невинной и слегка шаловливой. А я уже далеко не юна и не невинна.
   - Значит, в сущности, вы о Стилгрейве ничего не знаете?
   - Так что же у вас на уме - допрос с пристрастием или заигрывание?
   - У меня на уме совсем другое, - ответил я.
   Помолчав, она сказала:
   - Мне и в самом деле нужно поесть, Марлоу. Съемки продлятся до  вечера.
Вы ведь не хотите, чтобы я упала в обморок перед камерой?
   - Это позволительно только звездам. - Я поднялся. -  Ладно,  ухожу.  Не
забывайте, что я работаю на вас. Если б я думал, что вы убили кого-то,  то
не взялся бы. Но вы явились туда. Вы  очень  рисковали.  Там  было  что-то
очень вам нужное.
   Мисс Уэлд откуда-то извлекла фотографию и, закусив губу, уставилась  на
нее. Не шевельнув головой, она подняла взгляд.
   - Вряд ли это могло быть таким уж необходимым.
   - Именно это он и спрятал, да так хорошо, что  вам  ничего  не  удалось
найти. Но что особенного в  этой  фотографии?  Вы  и  человек  по  фамилии
Стилгрейв сидите в кабинете ресторана "Танцоры". Ничего  предосудительного
в этом нет.
   - Совершенно ничего, - сказала она.
   - Значит, тут все дело или в Стилгрейве, или в дате.
   Мисс Уэлд быстро снова посмотрела на снимок.
   - Дату здесь определить невозможно, - торопливо произнесла она. -  Если
дата имеет какое-то значение. Разве что на отрезанном куске...
   - Возьмите. - Я протянул ей отрезанную часть. - Только вам  потребуется
лупа. Покажите эту фотографию Стилгрейву и спросите, значит  ли  для  него
что-либо эта дата. Или у Бэллоу.
   Я направился к выходу.
   - Не тешьте себя надеждой, что дату невозможно определить, -  сказал  я
через плечо.
   - Вы просто строите песчаные замки, Марлоу.
   - Вот как? - Я обернулся к ней с усмешкой. - Вы и вправду так считаете?
О нет. Вы отправились туда. У вас был пистолет. Тот человек был уже  убит.
Он был известным мошенником. То, что вам было нужно от него, нашел  я.  За
утайку этого полицейские с удовольствием  загребли  бы  меня.  Потому  что
мотив убийства там налицо. Если полиция узнает об этом, у меня не окажется
лицензии. А если обнаружит еще кое-что, у меня в затылке  окажется  пешня.
Ну что, слишком много я зарабатываю?
   Мисс Уэлд, стиснув пальцами колено,  молча  смотрела  на  меня.  Пальцы
другой руки, лежащей на подлокотнике, беспрестанно шевелились.
   Мне было нужно только повернуть дверную ручку и выйти. Не знаю, почему,
но это оказалось очень трудно.





   По коридору мимо моего офиса, как всегда,  сновали  люди,  а  когда  я,
открыв дверь, вошел в душную тишину малой приемной, у  меня,  как  всегда,
появилось ощущение,  будто  я  брошен  в  пересохший  двадцать  лет  назад
колодец,  к  которому  никогда  никто  не  придет.  В  воздухе,   отдающем
несвежестью, как интервью о сыгранном матче, стоял запах старой пыли.
   В кабинете - тот же спертый воздух, та  же  пыль  на  плинтусе,  то  же
крушение надежд на беззаботную жизнь. Я открыл окна и включил  радио.  Оно
заорало вовсю, я убавил звук до нормального  и  услышал,  похоже,  уже  не
первый телефонный звонок. Сбросив шляпу, я поднял трубку.
   Мисс Орфамэй Квест  было  самое  время  позвонить  снова.  Ее  холодный
твердый голосок произнес:
   - На сей раз я скажу все начистоту.
   - Так-так.
   - Раньше я лгала. Теперь - говорю правду. Я в самом деле  разговаривала
с Оррином.
   - Так-так.
   - Вы не верите мне. Я слышу по вашему тону.
   - По моему тону вам ничего не понять. Я детектив. Как вы  разговаривали
с ним?
   - Он позвонил из Бэй-Сити.
   - Минутку. - Я положил трубку на коричневую книгу записей и закурил. Не
спеша. Лжецы всегда терпеливы. Вновь поднял трубку.
   - Звонок от Оррина у нас уже был, - сказал я. - Для своего возраста  вы
слишком забывчивы. Доктору Загсмиту это может не понравиться.
   - Пожалуйста, не дразните меня. Дело очень серьезное.  Он  получил  мое
письмо. Пошел на почту и спросил,  нет  ли  ему  писем.  Он  знал,  где  я
остановилась. И когда примерно приеду. Вот и позвонил. Живет он  у  одного
врача. Делает для него какую-то работу. Я уже говорила, что  он  два  года
учился на доктора.
   - У этого врача есть имя?
   - Да. Какое-то странное. Доктор Винсент Лагарди.
   - Минутку. Кто-то стучит в дверь.
   Я очень осторожно положил трубку. Словно она была очень хрупкой. Словно
она была сделана из  стекловолокна.  Достав  платок,  я  вытер  ладонь,  в
которой держал ее. Встал, подошел к встроенному гардеробу и  погляделся  в
зеркало. Это был я, вне всякого сомнения. У меня был очень утомленный вид.
Я вел слишком беспутную жизнь.
   Доктор Винсент Лагарди, Вайоминг-стрит, 965. Почти напротив похоронного
бюро Гарленда. Каркасный дом на углу. Тихий. В приличном  районе.  Доктор,
возможно, друг покойного Клозена. Сам он это отрицает. Но все же возможно.
   Я вернулся к телефону и заговорил как можно мягче.
   - Как, вы сказали, его имя?
   Орфамэй произнесла фамилию по слогам - легко и точно.
   - Тогда мне больше нечего делать, так  ведь?  -  сказал  я.  -  Баба  с
воза... - или как там выражаются в Манхетене, штат Канзас?
   - Перестаньте насмехаться надо мной. Оррин попал в беду. Ему... - голос
ее дрогнул, и она быстро задышала. - Ему угрожают какие-то гангстеры.
   - Не говорите глупостей, Орфамэй. В Бэй-Сити гангстеров  нет.  Там  все
работают в кино. Какой телефон у доктора Лагарди?
   Она назвала номер. Совершенно правильно. Не скажу, что все части  стали
становиться на свои места, но, по крайней мере,  начали  казаться  частями
одной и той же головоломки. Этого было достаточно.
   - Пожалуйста, съездите туда, повидайте его и помогите  ему.  Он  боится
выходить из дома. В конце концов, я же вам заплатила.
   - Деньги я вам вернул.
   - Но я же ведь предлагала вам их снова.
   - Вы, можно сказать, предлагали мне совсем другое, но я отказался.
   Наступило молчание.
   - Ладно, - согласился я. - Съезжу. Только б меня не арестовали. Я  тоже
попал в беду.
   - Почему?
   - Лгал и скрывал правду. Я всегда попадаюсь на этом - не такой везучий,
как некоторые.
   - Но я не лгу, Филип. Не лгу. Я вне себя.
   - Вдохните поглубже и выйдите из себя так, чтобы я услышал.
   - Оррина могут убить, - спокойно проговорила она.
   - А как относится к этому доктор Винсент Лагарди?
   - Он,  само  собой,  ничего  не  знает.  Прошу,  прошу  вас,  поезжайте
немедленно. Адрес у меня записан. Одну минуту.
   И тут раздался звонок, заранее предупреждающий об опасности. Звучит  он
негромко, но его все же нужно слышать. Какой бы ни  стоял  шум,  его  надо
слышать.
   - Адрес можно найти и в телефонном справочнике, - сказал  я.  -  И,  по
странной  случайности,  телефонный  справочник  Бэй-Сити  у   меня   есть.
Позвоните мне часа в четыре. Или лучше в пять.
   Я торопливо повесил трубку. Встал и выключил  радио,  не  расслышав  из
передачи ни слова. Снова закрыл окна. Открыл ящик стола, вынул  "люгер"  и
пристегнул кобуру. Надел шляпу. Выходя, еще раз поглядел в зеркало.
   Лицо у меня было такое, словно я решил съехать с утеса.





   В похоронном бюро Гарленда только что закончилась заупокойная служба. У
бокового подъезда стоял большой  серый  катафалк.  По  обе  стороны  улицы
теснились легковые автомобили, у дома доктора Винсента Лагарди выстроились
в ряд три черных седана. Люди неторопливо шли к углу  и  рассаживались  по
машинам. Я остановился за треть  квартала  и  стал  ждать.  Но  машины  не
трогались с места. Появились трое мужчин с одетой в  черное  женщиной  под
густой вуалью. Они чуть ли не отнесли ее  к  большому  лимузину.  Владелец
похоронного бюро суетился, выделывая руками и  корпусом  легкие,  изящные,
как финалы произведений Шопена, движения. Серое сосредоточенное  лицо  его
так вытянулось, что длиной вдвое превосходило окружность шеи.
   Неумелые  носильщики  вынесли  из  боковой  двери  гроб,  профессионалы
приняли у них ношу и легко, словно противень с катышками масла,  сунули  в
кузов катафалка. Над гробом стал вырастать курган  из  цветов.  Стеклянные
двери закрылись, и по всему кварталу заработали моторы.
   Через несколько секунд остались только один  седан  на  другой  стороне
улицы и нюхающий  розу  владелец  похоронного  бюро,  идущий  подсчитывать
доход. С лучезарной  улыбкой  он  скрылся  в  аккуратном  дверном  проеме,
выполненном в колониальном стиле, и мир  снова  стал  безлюдным  и  тихим.
Оставшийся седан не трогался с места.  Я  проехал  вперед,  развернулся  и
остановился позади него. Водитель был одет в саржевый костюм, на голове  у
него была мягкая кепочка с  блестящим  козырьком.  Он  решал  кроссворд  в
утренней газете. Надев зеркальные темные очки, я прошествовал мимо него  к
дому доктора Лагарди. Водитель даже не поднял  на  меня  глаз.  Отойдя  на
несколько ярдов, я снял очки и, сделав вид, что протираю стекла,  в  одном
из них поймал его отражение. Он по-прежнему  не  поднимал  глаз.  Все  его
внимание было сосредоточено на кроссворде. Я снова нацепил очки и  подошел
к парадной двери дома.
   Табличка на двери гласила: "Звоните и входите". Я  позвонил,  но  дверь
оказалась запертой. Я подождал. Снова позвонил.  Снова  подождал.  В  доме
было тихо. Потом дверь очень медленно приоткрылась, и на  меня  уставилось
худощавое невыразительное лицо над белым халатом.
   - Прошу прощения. Сегодня доктор не принимает.
   Увидев зеркальные очки, женщина замигала. Они ей не  понравились.  Язык
ее неустанно двигался между губами.
   - Мне нужен мистер Квест. Оррин П.Квест.
   - Кто? - В глазах женщины появилось что-то похожее на ужас.
   -  Квест.  Квинтэссенция,  вольный,  естественно,  сублимация,   трусы.
Сложите первые буквы, и у вас получится "брат".
   Женщина глядела на меня так, словно я только что вынырнул с  океанского
дна, держа под мышкой мертвую русалку.
   - Прошу прощения. Доктора Лагарди не...
   Невидимая рука отстранила ее, и в полуоткрытой двери появился  смуглый,
худощавый встревоженный человек.
   - Я доктор Лагарди. Что вам угодно?
   Я протянул ему свою визитную карточку.  Он  просмотрел  ее.  Глянул  на
меня. У него было измученное лицо человека, над которым нависло несчастье.
   - Мы с вами беседовали по телефону, - сказал я. - О человеке  по  имени
Клозен.
   - Прошу вас, - торопливо сказал он. - Я не припоминаю, но входите.
   Я вошел.
   Медсестра попятилась и  села  за  маленький  столик.  Мы  находились  в
обычной гостиной  со  светлыми  деревянными  панелями,  которые,  судя  по
возрасту дома, когда-то были темными. Квадратный проем отделял гостиную от
столовой. Стояли удобные кресла, в центре - столик с журналами.  Выглядела
она как и положено приемной доктора, ведущего прием на дому.
   На столике медсестры зазвонил телефон. Женщина вздрогнула и  потянулась
было к аппарату, но на половине пути к нему рука ее вдруг замерла. Она  не
сводила с телефона глаз. Вскоре он перестал звонить.
   - Какое имя вы назвали? - негромко спросил меня доктор Лагарди.
   - Оррин Квест. Его сестра сказала мне, что он выполняет у вас  какую-то
работу. Я разыскиваю его несколько дней. Вчера вечером он ей звонил. По ее
словам, отсюда.
   - Такого человека здесь нет, - вежливо сказал доктор Лагарди.  -  И  не
было.
   - Вы его совершенно не знаете?
   - Впервые слышу о нем.
   - Не могу понять, почему же он сказал сестре, что работает у вас.
   Медсестра украдкой вытерла глаза. Телефон на ее столике зазвонил снова,
и она опять вздрогнула.
   - Не отвечайте, - сказал ей доктор Лагарди, продолжая глядеть на меня.
   Пока звонил телефон, мы молчали.  Когда  телефон  звонит,  молчат  все.
Вскоре он утих.
   - Почему вы не идете домой, мисс Уотсон? Здесь вам нечего делать.
   - Благодарю вас, доктор.
   Она посидела совершенно неподвижно, глядя  на  стол.  Зажмурила  глаза,
потом замигала. Безнадежно потрясла головой.
   - Пойдемте ко мне в кабинет, - пригласил меня доктор Лагарди.
   Мы вышли в другую дверь и оказались в каком-то коридоре.  Я  шел  очень
осторожно. Атмосфера в доме была зловещей. Доктор открыл какую-то дверь  и
впустил меня в комнату, очевидно,  когда-то  бывшую  спальней.  Но  теперь
ничто в ней спальню не  напоминало.  Это  был  маленький,  тесный  кабинет
врача. Сквозь приоткрытую дверь виднелась часть смотровой комнаты. В  углу
кипел стерилизатор. Там кипятилось множество шприцевых игл.
   - Масса игл, - ляпнул я, как всегда не подумав.
   - Садитесь, мистер Марлоу.
   Доктор зашел за стол, сел и взял в руки длинный нож  для  бумаг.  Потом
спокойно поглядел на меня своими печальными глазами.
   - Так вот, мистер Марлоу, я не знаю никакого Оррина Квеста. И  не  имею
ни малейшего понятия, с какой это стати он сказал, что  находится  в  моем
доме.
   - Он прячется, - объяснил я.
   Брови доктора поднялись.
   - От кого?
   - От парней, у которых, очевидно, руки чешутся от желания всадить ему в
затылок пешню. Потому что он  слишком  уж  старательно  направо  и  налево
щелкает своей "лейкой". Снимает людей, которые вовсе не желают этого. Или,
может, тут что-то другое, например,  торговля  наркотиками,  и  он  что-то
пронюхал. Я говорю загадками?
   - Это вы направили сюда полицию, - холодно проговорил доктор.
   Я не ответил.
   - Это вы позвонили и сообщили о смерти Клозена.
   Я опять промолчал.
   - Это вы звонили и спрашивали, знаю ли я Клозена. Я ответил, что нет.
   - Это было неправдой.
   - Я не обязан перед вами отчитываться, мистер Марлоу.
   Я кивнул, достал сигарету и закурил.  Доктор  взглянул  на  свои  часы,
повернулся в кресле и выключил стерилизатор. Я  поглядел  на  иглы.  Масса
игл. У меня как-то были  осложнения  с  одним  жителем  Бэй-Сити,  который
стерилизовал массу игл.
   - Куда их столько? - спросил я. - В гавань для яхт?
   Доктор  взял  зловещего  вида  нож  с  серебряной  рукояткой  в   форме
обнаженной женщины. Уколол подушечку большого  пальца.  На  ней  выступила
красная капелька. Подняв палец ко рту, он слизнул ее.
   - Мне приятен вкус крови, - негромко сказал он.
   Вдали  открылась  и  закрылась  дверь.  Мы   напряженно   прислушались.
Донеслись удаляющиеся по парадному крыльцу дома шаги. Мы жадно  ловили  их
звук.
   - Мисс Уотсон ушла, - сказал доктор Лагарди. - Теперь здесь, кроме нас,
никого нет.
   Он обдумал это и снова лизнул большой палец.  Затем  осторожно  положил
нож на журнал регистрации пациентов.
   - Да, - сказал он. - О гавани для яхт. Вы, конечно, подумали о близости
Мексики. О том, как легко можно марихуану...
   - Марихуану я, можно сказать, выбросил из головы, - перебил я  и  снова
уставился на иглы. Он посмотрел в ту же сторону и пожал плечами.
   - Почему их так много? - спросил я.
   - Вас это не касается.
   - Меня здесь ничто не касается.
   - Однако вы, кажется, ждете ответов на свои вопросы.
   - Я просто болтаю, - ответил  я.  -  Тяну  время,  пока  что-нибудь  не
стрясется. В этом доме что-то  обязательно  стрясется.  Это  "что-то"  уже
злобно глядит на меня изо всех углов.
   Доктор Лагарди слизнул с большого пальца еще одну каплю крови.
   Я сурово поглядел на него. Но проникнуть таким образом ему  в  душу  не
удалось. Он был  спокоен,  мрачен,  подавлен,  в  глазах  его  можно  было
прочесть  глубокое  страдание.  Однако,  несмотря  на  это,  он  оставался
любезным.
   - Сказать вам, для чего эти иглы? - спросил я.
   - Конечно. - Он снова взял длинный острый нож.
   - Не надо, - резко сказал я. - От этого у меня по коже бегают  мурашки.
Как от прикосновения к змее.
   Доктор Лагарди положил нож и улыбнулся.
   - Мы, кажется, отклонились от темы.
   - Мы вернемся к ней. Об иглах. Года два назад меня привело в этот город
одно дело, которое свело меня с доктором Элмором. Жил он на  Элтейр-стрит.
У него была странная  практика.  Ночами  он  выходил  из  дому  с  большим
контейнером шприцев. И с наркотиками. Странная практика. Пьяницы,  богатые
наркоманы, которых гораздо больше, чем кажется. Другими словами,  все  те,
кто зашел так  далеко,  что  уже  не  может  обходиться  без  дозы.  Люди,
страдающие бессонницей, -  все  невротики,  уже  не  владеющие  собой.  Им
необходимо  принимать  таблетки  и  делать  уколы  в  руку.  Это  приносит
облегчение. Вскоре они уже не могут обходиться без этого. Недурной  бизнес
для врача. Элмор и был их врачом. Сейчас об  этом  можно  говорить.  Около
года назад он скончался. От собственного лекарства.
   - И вы думаете, что я мог унаследовать его практику?
   - Кто-то унаследовал. Пока есть пациенты, есть и врачи.
   Вид у доктора стал еще более изможденным.
   - По-моему, вы осел, мой друг. Я не знал доктора Элмора. И у меня не та
практика, которую вы ему приписываете. Что касается игл  -  просто,  чтобы
покончить с этим пустяком, - в наше время врачи постоянно пользуются  ими,
зачастую для таких безобидных целей, как инъекция витаминов.  Притом  иглы
тупятся.  А  тупые,  они  причиняют  боль.  Поэтому  на  день   их   может
потребоваться дюжина, а то и больше. Причем ни единой для наркотиков.
   Доктор Лагарди медленно приподнял голову и взглянул на меня с застывшим
презрительным выражением.
   - Возможно, я ошибаюсь, - согласился я. - Вчера я унюхал у Клозена  дым
марихуаны, потом он звонил сюда и обращался к вам по имени -  может  быть,
это привело меня к поспешному и ошибочному умозаключению.
   - Мне приходилось иметь дело с наркоманами, - сказал доктор.  -  Как  и
всем врачам. Лечить их - пустая трата времени.
   - Иногда они излечиваются.
   - Наркоманов можно лишить зелья. В конце концов после многих  страданий
они способны обходиться и без него. Но это  не  излечение,  мой  друг.  Не
снятие нервных или эмоциональных изъянов, которые сделали их  наркоманами.
Они становятся тупыми, бесцветными людьми,  сидят  на  солнцепеке,  вертят
большими пальцами и умирают просто от скуки и душевной пустоты.
   - Это очень спорная теория, доктор.
   - Вы заговорили на эту  тему.  Я  покончил  с  ней.  Предлагаю  другую.
Очевидно, вы заметили какую-то гнетущую, напряженную атмосферу, царящую  в
этом доме. Заметили, несмотря на свои нелепые зеркальные очки, которые  вы
теперь можете спокойно снять, - они вовсе не придают вам сходства  с  Кэри
Грантом.
   Я снял очки. Я совсем забыл о них.
   -  Здесь  была  полиция,  мистер  Марлоу.  Некий  лейтенант   Мэглешен,
расследующий  убийство  Клозена.  Он  будет  рад  познакомиться  с   вами.
Позвонить ему? Я уверен, что он вернется.
   - Ну-ну, звоните, - ответил я. - Я просто заглянул сюда перед тем,  как
совершить самоубийство.
   Доктор потянулся к телефону, но руку его, словно магнит,  притянул  нож
для бумаг. Он снова взял его. Казалось, обходиться без ножа он не может.
   - Этой штукой можно убить человека, - сказал я.
   - Запросто, - ответил доктор и слегка улыбнулся.
   - На полтора дюйма в затылок, точно посередине,  прямо  под  затылочную
кость.
   - Пешня лучше, - сказал он. - Особенно спиленная, остро заточенная. Она
не согнется. Но если не  попасть  в  позвоночник,  то  большого  вреда  не
причинишь.
   - Значит, требуются кой-какие познания в медицине?
   Достав полупустую пачку "Кэмел", я вытащил сигарету.
   Доктор продолжал улыбаться. Очень слабо, чуть печально. Испуганные люди
так не улыбаются.
   - Они были бы кстати, - негромко уронил  он.  -  Но  любой  более-менее
сообразительный человек может овладеть этой техникой за десять минут.
   - Оррин Квест два года был студентом-медиком, - заметил я.
   - Я уже говорил вам, что не знаю этого человека.
   - Да, говорили. Но я не очень-то поверил.
   Доктор пожал плечами. И опять поглядел на нож.
   - Мы прямо-таки приятели, -  сказал  я.  -  Сидим  за  столом  и  ведем
разговоры. Словно у нас нет совершенно никаких забот. А ведь к  вечеру  мы
оба будем в тюрьме.
   Доктор снова приподнял брови. Я продолжал:
   - Вы - потому, что Клозен обращался к вам по имени.  Я  -  потому,  что
позволил себе вещи, которые не могут сойти с  рук  частному  детективу.  Я
скрывал улики, сведения, трупы и не являлся со шляпой в руке к  прекрасным
неподкупным полицейским  Бэй-Сити.  Да,  я  конченый  человек.  Совершенно
конченый. Но сегодня в воздухе стоит  какой-то  сильный  запах.  А  я  его
словно бы не замечаю. Может быть, я влюбился. Словно бы не замечаю, и  все
тут.
   - Вы пьянствовали? - неторопливо спросил доктор.
   - Я  опьянялся  только  духами  "шанель"  номер  пять,  легким  сиянием
прекрасных  ног  и  насмешливым  заигрыванием  темно-синих  глаз.   Такими
безобидными вещами.
   Доктор стал выглядеть еще печальнее.
   - Женщины могут ужасно обессилить мужчину, разве не так? - сказал он.
   - Клозен?
   -  Безнадежный  алкоголик.  Возможно,  вы   знаете,   что   они   собой
представляют. Пьют,  пьют  и  не  едят.  Недостаток  витаминов  постепенно
вызывает симптомы белой горячки. Для них нужно только одно. - Он обернулся
и взглянул на стерилизатор. - Иглы и опять иглы. От этого я чувствую  себя
дрянью. Я выпускник Сорбонны. Но практикую  здесь,  среди  мелких  грязных
людишек в мелком грязном городишке.
   - Почему?
   - Из-за одного случая  несколько  лет  назад  -  в  другом  городе.  Не
задавайте слишком много вопросов, мистер Марлоу.
   - Клозен обращался к вам по имени.
   - Так принято у людей определенного класса. Особенно у бывших  актеров.
И бывших мошенников.
   - О, - сказал я.
   - Это все, что вы можете сказать?
   - Все.
   - В таком случае визит полицейских беспокоит вас не из-за  Клозена.  Вы
боитесь той истории, случившейся давным-давно в другом городе. Может быть,
это даже любовь.
   - Любовь?
   Доктор медленно уронил это слово, будто оно было ему неприятно. На лице
его осталась злобная усмешка: так после выстрела остается пороховая  гарь.
Пожав плечами, он достал из-за ящичка с картотекой коробку с сигаретами  и
придвинул к моему краю стола.
   - Значит, не любовь, - сказал я. - Я пытаюсь понять  вас.  Вы,  врач  с
дипломом Сорбонны,  ведете  дешевую  мелкую  практику  в  дешевом  мерзком
городишке. Я хорошо знаю Бэй-Сити. Так почему же вы живете  здесь?  Почему
общаетесь с людьми  вроде  Клозена?  За  что  вы  получили  срок,  доктор?
Наркотики, аборты или, может быть, были врачом у гангстеров в каком-нибудь
восточном городе?
   - Например, в каком? - Он чуть заметно улыбнулся.
   - Например, в Кливленде.
   - Весьма нелепое предположение,  мой  друг.  -  Голос  его  теперь  был
ледяным.
   - Нелепее некуда, - согласился я. - Но человек  с  весьма  ограниченным
умом, вроде моего, всегда  старается  привести  в  систему  известные  ему
факты.  Зачастую  эта  система  оказывается  ошибочной,  но  у  меня   это
профессиональное  заболевание.  Если  вы  согласны   выслушать,   у   меня
получается вот что.
   - Я слушаю.
   Он снова взял нож и легонько ткнул им в книгу регистрации.
   - Вы знали Клозена. Его профессионально убили  пешней,  как  раз  в  то
время, когда я находился в том доме и разговаривал наверху с мошенником по
имени Хикс. Хикс спешно покинул дом  и  вырвал  из  регистрационной  книги
страницу, где был записан Оррин Квест. В  тот  же  день  Хикса  прикончили
пешней в Лос-Анджелесе. Комнату его обыскивала женщина, приехавшая кое-что
у него выкупить. Но не нашла. У меня оказалось больше времени для поисков.
Вещь эта досталась мне. Предположение первое. Клозен и Хикс убиты одним  и
тем же человеком, не обязательно по одной и той же причине. Хикс -  потому
что вторгся в рэкет этого человека и вытеснил его. Клозен - потому что был
пьян, несдержан на язык и мог знать, кому на руку смерть  Хикса.  Ну  как,
интересно?
   - Для меня - ничуть, - ответил доктор Лагарди.
   - Однако вы слушаете. Видимо, дело просто в хороших манерах.  Ладно.  И
чем же я завладел? Фотографией киноактрисы и кливлендского  экс-гангстера,
теперь владельца ресторана в Голливуде и так  далее,  обедающих  вместе  в
определенный день. Тот самый, когда прежний сообщник  этого  кливлендского
экс-гангстера  был  застрелен  в  Лос-Анджелесе   на   Франклин-авеню,   а
кливлендскому  экс-гангстеру  полагалось  находиться  в  окружной  тюрьме.
Почему он оказался в тюрьме? Потому, что в полицию сообщили, кто он такой,
а лос-анджелесские  полицейские,  как  бы  их  ни  бранили,  всеми  силами
стараются изгнать гангстеров с востока  из  своего  города.  Кто  сообщил?
Арестованный сам донес на себя,  потому  что  экс-сообщник  доставлял  ему
неприятности, и его нужно было убрать, а  пребывание  в  тюрьме  создавало
прекрасное алиби.
   - Фантастично. - Доктор Лагарди устало улыбнулся. - В высшей степени.
   - Конечно. Дальше будет еще  фантастичней.  Полицейские  ни  в  чем  не
смогли уличить экс-гангстера.  Кливлендская  полиция  и  ухом  не  повела.
Лос-анджелесские полицейские освободили его. Но если  бы  они  видели  эту
фотографию,  то  освобождать  бы  его  не  стали.  Таким  образом,  снимок
представляет  собой  великолепный   материал   для   шантажа,   во-первых,
кливлендского  экс-гангстера,  если  это  действительно   он;   во-вторых,
киноактрисы, потому что она была в его обществе на людях. Толковый человек
мог бы  нажить  на  этом  снимке  состояние.  Хикс  оказался  недостаточно
толковым. Абзац. Второе предположение: Оррин  Квест,  парень,  которого  я
ищу, сделал этот снимок "контаксом" или "лейкой"  без  вспышки,  незаметно
для тех, кого он снимал. У Квеста есть "лейка", и он любит делать подобные
вещи. В данном случае,  разумеется,  главным  мотивом  у  него  был  мотив
коммерческий. Вопрос в  том,  как  он  получил  возможность  сделать  этот
снимок? Ответ - он брат этой киноактрисы. Поэтому  вполне  мог  подойти  и
заговорить с  ней.  Квест  лишился  работы,  нуждался  в  деньгах.  Вполне
возможно, что она дала ему денег и потребовала держаться от нее  подальше.
Ей не хотелось общаться с членами  своей  семьи.  Все  это  по-прежнему  в
высшей степени фантастично, а, доктор?
   Лагарди угрюмо глянул на меня.
   - Не  знаю,  -  медленно  произнес  он.  -  История  начинает  казаться
правдоподобной. Но почему вы делитесь  со  мной  этими  довольно  опасными
сведениями?
   Он достал из коробки сигарету и небрежно бросил  мне.  Я  поймал  ее  и
осмотрел. Египетская, овальная, плотно набитая, слишком крепкая для  меня.
Я не стал закуривать и, держа сигарету между пальцами, глядел в его темные
печальные глаза. Он закурил и нервно выпустил дым.
   - Чтобы перейти к вашей роли в этой истории, - сказал  я.  -  Вы  знали
Клозена. По вашим словам, как пациента. Узнав, что я частный детектив,  он
тут же стал звонить вам. Но был слишком пьян, и разговора не получилось. Я
запомнил номер и впоследствии сообщил вам о его смерти.  Почему?  Будь  вы
здесь совершенно ни при чем, то обязательно бы позвонили в полицию. Вы  не
стали звонить. Почему? Вы знали Клозена, могли знать и кое-кого из жильцов
того дома. Ни доказать, ни опровергнуть этого нельзя. Абзац. Предположение
третье: вы знали Хикса, или Оррина  Квеста,  или  обоих.  Лос-анджелесские
полицейские  не  разоблачили   кливлендского   экс-гангстера   -   давайте
воспользуемся его новым именем и будем  называть  Стилгрейвом.  Но  кто-то
способен это сделать - если из-за этого снимка  стоит  убивать  людей.  Вы
когда-нибудь практиковали в Кливленде, доктор?
   - Разумеется, нет. - Голос его, казалось, доносился откуда-то издалека.
Взгляд тоже был каким-то отдаленным. Губы приоткрывались  лишь  настолько,
чтобы между ними поместилась сигарета. Он был очень спокоен.
   - На телефонной станции целый склад справочников, - сказал я. - Со всей
страны. Я отыскал вас в одном из них... Клиника в административном  здании
в центре города, - продолжал я. - А  теперь  -  почти  тайная  практика  в
приморском городишке. Вы охотно сменили бы и фамилию  -  но  при  этом  не
смогли бы сохранить диплом. Ведь  кто-то  руководил  этим  делом,  доктор.
Клозен - забулдыга, Хикс - тупой болван, Оррин Квест - мелкий подонок.  Но
их можно было использовать в своих целях. Вы не  могли  открыто  выступить
против  Стилгрейва.  Тогда  вам  недолго  осталось   бы   жить.   Пришлось
действовать через пешек  -  расходуемых  пешек.  Ну  как  -  пришли  мы  к
чему-нибудь?
   Доктор чуть заметно улыбнулся и со вздохом откинулся на спинку кресла.
   - Предположение четвертое, - почти шепотом произнес он. - Вы абсолютный
идиот.
   Я усмехнулся и потянулся за спичками, чтобы зажечь  толстую  египетскую
сигарету.
   - И в довершение, -  заключил  я,  -  сестра  Оррина  позвонила  мне  и
сказала, что он находится у вас в доме. Все мои  доводы,  взятые  порознь,
слабы, я признаю это. Но они, так сказать, фокусируются на вас.
   И спокойно затянулся сигаретой.
   Доктор не сводил с меня взгляда. Вдруг лицо его словно бы  заколебалось
и стало нечетким, оно то отдалялось,  то  приближалось.  В  груди  у  меня
сдавило. Мысли замедлились.
   - Что здесь происходит? - произнес я непослушным языком.
   И, упершись руками в подлокотники, с трудом приподнялся.
   - Я что, сплю? - спросил я, все еще держа сигарету во рту и по-прежнему
затягиваясь. Сплю - не то слово. Надо бы придумать новое.
   Я поднялся, но мои ноги словно бы  оказались  в  бочонках  с  застывшим
цементом. Когда я говорил, голос мой звучал как бы через вату.
   Выпустив подлокотники, я потянулся к сигарете,  пару  раз  промахнулся,
потом, наконец, ухватил ее. На ощупь она вовсе не казалась сигаретой.  Она
казалась задней ногой слона.  С  острыми  когтями.  Они  впивались  мне  в
пальцы. Я потряс рукой, и слон убрал ногу.
   Передо мной раскачивалась нечеткая, но очень высокая фигура, и какой-то
мул лягнул меня в грудь. Я сел на пол.
   -   Совсем   немного   цианистого   калия,   -   произнес   голос    по
трансатлантическому телефону. - Не смертельно и  даже  не  опасно.  Просто
успокаивает...
   Я стал подниматься с пола. Попытайтесь сами как-нибудь. Но только пусть
вас сперва приколотят гвоздями. Этот пол выделывал мертвые  петли.  Вскоре
он немного угомонился. Угол в сорок пять градусов меня вполне устраивал. Я
собрался с силами и куда-то  направился.  На  горизонте  виднелось  что-то
похожее на гробницу Наполеона. Вот и хорошо.  Я  двинулся  к  ней.  Сердце
колотилось часто, дышать было  трудно,  словно  после  пинка  в  солнечное
сплетение. Казалось, что дыхание никогда не  вернется.  Никогда,  никогда,
никогда.
   Потом гробница Наполеона исчезла. Ее сменил плывущий по волнам плот. На
плоту стоял человек. Я его где-то видел. Славный парень, мы с ним  отлично
поладили. Я направился  к  нему  и  ударился  плечом  о  стену.  От  удара
развернулся в обратную сторону. Стал ощупью искать, за что  бы  уцепиться.
Но под руками не было ничего, кроме ковра. Как я оказался на  этом  ковре?
Спрашивать бессмысленно. Это секрет. В ответ на данный  вопрос  меня  лишь
ткнули этим ковром в лицо. Ладно, я пополз по нему. Опираясь  на  то,  что
когда-то было руками и  коленями.  Хотя  этого  не  подтверждало  ни  одно
чувство. Я полз к стене из черного дерева.  Или  же  из  черного  мрамора.
Опять гробница Наполеона. Что я сделал Наполеону? Чего он  все  пихает  на
меня свою гробницу?
   - Нужно попить воды, - проговорил я.
   И прислушался, не раздается ли эхо. Никакого эха. Ни звука. Может быть,
я не произносил этих слов? Может, это была  просто  мысль,  от  которой  я
отказался? Цианистый калий. Эта пара слов - неплохая пища для размышлений,
когда ползешь через туннели. Он сказал, что это не смертельно. Ладно,  это
просто шутка. Можно сказать, полусмертельная. Филип Марлоу, тридцати  лет,
частный детектив с сомнительной репутацией, был арестован  вчера  вечером,
когда полз по штормовому водостоку на  Юниверсити-Хейтс.  Марлоу  показал,
что нес рояль махарадже Кут-Берара. На  вопрос,  почему  он  носит  шпоры,
Марлоу ответил, что доверие клиента для него свято.  Марлоу  задержан  для
расследования. Начальник полиции Хорнсайд заявил, что пока  больше  ничего
сказать не может. На вопрос, был ли рояль настроен, Хорнсайд ответил,  что
он тридцать пять секунд играл на нем "Вальс-минутку" и пока может  сказать
только, что там нет струн. Намекнул, что  зато  в  том  рояле  есть  нечто
другое. "Полное заявление для прессы  будет  сделано  в  течение  двадцати
четырех часов, - отрывисто сказал  Хорнсайд.  -  Очевидно,  мистер  Марлоу
пытался скрыть труп".
   Из темноты выплыло какое-то лицо. Я изменил направление  и  двинулся  в
его сторону. Но уже близился вечер. Солнце садилось. Быстро темнело.  Лица
уже не было. Не было ни стены, ни стола. Не было пола. Не было  совершенно
ничего.
   Не было даже меня.





   Громадная черная горилла большой черной лапой уперлась  мне  в  лицо  и
старалась продавить его сквозь затылок. Я сопротивлялся. Занимать в  споре
оборонительную позицию - моя характерная черта. Потом я понял, что горилла
не дает мне открыть глаза.
   Однако я твердо решил открыть их.  Другие  открывали,  надо  и  мне.  Я
собрался с силами и очень медленно, держа  спину  прямой,  согнув  ноги  в
коленях и бедрах, используя руки как канаты, приподнял  громадную  тяжесть
своих век.
   Лежа навзничь на полу, я глядел в потолок; в этой позе при моей  работе
мне приходилось оказываться уже не раз. Я повертел головой. Легкие у  меня
словно бы затвердели, во рту  пересохло.  Комната  была  приемной  доктора
Лагарди. Те же самые кресла, тот же письменный стол, те же стены  и  окно.
Стояла полная тишина.
   Я сел, оперся руками о пол и потряс  головой.  Она  завертелась  вокруг
шеи. Вертясь, опустилась на пять тысяч футов, потом я вытащил ее наверх  и
развернул лицом вперед. Поморгал. Тот же пол, тот же стол, те же стены. Но
без доктора Лагарди.
   Я облизнул губы, издал неопределенный звук, на который никто не обратил
внимания, и поднялся на ноги. Я ощущал головокружение, словно дервиш,  был
слабым, как изможденная прачка, робким, как синица, и мог рассчитывать  на
успех не больше, чем танцор с деревянной ногой.
   Держась за стены, я зашел за стол доктора Лагарди, рухнул в его  кресло
и стал судорожно рыться в поисках приятного  вида  бутылки  с  живительной
влагой. Ничего не  нашлось.  Я  поднялся  снова.  С  таким  трудом,  будто
поднимал дохлого слона. Шатаясь, пошел по кабинету, заглядывая в блестящие
белые эмалированные шкафчики, где оказалось полно всего того, в чем срочно
нуждался  кто-то  другой.  Наконец,  после  долгих  поисков,  показавшихся
четырьмя годами каторжных работ,  моя  маленькая  рука  сомкнулась  вокруг
шести унций этилового спирта. Так гласила этикетка. Теперь мне требовались
лишь стакан и немного воды. Цель для настоящего мужчины вполне достижимая.
Я направился к двери в  смотровую.  В  воздухе  по-прежнему  стоял  аромат
перезрелых персиков. Проходя в дверной проем, я ударился об оба  косяка  и
остановился, чтобы вновь осмотреться.
   И тут  я  услышал  в  коридоре  шаги.  Устало  прислонился  к  двери  и
прислушался.
   Медленные, шаркающие,  с  долгими  промежутками.  Сперва  они  казались
крадущимися. Потом - очень, очень усталыми. Старик,  пытающийся  добраться
до своего последнего кресла. Значит, нас двое. А потом безо всякого повода
я подумал об отце Орфамэй на веранде в Манхеттене, штат  Канзас,  медленно
идущем с холодной трубкой в руке к своей качалке, чтобы сесть, глядеть  на
газон перед домом и наслаждаться экономичным курением, которое не  требует
ни табака, ни спичек и не пачкает  ковер  в  гостиной.  Я  приготовил  ему
кресло. В тени, на конце веранды, где растут пышные бугенвиллии. Помог ему
сесть. Он поднял взгляд и благодарно улыбнулся. Откинулся назад,  и  ногти
его царапнули о подлокотники кресла.
   Ногти царапнули, но вовсе не о подлокотники.  Это  был  реальный  звук.
Раздался он вблизи, за дверью, ведущей из смотровой в коридор. Легкое, еле
слышное царапанье. Наверно, какой-то котеночек просит, чтоб его  впустили.
Марлоу, ты же любишь животных. Подойди и впусти котеночка. Я направился  к
двери. Добрался до нее с  помощью  славной  смотровой  кушетки.  Царапанье
прекратилось. Несчастный котеночек,  ждет,  чтобы  его  впустили.  У  меня
навернулась слеза и скатилась по морщинистой щеке. Я оторвался от  кушетки
и прошел целых четыре фута к  двери.  Сердце  бешено  колотилось.  Глубоко
вдохнув, я ухватился за дверную ручку. В последний миг мне пришло в голову
вытащить пистолет. Прийти-то пришло, но этим и ограничилось.  Такой  уж  я
человек, любую мысль мне надо повертеть и так, и эдак. К тому же  пришлось
бы выпустить из рук дверную ручку. Это казалось слишком сложной задачей. Я
открыл дверь.
   Он держался за косяк четырьмя скрюченными бело-восковыми пальцами.  Его
слегка выкаченные серо-голубые глаза были широко открыты. Они  глядели  на
меня, но ничего не видели. Наши лица разделяло всего несколько дюймов. Его
и мое дыхание смешивалось в воздухе. Я дышал  часто  и  шумно,  он  -  еле
слышно. Кровь пузырилась у него на губах и стекала по  подбородку.  Что-то
заставило меня глянуть вниз.  Кровь  медленно  текла  из  его  штанины  на
башмак, с которого так же неслышно стекала на пол.  Там  уже  образовалась
кровавая лужица.
   Мне не было видно, куда он ранен. Зубы его щелкнули, и я  подумал,  что
он заговорил или попытается это сделать. Но больше он не издал  ни  звука.
Дыхание его прервалось. Челюсть отвисла. Потом раздался хрип.
   Резиновые каблуки скользнули по линолеуму между ковром и порогом. Белые
пальцы сорвались с косяка. Корпус  повело  в  сторону.  Ноги  отказывались
держать туловище. Колени подогнулись. Тело повернулось в  воздухе,  словно
пловец в воде, и повалилось на меня.
   В тот же миг, казалось, на полном  исходе  жизненных  сил,  другая  его
рука, та, что была не видна, взлетела  в  конвульсивном  взмахе.  Когда  я
потянулся к нему, она упала мне на левое  плечо.  Какая-то  пчела  ужалила
меня между лопаток. Что-то еще, кроме вывалившейся из моей руки бутылки со
спиртом, стукнулось о пол и откатилось к стене.
   Крепко стиснув зубы, я расставил ноги и подхватил его под мышки.  Весил
он не меньше пяти человек. Я отступил  назад  и  сделал  попытку  удержать
раненого. С таким  же  успехом  можно  было  пытаться  поднять  за  комель
срубленное дерево. В результате мы оба свалились. Голова его стукнулась  о
пол. Я не мог ничего поделать. Не мог собраться с силами.  Слегка  сдвинув
его, я  высвободился.  Встал  на  колени,  нагнулся  и  прислушался.  Хрип
прекратился. Наступила долгая тишина. Потом раздался  тихий  вздох,  очень
спокойный,  вялый,  неторопливый.  Снова  тишина.  Еще  один,  еще   более
медленный вздох, ленивый и мирный, как обдувающий качающиеся  розы  летний
ветерок.
   Что-то произошло с его лицом - эта  не  поддающаяся  описанию  перемена
всегда  происходит  в  ошеломляющий  и  непостижимый  миг  смерти,  -  оно
разгладилось и стало каким-то детским. Теперь оно выражало некое затаенное
веселье, уголки рта как-то шаловливо поднялись. Все  это  было  совершенно
нелепо, потому что я прекрасно знал, что Оррин Квест вовсе не был таким  в
детстве.
   Вдали завыла сирена. Не вставая с  колен,  я  прислушался.  Вскоре  вой
стих. Я поднялся на ноги,  подошел  к  боковому  окну  и  выглянул.  Перед
похоронным бюро Гарленда была очередная похоронная процессия. Улица  снова
была забита машинами. Люди медленно проходили мимо розового  куста.  Очень
медленно. Мужчины снимали шляпы задолго до того, как подойдут к маленькому
портику колониального стиля.
   Я опустил штору, подошел к бутылке со спиртом, поднял ее, обтер платком
и отставил в сторону. Спирт мне был уже не  нужен.  Я  нагнулся  снова,  и
пчелиный укус между лопатками напомнил, что мне нужно поднять с  пола  еще
кое-что. А именно - лежащую у плинтуса вещь с белой деревянной  рукояткой.
Пешню не длиннее трех дюймов, со спиленным лезвием. Я поднес ее к свету  и
поглядел на острый, как игла, кончик. Казалось, на нем есть пятнышко  моей
крови. Я осторожно коснулся острия пальцем.  Крови  не  было.  Кончик  был
очень острым.
   Поработав еще немного носовым платком, я  нагнулся  и  вложил  пешню  в
ладонь его бело-восковой на темном ворсе ковра правой руки. Выглядело  это
очень уж неправдоподобно. Я потряс его руку так, чтобы пешня вывалилась на
ковер. Затем решил было обшарить его карманы,  но,  должно  быть,  их  уже
обшарила более безжалостная рука.
   Внезапно испугавшись, я проверил свои карманы. Все оказалось на  месте.
Даже "люгер" в наплечной кобуре. Я достал его и понюхал дуло. Из пистолета
не стреляли, это  можно  было  понять  и  без  осмотра.  Получив  пулю  из
"люгера", особенно не походишь.
   Я перешагнул через темно-красную лужицу у двери и выглянул  в  коридор.
Дом по-прежнему был тихим и зловещим. Кровавый след привел меня в какую-то
комнату. Кушетка, письменный стол, несколько книг и медицинских  журналов,
пепельница с пятью овальными окурками. Что-то, отливающее металлом у ножки
кушетки,  оказалось  стреляной  гильзой  от  пистолета  тридцать   второго
калибра. Еще одну гильзу я обнаружил под столом. Я поднял  их  и  сунул  в
карман.
   Выйдя из этой комнаты, я поднялся наверх. Там находились  две  спальни.
Обеими пользовались, но из одной была  убрана  вся  одежда.  В  пепельнице
лежали овальные окурки доктора Лагарди. В другой спальне оказался  скудный
гардероб Оррина Квеста. Второй его костюм и плащ были аккуратно повешены в
чулане, рубашки, носки и белье так же аккуратно сложены в ящике  шкафа.  У
задней стенки под рубашками я обнаружил "лейку" с объективом "Ф-2".
   Все  вещи  я  оставил  на  месте  и  спустился  в  комнату,  где  лежал
безразличный к этим мелочам мертвец. Из чистого каприза  я  обтер  платком
еще несколько дверных ручек, поколебался у телефона  в  вестибюле,  но  не
стал к нему прикасаться. Раз я был жив, значит, доктор Лагарди  никого  не
убивал.
   Люди все еще  тянулись  к  несоразмерно  маленькой  галерее  похоронной
конторки на другой стороне улицы. В доме стонал орган.
   Я обогнул угол дома, сел в машину и уехал. Ехал я  медленно  и  глубоко
дышал всей грудью, нет, казалось, никак не мог вдохнуть  необходимого  мне
количества кислорода.
   Оканчивается Бэй-Сити примерно в четырех милях от океана. Я остановился
возле  последней  аптеки.  Настало  время  сделать  еще   один   анонимный
телефонный  звонок.  Поезжайте,  ребята,  заберите  труп.  Кто  я   такой?
Удачливый парень, постоянно находящий для вас покойников. И скромный. Даже
не хочу назвать своего имени.
   Я окинул взглядом аптеку и поглядел  сквозь  стекло  внутрь  помещения.
Какая-то девушка в раскосых очках читала журнал. Она походила  на  Орфамэй
Квест. У меня сжало горло.
   Я выжал сцепление и поехал дальше. Орфамэй имела право узнать обо  всем
первой. Несмотря на закон. А я вышел уже далеко за рамки закона.





   Я остановился у входной двери с ключом в руке. Потом бесшумно подошел к
соседней, что всегда отперта, встал и прислушался. Орфамэй уже могла ждать
меня там с блестящими за стеклами раскосых  очков  глазами,  с  маленьким,
жаждущим поцелуев влажным ртом.  Вместо  нежностей  ей  придется  услышать
суровую весть. Вскоре после этого она уйдет, и  я  никогда  больше  ее  не
увижу.
   Изнутри не слышалось ни звука. Я  вернулся  назад,  отпер  дверь,  взял
почту и, войдя, бросил ее на стол. Ничто в ней  не  могло  улучшить  моего
настроения. Потом я пошел открывать щеколду  двери  в  другую  комнату  и,
помедлив, отодвинул ее и заглянул в пустое помещение. Пустота. У моих  ног
лежал подсунутый под  дверь  сложенный  листок  бумаги.  Я  поднял  его  и
развернул.
   "Пожалуйста,  позвоните  мне  домой.  Дело  очень  срочное.  Необходимо
встретиться". И подпись "Д".
   Набрав номер Шато-Берси, я попросил мисс Гонсалес. Можно узнать, кто ей
звонит? Минуточку, мистер Марлоу. Дзинь-дзинь. Дзинь-дзинь.
   - Алло?
   - Сегодня у вас очень сильный акцент.
   - А, это ты, амиго. Я очень  долго  ждала  в  твоей  маленькой  смешной
конторе. Можешь приехать сюда, поговорить со мной?
   - Исключено. Жду звонка.
   - Ну а я могу приехать к тебе?
   - А в чем, собственно, дело?
   - Не могу сказать по телефону, амиго.
   - Приезжайте.
   Я сидел, дожидаясь звонка. Телефон не звонил. Я  поглядел  в  окно.  На
бульваре кишела толпа, вентиляция соседней кофейни  источала  запах  кофе.
Время шло, я сидел, сгорбясь и подперев рукой голову.  На  горчично-желтой
штукатурке стены мне смутно виделась фигура умирающего человека с короткой
пешней в руке, ощущалось ее  острие  между  лопатками.  Поразительно,  что
может сотворить Голливуд с разной шушерой. Заурядная  девица,  которой  бы
гладить   рубашки   водителю   грузовика,   превращалась    в    блестящую
очаровательную красавицу, мальчишка-переросток, которому на роду  написано
таскаться на работу с жестяной коробкой для завтрака, становится полубогом
со сверкающими глазами  и  неотразимой  улыбкой.  Техасская  официантка  с
образованностью юмористических  персонажей,  подающая  еду  в  автомобили,
преображается    в    международную    куртизанку,     сменившую     шесть
мужей-миллионеров и в конце концов до того пресыщенную и развращенную, что
пределом ее мечтаний становится соблазнение грузчика мебели в  пропотевшей
майке. Голливуд  даже  может  незримыми  щупальцами  ухватить  захолустную
никчемность вроде Оррина Квеста и за несколько месяцев  превратить  его  в
бандита,  доведя  незатейливую  зловредность  подросткового  характера  до
классического садизма маньяка-убийцы.
   На дорогу у мисс Гонсалес ушло чуть больше десяти минут. Я услышал, как
открылась и закрылась дверь, вышел в приемную и увидел эту Всеамериканскую
Гардению. Восхищенно уставился на нее. Глаза же  Долорес  были  глубокими,
темными и суровыми.
   Она была в черном, как и накануне вечером, но на сей раз  в  сшитом  на
заказ костюме, щегольски заломленной широкополой черной соломенной  шляпе;
воротник белой шелковой блузки был отогнут поверх  воротника  жакета,  шея
была смуглой и мягкой, а губы красными, как новенькая пожарная машина.
   - Я долго ждала, - сказала Долорес. - И не обедала.
   - А я обедал, - сказал я. - Цианидом. Очень плотно. Синева  только  что
прошла.
   - Мне сейчас не до смеха, амиго.
   -  Вам  и  не  нужно  смешить  меня.  Я  смешу  себя  сам.   Совершенно
бескорыстное деяние. А потом катаюсь от смеха. Прошу.
   Мы вошли в мой частный мыслительный салон и сели.
   - Вы всегда носите черное? - спросил я.
   - Ну да. Оно действует очень возбуждающе, когда я раздеваюсь.
   - Вам необходимо говорить, как шлюха?
   - Ты плохо знаешь шлюх, амиго. Они  в  высшей  степени  респектабельны.
Кроме самых дешевых, конечно.
   - Угу, - сказал я. - Спасибо, что просветили. Что это за срочное  дело,
о котором нам надо поговорить? Улечься с вами в постель - дело не срочное.
Это можно устроить в любой день.
   - Ты в дурном настроении.
   - Да, в дурном.
   Долорес вынула из  сумочки  длинную  коричневую  сигарету  и  осторожно
вставила в золотые  щипчики.  Подождала,  чтобы  я  поднес  ей  огонь.  Не
дождалась и прикурила сама от золотой зажигалки.
   Держа щипчики рукой в черной перчатке с раструбом, она глядела на  меня
бездонными черными глазами, в которых уже не было смеха.
   - Ты бы хотел улечься со мной в постель?
   - Как и любой мужчина. Но давайте пока не будем касаться секса.
   - Я не провожу резкой границы между делом и сексом, - спокойно  сказала
она. - И не пытайся меня унизить. Секс -  это  сеть,  в  которую  я  ловлю
дураков. Кое-кто из них полезен и щедр. Иногда кое-кто бывает опасен.
   И приняла задумчивый вид.
   - Если вы  хотите  выяснить,  -  сказал  я,  -  известно  ли  мне,  что
представляет собой определенный человек - то да, известно.
   - Ты сможешь это доказать?
   - Вряд ли. Полицейские не смогли.
   - Полицейские, - с презрением проговорила Долорес, - не всегда  говорят
все, что  знают.  Не  всегда  доказывают  все,  что  могут  доказать.  Ты,
наверное, знаешь, что в феврале он десять дней просидел за решеткой.
   - Да.
   - Тебе не кажется странным, что он не освободился под залог?
   - Я не знаю, на каком основании его держали в камере. Если как  важного
свидетеля...
   - А ты не думаешь, что он  бы  мог  изменить  это  самое  основание  на
допускающее освобождение под залог - если бы захотел?
   - Как-то не думал об этом, - солгал я. - Мы с ним не знакомы.
   - Ты ни разу не разговаривал с ним? - небрежно, даже слишком  небрежно,
спросила Долорес.
   Я не ответил.
   Она коротко хохотнула.
   - Совсем недавно, амиго. Возле дома, где живет Мэвис Уэлд. Я  сидела  в
машине на другой стороне улицы.
   - Я там случайно с кем-то столкнулся. Это он?
   - Не пытайся обмануть меня.
   - Что ж, ладно. Мисс Уэлд была  со  мной  очень  несдержанной.  Я  ушел
злющим. И тут навстречу мне попался этот красавчик с ее ключом в  руке.  Я
вырвал у него этот ключ и швырнул за кусты. Потом извинился, поднял ключ и
вернул ему. Мне показалось, что он славный парень.
   - Оч-чень славный, - протянула Долорес. - Он был и моим любовником.
   Я хмыкнул.
   - Как  ни  странно,  мисс  Гонсалес,  ваша  любовная  жизнь  меня  мало
интересует. Полагаю, в  ней  участвовало  немало  людей  -  от  Стейна  до
Стилгрейва.
   - Стейна? - негромко переспросила Долорес. - Кто такой Стейн?
   - Бандит из Кливленда, которого в феврале застрелили перед вашим домом.
Он снимал там квартиру. Думаю, вы могли его знать.
   Она издала серебряный смешок.
   - Амиго, есть мужчины, которых я не знаю. Даже в Шато-Берси.
   - Газеты писали, что он был убит в двух кварталах оттуда, - сказал я. -
Меня бы больше устроило, если б это произошло прямо перед вашим  домом.  А
вы смотрели из окна и все видели. Видели, как убийца дал деру,  прямо  под
уличным фонарем оглянулся, свет упал на его лицо, и это  оказался  не  кто
иной, как старина Стилгрейв. Вы узнали его по накладному  носу  и  высокой
шляпе с сидящими на ней голубями.
   Долорес не засмеялась.
   - Тебя больше бы устроило такое положение дел, - промурлыкала она.
   - Так мы загребли бы больше денег.
   - Но Стилгрейв сидел в тюрьме, - улыбнулась Долорес. - А даже если бы и
не сидел. Даже если бы, например, я оказалась в близких отношениях с неким
доктором Чалмерсом, бывшим врачом  окружной  тюрьмы,  который  в  одну  из
интимных минут сказал бы мне, что выдал Стилгрейву  пропуск  на  посещение
зубного врача - под конвоем, разумеется, - и как раз  в  тот  самый  день,
когда произошло убийство. Пусть  даже  все  это  окажется  правдой,  разве
лучшим способом использования этих сведений будет шантаж Стилгрейва?
   - Не хочу хвастаться, - сказал я, - но я не  боюсь  Стилгрейва  и  даже
дюжины таких, как он.
   - Ну  а  я  боюсь,  амиго.  В  этой  стране  быть  свидетелем  убийства
небезопасно.  Нет,  шантажировать  Стилгрейва  мы  не  станем.   И   будем
помалкивать об убийстве мистера Стейна,  которого  я  могла  и  не  знать.
Достаточно того, что Мэвис Уэлд - близкая подружка известного гангстера  и
появляется с ним на людях.
   - Надо еще доказать, что он известный гангстер, - возразил я.
   - Разве мы этого не можем?
   - Каким образом?
   Долорес разочарованно скривила губы.
   - Но я была уверена, что именно этим ты и занимался последние два дня.
   - Почему?
   - У меня есть свои причины.
   - Не представляю, какие.
   Она бросила окурок коричневой сигареты в пепельницу. Я подался вперед и
загасил его тупым концом карандаша. Долорес легонько коснулась  моей  руки
пальцем в перчатке. Улыбка ее была очень соблазнительной.  Она  откинулась
назад и забросила ногу на ногу, в глазах заплясали огоньки.  С  последнего
заигрывания со мной, по ее меркам, прошло очень долгое время.
   - Любовь - как скучно это звучит, - задумчиво сказала она. - Поражаюсь,
что язык, столь изысканный в  любовных  стихах,  может  назвать  ее  таким
слабым словом. В нем нет жизни, нет звучности. Оно ассоциируется у меня  с
маленькими девочками  в  платьицах  с  оборками,  с  розовыми  улыбочками,
робкими голосками и, очевидно, очень грязным бельем.
   Я промолчал. Долорес снова перешла на деловой тон.
   - Мэвис будет получать теперь семьдесят пять тысяч за фильм и  в  конце
концов дойдет до ста пятидесяти. Она пошла вверх, и ничто ее не остановит.
Разве что серьезный скандал.
   - В таком случае, кому-то надо объяснить ей,  кто  такой  Стилгрейв,  -
сказал я. - Почему  бы  не  вам?  И  кстати,  если  мы  будем  располагать
неопровержимыми данными, то как  поведет  себя  Стилгрейв,  видя,  что  мы
подбираемся к мисс Уэлд?
   - А разве ему нужно знать? Не думаю, что она  расскажет  ему  об  этом.
Собственно, я полагаю, что Мэвис порвет с ним напрочь. Но для нас  это  не
будет иметь значения - если мы добудем доказательства. И  если  она  будет
знать, что они у нас есть.
   Долорес рукой в черной перчатке с раструбом потянулась  было  к  черной
сумочке, потом побарабанила пальцами по  краю  стола  и  вернула  руку  на
прежнее место. На сумочку она не смотрела. Не смотрел и я.
   Я встал.
   - У меня могут оказаться перед мисс Уэлд кой-какие  обязательства.  Вам
это не приходило в голову? В ответ Долорес лишь улыбнулась. - И  поскольку
дело обстоит именно так, - сказал я, - не думаете  ли  вы,  что  вам  пора
убираться к черту?
   Долорес взялась за подлокотники и, все еще улыбаясь, стала подниматься.
Я схватил ее сумочку прежде, чем она успела протянуть к ней руку. Глаза ее
вспыхнули. Она издала звук, похожий на плевок.
   Открыв сумочку, я порылся в ней и обнаружил белый конверт, показавшийся
мне довольно знакомым. Вытряс из него фотографию, сделанную в  "Танцорах",
- обе ее части были сложены и наклеены на листок бумаги.
   Я закрыл сумочку и швырнул владелице.
   Долорес уже встала, рот ее растянулся в усмешке, обнажив зубы.  Она  не
издала ни звука.
   - Интересно, - сказал я и  щелкнул  пальцем  по  глянцевой  поверхности
снимка. - Если только это не подделка. Кто с ней сидит, Стилгрейв?
   Снова раздался серебряный смех.
   - Нелепый ты человек, амиго. Я и не знала,  что  еще  существуют  такие
люди.
   - Довоенный фонд, - сказал я.  -  С  каждым  днем  нас  становится  все
меньше. Откуда у вас этот снимок?
   - Взяла в гардеробной из сумочки Мэвис. Пока она была на съемке.
   - Она знает? Интересно, откуда он у нее?
   - Получила от тебя.
   - Ерунда. - Я приподнял брови на несколько дюймов. - Где б  это  я  мог
его взять?
   Долорес протянула руку через стол. Голос ее стал холодным.
   - Пожалуйста, верни его мне.
   - Я верну его Мэвис Уэлд. Мне неприятно говорить это, мисс Гонсалес, но
на роль шантажиста я не гожусь. Обаяния не хватает.
   - Отдай! - потребовала она. - Иначе...
   И запнулась.  Я  молчал,  давая  ей  досказать.  На  ее  приятном  лице
появилась презрительная гримаса.
   - Ну ладно, - вздохнула Долорес. - Это была моя ошибка.  Я  сочла  тебя
умным. Теперь вижу, что ты заурядный,  тупой  частный  сыщик.  Эта  жалкая
убогая контора, - она обвела ее рукой в черной перчатке, - и жалкое убогое
существование должны были сказать мне, что ты за идиот.
   - Они действительно говорят об этом, - согласился я.
   Долорес медленно повернулась и пошла к выходу. Я вышел из-за  стола,  и
она позволила мне распахнуть перед ней дверь.
   Мисс Гонсалес медленно вышла. В деловых колледжах так выходить не учат.
   По коридору она шла, не оглядываясь. У нее была красивая походка.
   Дверь с тихим щелчком закрылась. На это, казалось, ушло много  времени.
Я стоял и  смотрел,  словно  никогда  не  видел  ничего  подобного.  Потом
повернулся, пошел к столу, и тут раздался телефонный звонок.
   Я поднял трубку и ответил. Звонил Кристи Френч.
   - Марлоу? Нам хотелось бы видеть тебя в управлении.
   - Сейчас?
   - Чем быстрее, тем лучше, - сказал он и повесил трубку.
   Я вынул из-под журнала для записей склеенный снимок и положил в сейф  к
остальным фотографиям. Надел шляпу  и  закрыл  окно.  Ждать  было  нечего.
Поглядел на зеленый кончик секундной стрелки наручных часов. До пяти  была
еще масса времени. Секундная стрелка бежала и бежала  по  циферблату,  как
коммивояжер. Было десять минут пятого. Я снял пиджак, отстегнул  наплечную
кобуру и запер "люгер" в ящик стола. Полицейские не любят, когда приходишь
с пистолетом на их территорию, даже если имеешь право носить  оружие.  Они
любят, чтобы ты приходил заискивающим, держа шляпу в руке,  говорил  тихо,
вежливо и ничего не выражал взглядом.
   Я снова взглянул на часы. Прислушался. Здание  казалось  тихим.  Вскоре
оно  станет  безмолвным.  И  тогда  по  коридору,  дергая  дверные  ручки,
зашаркает мадонна темно-серой швабры.
   Я снова надел пиджак, запер дверь между комнатами,  выключил  звонок  и
вышел в прихожую. Тут зазвонил телефон. Я бросился к нему, чуть не  сорвав
дверь с петель. Звонила Орфамэй, но такого тона у нее  я  еще  не  слышал.
Холодный, уравновешенный, не категоричный, не пустой, не угрожающий и даже
не детский. Голос девушки, которую я знал и вместе с тем не знал. Едва она
произнесла первую пару фраз, я понял, чем вызван этот тон.
   - Звоню, потому что вы просили позвонить, - сказала Орфамэй. -  Но  вам
не нужно ничего рассказывать. Я ездила туда.
   - Ездили туда, - сказал я. - Да. Понял. Ну и что?
   - Я... одолжила машину. Поставила ее на другой стороне улицы. Там  было
столько машин, что вы не могли  заметить  меня.  Возле  похоронного  бюро.
Обратно я за вами не поехала. Попыталась было, но  вдруг  сообразила,  что
совершенно не знаю тамошних улиц. Потеряла вас. И вернулась.
   - Зачем?
   - Сама не знаю. Когда вы вышли, мне  показалось,  что  у  вас  какой-то
странный вид. Или, может быть, у меня возникло предчувствие.  Как-никак  -
он мой брат. Я вернулась и позвонила в дверь. Никто не ответил.  Это  тоже
показалось странным.  Может,  я  склонна  к  предчувствиям.  Внезапно  мне
показалось, что необходимо войти в этот дом. Я не знала, как, но мне  было
необходимо сделать это.
   - Со мной такое случалось, - выговорил я. Это был мой голос, но  кто-то
пользовался моим языком вместо наждачной бумаги.
   - Я позвонила в полицию и сказала, что  слышала  выстрелы.  Полицейские
приехали, один из них влез в окно. Потом открыл дверь и  впустил  другого.
Вскоре они впустили и меня. И не отпускали.  Мне  пришлось  рассказать  им
все: кто он такой и что я солгала насчет выстрелов из  страха  за  Оррина.
Пришлось рассказать и про вас.
   - Ничего. Мне пришлось бы самому рассказать им все это после того,  как
я рассказал бы вам.
   - Вас, небось, по голове не погладят, так ведь?
   - Да.
   - Арестуют или что?
   - Могут арестовать.
   - Вы бросили его на полу. Мертвого. И, конечно, скажете, что вам больше
ничего не оставалось.
   - У меня были на то причины, - возразил я. - Они  могут  показаться  не
особенно убедительными, но они были. Ему уже ничто не могло помочь.
   - Да, были, еще бы, - сказала Орфамэй. - Вы очень находчивый. У вас  на
все есть причины. Что ж, похоже, вам придется изложить их полицейским.
   - Не обязательно.
   - Придется, придется, - произнес голосок, в нем слышалось  необъяснимое
удовольствие. - Непременно. Вам развяжут язык.
   - Оставим это, - сказал я. - Частный детектив  всеми  силами  оберегает
клиента. Иногда заходит слишком далеко. Вот я и  зашел.  Поставил  себя  в
опасное положение. Но не только ради вас.
   - Вы бросили его на полу, мертвого, - сказала  Орфамэй.  -  И  мне  все
равно, что сделают с вами полицейские. Если посадят в тюрьму, я,  пожалуй,
буду рада. Не сомневаюсь, что вы это воспримете мужественно.
   - Конечно, - подтвердил я. - С веселой улыбкой, как всегда.  Видели  ли
вы, что было у него в руке?
   - В руке у него ничего не было.
   - Вернее, лежало возле руки.
   - Там не было ничего. Совершенно ничего. Что это была за вещь?
   - Ну и прекрасно, - сказал я. - Рад этому. Что ж, до свидания. Я сейчас
еду в управление полиции. Они хотят меня видеть. Если больше не  увидимся,
желаю вам удачи.
   -  Пожелайте  лучше  себе,  -  ответила  Орфамэй.  -  Вам   она   может
потребоваться. А мне нет.
   - Я сделал для вас все, что мог. Может,  если  б  вы  с  самого  начала
рассказали мне побольше...
   Орфамэй, недослушав, резко повесила трубку. Я же положил свою на  место
бережно, как младенца. Достал платок и вытер ладони. Подошел  к  раковине,
умылся. Поплескал в лицо холодной водой, сильно растер  его  полотенцем  и
погляделся в зеркало.
   - Вот ты и съехал с утеса, - сказал я отражению.





   Посреди комнаты стоял длинный  желтый  дубовый  стол  с  беспорядочными
жжеными следами от сигарет по краям. За ним было окно с проволочной сеткой
поверх матового стекла. За столом перед грудой бумаг сидел лейтенант  Фред
Бейфус. У торца, откинувшись вместе  с  креслом  назад,  восседал  рослый,
крепко сбитый человек с бульдожьей челюстью. В  зубах  он  держал  огрызок
плотницкого карандаша. Лицо этого человека я вроде  бы  видел  недавно  на
газетном снимке. Глаза его были открыты, он дышал, но иных признаков жизни
не подавал.
   По другую сторону стола находились две шведские конторки и второе окно.
К нему была повернута одна из конторок, за которой печатала какой-то отчет
женщина с оранжевыми волосами.  За  другой  -  стоящей  торцом  к  окну  -
развалился во вращающемся кресле  Кристи  Френч.  Водрузив  ноги  на  угол
конторки, он глядел в распахнутое окно и  любовался  прекрасным  видом  на
стоянку полицейских машин и заднюю сторону доски объявлений.
   - Сядь сюда, - указал мне Бейфус.
   Я сел напротив него в  дубовое  кресло  без  подлокотников.  Далеко  не
новое, да и в лучшие свои времена уродливое.
   - Это лейтенант Мозес Мэглешен из полиции Бэй-Сити, - сказал Бейфус.  -
Ему ты нравишься не больше, чем нам.
   Лейтенант Мозес Мэглешен вынул изо рта карандаш, осмотрел  следы  зубов
на  его  толстом  восьмигранном  конце.  Затем  обратил  взгляд  на  меня.
Неторопливо, изучающе, методично оглядел. И, не  сказав  ни  слова,  опять
сунул карандаш в рот.
   - Может, я извращенный тип, - сказал мне Бейфус, - но ты  мне  кажешься
не привлекательнее черепахи. - Он полуобернулся к  женщине,  печатавшей  в
углу на машинке. - Милли!
   Та оставила машинку и взяла стенографический блокнот.
   - Имя - Филип Марлоу, - продиктовал ей Бейфус. - На  конце  "у".  Номер
лицензии?
   И снова посмотрел на меня.  Я  назвал  ему  номер.  Оранжевая  красотка
писала, не поднимая глаз. Сказать, что при виде ее лица  встали  бы  часы,
было бы оскорблением. При виде этого лица на всем скаку встала бы лошадь.
   - Теперь, если у тебя есть  желание,  -  обратился  ко  мне  Бейфус,  -
расскажи нам с самого начала, что ты делал вчера. Ничего не  утаивая.  Без
запинок и пауз. Во лжи будешь уличен тут же - сведений у нас достаточно.
   - То есть дать показания?
   - Очень подробные, - сказал Бейфус. - Весело, а?
   - Добровольно и без принуждения?
   - Да, - усмехнулся Бейфус. - Все показания только так и даются.
   Мэглешен глянул на меня в  упор.  Оранжевая  красотка  вновь  принялась
печатать. Записывать ей пока что было нечего. Тридцать лет работы отладили
ее хронометраж.
   Мэглешен достал из кармана толстую потертую перчатку  из  свиной  кожи,
надел на правую руку и сжал кулак.
   - А это зачем? - спросил Бейфус.
   - Я иногда грызу ногти, - ответил Мэглешен. - Как ни странно, только на
правой руке. - Медленно поднял взгляд и уставился на  меня.  -  Одни  люди
более разговорчивы, другие - менее, - небрежно сказал он. -  Говорят,  тут
все  дело  в  почках.  Я  знал  неразговорчивых  людей,   которые   быстро
становились разговорчивыми, а потом несколько дней  каждые  четверть  часа
бегали в туалет. Словно бы у них вдруг открылось недержание мочи.
   - Подумать только, - с удивлением произнес Бейфус.
   - А еще есть такие,  что  могут  говорить  только  хриплым  шепотом,  -
продолжал Мэглешен. - Как боксеры, которым часто доставалось по шее.
   И поглядел на меня, словно бы предоставляя мне слово.
   - Есть еще и такие, что не хотят ходить в туалет, -  сказал  я.  -  Что
усердствуют сверх всякой меры. Сидят в таком вот кресле по тридцать часов.
Потом валятся с разрывом селезенки или мочевого  пузыря.  Они  слишком  уж
разговорчивы. И после утреннего заседания суда, когда в камере для  пьяных
никого нет, Ил находят мертвыми где-нибудь в темном углу. Может, их  нужно
было показать врачу, но всего не предусмотришь, так ведь, лейтенант?
   - В Бэй-Сити мы все предусматриваем, - сказал  он.  -  Когда  есть  что
предусматривать.
   На его лице играли твердые желваки. В глазах стоял какой-то красноватый
блеск.
   - Уж я бы устроил тебе веселую жизнь,  -  проговорил  он,  сверля  меня
взглядом. - Надолго б запомнилось.
   - Не сомневаюсь, лейтенант. Бывая в Бэй-Сити, я всегда веселился  -  до
потери сознания.
   - У меня бы ты долго находился  в  сознании,  малыш.  Я  бы  специально
позаботился об этом. Уделил бы личное внимание.
   Кристи Френч, зевнув, медленно повернул голову.
   - И что вы там в Бэй-Сити такие свирепые? - спросил он. -  Как  с  цепи
сорвались.
   Бейфус кончиком языка облизнул губы.
   - Мы всегда были свирепыми, - ответил Мэглешен, не глядя на  Френча.  -
Нам так нравится. Такие вот типы, как он, постоянно выводят нас из себя. -
И снова повернулся ко мне. - Значит, ты и есть  тот  самый  голубчик,  что
позвонил нам насчет Клозена? Ты умеешь обращаться  с  телефоном-автоматом,
верно, голубчик?
   Я промолчал.
   - Я с тобой разговариваю, голубчик, - сказал Мэглешен. - Я  задал  тебе
вопрос, голубчик. Когда я задаю вопросы, мне отвечают. Ясно, голубчик?
   - Продолжай дальше, и сам ответишь на свой же вопрос, - вмешался Кристи
френч.  -  И  если  ответ  тебе  не  понравится,  ты  можешь   тогда   так
рассвирепеть, что начнешь сам себя лупить этой  перчаткой.  Испытаешь  это
удовольствие на себе.
   Мэглешен выпрямился. На щеках его выступили большие красные пятна.
   - Я приехал сюда за содействием, -  неторопливо  сказал  он  френчу.  -
Насмешек мне дома хватает. От жены. И нечего делать  из  меня  мишень  для
острот.
   - Содействие тебе будет, - ответил Френч. - Только не пытайся  заткнуть
всех за пояс репликами из старых фильмов.
   Потом развернулся вместе с креслом и взглянул на меня.
   - Давай забудем все, что здесь говорилось, и сделаем вид, что  дознание
только начинается. Я знаю все  твои  доводы.  И  я  им  не  судья.  Однако
выбирай: будешь говорить или сядешь в камеру как важный свидетель?
   - Задавайте вопросы, - сказал я. - Если ответы  не  понравятся,  можете
меня арестовать. Если арестуете, мне понадобится позвонить по телефону.
   - Правильно, - кивнул Френч. - Если арестуем. Только ведь  сажать  тебя
не обязательно. Можно поездить с  тобой  по  всем  местам.  На  это  уйдет
несколько дней.
   - А жить будешь на одних консервах, - весело заметил Бейфус.
   - Строго говоря, это будет незаконно, - сказал Френч. - Но мы постоянно
так делаем. Да и ты, возможно, не всегда бываешь безгрешен. Скажешь, что в
этой истории ты вел себя строго по закону?
   - Нет.
   - Ха! - хрипло выпалил Мэглешен.
   Я взглянул на молчаливую и  равнодушную,  снова  взявшую  свой  блокнот
оранжевую красотку.
   - У тебя есть клиентка, которую ты должен оберегать, - сказал Френч.  -
Возможно. - Так вот, она и донесла на тебя.
   Я промолчал.
   - Ее зовут Орфамэй Квест, - продолжил Френч, не сводя с меня взгляда.
   - Задавайте вопросы, - повторил я.
   - Что произошло на Айдахо-стрит?
   - Я поехал туда искать ее брата. Клиентка сказала,  что  тот  уехал  из
дома, и она приехала навестить его. Была встревожена. Управляющий оказался
вдрызг пьян. Я заглянул в книгу регистрации и  обнаружил,  что  в  комнате
Квеста живет другой человек. Поговорил с этим человеком. Ничего  полезного
не узнал.
   Френч протянул руку, взял карандаш и постукал им по зубам.
   - Потом ты видел еще этого человека?
   - Да. Я сказал ему, кто я такой. Когда я  спустился  вниз,  Клозен  был
мертв. И кто-то вырвал из  книги  регистрации  лист  с  именем  Квеста.  Я
позвонил в полицию.
   - Но на месте не остался?
   - У меня не было никаких сведений об убийстве Клозена.
   - Но на месте не остался, - повторил Френч. Мэглешен громко рыгнул и со
злостью отбросил плотницкий карандаш. Я проследил взглядом за тем, как  он
ударился о стену, упал на пол, подскочил и замер.
   - Да, не остался.
   - В Бэй-Сити, - прорычал Мэглешен, - мы бы могли тебя за это укокошить.
   Он стал подниматься. Бейфус покосился на него и сказал:
   - Предоставь заниматься этим Кристи. Еще будет и второе отделение.
   - За это мы бы могли отстранить тебя  от  дела,  -  сказал  Френч  безо
всякой интонации.
   - Считайте, что отстранили. Все равно оно мне было не по душе.
   - И ты вернулся к себе в контору. Что дальше?
   - Сообщил обо всем клиентке. Потом позвонил какой-то человек и попросил
приехать в отель "Ван Нуйс". Это оказался тот самый мужчина, с  которым  я
разговаривал на Айдахо-стрит, но теперь он выступал уже под другим именем.
   - Ты мог бы сказать нам об этом, не так ли? - Если бы сказал,  пришлось
бы рассказывать все. Это нарушило бы условия моего найма.
   Френч  кивнул  и  постучал  карандашом  по  столу.  Затем   неторопливо
проговорил:
   - Убийство аннулирует подобные соглашения. Два убийства  аннулируют  их
дважды. А два убийства одним методом - трижды. Ты выглядишь  непорядочным,
Марлоу. Совершенно непорядочным.
   - После сегодняшнего я выгляжу непорядочным даже в глазах клиентки.
   - Что случилось сегодня?
   - Она сказала, что брат  звонил  ей  из  дома  доктора  Лагарди.  Брату
угрожала опасность. От меня требовалось поспешить туда  и  позаботиться  о
нем. Я поспешил  туда.  Доктор  Лагарди  и  его  сестра  прекратили  прием
пациентов. Держались они испуганно. Там побывала полиция.
   Я перевел взгляд на Мэглешена.
   - Он опять позвонил, - буркнул Мэглешен.
   - На сей раз не я.
   - Ладно. Продолжай, - сказал Френч после паузы.
   - Лагарди утверждал, что ничего не знает об Оррине Квесте. Медсестру он
отправил домой.  Потом  подсунул  мне  одурманивающую  сигарету.  Когда  я
очнулся, то был в доме один. Но вскоре  оказалось,  что  не  совсем  один:
кто-то  начал  скрестись  в  дверь.  Это  был  Оррин  Квест  на  последнем
издыхании, который, тем не менее, пытался из последних сил  заколоть  меня
пешней.
   Я повел плечами. На том месте между  лопатками,  куда  он  ткнул  меня,
слегка стянуло кожу, и только.
   Френч сурово поглядел на  Мэглешена.  Тот  покачал  головой,  но  Френч
продолжал глядеть на него. Бейфус стал негромко насвистывать. Сперва я  не
мог разобрать мелодию, потом вдруг сообразил, что это "Старый Мозес лег  в
могилу".
   Френч повернулся ко мне и неторопливо произнес:
   - У его тела не оказалось никакой пешни.
   - Я оставил ее там, где она упала.
   - Похоже, перчатка все же пригодится, - засопел Мэглешен и расправил ее
между пальцами. - Кое-кто здесь лгун, и это не я.
   -  Оставь,  -  сказал  ему  Френч.  -  Ни  к  чему   устраивать   здесь
представление. Если у парня была в руке пешня, это вовсе не значит, что он
с ней и родился.
   - Спиленная, - объяснил я. - Короткая. От  рукоятки  до  основания  три
дюйма. Их в скобяных лавках такими не продают.
   - А чего ради ему приспичило бросаться на  тебя  с  пешней?  -  спросил
Бейфус, иронически усмехаясь. - Ты же был  его  союзником.  Приехал  туда,
чтобы оберегать его по просьбе сестры.
   - Я был просто фигурой между ним и светом. Фигурой, которая  двигалась,
могла оказаться человеком, и даже тем, кто  его  ранил.  Умирал  он  стоя.
Прежде я его ни разу не видел. Если он до этого видел меня, то мне об этом
не известно.
   - У вас могла бы завязаться прекрасная дружба,  -  вздохнул  Бейфус.  -
Разумеется, если б не пешня.
   - Из того, что он был  вооружен  ею  и  пытался  меня  заколоть,  можно
сделать кой-какие выводы.
   - Например?
   - В таком состоянии человек действует инстинктивно. Не изобретает новых
способов. Квест ударил меня между лопатками и слегка  проколол  кожу,  это
было последнее усилие умирающего. Возможно, будь он в полной  силе,  пешня
вошла бы в другое место и гораздо глубже.
   - Долго мы еще будем болтать с этой обезьяной? - не выдержал  Мэглешен.
- Вы разговариваете с ним, как с  человеком.  Давайте  я  поговорю  с  ним
по-своему.
   - Капитану такие вещи не по душе, - небрежно заметил Френч.
   - К черту капитана.
   - Капитану не по душе, когда захолустные фараоны так говорят о  нем,  -
сказал Френч.
   Мэглешен  стиснул  зубы,  челюсть  его  побелела.  Глаза   сузились   и
заблестели. Он шумно втянул носом воздух.
   - Спасибо за содействие, - процедил он и поднялся. - Я пойду.
   Он вышел из-за стола и остановился рядом со мной. Протянул левую руку и
приподнял мне подбородок.
   - До встречи, голубчик. В моем городе.
   И дважды хлестнул меня по лицу перчаткой, держа ее  за  пальцы.  Кнопки
больно впились в кожу. Я поднял руку и потер нижнюю губу.
   - Черт возьми, Мэглешен, - остановил  его  Френч,  -  сядь,  дай  парню
договорить. И держи руки от него подальше.
   Обернувшись к нему, Мэглешен спросил:
   - Думаешь, я так тебя и послушался?
   Френч лишь  пожал  плечами.  Мэглешен  утер  большой  пятерней  губы  и
вернулся к своему креслу. Френч сказал:
   - Выкладывай свои соображения, Марлоу.
   -  Возможно,  Клозен  помимо  всего  прочего  торговал  наркотиками,  -
предположил я. - В его квартире пахло  марихуаной.  Когда  я  заглянул  на
кухню, там один типчик считал деньги. У него были пистолет и тонкий, остро
заточенный нож. И то, и другое он пытался пустить в ход. Я отобрал  их,  и
он ушел. По-моему, это был рассыльный. А Клозен до того  допился,  что  на
него уже нельзя было полагаться. В организациях этого не любят. Рассыльный
счел меня полицейским. Этим людям не хотелось, чтобы Клозена взяли. Он  бы
тут же раскололся. И едва они учуяли в доме сыщика, Клозен был обречен.
   Френч поглядел на Мэглешена.
   - Что скажешь по этому поводу?
   - Могло быть и так, - буркнул Мэглешен.
   - Допустим, что так и было, - согласился Френч, - но при чем  же  здесь
Оррин Квест?
   - Курить марихуану может кто угодно,  -  сказал  я.  -  Особенно  когда
тоскливо, одиноко, тяжело на душе, нет работы. Но чувства от нее уродуются
и притупляются. Притом на разных  людей  марихуана  действует  по-разному.
Одни становятся задиристыми, другие бесшабашными. Можно предположить,  что
Квест кого-то шантажировал и угрожал донести в полицию.  Вполне  возможно,
что все три убийства связаны с шайкой торговцев наркотиками.
   - Это не согласуется с тем,  что  у  Квеста  была  спиленная  пешня,  -
заметил Бейфус.
   - По словам лейтенанта, пешни у него не было, - возразил я. - Так  что,
возможно, мне она просто  померещилась.  А  может  быть,  она  ему  просто
попалась под руку. Может, у доктора Лагарди все пешни такие.  Есть  у  вас
что-нибудь против него?
   Бейфус покачал головой.
   - Пока нет.
   - Доктор не убил меня и, возможно, не убивал  никого,  -  сказал  я.  -
Квест говорил сестре, что работает у доктора Лагарди,  но  его  преследуют
какие-то гангстеры.
   - Этот Лагарди, - спросил Френч, делая пометки в своем блокноте, -  что
ты знаешь о нем?
   - Он имел практику в Кливленде. Обширную, в центре  города.  Видимо,  у
него есть причина скрываться в Бэй-Сити.
   - В Кливленде, вот как? - протянул Френч и уставился  в  угол  потолка.
Бейфус опустил глаза в свои бумаги. Мэглешен сказал:
   - Небось, делал аборты. Я приглядывал за ним одним глазом.
   - Каким? - мягко спросил Бейфус.
   Мэглешен покраснел.
   - Наверное, тем, который ничего не  видел  на  Айдахо-стрит,  -  сказал
Бейфус.
   Мэглешен подскочил.
   - Ну вот что, остряки, к вашему сведению,  мы  всего-навсего  отделение
полиции в маленьком городке. Иной раз хоть надвое разорвись. Тем не менее,
мне нравится эта мысль насчет марихуаны. Она может  значительно  облегчить
мне работу. Я немедленно займусь этой проблемой.
   Он твердым шагом направился к двери и вышел. Френч  глядел  ему  вслед.
Бейфус тоже. Когда дверь закрылась, они поглядели друг на друга.
   - Держу пари, сегодня вечером они  опять  повторят  облаву,  -  хмыкнул
Бейфус.
   Френч кивнул.
   - В квартире над прачечной, - продолжал Бейфус. - Отправятся  на  пляж,
заберут трех-четырех бродяг, сунут в эту квартиру, а потом, после  облавы,
представят фоторепортерам.
   - Много болтаешь, Фред, - оборвал его Френч.
   Бейфус усмехнулся и умолк. Френч спросил меня:
   - Раз уж ты строишь догадки, что, по-твоему, искали в том номере  отеля
"Ван Нуйс"?
   - Квитанцию на чемодан с марихуаной.
   - Неплохо, - одобрил Френч. - А где могла бы находиться эта квитанция?
   - Я думал об этом. Когда мы с Хиксом разговаривали в Бэй-Сити,  он  был
без парика. Дома парик не носят. Но на кровати в отеле он лежал в  парике.
Возможно, надел его не сам.
   - Ну и что? - спросил Френч.
   - Под париком вполне можно спрятать квитанцию.
   - Прилепить клейкой лентой  изнутри,  -  подхватил  Френч.  -  Неплохая
мысль.
   Наступило молчание. Оранжевая  красотка  вновь  принялась  печатать.  Я
поглядел на свои ногти.  Они  могли  быть  и  почище.  После  паузы  Френч
неторопливо сказал:
   - Только не думай, что ты вне подозрений, Марлоу. Вернемся к  догадкам.
Почему ты решил, что доктор Лагарди жил в Кливленде?
   - Я решил разобраться, что он  собой  представляет.  Врач,  если  хочет
практиковать, не может изменить фамилию. Пешня  навела  меня  на  мысль  о
Плаксе Мойере. Плакса Мойер действовал  в  Кливленде.  Веселый  Моу  Стейн
действовал в Кливленде. Правда, метод там был  другой,  но  пешня  все  же
остается пешней. Вы сами сказали, что ребята могут, поумнеть. А  при  этих
шайках где-то на заднем плане всегда находится врач.
   - Слишком надуманно, - не согласился Френч. - Слишком слабая связь.
   - Если я укреплю ее, мне это пойдет на пользу?
   - А сумеешь?
   - Могу попытаться.
   Френч вздохнул.
   - С этой Орфамэй Квест все в порядке, - сказал он. - Я звонил ее матери
в  Канзас.  Она  действительно   приехала   сюда   отыскивать   брата.   И
действительно наняла для этого тебя. Отзывается Орфамэй о тебе хорошо.  Но
особых восторгов не выражает. Она действительно подозревала, что  ее  брат
впутался во что-то нехорошее. Заработал ты что-нибудь на этом деле?
   - Нет. Я вернул ей гонорар. У нее было мало денег.
   -  Значит,  не  придется  платить  подоходный  налог  с   гонорара,   -
обрадовался Бейфус.
   - Хватит  об  этом,  -  сказал  Френч.  -  Следующий  ход  за  окружным
прокурором. А насколько я знаю Эндикотта, пока  он  обдумает  как  ходить,
пройдет неделя.
   И сделал жест в сторону двери. Я поднялся.
   - Ничего, если я не буду уезжать из города?
   Ответить они не потрудились.
   Я стоял и смотрел на них. Ранка от  пешни  между  лопатками  засохла  и
горела, кожу вокруг нее  стянуло.  Щеки  и  губы  ныли  от  удара  не  раз
использованной перчаткой Мэглешена. Я  словно  бы  находился  глубоко  под
водой. Вода была темной, нечистой, и во рту ощущался соленый привкус.
   Они сидели и смотрели на меня. Оранжевая красотка стучала  на  машинке.
Происходящее  здесь  впечатляло   ее   не   больше,   чем   ноги   балерин
балетмейстера.  У  Кристи  с  Бейфусом  были  спокойные  обветренные  лица
здоровых закаленных мужчин. Глаза  же,  как  всегда  у  полицейских,  были
хмурыми и серыми, словно замерзающая вода.  Плотно  сжатые  губы,  жесткие
морщинки в уголках глаз, твердый, пустой, бессмысленный взгляд, не  совсем
уж жестокий и отнюдь не любезный. Неброская одежда  из  магазина  готового
платья,  носимая  без  шика,  с  каким-то  пренебрежением:   облик   людей
небогатых, но все же  гордящихся  своей  властью,  всегда  ищущих  способа
проявить ее, причинить тебе боль и с усмешкой смотреть, как ты  корчишься,
безжалостных без злобы, без жестокости и вместе с  тем  иногда  добрых.  А
какими еще им быть? Цивилизация для них - пустой звук. В  ней  они  видели
только изъяны, грязь, отбросы, отклонения и неприязнь.
   - Ну чего стоишь? - резко спросил Бейфус. -  Ждешь  крепкого  слюнявого
поцелуя? Не можешь остроумно ответить? Жаль.
   Голос его стал усталым  и  скучным.  Он  нахмурился  и  взял  со  стола
карандаш. Быстро разломил его пополам и обе половинки положил на ладонь.
   - Вот так и ты отломись от нас, - негромко сказал он. На  его  лице  не
было и тени улыбки. - Ступай улаживать свои дела. Как, по-твоему,  на  кой
черт мы тебя отпускаем? Мэглешен дал тебе отсрочку. Используй ее.
   Я поднял руку и потер губу. Во рту у меня было слишком много зубов.
   Бейфус перевел взгляд на стол, взял какую-то бумагу и стал  читать  ее.
Кристи Френч  развернулся  вместе  с  креслом,  положил  ноги  на  стол  и
уставился в открытое  окно  на  стоянку  автомобилей.  Оранжевая  красотка
перестала  печатать.  В  комнате  неожиданно  воцарилась  тяжелая,  вязкая
тишина. Раздвигая эту тишину, словно воду, я пошел к выходу.





   В конторе снова ни души. Ни длинноногих брюнеток, ни маленьких  девочек
в раскосых очках, ни аккуратных смуглых мужчин с глазами гангстеров.
   Я сел за стол и стал  смотреть,  как  за  окном  меркнет  свет.  Поутих
уличный шум. Через бульвар свирепо уставились друг на друга огни  неоновой
рекламы. Нужно было что-то предпринимать, но я не знал, что. Да и не видел
во всем этом смысла. Прислушиваясь к скрежету ведра по кафелю в  коридоре,
я навел на столе порядок. Сунул бумаги  в  ящик,  поправил  подставку  для
ручек, взял тряпку, протер стекло на столе, а потом и телефон,  который  в
сумерках был темным, глянцевым. Сегодня  он  не  издаст  ни  звука.  Никто
больше не позвонит мне. Ни сейчас, ни в ближайшее  время.  Может  быть,  и
никогда.
   Свернув пыльную тряпку, я отложил ее, откинулся назад и сидел  так,  не
куря и даже не думая. Я был никем и ничем. Без лица, без дела, разве что с
именем. Есть мне не хотелось. Даже выпить не  хотелось.  Я  был  вчерашним
листком календаря, скомканным и брошенным на дно мусорной корзины.
   Придвинув телефон к себе, я набрал  номер  Мэвис  Уэлд.  Гудки,  гудки,
гудки. Девять гудков. Это много, Марлоу. Стало быть, дома никого нет.  Для
тебя никого нет дома. Я повесил трубку. Кому бы ты мог позвонить еще? Есть
ли у тебя друг, который не прочь услышать твой голос? Нет. Ни единого.
   Пожалуйста, пусть зазвонит телефон. Пусть бы хоть кто-нибудь  позвонил,
чтобы я вновь ощутил себя человеком. Хоть полицейский.  Хоть  какой-нибудь
Мэглешен. Я  не  жду  хорошего  отношения.  Только  бы  вырваться  с  этой
замерзшей звезды.
   Телефон зазвонил.
   -  Амиго,  -  послышался  в  трубке   знакомый   голос.   -   Произошла
неприятность. Серьезная неприятность. Мэвис Уэлд хочет тебя видеть. Ты  ей
нравишься. Она считает тебя честным человеком.
   - Где? - воскликнул я. Это был даже не вопрос, а просто  изданный  мною
звук. Я затянулся незажженной трубкой и, подперев  рукой  голову,  прикрыл
собой телефон. Ведь по нему слышался голос, с которым можно было говорить.
   - Ты поедешь?
   - Мне нужно всю ночь сидеть с больным попугаем. Куда ехать?
   - Я заеду за тобой. Буду перед  твоим  домом  через  пятнадцать  минут.
Добраться, куда нам нужно, непросто.
   - А возвращаться, - спросил я, - или наплевать?
   Но она уже повесила трубку.
   Внизу у аптечной стойки я успел проглотить две чашки  кофе,  сэндвич  с
плавленым сыром и увязшими в нем, словно дохлые  рыбки  в  иле  спущенного
пруда, двумя ломтиками эрзац-бекона. Я был безумен.
   Мне это нравилось.





   Подъехал черный "меркьюри" со  светлым  откидным  верхом,  который  был
поднят. Когда я сунулся в дверцу, Долорес Гонсалес скользнула  ко  мне  по
кожаному сиденью.
   - Садись-ка за руль, амиго. Мне что-то не хочется вести.
   Свет из аптеки падал на ее лицо. Она вновь сменила  наряд,  но  все  на
ней, за исключением алой блузки,  по-прежнему  было  черным:  и  брюки,  и
свободный, наподобие мужской куртки, жакет.
   Я прислонился к дверце.
   - Почему мисс Уэлд не позвонила мне?
   - Не могла. Не знала номера и очень торопилась.
   - Почему?
   - Видимо, улучила минутку, когда кто-то вышел из комнаты.
   - А где это место, откуда она звонила?
   - Названия улицы я не знаю. Но  дом  найти  могу.  Потому  и  приехала.
Садись быстрей, и едем.
   - Может быть, сяду, - сказал я. - А может, и нет. Преклонный возраст  и
боль в суставах вынуждают меня быть осторожным.
   - Всегда острит, - сказала Долорес. - Очень странный человек.
   - Острю всегда,  когда  уместно,  -  возразил  я.  -  А  человек  самый
обыкновенный,  с  одной-единственной  головой,  которой   иногда   здорово
достается. И обычно все начиналось так же, как и сейчас.
   - Сегодня будем предаваться любви? - негромко спросила она.
   - Точно не знаю. Видимо, нет.
   - Ты не  пожалеешь  о  потерянном  времени.  Я  не  из  тех  химических
блондинок, о кожу которых можно зажигать спички. Не  из  бывших  прачек  с
большими костлявыми руками, острыми коленками и непривлекательной грудью.
   - Давай, - решив перейти на  "ты",  предложил  я,  -  хоть  на  полчаса
забудем о сексе. Штука  это  замечательная,  как  шоколадный  пломбир.  Но
бывают времена, когда ты скорее перережешь себе  горло,  чем  будешь  есть
его. Я, наверное, предпочту поступить сейчас именно так.
   Обойдя машину, я сел за руль и завел мотор.
   - Нам на запад,  -  распорядилась  Долорес,  -  через  Беверли-Хиллз  и
дальше.
   Я выжал сцепление, сделал поворот и по бульвару Сансет поехал  в  южную
сторону.
   - Пистолет у тебя при себе? - спросила Долорес и достала одну из  своих
длинных коричневых сигарет.
   - Нет. Зачем он?
   Внутренней стороной левой руки я ощупал в наплечной кобуре "люгер".
   - Так, пожалуй, и  лучше.  -  Долорес  вставила  сигарету  в  маленькие
золотые щипчики и прикурила от золотой зажигалки.  Большие  черные  глаза,
казалось, поглотили полыхнувший ей в лицо свет.
   Я свернул с бульвара на запад, и нас, вместе с машиной,  поглотили  три
ряда мчащихся невесть куда и невесть зачем лихачей.
   - Что стряслось у мисс Уэлд?
   - Не знаю. Она лишь сказала,  что  попала  в  беду,  очень  испугана  и
нуждается в тебе.
   - А ты не могла придумать истории поубедительней?
   Долорес не ответила. Я остановился у светофора, повернулся  и  взглянул
на нее. Она тихо плакала в темноте.
   - Я бы и волоска не тронула на голове Мэвис Уэлд, - сказала она. - И не
жду, что ты мне полностью поверишь.
   - С другой стороны, - сказал  я,  -  пожалуй,  отсутствие  убедительной
истории говорит в твою пользу.
   Долорес стала придвигаться ко мне.
   - Сиди где сидишь, - остановил я ее. - Мне пока  еще  нужно  вести  эту
колымагу.
   - Не хочешь, чтобы я положила тебе голову на плечо?
   - Но не при таком движении.
   В  Ферфексе  я  остановился  перед  зеленым  светом,  чтобы   позволить
какому-то человеку сделать левый поворот. Сзади раздались неистовые гудки.
Когда я тронулся, задняя машина вывернула на соседнюю полосу,  поравнялась
со мной, и толстый водитель в майке крикнул:
   - Валялся бы в гамаке!
   И  рванул  вперед,  так  заезжая  на  мою  полосу,  что  мне   пришлось
тормознуть.
   - Когда-то этот город мне нравился, - начал я, чтобы только не  молчать
и не думать слишком уж напряженно. - В давние, давние времена. Тогда вдоль
бульвара Уилшир росли деревья.  Беверли-Хиллз  был  захолустным  городком.
Уэствуд представлял собой голые холмы, участки продавались по  тысяче  сто
долларов, и никто их не брал.  Голливуд  был  горсткой  каркасных  домиков
вдоль междугородного  шоссе.  Лос-Анджелес  был  просто  большим  городом,
сухим, солнечным, с уродливыми строениями,  без  шика,  но  добродушным  и
мирным. О  былом  климате  только  вспоминают.  Люди  спали  на  верандах.
Немногочисленные круги причисляющих  себя  к  интеллектуалам  нарекли  его
американскими Афинами. Это, конечно, были не Афины,  но  и  не  трущобы  с
неоновым светом.
   Мы проехали Ла-Сьенегу и свернули на  Стрип.  Ресторан  "Танцоры"  сиял
огнями. Веранда была переполнена. Стоянка автомобилей напоминала  муравьев
на ломтике перезрелого плода.
   -  А  теперь  у  нас  развелись  владельцы  ресторанов,   вроде   этого
Стилгрейва, - продолжал я. - Развелись грубияны, вроде того толстяка,  что
заорал на меня из машины. Появились богачи, снайперы,  дельцы,  работающие
под проценты, парни, стремящиеся быстро разбогатеть, громилы из Нью-Йорка,
Чикаго, Детройта и Кливленда. Появились шикарные рестораны и ночные клубы,
которыми  они  заправляют,  отели  и  многоквартирные  дома,  которые   им
принадлежат,  воры,  мошенники  и  женщины-бандиты,  которые  там   живут.
Торговцы роскошью, женоподобные художники-декораторы, модельеры одежды для
лесбиянок,  подонки  большого  безжалостного  города,  безликого,   словно
картонный  стаканчик.  В  наших  распрекрасных   пригородах   какой-нибудь
папочка, разувшись, читает перед окном, из которого открывается прекрасный
вид, спортивные новости и воображает себя  представителем  высшего  класса
только потому, что у него есть гараж на три машины. Мамочка перед шикарным
туалетным столиком пытается закрасить мешки под глазами. Сыночек же  висит
на телефоне и названивает школьницам, которые и двух  слов-то  связать  не
могут, но уже носят в косметичках противозачаточные средства.
   - Во всех больших городах - то же самое, амиго.
   - В городах, заслуживающих этого названия, есть еще  кое-что:  какое-то
индивидуальное  лицо,  хотя  и  под  слоем  грязи.  У  Лос-Анджелеса  есть
Голливуд, но  он  его  ненавидит.  Хотя  с  Голливудом  ему  повезло.  Без
Голливуда это был бы город заказов по почте. Все, что  есть  в  посылочных
каталогах, лучше приобретать не здесь.
   - Ты зол сегодня, амиго.
   - У меня неприятности. Масса неприятностей. И еду с тобой я лишь затем,
чтобы перед лицом новой забыть о старых.
   - Ты что-то натворил? - спросила Долорес и придвинулась поближе.
   - Обнаружил несколько трупов, - ответил я. - Дело тут в  точке  зрения.
Полицейские не любят, когда эту работу выполняем мы, дилетанты. У них есть
своя служба.
   - Что они сделают с тобой?
   - Могут выгнать из города, и черт с ним. Не прижимайся. Этой рукой  мне
нужно переключать передачи.
   - С тобой очень трудно ладить. - Долорес раздраженно отодвинулась. - На
Лост-Каньон-роуд сверни налево.
   Вскоре мы проехали университет. Все фонари в городе уже были включены и
стелились широким ковром  к  югу  почти  на  бесконечное  расстояние.  Над
головой, снижаясь, гудел самолет,  оба  его  сигнальных  огня  попеременно
мигали. На Лост-Каньон-роуд я свернул направо, обогнув ведущие  в  Бэл-Эйр
большие ворота. Дорога, петляя, пошла в гору. Там было очень много  машин,
их фары яростно сверкали на вьющемся белом бетоне. Над дорогой дул  легкий
ветерок. В нем был аромат дикого шалфея, едкий запах эвкалиптов  и  мягкий
запах пыли. На склоне холма ярко светились окна. Мы проехали большой белый
двухэтажный дом, ценой, должно быть, тысяч в семьдесят  долларов.  На  его
фасаде была резная надпись: "Пирамида Террьерса".
   - Следующий поворот направо, - сказала Долорес.
   Я повернул. Дорога стала круче  и  уже.  Вдоль  нее  стояли  обнесенные
каменными заборами и живыми изгородями дома, однако видно их не  было.  Мы
подъехали к развилке. Там стояла полицейская машина с красной мигалкой,  а
дорогу, идущую вправо, загораживали два стоящие  поперек  нее  автомобиля.
Кто-то махал вверх-вниз зажженным фонариком. Я замедлил ход и  остановился
рядом с полицейской машиной. В ней покуривали двое фараонов. Они и ухом не
повели.
   - Что тут происходит?
   - Понятия не имею, амиго.
   Голос ее был приглушенным,  сдержанным.  Видно  было,  что  она  слегка
напугана. Чем, я не знаю.
   Рослый мужчина с фонариком подошел к дверце, посветил на меня и опустил
фонарик.
   - По этой дороге сегодня вечером проезда нет, - объявил он. - Куда путь
держите?
   Я поставил машину на ручной тормоз и потянулся  за  фонариком,  который
Долорес вынула из перчаточного  ящика.  Осветил  рослого.  Дорогие  брюки,
спортивная рубашка с инициалам на кармане и обернутый вокруг  шеи  шарф  в
горошек.  Очки  итоговой  оправе  и  блестящие  черные  волнистые  волосы.
Выглядел он уж очень по-голливудски.
   - Вы что-нибудь объясните? - спросил я. - Или вы просто берете на  себя
функции полицейских?
   - Полицейские рядом, если угодно, можете обратиться  к  ним.  -  В  его
голосе слышалась презрительная нотка. - А мы частные  лица.  Живем  здесь.
Это жилой район. Мы хотим, чтобы он и оставался жилым.
   Из темноты вышел человек с охотничьим ружьем и встал  рядом  с  рослым.
Ружье он держал на сгибе левой руки дулом вниз, явно не для балласта.
   - На здоровье, - сказал я. - У меня нет никаких планов. Мы просто  едем
в одно место.
   - Какое? - холодно спросил рослый.
   Я повернулся к Долорес.
   - Какое?
   - Это белый дом, высоко на склоне холма, - сказала она.
   - И что вы намерены там делать? - спросил рослый.
   - Там живет мой друг, - неприязненно ответила Долорес.
   Рослый посветил ей в лицо фонариком.
   - Выглядите вы прекрасно, - сказал он. - А вот ваш друг нам  совсем  не
нравится. Мы не любим типов, устраивающих по  соседству  с  нашими  домами
игорные притоны.
   - Об игорном притоне я ничего не знаю, - резко ответила она.
   - Полицейские тоже ничего не знают, - кивнул рослый. - И даже не  хотят
знать. Как имя вашего друга, милочка?
   - Не ваше дело, - огрызнулась Долорес.
   - Отправляйтесь домой,  милочка,  вязать  носки,  -  сказал  рослый.  И
обратился ко мне:
   - Сейчас по этой дороге проезда нет. Теперь вы знаете, почему.
   - Надеетесь настоять на своем?
   - Вам не изменить наших планов. Знали бы вы, какие налоги мы платим.  А
эти обезьяны в патрульной машине - и еще очень многие в муниципалитете - и
пальцем не хотят шевельнуть, когда мы просим привести в действие закон.
   Я повернул ручку и открыл дверцу  машины.  Рослый  отступил,  пропуская
меня. Я подошел  к  полицейской  машине.  Оба  патрульных  сидели  в  ней,
развалясь как на вечеринке. Звук своего громкоговорителя они убавили, и он
был едва слышен. Один из них методично жевал резинку.
   - Как насчет того, чтобы снять это дорожное  заграждение  и  пропустить
граждан? - спросил я его.
   - Нет такого приказа, приятель. Наше  дело  только  поддерживать  здесь
порядок. Если кто-нибудь что-то начнет, мы прекратим.
   - Говорят, что там дальше игорный дом.
   - Говорят, - сказал полицейский.
   - Вы не врете?
   - Это не моя забота, приятель, - ответил он и плюнул через мое плечо.
   - А если у меня там срочное дело?
   Он глянул на меня безо всякого выражения и зевнул.
   - Большое спасибо, приятель, - сказал я.
   Возвратясь к "меркьюри", я достал  бумажник  и  протянул  рослому  свою
визитную карточку. Он посветил на нее фонариком и спросил:
   - Ну и что?
   После этого выключил фонарик и молча замер. Лицо его  смутно  белело  в
темноте.
   - Я еду по делу. Для меня очень важному. Пропустите меня  и,  возможно,
завтра этот дорожный пост вам не понадобится.
   - Заливаешь, дружище.
   - Могут ли у меня быть деньги, чтобы содержать частный игорный клуб?
   - Могут быть у нее, - он метнул взгляд на Долорес. -  Она  могла  взять
вас с собой для охраны.
   И повернулся к человеку с дробовиком.
   - Как ты полагаешь?
   - Рискнем. Их всего двое, оба трезвые.
   Рослый снова включил фонарик и замахал им взад-вперед. Заработал мотор.
Одна из преграждавших дорогу машин отъехала к обочине. Я сел в "меркьюри",
завел двигатель, проехал через узкий проход и проследил в зеркало за  тем,
как машина заняла прежнее место и включила мощные фары.
   - Это единственный путь туда и обратно?
   - Они думают, что да, амиго. Есть и другой, но это идущая через усадьбу
частная дорога. Нам пришлось бы делать крюк по низине.
   - Мы едва прорвались. Значит, неприятность там не такая уж серьезная.
   - Я знала, что ты найдешь способ прорваться, амиго.
   - Чем-то все это припахивает, - сказал я. - И отнюдь не дикой сиренью.
   - Какой подозрительный. Ты не хочешь даже поцеловать меня?
   - Зря у дорожного поста ты не пустила  в  ход  свои  чары.  Тот  рослый
парень выглядел одиноким. Могла бы утащить его в кусты.
   Долорес ударила меня по губам тыльной стороной ладони.
   - Сукин сын, - небрежно проговорила она. - Будь добр, следующий поворот
налево.
   Мы перевалили  пригорок,  и  дорога  внезапно  уперлась  в  окаймленный
побеленным  камнем  широкий  черный  круг.  Прямо  перед  нами   находился
проволочный  забор  с  широкими  воротами  и  надписью  на  них:  "Частное
владение.  Въезд  воспрещен".  Ворота  были  распахнуты,  на  одном  конце
свисающей со столбов цепи висел замок. Я объехал куст  белого  олеандра  и
оказался в автомобильном дворе низкого, длинного белого дома с  черепичной
крышей и гаражом на четыре машины в углу  под  балконом  с  перилами.  Обе
широкие створки ворот гаража были закрыты. Света в  доме  не  было.  Белые
оштукатуренные стены голубовато светились под высокой  луной.  Часть  окон
нижнего этажа была закрыта  ставнями.  У  ступеней  стояли  в  ряд  четыре
набитых доверху мусором упаковочных ящика. Большой  мусорный  бак  валялся
пустым. Два металлических барабана были набиты бумагами.
   Из дома не доносилось ни  звука,  не  было  заметно  никаких  признаков
жизни. Я остановил "меркьюри", выключил фары, мотор и неподвижно сидел  за
рулем. Долорес зашевелилась в  углу.  Сиденье,  казалось,  вибрировало.  Я
протянул руку и коснулся ее. Она дрожала.
   - В чем дело?
   - Пожалуйста... пожалуйста, выходи, - проговорила она так, словно  зубы
ее стучали.
   - А ты?
   Долорес открыла дверцу и выскочила. Я вылез со  своей  стороны,  бросив
дверцу распахнутой, а ключи в замке. Долорес обошла машину сзади, и  когда
подошла ко мне,  я,  можно  сказать,  ощутил  ее  дрожь  прежде,  чем  она
коснулась меня. Потом она крепко прижалась ко  мне  всем  телом.  Руки  ее
обвили мою шею.
   - Я поступила очень глупо, - прошептала она. - За это он меня  убьет  -
как и Стейна. Поцелуй меня.
   Я поцеловал. Губы ее были сухими и горячими.
   - Он в доме?
   - Да.
   - А кто там еще?
   - Никого, кроме Мэвис. Он убьет и ее.
   - Послушай...
   - Поцелуй еще раз. Жить мне  осталось  недолго,  амиго.  Если  предаешь
такого человека, то умираешь молодой.
   Я мягко отстранил ее.
   Долорес сделал шаг назад и быстро вскинула правую руку. В этой руке был
пистолет.
   Я поглядел на него. Он тускло поблескивал,  освещаемый  лунным  светом,
ствол был направлен на меня, и рука Долорес больше не дрожала.
   - Какого друга я бы заимела, если бы нажала на спуск,  -  сказала  мисс
Гонсалес.
   - Выстрел услышали бы те люди на дороге.
   Она покачала головой.
   - Нет, между нами  пригорок.  Не  думаю,  чтобы  они  могли  что-нибудь
услышать, амиго.
   Я думал, что когда  она  нажмет  на  спуск,  пистолет  подскочит.  Если
улучить миг и броситься...
   Но я стоял неподвижно. Не произнося ни слова. Казалось, язык у меня  во
рту распух.
   Негромким, усталым голосом Долорес продолжала:
   - Убийство Стейна - пустяк. Я сама с удовольствием убила бы его.  Такую
тварь. Умереть - это ерунда, убить - это ерунда. Но кружить  людям  голову
до смерти... - Издав какой-то звук, похожий на всхлипывание, она  умолкла.
- Амиго, ты мне почему-то нравишься. Мне бы давно пора забыть  о  подобной
чепухе. Мэвис отбила его у меня, но я не хотела, чтобы он  ее  убивал.  На
свете полно мужчин с большими деньгами.
   - Похоже, он славный парень, - сказал я, по-прежнему глядя  на  руку  с
пистолетом: ни малейшей дрожи.
   Долорес презрительно рассмеялась.
   - Конечно. Потому он и есть то, что он есть. Ты считаешь себя  твердым,
амиго. Но по сравнению со Стилгрейвом ты - тюфяк.
   Она опустила пистолет, та было самое  время  броситься  на  нее.  Но  я
по-прежнему не двигался.
   - Он убил добрую дюжину людей, - сказала Долорес. - Каждого с  улыбкой.
Я знаю его давно. Еще по Кливленду.
   - Убивал пешнями? - спросил я.
   - Если я дам тебе пистолет, ты убьешь его?
   - А ты поверишь, если я пообещаю сделать это?
   - Да.
   Со склона донесся шум машины.  Но  он  казался  далеким,  как  Марс,  и
бессмысленным, как крики обезьян в бразильских джунглях. Ко мне он не имел
ни малейшего отношения.
   - Убью, если буду вынужден, - сказал я.
   И подобрался, готовясь к прыжку.
   - Доброй ночи, амиго. Я ношу черное, потому что красивая, порочная -  и
пропащая:
   Долорес протянула мне пистолет. Я взял. И стоял с ним в руке. С  минуту
никто из нас не двигался и не произносил ни слова. Потом  она  улыбнулась,
тряхнула головой и вскочила в машину. Завела мотор, захлопнула дверцу.  И,
не трогаясь с места, глядела на меня. Теперь на ее лице была улыбка.
   - Я хорошо сыграла свою роль, правда? - негромко сказала она.
   Затем  машина  резко  рванула  назад,  зашуршав  шинами  по   асфальту.
Вспыхнули фары.  "Меркьюри"  развернулся  и  промчался  мимо  олеандрового
куста. Фары свернули  налево,  на  частную  дорогу.  Свет  их  скрылся  за
деревьями, а шум двигателя  заглушил  протяжный  писк  древесных  лягушек.
Потом стало совершенно тихо. И светила только старая, усталая луна.
   Я вынул из пистолета обойму. Семь патронов. И  один  в  патроннике.  До
полного комплекта недоставало двух. Я понюхал дуло. После последней чистки
из пистолета стреляли. Может быть, дважды.
   Вставив обойму, я положил пистолет на ладонь. Белая костяная  рукоятка.
Тридцать второй калибр.
   В Оррина Квеста стреляли дважды. Те две гильзы, что я подобрал с пола в
той комнате, были тридцать второго калибра.
   А накануне, в номере 332 отеля "Ван Нуйс", прячущая лицо под полотенцем
блондинка угрожала мне пистолетом тридцать  второго  калибра,  у  которого
тоже была белая костяная рукоятка.
   Из-за таких совпадений можно навоображать  слишком  много.  А  можно  и
слишком мало.





   Я бесшумно подошел к гаражу и попытался открыть одну  из  двух  широких
створок ворот. Ручек  на  них  не  было,  следовательно,  управлялись  они
выключателем. Я посветил тонким лучом  фонарика  на  дверную  коробку,  но
ничего не обнаружил.
   Оставив поиски, я подошел к ящикам с мусором. Деревянные  ступени  вели
ко входу для слуг. На то, что эта дверь будет отперта для моего  удобства,
я не надеялся. Под крыльцом находилась еще одна дверь.  Она  оказалась  не
запертой. За ней было темно и пахло эвкалиптовыми дровами. Я прикрыл ее за
собой и снова включил фонарик. В углу была лестница, рядом с  ней  что-то,
похожее на кухонный лифт. Как он управлялся - неизвестно. Я пошел вверх по
ступеням.
   В  отдалении  что-то  загудело.  Я  остановился.  Гудение   стихло.   Я
возобновил подъем. Гудение не возобновилось. Лестница вывела меня к  двери
без ручки, и я включил фонарик. Опять то же самое.
   Однако не сей раз я нашел выключатель. Он представлял собой вделанную в
косяк продолговатую пластинку. К ней прикасалось множество грязных рук.  Я
нажал ее, и запор со щелчком открылся. Дверь  я  отворил  бережно,  словно
впервые принимающий ребенка молодой врач.
   За дверью находилась кухня. Сквозь просветы в  ставнях  на  белый  угол
печки и никелированную сковородку, стоявшую на ней,  падали  лунные  лучи.
Кухня была просторной, как танцевальный  зал.  Открытый  проем  вел  в  до
потолка  выложенную  кафелем  буфетную.  Раковина,  встроенный   в   стену
громадный холодильник,  множество  электрических  автоматов  для  сбивания
коктейлей. Выбирай себе отраву, нажимай  кнопку,  и,  четыре  дня  спустя,
очнешься в больничной палате на покрытом резиной столе.
   Из  буфетной  обычная  дверь  вела  в  темную  столовую,  оттуда  -  на
застекленную веранду, на которую лунный свет лился, словно  вода  в  шлюзы
плотины.
   Устланный ковровой дорожкой  коридор  вел  неизвестно  куда.  Еще  один
прямоугольный проем. От него в темноту, поднимаясь  туда,  где,  очевидно,
были стеклянные  кирпичи  и  мерцала  нержавеющая  сталь,  уходила  прямая
лестница.
   Наконец я оказался, как  следовало  полагать,  в  гостиной.  Окна  были
занавешены, стояла темнота, но чувствовалось, что комната большая.  Темень
была непроглядной. Затаив дыхание, я прислушался: вдруг из темноты за мной
следят тигры. Или неподвижно стоящие и  неслышно  дышащие  ртом  ребята  с
большими пистолетами. Конечно же, здесь никого и  ничего  нет,  просто  не
там, где нужно, разыгралось воображение.
   Я бесшумно подошел к стене и попытался нащупать выключатель  освещения.
Выключатели есть всюду. У всех. Обычно справа  при  входе.  Ты  входишь  в
темную комнату и включаешь свет. Ладно, Марлоу, это у тебя  выключатель  в
положенном месте и на положенной высоте. А тут  по-другому.  Дом  этот  не
такой, как все. Здесь особые способы открывать двери и включать освещение.
Может, на сей раз  требуется  что-то  из  ряда  вон  выходящее,  например,
пропеть "ля" выше "си", или же наступить на плоскую кнопку под ковром, или
просто сказать "Да будет  свет";  микрофон  уловит  эти  слова,  превратит
звуковые колебания в легкий электрический  импульс,  трансформатор  усилит
его, и бесшумный ртутный выключатель сработает.
   В тот вечер я был душевным человеком.  Ищущим  общества  в  потемках  и
готовым заплатить за него большую цену. "Люгер" же под мышкой  и  пистолет
тридцать второго калибра в руке делали меня опасным, до зубов  вооруженным
Марлоу, парнем из Цианидного ущелья.
   Разжав губы, я громко произнес:
   - Привет, привет. Нужен здесь кому-нибудь детектив?
   Никакого ответа, даже ничего похожего на эхо. Мой голос упал в  тишину,
как усталая голова на взбитую подушку.
   И тут за карнизом, огибающим эту  огромную  комнату,  стал  разгораться
янтарный свет. Очень медленно, как в театре, регулируемый реостатом.  Окна
были занавешены толстыми шторами абрикосового цвета.
   Стены тоже абрикосового цвета. В дальнем конце комнаты -  стоящий  чуть
наискосок рядом со входом в буфетную бар. Альков с маленькими столиками  и
мягкими сиденьями. Напольные лампы, мягкие кресла, вмещающие двоих, прочие
атрибуты гостиной - и длинные застеленные столы посередине.
   Ребята с дорожного поста оказались в  общем-то  правы.  Однако  в  Этом
притоне не было ни  малейшего  признака  жизни.  Он  был  безлюден.  Почти
безлюден. Не совсем безлюден.
   Прислонясь  сбоку  к  большому  креслу,  в  зале  стояла  блондинка   в
светло-коричневом манто. Руки она  держала  в  карманах.  Волосы  ее  были
небрежно взбиты, а лицо не было мертвенно-бледным лишь потому, что не  был
белым свет.
   - Не нужно приветов, - произнесла она безжизненным голосом. - Вы  опять
явились слишком поздно.
   - Поздно для чего?
   Я направился к ней. Приближаться к этой женщине  всегда  было  приятно.
Даже теперь, даже в этом слишком уж тихом доме.
   - Оказывается, вы сообразительны, - сказала она. - Вот  уж  не  думала.
Как это вы сумели войти в дом? Вы... - голос  ее  оборвался.  -  Мне  надо
выпить, - произнесла она после напряженной паузы. -  А  то  свалюсь,  чего
доброго.
   - Прекрасное манто. - Я подошел к ней.  Протянув  руку,  коснулся  его.
Мисс Уэлд не шевельнулась. Она то и дело  сжимала  губы,  чтобы  унять  их
дрожь.
   - Каменная куница, - прошептала она.  -  Сорок  тысяч  долларов.  Взято
напрокат для участия в этом фильме.
   - Действие происходит здесь? - Я обвел рукой комнату.
   - Этот фильм кладет конец всем фильмам - для  меня.  Мне...  мне  очень
нужно выпить. Если я попытаюсь идти... -  ее  ясный  голос  превратился  в
шепот и затих. Веки трепетали.
   - Падайте, падайте в обморок, - предложил я. - Подхвачу  на  первом  же
отскоке от пола.
   Мисс Уэлд попыталась улыбнуться и, изо всех  сил  стараясь  не  упасть,
сжала губы.
   - Почему я появился слишком поздно? Поздно для чего?
   - Чтобы получить пулю.
   - Ерунда, я весь вечер был наготове. Меня привезла мисс Гонсалес.
   - Знаю.
   Я снова коснулся манто. Приятно  касаться  вещи,  стоящей  сорок  тысяч
долларов, пусть даже она взята напрокат.
   - Долорес будет ужасно разочарована, - сказала мисс Уэлд. Вокруг губ  у
нее разлилась бледность.
   - Нет.
   - Она послала вас на верную смерть - как и Стейна.
   - Возможно, поначалу и хотела послать. Но передумала.
   Мисс Уэлд засмеялась. Это был глупый, вымученный смешок:  так,  пытаясь
важничать на чаепитии в игорной комнате, смеется ребенок.
   - Вы умеете привлекать женщин, - прошептала она. - Как вам это удается,
черт возьми? С помощью дурманящих сигарет? Не одеждой ведь,  не  деньгами,
не личным обаянием. Его у вас  просто  нет.  Вы  не  особенно  молоды,  не
особенно красивы. Лучшие ваши дни уже позади, и...
   Язык ее работал все  быстрее,  словно  мотор  с  испорченным  клапаном.
Наконец она  затараторила.  Потом  умолкла,  в  изнеможении  вздохнула  и,
подогнув колени, рухнула прямо мне на руки.
   Если она разыграла это, то разыграла превосходно. Будь у меня пистолеты
даже во всех девяти карманах, проку от них  было  бы  не  больше,  чем  от
розовых свечек на торте ко дню рождения.
   Однако ничего не последовало. На меня не уставился никакой крутой тип с
пистолетом. Никакой Стилгрейв не улыбнулся мне легкой, сухой,  отчужденной
улыбкой убийцы. За моей спиной не послышалось никаких крадущихся шагов.
   Мисс Уэлд висела у меня на руках, вялая, как мокрое  чайное  полотенце,
не такая тяжелая, как Оррин Квест, потому что была не такой  безжизненной,
но все же от ее тяжести у  меня  заныли  подколенные  сухожилия.  Когда  я
запрокинул лежащую у меня на груди голову Мэвис, глаза  ее  были  закрыты.
Дыхания не было слышно, разжатые губы слегка посинели.
   Я подхватил ее Правой рукой под колени, поднес к золотистой  кушетке  и
уложил там. Потом распрямился и пошел к бару. На его углу я нашел телефон,
но не смог найти путь к бутылкам, поэтому пришлось махнуть через стойку. Я
взял  симпатичную  бутылку  с  серебристо-синей  этикеткой.  Пробка   была
воткнута неплотно. Я налил в первый  попавшийся  бокал  темного,  крепкого
коньяка и, прихватив бутылку, перемахнул обратно.
   Мисс Уэлд лежала в той же позе, но глаза ее были открыты.
   - Сможете удержать бокал?
   С моей легкой помощью она справилась с этой операцией. Выпила коньяк  и
прижала край бокала к губам,  словно  унимая  их  дрожь.  Я  смотрел,  как
запотевает от ее дыхания стекло. На губах Мэвис появилась легкая улыбка.
   - Холодно, - сказала она.
   И, свесив ноги, поставила ступни на пол.
   - Еще. - Она протянула бокал. Я налил ей. - А где ваш?
   - Не пью. Мне и без того не дают упасть духом.
   Выпив вторую порцию, она содрогнулась. Но синева с ее губ исчезла, хотя
они и не стали слишком уж  красными.  В  уголках  рта  резче  обозначились
легкие морщинки.
   - Кто же это не дает?
   - Целое сонмище женщин: они виснут у меня на  шее,  падают  в  обморок,
требуют, чтобы я поцеловал их, и все такое прочее. Два дня напролет,  хоть
я всего лишь старая развалина без яхты.
   - Без яхты, - повторила мисс Уэлд. -  Мне  трудно  это  представить.  Я
выросла в богатстве.
   - Да, -  кивнул  я.  -  Родилась  с  "кадиллаком"  во  рту.  И  я  могу
догадаться, где.
   Глаза ее сузились.
   - Вот как?
   - Неужели вы думали, что в эту тайну нельзя проникнуть?
   - Я... я... - она умолкла и сделала беспомощный жест. - Сегодня  мне  в
голову не идут никакие реплики.
   - Это игра в плетение словес, - сказал я. - Вы из нее вышли первая.
   - Не разговариваем ли мы, как двое помешанных?
   - Давайте поговорим разумно. Где Стилгрейв?
   Мисс Уэлд молча поглядела на меня. Протянула пустой бокал, я  взял  его
и, не сводя с нее глаз, куда-то поставил. Она тоже неотрывно  смотрела  на
меня. Казалось, прошла целая минута.
   - Он был здесь, - наконец медленно,  словно  ей  приходилось  подбирать
слова, проговорила мисс Уэлд. - Можно сигарету?
   - Старая уловка, - сказал я, достал две сигареты,  обе  взял  в  рот  и
одновременно прикурил их. Потом подался вперед и вставил одну  сигарету  в
ее ярко-красные губы.
   - Нет ничего более банального, -  ответила  она.  -  Разве  что  легкие
поцелуи.
   - Секс - прекрасная тема, - заявил я, - когда не  хочется  отвечать  на
вопросы.
   Мисс Уэлд  выдохнула  дым  и  часто  замигала,  потом  подняла  руку  и
поправила сигарету. За долгие годы я так и не  научился  вставлять  в  рот
женщине сигарету таким образом, чтобы это ее удовлетворило.
   Она тряхнула головой, чтобы мягкие распущенные волосы закачались  у  ее
щек, и поглядела, какое это на меня произвело  впечатление.  Бледность  ее
совершенно исчезла. Щеки слегка разрумянились. Но взгляд был  пристальным,
выжидающим.
   - В общем-то вы славный человек, - сказала она, увидев, что  я  остался
равнодушным. - Для такого рода людей, как вы.
   Я стойко перенес и это.
   - Какая же я дура. Ведь я же толком не  знаю,  что  вы  за  человек.  -
Внезапно она рассмеялась, и по ее щеке скатилась невесть откуда  взявшаяся
слеза. - Насколько мне известно, вы можете оказаться  славным  для  любого
рода людей. - Она отбросила сигарету, поднесла руку ко рту и впилась в нее
зубами. - Что это со мной? Опьянела?
   - Вы тянете резину, - сказал я. - Для того, чтобы дать кому-то время то
ли приехать сюда, то ли отъехать отсюда подальше.  А  может,  на  вас  так
действует после шока коньяк. Вы маленькая девочка, и вам хочется поплакать
матери в передник.
   - Матери? Нет, - она покачала головой. - Лучше уж в  бочку  с  дождевой
водой.
   - Все ясно. Так где же Стилгрейв?
   - Радуйтесь, что не здесь. Он хотел убить вас.  Во  всяком  случае,  он
говорил так.
   - И вы затребовали меня сюда? Неужели вы так привязаны к нему?
   Мисс Уэлд сдула пепел с тыльной стороны ладони. Одна пылинка попала мне
в глаз, и я замигал.
   - Видимо, была, - ответила мисс Уэлд. - Когда-то.
   Она положила руку на колено, раздвинула  пальцы  и  стала  разглядывать
свои ногти. Потом, не поднимая головы, медленно подняла глаза.
   -  Кажется,  чуть  ли  не  в  прошлом  тысячелетии  я  познакомилась  с
невысоким, славным, тихим человеком, умеющим вести  себя  на  людях  и  не
щеголяющим обаянием в каждом городском бистро. Да, он мне очень  нравился.
Очень.
   Подняв руку ко рту, она закусила сустав  пальца.  Потом  той  же  рукой
полезла в карман манто и достала точно такой же, как у  меня,  пистолет  с
белой костяной рукояткой.
   - И в конце концов этой штукой я поставила точку.
   Я подошел и  отобрал  у  нее  пистолет.  Понюхал  дуло.  Из  него  тоже
стреляли.
   - Вы не станете заворачивать его в платок, как это делают на экране?
   Я просто сунул пистолет в другой карман,  где  к  нему  могли  пристать
несколько интересных табачных крошек и несколько необычных, растущих  лишь
на юго-восточном склоне  холма,  где  стоит  муниципалитет  Беверли-Хиллз,
семечек. Это могло позабавить полицейского эксперта.





   Покусывая губу, я с минуту смотрел на мисс Уэлд. Она смотрела на  меня.
Выражение ее лица не менялось. Потом я стал осматривать комнату. Приподнял
пыльное покрывало на одном из столов. Под  покрывалом  была  рулетка.  Под
столом не было ничего.
   - Посмотрите на кресле с магнолиями, - сказала мисс Уэлд.
   Она не взглянула в ту сторону, так что мне пришлось искать его  самому.
Удивительно долго. Обитое цветастым  мебельным  ситцем  кресло  с  высокой
спинкой и подголовником. Их изобрели  давным-давно,  чтобы  укрываться  от
сквозняка, когда, подавшись к горящему  длиннопламенному  углю,  сидишь  у
камина.
   Мне была видна только спинка  кресла.  Крадучись,  я  подошел  к  нему.
Сиденьем оно было почти обращено к стене, и казалось странным, что, идя от
бара, я не заметил Стилгрейва. Он сидел, привалясь  в  угол  и  запрокинув
голову. В петлице алела свежая,  словно  только  что  из  рук  цветочницы,
гвоздика. Полуоткрытые (как всегда в подобных  случаях)  глаза  глядели  в
одну точку на потолке. Пуля  прошла  через  нагрудный  карман  двубортного
пиджака. Стрелявший знал, где находится сердце.
   Я коснулся его щеки. Она была еще теплой. Поднял и  опустил  его  руку.
Она была совсем вялой, но остыть не успела. Потрогал  большую  артерию  на
шее. Кровь его почти сразу остановила свой бег и лишь чуть-чуть  испачкала
пиджак. Я вытер руки носовым платком и постоял,  глядя  на  его  спокойное
маленькое лицо. Все,  что  я  сделал  или  не  сделал,  все  положенное  и
неположенное - все оказалось напрасным.
   Я вернулся, сел напротив мисс Уэлд и стиснул руками колени.
   - Чего ж вы еще от меня ждали? - спросила она. - Он убил моего брата.
   - Брат ваш был далеко не ангелом.
   - Он не должен был его убивать.
   - Кто-то должен был - и побыстрее.
   Глаза ее внезапно расширились.
   Я сказал:
   - Вы не задумывались над тем, почему Стилгрейв не  преследовал  меня  и
почему он отпустил в отель "Ван Нуйс"  вас,  а  не  отправился  туда  сам?
Почему он с его возможностями и опытом не пытался любой  ценой  заполучить
эти фотографии?
   Мисс Уэлд не отметила.
   - Вы давно узнали о существовании этих фотографий? - спросил я.
   - Почти два месяца назад. Первую я получила по  почте  через  несколько
дней после... после того обеда вдвоем.
   - После убийства Стейна?
   - Да, конечно.
   - Вы думали, что его убил Стилгрейв?
   - Нет. Вовсе не думала. То есть не думала до сегодняшнего вечера.
   - Что последовало за получением фотографии?
   - Позвонил Оррин, сказал, что потерял  работу  и  остался  без  единого
гроша. Потребовал денег. О фотографии речи не заводил.  И  без  того  было
совершенно ясно, когда сделан снимок.
   - Как он узнал ваш номер?
   - Телефона? А как узнали вы?
   - За деньги.
   - Так... - она сделала  рукой  неопределенный  жест.  -  Почему  бы  не
позвонить в полицию и не покончить с этим делом?
   - Погодите. Что было дальше? Вы еще получали фотографии?
   - По одной еженедельно. Я показала их ему.  -  Она  указала  в  сторону
кресла. - Восторга у него это не вызвало. Про Оррина я умолчала.
   - Он, должно быть, узнал. Такие люди всегда узнают то, что им нужно.
   - Наверно, узнал.
   - Но он не знал, где скрывается Оррин, - сказал я. - Иначе не  стал  бы
ждать так долго. Когда вы сказали Стилгрейву?
   Мисс Уэлд отвернулась. Стиснула пальцами руку.
   - Сегодня, - прошептала она слабым голосом.
   - Почему сегодня?
   Дыхание ее прервалось.
   - Прошу вас, - взмолилась она, -  не  задавайте  столько  бессмысленных
вопросов. Не мучайте меня. Вы ничего не сможете поделать. Я, когда звонила
Долорес, надеялась на вашу помощь. Теперь уже надеяться не на что.
   - Ну ладно, - вздохнул я. - Кажется, вы кое-чего не  поняли.  Стилгрейв
знал, что человеку, славшему эти фотографии, нужны  деньги,  много  денег.
Знал, что шантажист рано  или  поздно  обнаружит  себя.  Вот  Стилгрейв  и
дождался этого. Фотографии его ничуть не волновали - разве что из-за вас.
   Голос ее обрел ледяное спокойствие:
   - Он убил моего брата. И сам сказал мне об этом. Тут уж гангстер в  нем
полностью выступил наружу. Странных людей можно встретить в Голливуде,  не
так ли? И я среди них не исключение.
   - Вы любили его, - безжалостно сказал я.
   На ее щеках вспыхнули красные пятна.
   - Я никого не люблю! С этим все кончено, - воскликнула  она  и  бросила
взгляд на кресло с высокой спинкой. -  А  его  я  перестала  любить  вчера
вечером. Он стал расспрашивать меня о  вас,  кто  вы  такой  и  все  такое
прочее. Я объяснила ему. И сказала, что надо будет признаться в  посещении
отеля "Ван Нуйс" в тот день, когда в нем оказался тот мертвец.
   - Вы хотели сообщить об этом в полицию?
   - Нет, Джулиусу Оппенгеймеру. Он бы сумел что-нибудь сделать.
   - Не он, так его собачки, - добавил я.
   Мисс Уэлд не улыбнулась. Я тоже.
   - Если б Оппенгеймер ничего не сделал,  у  меня  бы  с  кино  было  все
кончено,  -  равнодушно  промолвила  она.  -  Теперь  кончено  и  со  всем
остальным.
   Я достал сигарету, закурил.  Предложил  и  ей.  Она  отказалась.  Я  не
спешил. Время, казалось, выпустило меня  из  своих  тисков.  И  почти  все
остальное тоже. Я был совершенно подавлен.
   - Вы забегаете вперед, - произнес  я  через  минуту.  -  Отправляясь  в
отель, вы не знали, что Стилгрейв - это Плакса Моейр.
   - Не знала.
   - Тогда зачем вы поехали туда?
   - Выкупить фотографии.
   - Сомнительно. Фотографии для вас  тогда  ничего  не  значили.  На  них
зафиксировано лишь то, что вы сидите с ним за одним столом.
   Мисс Уэлд посмотрела на меня, крепко зажмурилась и опять широко открыла
глаза.
   - Плакать не стану, - сказала она. - Я действительно не знала. Но когда
он оказался в тюрьме, догадалась, что  он  что-то  скрывает.  Решила,  что
Стилгрейв замешан в каких-то темных делах. Но не в убийствах.
   - Угу, - буркнул я, поднялся и под взглядом Мэвис Уэлд подошел к креслу
с высокой спинкой. Нагнувшись над мертвым Стилгрейвом, я  пощупал  у  него
под мышкой слева. Там был пистолет  в  кобуре.  Я  не  стал  его  трогать,
вернулся и опять сел напротив Мэвис.
   - Уладить это будет стоить больших денег, - сказал я.
   На ее лице впервые появилась улыбка. Очень слабая, но все же улыбка.
   - Больших денег у меня нет. Так что это исключается.
   - У Оппенгеймера есть. Теперь вы стоите для него миллионы.
   - Он не станет  рисковать.  Сейчас  все,  кому  не  лень,  нападают  на
кинобизнес. Оппенгеймер смирится с потерей и через полгода забудет о ней.
   - Вы же хотели обратиться к нему.
   - Хотела, потому что влипла в историю, не  сделав  ничего  дурного.  Но
теперь-то я кое-что сделала.
   - А Бэллоу? Вы представляете немалую ценность и для него.
   - Я ни для кого сейчас и гроша ломаного не стою. Оставьте,  Марлоу.  Вы
желаете мне добра, ноя знаю этих людей.
   - Теперь все ясно, - подытожил я. - Вот почему вы послали за мной.
   -  Замечательно,  -  сказала  она.  -  И  вы,  голубчик,  все  уладили.
Бесплатно.
   Голос ее вновь стал хрупким и слабым.
   Я подошел к кушетке и сел рядом с мисс Уэлд.  Взял  ее  за  предплечье,
вытащил руку из кармана манто и положил на свою ладонь. Рука, несмотря  на
мех, была холодной как лед.
   Мисс Уэлд повернула голову и в упор посмотрела на меня.
   - Поверьте, голубчик, я не стою этого. Даже для того,  чтобы  переспать
со мной.
   Я повернул ее  руку  ладонью  вверх  и  хотел  распрямить  пальцы.  Они
оказались неподатливыми. Я распрямил их поодиночке. Погладил ее ладонь.
   - Почему у вас был пистолет?
   - Пистолет?
   - Не выгадывайте время на раздумья. Отвечайте немедленно. Вы собирались
убить его?
   - Почему бы и нет, голубчик? Мне казалось, что я для него что-то значу.
Наверно, я слегка тщеславна. Но он меня  обманул.  Для  Стилгрейвов  этого
мира никто ничего не значит. А теперь никто  ничего  не  значит  для  всех
Мэвис Уэлд этого мира.
   Она отодвинулась от меня и слегка улыбнулась.
   - Не нужно было отдавать вам пистолет. Если бы  я  убила  вас,  то  еще
могла бы как-то вывернуться.
   Я достал пистолет и протянул ей. Она взяла  его  и  вскочила  на  ноги.
Ствол был наведен на меня. Легкая усталая улыбка снова  тронула  ее  губы.
Палец очень твердо лежал на спусковом крючке.
   - Стреляйте повыше, - сказал я. - На мне бронежилет.
   Мисс Уэлд опустила руку и  молча  уставилась  на  меня.  Потом  бросила
пистолет на кушетку.
   - Не нравится мне этот сценарий,  -  проговорила  она.  -  Не  нравятся
реплики. Я просто сама не своя, надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.
   Она засмеялась  и  опустила  глаза.  Носок  ее  туфли  ерзал  по  ковру
взад-вперед.
   - Мы хорошо побеседовали, голубчик. Телефон там, на стойке бара.
   - Спасибо. Вы помните номер Долорес?
   - Долорес? Зачем?
   Я не ответил, и она назвала номер. Подойдя к  углу  бара,  я  позвонил.
Повторилась старая история. Добрый вечер, это Шато-Берси,  кто  спрашивает
мисс  Гонсалес.  Минутку,   пожалуйста,   дзинь,   дзинь,   дзинь,   потом
соблазнительный голос:
   - Алло?
   - Это Марлоу. Ты понимала, какой опасности меня подвергаешь?
   Я почти расслышал, как у нее прервалось дыхание. Почти. Поскольку этого
невозможно расслышать по телефону. Но иногда кажется, что слышишь.
   - Амиго, я так рада слышать твой голос, - сказала она. -  Очень,  очень
рада.
   - Да или нет?
   - Н-не... не знаю. Обидно думать, что, может, и понимала. Ты мне  очень
нравишься.
   - У меня здесь небольшое осложнение.
   -  Он  что...  -  Долгая  пауза.  Телефон  с  коммутатором,  надо  быть
осторожной. - Он что, там?
   - Ну... в некотором смысле. И здесь, и не здесь.
   На сей раз я расслышал ее дыхание. Долгий, похожий на свисток вздох.
   - Есть ли там кто-нибудь еще?
   - Никого. Только я и мой подопечный. Я хочу тебя кое  о  чем  спросить.
Это очень важно. Скажи правду. Где ты взяла ту штуку, что отдала мне?
   - У него, конечно. Он мне сам ее дал.
   - Когда?
   - Рано вечером. А что?
   - Как рано?
   - Часов в шесть.
   - Зачем он дал ее тебе?
   - Просил подержать у себя. Она, как всегда, была при нем.
   - Просил подержать у себя? С какой стати?
   - Он не сказал, амиго. Это в его духе. Он редко объяснял свои поступки.
   - Ты не заметила в этой штуке ничего подозрительного?
   - Как... нет, не заметила.
   - Заметила. Что из нее стреляли, что пахнет пороховой гарью.
   - Но я не...
   - Да, да. Слушай. Ты пораскинула мозгами. Держать у себя эту штуку было
ни к чему. И ты отказалась. Вернула ее назад. Да и  вообще  ты  не  любишь
иметь дело с такими вещами.
   Наступило долгое молчание. Наконец, Долорес сказала:
   - Ну конечно. Но какой для него был смысл отдавать ее  мне?  Я  имею  в
виду, по твоей версии.
   - Он не сказал, какой. Просто хотел сбагрить тебе  пистолет,  а  ты  не
взяла. Запомнишь?
   - Мне придется так говорить?
   - Да.
   - А это не опасно?
   - Ты хоть раз пыталась избежать опасности?
   Долорес негромко засмеялась.
   - Амиго, ты прекрасно понимаешь меня.
   - Доброй ночи, - попрощался я.
   - Постой, ты не рассказал мне, что случилось.
   - Я тебе даже не звонил.
   Положив трубку, я повернулся.
   Мисс Уэлд стояла посреди комнаты, не сводя с меня взгляда.
   - Ваша машина здесь? - спросил я.
   - Да.
   - Уезжайте.
   - И что дальше?
   - Ничего. Отправляйтесь домой.
   - Отвертеться вам не удастся, - негромко произнесла она.
   - Вы мой клиент.
   - Я не могу этого допустить. Его убила я. Зачем же втягивать в это дело
еще и вас?
   - Перестаньте играть роль. И поезжайте окольным путем. Не тем,  которым
меня привезла Долорес.
   Мисс Уэлд поглядела мне в глаза и сдавленно повторила:
   - Но его убила я.
   - Я не слышу ни слова.
   Она сильно закусила нижнюю губу. И, казалось, почти не  дышала.  Стояла
неподвижно. Я подошел к ней, коснулся пальцем ее щеки. Нажал  посильнее  и
смотрел, как белое пятно становится красным.
   - Если хотите знать, - заявил я, - я поступаю так совсем не ради вас, а
ради полицейских. Я играл в этой игре краплеными картами. Они  это  знают.
Вот я и даю им удобный повод поупражнять голосовые связки.
   - Можно подумать, им для этого необходим повод, -  сказала  мисс  Уэлд,
резко повернулась и пошла к выходу. Я проводил  ее  взглядом  до  дверного
проема, надеясь, что она оглянется. Она  вышла,  не  оборачиваясь.  Спустя
долгое время я услышал жужжание. Потом  тяжелый  стук  -  поднялась  дверь
гаража. Вдали тронулся с места автомобиль. Остановился, вновь  послышалось
жужжание.
   Когда оно прекратилось, шум мотора уже затих вдали. Теперь я ничего  не
слышал. Тишина дома облегла меня толстыми свободными складками, как манто"
- плечи мисс Уэлд.
   Я отнес к бару бокал с бутылкой и перемахнул  через  стойку.  Ополоснул
бокал в маленькой раковине и поставил его на место. На сей раз я обнаружил
потайной замок и распахнул  дверцу  с  противоположной  телефону  стороны.
Потом снова подошел к убитому.
   Достав пистолет, взятый у Долорес, я  обтер  его,  вложил  в  маленькую
вялую руку Стилгрейва, подержал и отпустил. Пистолет с глухим стуком  упал
на ковер. Положение его казалось естественным. Об отпечатках пальцев я  не
думал. Стилгрейв,  пожалуй,  давным-давно  научился  не  оставлять  их  на
оружии.
   Теперь у меня оставалось всего три огневые единицы. Пистолет из  кобуры
Стилгрейва я завернул в полотенце и положил на полку бара. К "люгеру" я не
прикасался. Оставался  второй  пистолет  с  белой  костяной  рукояткой.  Я
прикинул, с какого расстояния был произведен роковой выстрел. Не  в  упор,
но с очень близкой дистанции. Встав в трех футах от Стилгрейва, я два раза
выстрелил мимо. Пули спокойно вошли в стену. Я развернул кресло спинкой  к
стене. Положил маленький пистолет на пыльное покрывало одной  из  рулеток.
Потрогал большую мышцу на шее покойника, которая обычно  коченеет  первой.
Было непонятно, начала она твердеть или нет. Но кожа стала  холоднее,  чем
раньше.
   Времени у меня было не так уж много.
   Я подошел  к  телефону  и  набрал  номер  лос-анджелесского  управления
полиции. Попросил оператора соединить меня с  Кристи  Френчем.  Из  отдела
расследования убийств ответили, что он ушел домой, и  поинтересовались,  в
чем дело. Я ответил, что дело личное и что он ждал моего звонка. Мне  дали
его домашний номер,  очень  неохотно,  что  объяснялось  не  существующими
предписаниями, а нежеланием давать кому-либо какие-нибудь сведения.
   Я набрал номер, трубку сняла  женщина  и  позвала:  "Кристи!"  Судя  по
голосу, он был отдохнувшим, спокойным.
   - Это Марлоу. Не помешал?
   - Я читал малышу сказки. Ему уже пора в постель. Чем обязан?
   - Помните, в отеле "Ван Нуйс" вы сказали,  что  человек  может  завести
себе друга, если раздобудет для вас что-нибудь о Плаксе Мойере?
   - Помню.
   - Мне нужен друг.
   - Что же ты разузнал? - Судя по тону, это его мало интересовало.
   - Я предполагаю, что это тот самый человек. Стилгрейв.
   - От предположений мало толку, малыш. Мы  тоже  так  думали,  потому  и
задержали его в кутузке. Но безрезультатно.
   - Вы его взяли по доносу. Этот донос устроил себе он сам.  Чтобы  иметь
алиби на тот вечер, когда убрали Стейна.
   - Это у тебя полет фантазии или есть доказательства?
   Голос его стал уже чуть менее бодрым.
   - Если человек выходил из тюрьмы с пропуском  от  тюремного  врача,  вы
можете это установить?
   Молчание. Вдали послышалось хныканье  ребенка  и  голос  утешающей  его
женщины.
   - Такое случалось, - глухо сказал Френч. - Не  знаю.  Пропуск  получить
нелегко. Его бы отправили под охраной. Он что, подкупил охрану?
   - У меня такая версия.
   - Забудь о ней. Что еще?
   - Я нахожусь в Стиллвуд-Хейтсе.  Это  большой  дом,  в  котором  велись
азартные игры, и это не нравилось местным жителям.
   - Читал об этом. Стилгрейв там?
   - Здесь. Я с ним один.
   Снова молчание. Ребенок заорал, и мне послышался шлепок. Ребенок заорал
еще громче. Френч на кого-то прикрикнул.
   - Дай ему трубку, - наконец, сказал он.
   - Вы сегодня плохо соображаете, Кристи. С какой стати я стал бы звонить
вам?
   - Да, - проговорил он. - Не сразу дошло. Какой там адрес? Телефон?
   - Не знаю. Но дом  находится  в  конце  Тауэр-роуд  в  Стиллвуд-Хейтсе,
телефонный номер Холлдейл - девять пятьдесят три тридцать три.
   Френч повторил номер и медленно спросил:
   - На сей раз дождешься, а?
   - Придется.
   Раздался щелчок, и я повесил трубку.
   Я вновь пошел по дому. Обнаруживая выключатели, я включал свет. Наконец
я вышел из задней двери на самом верху лестницы. Там стоял  прожектор  для
освещения автостоянки. Ворота были по-прежнему распахнуты. Я затворил  их,
надел цепь и защелкнул замок. Неторопливо пошел обратно,  глядя  на  луну,
вдыхая ночной воздух, прислушиваясь к древесным лягушкам и цикадам.  Вошел
в дом, отыскал парадную дверь и зажег над  ней  свет.  Перед  дверью  была
большая автостоянка и круглый газон с  розами.  Но  чтобы  уехать  оттуда,
нужно было огибать здание.
   Дом находился в  тупике,  к  нему  вела  только  одна  дорога,  которая
проходила через жилой район. Мне стало любопытно,  кто  же  живет  в  этом
районе. Вдали  сквозь  деревья  виднелись  огни  большого  дома.  Наверно,
собственность какого-нибудь голливудского туза, чародея слюнявых  поцелуев
и порнографических наплывов.
   Я вернулся в гостиную и потрогал пистолет, из которого стрелял. Он  уже
остыл. Да и мистер Стилгрейв начинал уже определенно выглядеть покойником.
Сирены пока еще не было слышно. Но, наконец, послышался шум въезжающий  на
пригорок машины. Я вышел ей навстречу, лелея свою прекрасную мечту.





   Вошли они, как  всегда,  важно,  нагло,  спокойно,  глаза  их  сверкали
настороженностью и недоверием.
   - Славный домик, - присвистнул Френч. - А где этот тип?
   - Здесь, - сказал Бейфус, не дожидаясь, пока я отвечу.
   Они неторопливо прошли по  комнате,  встали  напротив  Стилгрейва  и  с
серьезным видом уставились на него.
   - Мертв, как будто? - заметил Бейфус, начиная представление.
   Френч наклонился и поднял с пола пистолет,  взяв  его  за  скобу  двумя
пальцами. Указал взглядом в сторону и  повел  подбородком.  Бейфус  поднял
другой, с белой рукояткой, и просунул карандаш в его дуло.
   - Надеюсь, отпечатки пальцев на своих местах, - сказал Бейфус.  Понюхал
дуло. - О, да эта штучка не бездействовала. Как твой, Кристи?
   - Из моего стреляли, - ответил Френч. Принюхался еще раз. - Но довольно
давно. - Достал фонарик и посветил в дуло черного пистолета.  -  Несколько
часов назад.
   - В Бэй-Сити, в одном доме на Вайоминг-стрит, - заговорил я.
   Оба разом обернулись ко мне.
   - Догадка? - неторопливо спросил Френч.
   - Да.
   Он подошел  к  накрытому  столу  и  положил  поднятый  им  пистолет  на
некотором расстоянии от другого.
   - Привесь к ним бирки, Фред. Не откладывая.  Пистолеты  одинаковые.  На
бирках распишемся оба.
   Бейфус кивнул и стал рыться в карманах. Достал две бирки с веревочками.
Полицейские на расстаются с такими вещами.
   Френч подошел ко мне.
   - Давай покончим с догадками и перейдем к тому, что ты знаешь.
   - Вечером мне позвонила одна знакомая и сказала,  что  одному  из  моих
клиентов здесь угрожает опасность. С его стороны. -  Я  кивком  указал  на
покойника в кресле. - Эта знакомая привезла меня сюда. Мы проезжали  через
дорожный пост. Несколько человек видели нас обоих.  Она  оставила  меня  в
задней части дома и уехала домой.
   - У этой знакомой есть фамилия? - спросил Френч.
   - Долорес Гонсалес. Дом Шато-Берси. На Франклин-авеню. Она снимается  в
кино.
   - Ого, - сказал Бейфус и закатил глаза.
   - А кто твой клиент? Она же? - спросил Френч.
   - Нет. Совсем другая женщина.
   - А у нее есть имя?
   - Пока что нет.
   Френч и Бейфус уставились на меня сурово  блестящими  глазами.  Челюсть
Френча дернулась. По ее бокам проступили узлы мускулов.
   - Новые правила, вот как? - негромко спросил он.
   - Нужно соглашение о том, что не будет огласки, - сказал я. -  Окружной
прокурор вряд ли станет возражать.
   - Ты плохо знаешь окружного прокурора, Марлоу, - разъяснил Бейфус. -  У
него аппетит на огласку, как у меня на зеленый горошек.
   - Мы не даем тебе никаких гарантий, - прибавил Френч.
   - Имени у нее нет, - произнес я.
   - У нас есть дюжина способов узнать его,  малыш,  -  сказал  Бейфус.  -
Зачем осложнять дело для всех нас?
   - Никакой огласки, - уперся я, - пока не будет предъявлено обвинение.
   - Отвертеться тебе не удастся, Марлоу.
   - Черт возьми! - взорвался  я.  -  Этот  человек  убил  Оррина  Квеста.
Отвезите пистолет в город и проверьте те пули, что сидят в Квесте. Пойдите
мне навстречу хотя бы  в  этом,  пока  не  поставили  меня  в  невозможное
положение.
   - Ради тебя я и ухом не поведу, - заявил Френч.
   Я промолчал. Он глянул на меня  с  холодной  ненавистью  в  глазах.  И,
медленно разжав губы, глухо спросил:
   - Ты был здесь, когда его прикончили?
   - Нет.
   - А кто был?
   - Он, - сказал я, бросив взгляд на мертвого Стилгрейва.
   - Еще кто?
   - Не стану лгать вам, - сказал я. - Яне скажу ничего - разве только  вы
выполните поставленные мною условия. Кто был здесь и когда его убили, я не
знаю.
   - Кто был здесь, когда ты приехал сюда?
   Я не ответил. Френч неторопливо повернулся к Бейфусу и проговорил:
   - Надень ему наручники.
   За спиной. Бейфус замялся. Потом из левого набедренного кармана  достал
наручники и подошел ко мне.
   - Заведи руки за спину, - с неловкостью сказал он.
   Я повиновался. Бейфус  защелкнул  браслеты  на  моих  запястьях.  Френч
подошел ближе и встал передо мной. Глаза его были полузакрыты, кожа вокруг
них посерела от усталости.
   - Я произнесу небольшую речь, - сказал он. - Тебе она не понравится.
   Я промолчал.
   - С нами дело обстоит вот как, - заговорил Френч. - Мы фараоны,  и  нас
все ненавидят. И будто нам мало своих забот, мы еще должны  иметь  дело  с
тобой. Будто нам и без того не достается от сидящих  в  угловых  кабинетах
типов,  от  своры  из  муниципалитета,  от  дневного  начальника,  ночного
начальника, от торговой палаты, от его чести  мэра,  занимающего  шикарный
кабинет раза в четыре больше трех комнатушек, в которых теснится весь  наш
отдел. Будто в прошлом году, работая в трех комнатушках, где  на  всех  не
хватает стульев, нам не пришлось расследовать сто четырнадцать убийств. Мы
проводим жизнь, роясь в грязном белье и нюхая гнилые зубы. Мы  поднимаемся
по темным лестницам, чтобы  взять  напичканного  наркотиками  вооруженного
подонка, и бывает, даже не доходим до верха, а наши жены не садятся в  тот
вечер обедать, да и в другие вечера тоже. Вечером мы  не  бываем  дома.  А
когда бываем, то до того усталыми, что нет сил ни есть, ни спать, ни  даже
читать ту белиберду, что пишут о нас в газетах. Мы  лежим  в  темноте  без
сна, в паршивом домишке  на  паршивой  улочке,  и  слушаем,  как  на  углу
веселятся  пьянчуги.  А  стоит  только  задремать,  звонит   телефон,   мы
поднимаемся, и все начинается по новой. Все, что мы ни делаем, все не так.
Постоянно. Если  мы  получаем  признание,  говорят,  что  мы  его  выбили,
продажные адвокаты обзывают нас в суде гестаповцами и, стоит нам  оплошать
с грамматикой, скалят зубы. Если мы  совершаем  ошибку,  нас  разжалуют  и
посылают патрулировать район притонов, приятные летние вечера мы проводим,
таща из канав  пьяниц,  выслушивая  оскорбления  шлюх  и  отнимая  ножи  у
подонков в шикарных костюмах. Но всего  этого  для  полного  счастья  нам,
видно, мало. Мы должны еще иметь дело с тобой.
   Френч умолк и перевел дыхание. Лицо  его  слегка  лоснилось,  будто  от
пота. Он всем корпусом чуть подался вперед.
   - Мы должны еще иметь дело с тобой, - повторил он. - И  с  такими,  как
ты. С пройдохами, имеющими лицензии на частный сыск, утаивающими  сведения
и пылящими нам в нос из-за  угла.  Мы  еще  должны  иметь  дело  с  твоими
утайками и хитростями, которые не одурачат даже ребенка. Ты не  обидишься,
если я назову тебя дешевым лживым соглядатаем, так ведь, Марлоу?
   - Хотите, чтобы обиделся? - спросил я.
   Френч распрямился.
   - Очень хотел бы. До жути.
   - Кое-что из сказанного вами - правда, - сказал я. - Но не  все.  Любой
частный детектив хочет жить в ладу с полицией. Но  иногда  трудно  понять,
кто устанавливает правила игры. Иногда он не доверяет полиции - и  не  без
причины. Иногда, сам того не желая, он  попадает  в  переплет  и  вынужден
играть теми картами, что имеет на руках. Хотя и предпочел бы иной расклад.
Ему ведь надо по-прежнему зарабатывать на жизнь.
   - Твоя лицензия недействительна, - сказал Френч. - С настоящей  минуты.
Эта проблема больше не будет занимать тебя.
   - Будет недействительна, когда об этом скажет выдавшая ее комиссия.  Не
раньше.
   - Давай заниматься делом, Кристи, -  мягко  проговорил  Бейфус.  -  Это
может подождать.
   - Я и занимаюсь делом, - ответил Френч. - На свой манер. Этот  тип  еще
не начал острить. Я жду,  когда  он  начнет.  Жду  какой-нибудь  блестящей
остроты. Неужели ты растерял все свои шутки, Марлоу?
   - Что, собственно, вы хотите от меня услышать? - спросил я.
   - Догадайся.
   - Вы сегодня настоящий людоед, - сказал я. - Вам хочется разорвать меня
пополам. Но вам нужен повод. И вы хотите, чтобы я дал вам его?
   - Было бы неплохо, - процедил Френч сквозь зубы.
   - Что бы вы сделали на моем месте? - спросил я.
   - Не могу представить себя упавшим так низко.
   Френч лизнул верхнюю губу.  Его  правая  рука  свободно  свисала  вдоль
туловища. Он сжимал и разжимал ее, сам того не замечая.
   - Успокойся, Кристи, - вмешался Бейфус. - Перестань.
   Френч не шевельнулся. Бейфус подошел и встал между нами.
   - Фред, уйди, - сказал Френч.
   - Нет.
   Френч стиснул кулак и саданул Бейфуса в подбородок.  Бейфус  отшатнулся
назад и при этом оттолкнул меня. Колени  его  задрожали.  Он  пригнулся  и
закашлялся. Медленно покачивая головой, выпрямился, обернулся  и  взглянул
на меня.
   - Новый метод допроса с пристрастием, - усмехнулся  он.  -  Полицейские
лупят друг друга изо всех сил, подозреваемый не выдерживает этого  зрелища
и начинает раскалываться.
   Бейфус  поднял  руку  и  потрогал  ушибленное  место.  Там  уже   стала
появляться опухоль.  Губы  его  усмехались,  но  взгляд  оставался  слегка
затуманенным. Френч стоял неподвижно, не издавая ни звука.  Бейфус  достал
пачку сигарет, встряхнул и протянул Френчу. Френч  поглядел  на  сигареты,
потом на Бейфуса.
   - Семнадцать лет такой жизни, - вздохнул он. -  Жена,  и  та  ненавидит
меня.
   Он поднял руку и слегка  шлепнул  Бейфуса  по  щеке.  Бейфус  продолжал
усмехаться.
   - Это я тебя ударил, Фред? - спросил Френч.
   - Меня никто не бил, Кристи, - ответил Бейфус. - Насколько я помню.
   - Сними с него наручники, - сказал Френч,  -  и  отведи  в  машину.  Он
арестован. Можешь,  если  сочтешь  нужным,  примкнуть  его  наручниками  к
перекладине.
   - Ладно.
   Бейфус зашел мне за спину. Браслеты раскрылись.
   - Пошли, малыш, - кивнул он.
   Я глянул на Френча в упор. Он смотрел на меня,  как  на  пустое  место.
Будто совершенно не видел.
   Я пошел к выходу.





   Имени его я не знал. Он был низковат и  тонок  для  полицейского,  хотя
явно служил в полиции. Я решил так отчасти потому, что он вообще находился
в участке, отчасти потому, что когда он  потянулся  за  картой,  я  увидел
кожаную  наплечную  кобуру  и  рукоятку  служебного  револьвера   тридцать
восьмого калибра.
   Говорил он мало, но  мягко  и  любезно.  И  улыбка  его  согревала  всю
комнату.
   - Прекрасный ход, - заметил я, глядя на него поверх карт.
   Мы раскладывали пасьянс. Вернее,  раскладывал  он.  Я  просто  сидел  и
глядел, как его маленькие, очень аккуратные, очень чистые руки  тянутся  к
карте, изящно поднимают и перекладывают ее. При  этом  он  вытягивал  губы
трубочкой и  насвистывал  что-то  безо  всякой  мелодии:  это  был  легкий
негромкий свист новенького, еще необкатанного паровоза.
   Он улыбнулся и положил красную девятку на черную десятку.
   - Чем вы занимаетесь на досуге? - спросил я.
   - Много играю на рояле, - ответил он. - У меня семифутовый  "стейнвей".
Главным образом, Моцарта и Баха. Я несколько старомоден. Большинство людей
находят их музыку скучной. Я - нет.
   - Отличный подбор, - сказал я и куда-то положил карту.
   - Вы не представляете, как трудно  играть  некоторые  вещи  Моцарта,  -
проговорил мой собеседник.  -  В  хорошем  исполнении  они  кажутся  очень
простыми.
   - А кто хорошо исполняет Моцарта? - спросил я.
   - Шнабель.
   - А Рубинштейн?
   Он покачал головой.
   - Слишком мощно. Слишком эмоционально. Моцарт -  это  музыка  и  ничего
больше. Никаких комментариев от исполнителя не требуется.
   - Держу пари, - сказал я, -  вы  многих  настроили  на  признание.  Вам
нравится эта работа.
   Он переложил еще одну карту и легонько пошевелил  пальцами.  Ногти  его
были блестящими, но короткими. Видно было,  что  этот  человек  любит  без
особого смысла шевелить руками, совершать легкие, четкие, беглые (но в  то
же время ровные и плавные), невесомые, словно лебяжий  пух,  движения.  Он
воскрешал ими в памяти тонкое, но не  слабое  исполнение  глубоких  вещей.
Своего любимого Моцарта. Я это понимал.
   Было около половины шестого, небо за окном  с  противомоскитной  сеткой
начало светлеть. Шведская конторка в углу была закрыта.  Накануне  днем  я
находился  в  этой  же  комнате.  На  краю  конторки  лежал  восьмигранный
плотницкий карандаш: кто-то поднял его и  положил  туда  после  того,  как
лейтенант Мэглешен запустил им в стену. Разложенная конторка,  за  которой
сидел  Кристи  Френч,  была  усыпана  пеплом.  На  самом  краю  стеклянной
пепельницы  лежал  окурок  сигары.  Возле  свисающей  с  потолка  лампы  с
бело-зеленым абажуром, какие до сих пор висят в захолустных отелях,  летал
мотылек.
   - Устали? - спросил мой собеседник.
   - До изнеможения.
   - Зря ввязались в эти запутанные  дела.  Я  не  вижу  в  этом  никакого
смысла.
   - Не видите смысла кого-то убивать?
   Он тепло улыбнулся.
   - Вы же никого не убивали.
   - Почему вы так думаете?
   - Здравый смысл и большой опыт  сидения  здесь  с  людьми.  Это  ночная
работа. Зато я имею возможность музицировать днем. Я  тут  уже  двенадцать
лет. Повидал много любопытных людей.
   Он вытащил еще одного туза, и очень кстати. Мы были почти блокированы.
   - Вы добились многих признаний?
   - Я не выслушиваю признаний, - ответил собеседник. - Только  настраиваю
на них.
   - Почему вы раскрываете это мне?
   Он откинулся назад и легонько постукал  картами  о  край  стола.  Снова
улыбнулся.
   - Я ничего не раскрываю. Нам давно ясна ваша роль в этом деле.
   - Тогда зачем же меня задерживают?
   Собеседник не ответил. Оглянулся на часы на стене.
   - Теперь, думаю, можно перекусить.
   Он встал и подошел к двери.  Приоткрыл  ее  и  что-то  негромко  сказал
кому-то снаружи. Потом вернулся, сел и поглядел на карты.
   - Бесполезно, - вздохнул он. -  Поднять  еще  три,  и  мы  блокированы.
Согласны начать снова?
   - Я был бы согласен не начинать совсем. Не люблю карт. Шахматы - другое
дело.
   Собеседник бросил на меня быстрый взгляд.
   - Что же вы не сказали об этом сразу?  Я  бы  тоже  предпочел  шахматы.
Сейчас принесут поесть. Правда, не обещаю, что кофе будет таким, к  какому
вы привыкли.
   - Черт возьми, я питаюсь где придется... Ладно,  если  не  я  застрелил
его, то кто же?
   - По-моему, это и выводит их из себя.
   - Им бы радоваться, что он убит.
   - Возможно, они и радуются,  -  ответил  собеседник.  -  Только  им  не
нравится, как это сделано.
   - Лично я считаю это очень аккуратной работой.
   Собеседник молча глянул на меня. В руках у него была  колода  карт.  Он
выровнял ее и стал быстро раздавать на двоих.  Карты  лились  из  его  рук
сплошным потоком.
   - Если вы так же быстры с пистолетом... - начал было я.
   Поток карт внезапно прекратился. Их место  занял  пистолет.  Собеседник
легко держал его в правой руке, ствол глядел в дальний угол комнаты. Потом
пистолет исчез, и карты заструились снова.
   - Вы губите здесь  свои  способности,  -  сказал  я.  -  Ваше  место  в
Лас-Вегасе.
   Собеседник взял  одну  из  стопок,  слегка  потасовал  ее  и  сдал  мне
флеш-рояль из пик.
   - Со "стейнвеем" мне безопаснее, - улыбнулся он.
   Отворилась дверь и вошел полицейский с подносом.
   Мы ели тушенку с  овощами  и  пили  горячий,  но  некрепкий  кофе.  Уже
окончательно рассвело.
   В восемь пятнадцать вошел Кристи Френч в сбитой  на  затылок  шляпе,  с
темными пятнами под глазами, и встал у двери.
   Я перевел взгляд на сидевшего напротив меня маленького человека. Но его
уже  не  было.  Карт  не  было  тоже.  Не  было  ничего,  кроме  аккуратно
подвинутого к столу стула и составленных на поднос тарелок, с  которых  мы
ели. У меня даже мурашки побежали по коже.
   Кристи  Френч  зашел  за  стол,  резко  отодвинул  стул,  сел  и  потер
подбородок. Снял шляпу и взъерошил волосы.  Угрюмо,  жестко  уставился  на
меня. Я снова был в полицейской цитадели.





   - Окружной прокурор ждет тебя в девять, - сказал Френч. - А потом,  что
ж, отправляйся домой. Если только он не арестует тебя.  Извини,  что  тебе
пришлось всю ночь просидеть на этом стуле.
   - Ничего, - сказал я. - Мне нужно было попрактиковаться.
   - Да, снова войти в колею, - пробурчал Френч и угрюмо глянул на  поднос
с тарелками.
   - Лагарди взяли? - спросил я.
   - Нет. Кстати, он в самом деле врач. - Френч  глянул  мне  в  глаза.  -
Практиковал в Кливленде.
   - Не нравится мне, что здесь все слишком четко, - сказал я.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Молодой Квест подбирается  к  Стилгрейву.  И  по  чистой  случайности
находит  единственного  в  Бэй-Сити  человека,  который  может  Стилгрейва
опознать. Вот это и кажется мне слишком четким.
   - А ты ничего не забываешь?
   - От усталости я способен забыть собственное имя.
   - Я тоже, - кивнул Френч. - Он ведь должен был еще от  кого-то  узнать,
Кто такой Стилгрейв. Когда делался этот снимок, Моу Стейн был еще жив. Что
проку в этой  фотографии,  если  не  было  известно,  что  за  птица  этот
Стилгрейв.
   - Мисс Уэлд, по-моему, знала, - сказал я. - А Квест был ее братом.
   - Ты говоришь ерунду, приятель, - устало усмехнулся Френч. -  Стала  бы
она помогать брату шантажировать любовника, да и себя тоже?
   - Сдаюсь. Может, этот снимок  оказался  внезапной  удачей.  Другая  его
сестра - моя бывшая клиентка - говорила, что  он  любил  делать  внезапные
снимки. Чем внезапней, тем лучше. Не погибни он, вам пришлось бы взять его
за вмешательство в личную жизнь.
   - За убийство, - равнодушно уточнил Френч.
   - Вот как?
   - Мэглешен нашел ту пешню. Только не сказал при тебе.
   - Одной пешни мало.
   - Он раскопал еще кое-что, но это пустяки. Клозен и Неуловимый  Марстон
отбывали срок. Квеста нет в живых. У него респектабельная  семья.  Он  был
слегка неуравновешен и связался с дурной компанией. Не  стоит  марать  его
семью только ради показа, что полиция способна раскрыть какое-то дело.
   - Благородно с вашей стороны. А как со Стилгрейвом?
   - Меня это не касается. -  Он  стал  подниматься.  -  Долго  ли  длится
расследование, когда гангстер получает свое?
   - Пока о нем пишут в газетах, - сказал я. -  Но  тут  стоит  вопрос  об
установлении личности.
   - Нет.
   Я уставился на Френча.
   - Как это нет?
   - А так. Мы знаем наверняка.  -  Френч  уже  был  на  ногах.  Пригладил
волосы, поправил галстук, надел шляпу и негромко проговорил одной стороной
рта: - Строго между нами - мы всегда знали это наверняка. Только у нас  не
было ни единой улики.
   - Спасибо, - поблагодарил я. - Болтать об этом не буду.  А  как  насчет
пистолетов?
   Френч опустил взгляд на стол. Потом медленно поднял голову и глянул мне
в глаза.
   - Оба принадлежали Стилгрейву. Более того, у него  было  разрешение  на
ношение оружия. Полученное в  другом  округе.  Не  спрашивай,  почему.  Из
одного пистолета... - он сделал паузу и уставился  на  стену  поверх  моей
головы, - был убит Квест. И Стейн, кстати, из того же.
   - Какой это пистолет?
   Френч слабо улыбнулся.
   - Будет черт знает что, если эксперт их перепутал,  а  мы  об  этом  не
узнали.
   Он ждал, не скажу ли я еще чего-нибудь. Но мне говорить было нечего. Он
помахал рукой.
   - Ну ладно, пока. Не обижайся, но я надеюсь, что прокурор сдерет с тебя
шкуру, причем узкими длинными полосками.
   Потом он повернулся и вышел.
   Я тоже мог бы уйти, однако сидел и глядел на  стену,  словно  разучился
вставать. Вскоре дверь отворилась, и  вошла  оранжевая  красотка.  Отперла
свою конторку, сняла со своих невероятных волос шляпу, повесила  на  голый
крючок в голой стене жакет, открыла ближайшее к себе окно, сняла с машинки
чехол и вставила в нее лист бумаги. Потом поглядела на меня.
   - Кого-нибудь ждете?
   - Я снял тут жилье и провел в нем всю ночь.
   Она присмотрелась ко мне.
   - Вы были здесь вчера днем. Я помню.
   Повернулась к машинке, и пальцы ее заплясали по клавишам. Из раскрытого
окна за ее спиной доносилось рычание въезжающих  на  стоянку  машин.  Небо
было ясное, почти без смога. День обещал быть жарким.
   На конторке оранжевой красотки зазвонил телефон.  Она  что-то  неслышно
проговорила в трубку и снова посмотрела на меня.
   - Мистер Эндикотт у себя в кабинете. Знаете, как туда пройти?
   - Я когда-то работал там. Еще до Эндикотта. Меня уволили.
   Она  посмотрела  на  меня  с  ничего  не  выражающим,  как  и  у   всех
муниципальных служащих, видом.  Голос,  казалось,  шедший  откуда  угодно,
только не из ее рта, произнес:
   - Двиньте ему по роже мокрой перчаткой.
   Я подошел к ней поближе и взглянул на ее оранжевые  волосы.  Многие  из
них были у корней седыми.
   - Кто это сказал?
   - Стена. Она говорит. Это голоса мертвецов, проходивших  сквозь  нее  в
ад.
   Я тихо вышел и бесшумно затворил за собой дверь.





   Входишь в двойные  двери.  За  дверями  комбинация  частной  телефонной
станции со столом справок, где сидит одна из  тех  женщин  неопределенного
возраста, каких видишь в муниципальных  учреждениях  по  всему  миру.  Они
никогда не были молодыми и никогда не будут старыми. У них нет ни красоты,
ни обаяния,  ни  шика.  Им  не  нужно  никому  нравиться.  Они  надежны  и
корректны, хотя и не вполне учтивы, умны  и  эрудированы,  хотя  ничем,  в
сущности, не интересуются. Они представляют собой то, во что  превращаются
люди, меняющие жизнь на существование и честолюбие на обеспеченность.
   За этим столом по одной стороне очень  длинного  коридора  тянется  ряд
застекленных комнатушек. Другая сторона - это зал ожидания, представляющий
собой ряд жестких стульев, обращенных "лицом" к комнатушкам.
   Примерно половина стульев была занята. Судя по лицам сидящих, они ждали
долго и полагали, что придется ждать еще дольше. Большинство из  них  было
одето в старье. Один был привезен из тюрьмы в хлопчатобумажном  костюме  и
находился при охраннике. Бледнолицый  парнишка,  крепко  сложенный,  но  с
пустым взглядом.
   На двери в конце коридора  было  написано:  "СЕВЕЛ  ЭНДИКОТТ,  ОКРУЖНОЙ
ПРОКУРОР". Постучав, я вошел в просторную, полную воздуха угловую комнату.
Вполне уютную, со  старомодными,  обитыми  кожей  креслами,  с  портретами
бывших прокуроров и  губернаторов  на  стенах.  Ветерок  развевал  тюлевые
занавески на четырех окнах. Вентилятор на высокой полке  негромко  жужжал,
медленно описывая дугу.
   Севел Эндикотт сидел за темным столом и  смотрел,  как  я  приближаюсь.
Указал на стул напротив. Я сел. Прокурор был высоким, худощавым,  смуглым,
с непричесанными волосами и длинными пальцами.
   - Вы Марлоу? - спросил он. В его голосе слышался легкий южный акцент.
   Я решил, что отвечать не обязательно. И молча ждал.
   - Вы попали в скверное положение, Марлоу. Дело ваше плохо. Вы  скрывали
важные для расследования убийства улики.  Это  -  препятствие  отправлению
правосудия. Вас могут за это посадить.
   - Какие улики? - спросил я.
   Эндикотт взял со стола фотографию и хмуро воззрился на нее. Я глянул на
двух других посетителей, находившихся в комнате. Одной была Мэвис Уэлд.  В
темных очках с широкой белой оправой. Глаз ее не было  видно,  но,  должно
быть, она смотрела на меня. Без улыбки. И сидела совершенно неподвижно.
   Рядом с ней расположился мужчина в светло-сером  фланелевом  костюме  с
небольшой гвоздикой в петлице. Он  курил  сигарету  с  монограммой  и,  не
обращая внимания на стоящую рядом пепельницу, стряхивал пепел  на  пол.  Я
узнал его по фотографиям в газетах. Ли Фаррелл, один из лучших адвокатов в
стране. Седой, но с молодо блестящими глазами. Сильно загорелый.  Держался
он так, словно одна только возможность пожать ему руку стоила  пять  тысяч
долларов.
   Эндикотт откинулся назад и своими длинными пальцами стал постукивать по
подлокотнику. Затем с вежливым почтением он обратился к Мэвис Уэлд.
   - Мисс Уэлд, вы хорошо знали Стилгрейва?
   - Близко. Во многих отношениях он был весьма очаровательным  человеком.
Мне с трудом верится... - она умолкла и пожала плечами.
   - Вы готовы показать под присягой, где и когда был сделан этот снимок?
   Он показал ей фотографию.
   - Минутку, - остановил его Фаррелл. - Это и есть та улика, которую  мог
утаивать мистер Марлоу?
   - Вопросы задаю я, - резко сказал Эндикотт.
   Фаррелл улыбнулся:
   - Ну что ж, если ответ - да, то могу сказать,  что  эта  фотография  не
является уликой.
   - Вы ответите на мой вопрос, мисс Уэлд? - мягко спросил Эндикотт.
   Она ответила легко и непринужденно:
   - Нет, мистер Эндикотт, я не могу показать под присягой,  где  и  когда
был сделан этот снимок. Я не видела, как он был сделан.
   - Все, что вам нужно, - это взглянуть на него.
   - Все, что я знаю, - это то, что видно на этом снимке, - сказала она.
   Я усмехнулся. Фаррелл с огоньком в глазах поглядел  на  меня.  Эндикотт
краем глаза заметил мою усмешку.
   - Вам что-то кажется смешным? - рявкнул он.
   - Я не спал всю ночь. И не могу справиться со своей мимикой, -  ответил
я.
   Он бросил на меня суровый взгляд и снова повернулся к мисс Уэлд.
   - Прошу вас ответить подробнее.
   - Меня много фотографировали,  мистер  Эндикотт.  В  разных  местах,  с
разными людьми. В ресторане "Танцоры" я обедала и  ужинала  и  с  мистером
Стилгрейвом, и со многими другими мужчинами. Не знаю,  что  вы  хотите  от
меня услышать.
   - Насколько я понимаю, -  вкрадчиво  сказал  Фаррелл,  -  вы  хотите  с
помощью показаний мисс Уэлд приобщить эту фотографию  к  делу  в  качестве
улики. На каком процессе?
   - Это мое дело,  -  сухо  ответил  Эндикотт.  -  Вчера  вечером  кто-то
застрелил Стилгрейва. Возможно, женщина. Возможно,  даже  мисс  Уэлд.  Мне
неприятно говорить подобное, но это более чем вероятно.
   Мэвис Уэлд слегка опустила голову. Она вертела в руках белую перчатку.
   - Что ж, представим себе процесс, - сказал Фаррелл, - на  котором  этот
снимок будет фигурировать в качестве улики - если,  конечно,  вам  удастся
приобщить его к делу. Но вам не удастся этого сделать.  Мисс  Уэлд  вам  в
этом не поможет. Она знает о фотографии только то, что на ней  видно.  То,
что может увидеть каждый. Вам придется  приобщить  ее  к  делу  с  помощью
свидетеля, который сможет показать под присягой, где и  когда  был  сделан
этот снимок. В противном случае, если окажусь защитником  на  процессе,  я
буду протестовать. Могу даже представить экспертов, которые  под  присягой
покажут, что фотография сфабрикована.
   - Не сомневаюсь, - сухо сказал Эндикотт.
   - Единственный, кто мог бы вам помочь, - это человек, сделавший снимок,
- неторопливо и спокойно продолжал Фаррелл.  -  Насколько  я  понимаю,  он
мертв. Подозреваю, что именно из-за этого его и убили.
   - Фотография, - сказал Эндикотт, - явно свидетельствует о  том,  что  в
определенное время Стилгрейв находился не в тюрьме, а в другом  месте,  и,
следовательно, не имеет алиби в отношении убийства Стейна.
   - Она станет уликой, - возразил Фаррелл, - только в том случае, если вы
докажете, что это улика. Черт возьми, Эндикотт, я не  собираюсь  объяснять
вам  закон.  Вы  его  знаете.  Забудьте  об  этом  снимке.  Он  ничего  не
доказывает. Ни одна газета не решится его напечатать.  Ни  один  судья  не
примет его к рассмотрению, потому что ни один  компетентный  свидетель  не
сможет дать по его поводу никаких показаний. И  если  Марлоу  утаивал  эту
улику, та в юридическом смысле он не утаивал никаких улик.
   - Я не собирался преследовать Стилгрейва за  убийство  Стейна,  -  сухо
проговорил Эндикотт. - Но меня слегка интересует, кто убил его самого. Как
ни странно,  управление  полиции  тоже  этим  интересуется.  Надеюсь,  наш
интерес вас не оскорбляет.
   - Меня ничто не оскорбляет, - заверил его  Фаррелл.  -  Потому-то  я  и
нахожусь здесь. Вы уверены, что Стилгрейв был убит?
   Эндикотт молча уставился на него. Фаррелл непринужденно добавил:
   - Насколько я  понимаю,  там  было  обнаружено  два  пистолета,  и  оба
принадлежали Стилгрейву.
   - Откуда у вас такие сведения? - резко спросил Эндикотт, подался вперед
и нахмурился.
   Фаррелл бросил сигарету в пепельницу и пожал плечами.
   - Черт возьми, такие вещи становятся известными.  Из  одного  пистолета
убиты Квест и Стейн. Из другого - Стилгрейв. Притом с близкого расстояния.
Я признаю, что такие люди, как правило, не  кончают  с  собой.  И  тем  не
менее, это могло случиться.
   - Несомненно, - серьезно сказал Эндикотт. - Спасибо  за  предположение.
Оно ошибочно.
   Фаррелл слегка улыбнулся и промолчал. Эндикотт  медленно  повернулся  к
Мэвис Уэлд.
   - Мисс Уэлд, это учреждение  -  или,  по  крайней  мере,  его  нынешний
руководитель - не ищет рекламы за счет  людей,  для  которых  определенная
реклама может оказаться роковой. Долг требует от  меня  только  решения  о
том, следует ли привлекать кого-либо к суду за эти убийства. И, если улики
дают к тому основания, выступать обвинителем.  Долг  не  требует  от  меня
портить вам карьеру за то,  что  вы  имели  несчастье  или  неосторожность
сблизиться с человеком, который, хотя и не судился и даже не  был  обвинен
ни в каком  преступлении,  когда-то,  несомненно,  был  членом  преступной
группы. Сомневаюсь, что вы были вполне  откровенны  со  мной  относительно
данной фотографии. Но возвращаться к этому мы больше не будем.  Спрашивать
вас, не вы ли убили Стилгрейва, нет смысла. Но я спрашиваю, есть ли у  вас
сведения, могущие навести правосудие на след возможного убийцы?
   - Сведения, мисс Уэлд, -  торопливо  сказал  Фаррелл,  -  а  не  просто
подозрения.
   Она взглянула Эндикотту прямо в лицо.
   - Нет.
   Эндикотт встал и поклонился.
   - В таком случае, у меня все. Спасибо, что приехали.
   Фаррелл и Мэвис Уэлд поднялись. Я не шевельнулся. Фаррелл спросил:
   - Вы созовете пресс-конференцию?
   - Пожалуй, я предоставлю это вам, мистер Фаррелл. Вы  всегда  мастерски
управлялись с прессой.
   Фаррелл кивнул и пошел к  двери.  Они  вышли.  Мисс  Уэлд,  выходя,  не
смотрела на меня, но что-то слегка  коснулось  моего  затылка.  Ее  рукав.
Может, случайно?
   Когда дверь закрылась, Эндикотт перевел взгляд на меня.
   - Фаррелл представляет и вас? Я забыл спросить у него.
   - Мне он не по карману, так что я беззащитен.
   Эндикотт слегка улыбнулся.
   - Я позволил им пустить в ход все их уловки, а потом, чтобы спасти свое
достоинство, решил отыграться на вас, так-то ли?
   - Помешать вам я не могу.
   - Вы не особенно гордитесь образом своих действий, а, Марлоу?
   - Я оплошал, взявшись за это дело. А потом уже не имел выбора.
   - Вы не считаете, что кое-чем обязаны полицейским?
   - Считал бы - если б они поступили, как вы.
   Эндикотт длинными белыми пальцами провел по взъерошенным волосам.
   - На это я бы мог дать много ответов, - сказал он. - Все они  сводились
бы к одному и тому же. Полиция защищает граждан.  В  этой  стране  еще  не
дожили до понимания этого. Мы смотрим на полицейского  как  на  врага.  Мы
нация ненавистников полиции.
   - Чтобы изменить это, потребуется многое,  -  произнес  я.  -  С  обеих
сторон.
   Прокурор подался вперед и нажал кнопку звонка.
   - Да, - согласился он. - Многое. Но кто-то должен начать. Спасибо,  что
пришли.
   Когда я выходил, в другую дверь с толстой папкой в руке вошла  одна  из
секретарш.





   После бритья и второго завтрака ощущение, будто во рту  ночевал  козел,
слегка прошло. Я поднялся к себе в контору,  отпер  дверь,  и  в  нос  мне
ударили затхлость и запах пыли. Открыв окно,  я  вдохнул  аромат  жареного
кофе из соседней кофейни. Сел за стол, ощутив  на  нем  кончиками  пальцев
соринки. Набил трубку, разжег ее, откинулся назад и огляделся вокруг.
   - Привет, - сказал я, обращаясь к обстановке, к трем зеленым  ящикам  с
картотекой, к стоящему напротив креслу для  клиентов,  старому  коврику  и
светильнику под потолком, в котором, по крайней мере, полгода валялись три
дохлых мотылька. Обращаясь к матовому стеклу, грязным деревянным  вещицам,
к набору ручек на  столе,  к  усталому,  усталому  телефону.  Обращаясь  к
панцирю на аллигаторе. Имя аллигатора - Марлоу,  это  частный  детектив  в
нашем маленьком преуспевающем обществе.  Не  самый  мозговитый  парень  на
свете, зато дешевый. Начал дешевым, а кончил еще дешевле.
   Я полез в тумбу стола  и  выставил  бутылку  "Старого  лесничего".  Там
оставалась примерно треть содержимого. Кто преподнес  ее  тебе,  приятель?
Это высший сорт. Ты такого не покупаешь. Должно быть, кто-то из  клиентов.
Когда-то у меня была клиентка.
   Так я стал думать об Орфамэй,  и...  может  быть,  мысли  мои  обладают
какой-то таинственной силой: зазвонил телефон, и странный  четкий  голосок
прозвучал в точности так же, как и при первом ее звонке.
   - Звоню из той  самой  кабины,  -  сказала  она.  -  Если  вы  один,  я
поднимусь.
   - Угу.
   - Вы, небось, злитесь на меня.
   - Я не злюсь ни на кого. Просто устал.
   - Злитесь, злитесь, - сдавленно произнес голосок.  -  Но  я  все  равно
поднимусь. Злы вы или нет, мне безразлично.
   Она повесила трубку. Я откупорил и понюхал бутылку.  Содрогнулся.  Этим
все было решено. Когда я не могу нюхать виски без содрогания, я не пью.
   Убрав бутылку, я поднялся. Тут послышались шажки по  коридору.  Четкие,
мелкие, я узнал бы их где угодно. Я открыл дверь, Орфамэй  вошла  и  робко
посмотрела на меня.
   Все  исчезло.  Раскосые  очки,  новая  прическа,  маленькая  элегантная
шляпка, запах духов и косметика, украшения на костюме  и  румяна.  Исчезло
все. Она была точно такой же, как в то первое  утро.  Тот  же  коричневый,
шитый на заказ костюм, та же квадратная сумочка, те же очки без оправы, та
же легкая, чопорная, глуповатая улыбка.
   - Это я, - заявила Орфамэй. - Возвращаюсь домой.
   Она последовала за мной в мой  частный  мыслительный  салон  и  чопорно
уселась на стуле. Я же, по обыкновению, сел небрежно и уставился на нее.
   - Обратно в Манхеттен, - сказал я. - Удивляюсь, что вас отпустили.
   - Возможно, придется приехать еще.
   - Сможете позволить себе это?
   Орфамэй издала торопливый, неуверенный смешок.
   - Это мне не будет ничего стоить, - проговорила  она,  подняла  руку  и
коснулась очков без оправы. - Теперь я себя чувствую в них непривычно. Мне
нравятся другие. Но доктору Загсмиту они совершенно не понравятся.
   Она поставила сумочку на стол и, как и в первый свой приход, провела по
нему кончиком пальца.
   - Не помню, вернул ли я вам двадцать долларов, - сказал я. - Мы столько
раз передавали их из рук в руки, что я сбился со счета.
   - Да, вернули, - кивнула она. - Спасибо.
   - Вы уверены?
   - Я никогда не ошибаюсь в денежных делах. Как вы себя  чувствуете?  Вас
не били?
   - Полицейские? Нет. И никогда еще им не  было  так  трудно  не  сделать
этого.
   На лице Орфамэй  отразилось  простодушное  удивление.  Потом  глаза  ее
вспыхнули.
   - Вы, должно быть, ужасно смелый, - сказала она.
   - Просто повезло, - ответил я, взял карандаш  и  пальцем  потрогал  его
кончик. Заточен остро - если, конечно, кому-то нужно  что-то  писать.  Мне
было не нужно. Протянув руку, я просунул  карандаш  в  ремешок  квадратной
сумочки и подтянул ее к себе.
   - Не трогайте, - торопливо  проговорила  Орфамэй  и  потянулась  в  мою
сторону.
   Я усмехнулся и отодвинул сумочку еще дальше, чтобы она не могла да  нее
дотянуться.
   - Ладно. Но эта сумочка такая миловидная. Совсем, как вы.
   Орфамэй откинулась назад. В глазах у нее было смутное беспокойство,  но
она улыбалась.
   - По-вашему, я миловидна... Филип? Я очень заурядна.
   - Вот уж не сказал бы.
   - Не сказали бы?
   - Ни в коем случае, вы одна из самых необыкновенных  девушек,  каких  я
только встречал.
   Держа сумочку за ремешок, я покачал ее и поставил на угол стола.  Глаза
Орфамэй устремились туда же, но она облизнула губы и продолжала  улыбаться
мне.
   - Держу пари, вы знали очень многих девушек, - сказала она. - Почему...
- она потупилась и вновь провела кончиком пальца по столу, - почему вы так
и не женились?
   Я подумал о всех вариантах ответа на этот вопрос. Вспомнил всех женщин,
которые нравились мне настолько, что я бы мог пожелать  на  них  жениться.
Нет, не всех. Но некоторых.
   - Очевидно, я знаю ответ, - выговорил я. - Но  прозвучит  он  банально.
Те, на ком я, может, и хотел бы жениться, не нашли во  мне  того,  что  им
нужно. На других женщинах жениться незачем. Их просто соблазняешь  -  если
они сами не склоняют тебя к этому.
   Орфамэй покраснела до корней своих мышиного цвета волос.
   - Вы отвратительны, когда говорите так.
   - Это относится и к некоторым жеманницам,  -  прибавил  я.  -  Не  ваши
слова. Мои. Заполучить вас было б не очень трудно.
   - Не говорите так, прошу вас!
   - Разве я не прав?
   Орфамэй опустила взгляд на стол.
   -  Скажите  мне,  пожалуйста,  -  неторопливо  произнесла  она,  -  что
случилось с Оррином? Я в полном недоумении.
   - Я говорил вам, что, возможно, он сбился с пути, - сказал я.  -  Когда
вы пришли впервые. Помните?
   Она неторопливо кивнула, все еще заливаясь краской.
   - Ненормальная жизнь в семье, - продолжал я. - Очень замкнутый парень с
очень преувеличенным мнением о собственной значимости. Это было  видно  по
фотографии,  которую  вы  мне  дали.  Не  собираюсь  разыгрывать  из  себя
психолога, но я понял, что если он начнет терять голову,  то  потеряет  ее
полностью. К тому же ужасная жадность к деньгам, царящая в вашей  семье  -
исключая одного ее члена...
   Тут Орфамэй заулыбалась. Если она сочла, что я говорю о  ней,  мне  это
было на руку.
   - У меня есть к вам один вопрос, - сказал я. - Ваша мать  -  не  первая
жена у отца?
   Орфамэй кивнула.
   - Теперь понятно. У Лейлы другая мать. Я так и думал. Скажите  мне  еще
кое-что. Как-никак я проделал для вас большую работу,  но  не  получил  ни
цента.
   - Получили, - резко перебила она. - И немало. От Лейлы. Не ждите, что я
буду называть ее Мэвис Уэлд. Ни за что.
   - Вы не знали, что мне заплатят.
   - Ну... - Орфамэй приумолкла и вновь обратила взгляд на сумочку, -  вам
все же заплатили.
   - Ладно, оставим. Почему вы не сказали мне, кто она?
   - Мне было стыдно. И мать тоже стыдится.
   - Оррин не стыдился. Он был рад этому.
   - Оррин? - Наступило недолгое приличное молчание, Орфамэй тем  временем
глядела на свою сумочку. Мне  стало  любопытно,  что  ж  там  такое  может
находиться. - Но он жил здесь и, видно, свыкся с этим.
   - Сниматься в кино, конечно, не так уж плохо.
   - Дело не только в кино, - торопливо сказала Орфамэй и закусила  нижнюю
губу. В глазах ее что-то вспыхнуло и очень медленно угасло. Я снова поднес
к трубке зажженную спичку. Даже возникни у меня какие-то эмоции, усталость
не дала бы им проявиться.
   - Знаю. По крайней мере,  догадывался.  Каким  образом  Оррин  узнал  о
Стилгрейве то, чего не знала полиция?
   - Я... я не знаю, - неторопливо заговорила Орфамэй, осторожно  подбирая
слова. - Может, через того врача?
   - Ну конечно, - сказал я с широкой теплой  улыбкой.  -  Они  с  Оррином
как-то подружились. Возможно, их сблизил общий интерес к острым предметам.
   Орфамэй откинулась на спинку кресла. Ее маленькое лицо стало вытянутым,
угловатым. Взгляд - настороженным.
   - Вы опять говорите гадости. Не можете без них.
   - Вот досада, - проговорил я. - Я был бы  милейшим  человеком,  если  б
меня оставили в покое. Славная сумочка.
   Придвинув сумочку к себе, я открыл замок.
   Орфамэй подскочила и резко подалась вперед.
   - Оставьте мою сумочку!
   - Вы собираетесь ехать домой в  Манхеттен,  штат  Канзас,  не  так  ли?
Сегодня? Купили билет и все прочее?
   Она пожевала губами и неторопливо села.
   - Отлично. Я вас не держу. Мне только интересно, сколько вы загребли на
этой сделке.
   Орфамэй принялась плакать. Я открыл сумочку и стал  рыться  в  ней.  Но
ничего не обнаруживалось до тех пор, пока я, в глубине, не натолкнулся  на
кармашек с молнией. Расстегнув молнию, я полез  туда.  Там  лежала  ровная
пачка новеньких ассигнаций. Я достал их и перетасовал, будто карты. Десять
сотен. Совершенно новых. Очень славных. Ровно  тысяча  долларов.  Неплохие
деньги для путешествия.
   Я откинулся назад и постукал по столу ребром пачки. Орфамэй притихла  и
уставилась на меня влажными глазами. Я достал из сумочки платок  и  бросил
ей. Она промокнула  глаза.  При  этом  глядела  на  меня,  издавая  легкие
умоляющие всхлипывания.
   - Эти деньги дала мне Лейла, - сказала она негромко.
   - Большим зубилом пользовались?
   Орфамэй лишь открыла рот, и туда по щеке скатилась слеза.
   - Оставьте, - поморщился я. Бросил деньги в сумочку, защелкнул замок  и
придвинул владелице. - Насколько я понимаю, вы с Оррином относитесь к тому
разряду людей, которые могут оправдать любой свой  поступок.  Он  способен
шантажировать сестру, а когда двое мелких мошенников отнимают у  него  эту
кормушку, подкрасться к ним и убить обоих ударом пешни в затылок.  И  вряд
ли после этого он лишился сна. Вы мало чем от него отличаетесь. Эти деньги
дала вам не Лейла. Их вам дал Стилгрейв. За что?
   - Вы низкий человек, - окрысилась Орфамэй. -  Подлили.  Как  вы  смеете
говорить мне такие вещи?
   - Кто сообщил в полицию, что Лагарди знал Клозена? Лагарди  думал,  что
я. Но я не сообщал. Значит, вы. С  какой  целью?  Выкурить  своего  брата,
который не брал вас в долю - потому что как раз тогда потерял свою  колоду
карт и был вынужден скрываться. Хотел бы я взглянуть на те письма, что  он
слал домой. Держу пари,  они  очень  содержательны.  Представляю,  как  он
наводит фотоаппарат на сестру, а добрый доктор Лагарди спокойно ждет его в
укрытии, чтобы получить свою долю добычи. Зачем вы наняли меня?
   - Я не знала, - спокойно ответила Орфамэй. Снова утерла глаза, положила
платок в сумочку и приготовилась уходить.  -  Оррин  не  упоминал  никаких
фамилий. Я даже не знала, что он потерял фотографии. Но знала, что  он  их
сделал, что они стоят больших денег. И приехала удостовериться.
   - В чем?
   - Что Оррин не обманывает меня. Иногда он бывал  очень  зловредным.  Он
мог оставить все деньги себе.
   - Почему он звонил вам позавчера?
   - Испугался. Доктор Лагарди в последнее время был им недоволен. У  него
не было фотографий. Они попали неизвестно к кому. И Оррин перепугался.
   - Фотографии попали ко мне, - сказал я. - И они до сих пор  у  меня.  В
этом сейфе.
   Орфамэй  очень  медленно   повернула   голову,   взглянула   на   сейф.
Нерешительно провела пальцем по губе. И снова повернулась ко мне.
   - Я вам не верю, - сказала она, глядя на меня, словно кошка на  мышиную
норку.
   - Может, поделитесь со мной этой тысячей. Получите фотографии.
   Орфамэй задумалась.
   - Вряд ли я могу давать вам такие деньги за то, что вам не принадлежит,
- вздохнула она и улыбнулась. - Пожалуйста, отдайте  их  мне.  Пожалуйста,
Филип. Лейла должна получить их обратно.
   - За сколько?
   Орфамэй нахмурилась и приняла обиженный вид.
   - Она моя клиентка, - сказал я. - Но  обмануть  ее  я  не  прочь  -  за
хорошую сумму.
   - Я не верю, что фотографии у вас.
   - Ладно же.
   Я поднялся, подошел к сейфу и немедля вернулся с конвертом. Высыпал  из
него отпечатки и негатив на стол. Со своей  стороны.  Орфамэй  глянула  на
фотографии и потянулась к ним.
   Я собрал снимки в стопку и повернул лицевой стороной к  Орфамэй.  Когда
она дотянулась до пачки, я отдернул ее.
   - Мне не видно так далеко, - пожаловалась Орфамэй.
   - Подойти ближе стоит денег.
   - Вот уж не думала, что вы мошенник, - с достоинством заявила она.
   Я молча разжег погасшую трубку.
   - Я заставлю вас отдать их полицейским, - заявила Орфамэй.
   - Попытайтесь.
   Внезапно она затараторила:
   - Я не могу отдать вам эти деньги, никак не могу. Мы - ну, мать и  я  -
еще не расплатились с отцовскими долгами, кое-что должны за дом и...
   - Что вы продали Стилгрейву за эту тысячу?
   Челюсть Орфамэй отвисла, вид у нее стал безобразный. Потом она  закрыла
рот и плотно сжала губы. На меня глядело жесткое, суровое личико.
   - Продать вы могли лишь одно, - сказал я. -  Вы  знали,  где  находится
Оррин. Для Стилгрейва эта информация стоила тысячу. Вполне. Это  вопрос  о
приобщении улик к делу. Вам не понять. Стилгрейв отправился  туда  и  убил
его. Он заплатил вам за адрес.
   - Адрес ему назвала Лейла, - растерянно произнесла Орфамэй.
   - Лейла так и сказала мне, - ответил я. - При необходимости она  скажет
всему свету, что  сама  назвала  адрес,  -  если  это  будет  единственным
выходом. Лейла - чуждая  условностям  голливудская  красотка  не  особенно
строгих нравов. Но когда нужно выдерживать характер, тут ее ни  в  чем  не
упрекнешь. Она не из тех, кто убивает пешней. И не из тех,  кто  падок  на
кровавые деньги.
   Кровь отлила от лица Орфамэй, оно  стало  бледным,  как  лед.  Губы  ее
дрогнули, потом крепко сжались в маленький узелок. Она отодвинулась вместе
с креслом и подалась вперед, чтобы встать.
   - Кровавые деньги, - спокойно повторил я.  -  Ваш  родной  брат.  И  вы
продали его убийцам. Тысяча кровавых долларов. Надеюсь, они  принесут  вам
счастье.
   Орфамэй поднялась и сделала два шага назад. Потом вдруг захихикала.
   - Кто может подтвердить это? - тонким голоском спросила она. - Кто жив,
чтобы подтвердить это? А  кто  вы  такой?  Никто,  дешевый  сыщик.  -  Она
пронзительно расхохоталась.  -  Да  ведь  вас  можно  купить  за  двадцать
долларов.
   Я все еще держал в руках стопку фотографий. Чиркнув спичкой,  я  бросил
негатив в пепельницу и смотрел, как он горит.
   Орфамэй резко оборвала смех и застыла в каком-то ужасе.  Я  стал  рвать
фотографии на клочки. Затем усмехнулся ей.
   - Дешевый сыщик, - сказал я. - Ну так чего от  меня  ждать.  Братьев  и
сестер на продажу у меня нет. Поэтому я продаю своих клиентов.
   Орфамэй замерла, глаза ее сверкали. Закончив рвать фотографии, я поджег
клочки в пепельнице.
   - Об одном жалею,  -  добавил  я.  -  Что  не  увижу  вашей  встречи  в
Манхеттене с милой старой мамочкой. Не увижу, как деретесь вы из-за дележа
этой тысячи. Держу пари, на это стоило бы посмотреть.
   Я помешивал обрывки карандашом, чтобы  они  горели.  Орфамэй  медленно,
осторожно, не отрывая глаз от тлеющего пепла, подошла к столу.
   - Я могу  сообщить  в  полицию,  -  прошептала  она.  -  Я  могу  много
рассказать полицейским. Они поверят мне.
   - Я могу сказать им, кто убил Стилгрейва, -  сказал  я.  -  Потому  что
знаю, кто не убивал его. Они могут поверить мне.
   Маленькая головка вздернулась. Свет заблестел на линзах очков. Глаз  за
ними не было.
   - Не волнуйтесь, - успокоил я ее. - Не стану. Для меня это  будет  мало
стоить. А кое для кого - слишком много.
   Зазвонил телефон, и Орфамэй подскочила на фут. Я повернулся к аппарату,
взял трубку и сказал:
   - Алло?
   - Амиго, у тебя все в порядке?
   Позади послышался какой-то  звук.  Я  обернулся  и  увидел,  как  дверь
закрылась. В комнате никого, кроме меня, не было.
   - Я устал. Не спал всю ночь. Кроме того...
   - Эта малышка звонила тебе?
   - Сестричка? Только что  была  здесь.  Она  с  добычей  возвращается  в
Манхеттен.
   - С добычей?
   - С карманными деньгами, что дал ей Стилгрейв за выдачу брата.
   Помолчав, Долорес серьезно сказала:
   - Ты не можешь знать этого, амиго.
   - Я это знаю так же, как то, что сижу, облокотясь на письменный стол, и
говорю по телефону. Так же, как то, что слышу твой голос. И не так твердо,
но достаточно твердо знаю, кто убил Стилгрейва.
   - Не очень разумно говорить мне об этом,  амиго.  Я  не  безупречна,  и
поэтому доверять мне особенно не стоит.
   - Я совершаю ошибки, но тут ошибки не будет. Все фотографии я  сжег.  Я
пытался продать их Орфамэй. Она предложила слишком низкую цену.
   - Ты, конечно, шутишь, амиго.
   - Я? Над кем?
   По проводу донесся ее звонкий смех.
   - Не хочешь пригласить меня на ленч?
   - Не против. Ты дома?
   - Да.
   - Я скоро подъеду.
   - Ну, я буду в восторге.
   Я повесил трубку.
   Спектакль закончился. Я сидел в пустом театре. Занавес был опущен, и на
нем передо мной тускло возникало все виденное. Но кое-кто из  актеров  уже
становился смутным, нереальным. Прежде всего сестричка. Дня через  два-три
я забуду, как она выглядит. Потому что  в  определенном  смысле  она  была
совершенно нереальной. Я думал о том, как она приедет  в  Манхеттен,  штат
Канзас, к доброй старой мамочке с пухлой маленькой новорожденной  тысячей.
Чтобы она смогла получить эти  деньги,  должно  было  погибнуть  несколько
человек, но вряд ли это будет ее долго беспокоить. Думал о  том,  как  она
явится в приемную доктора - как там его фамилия? Ах да, Загсмит, - смахнет
к его приходу пыль с письменного стола и разложит в приемной  журналы.  На
ней будут очки без оправы, простое платье, на лице не будет  косметики,  и
обращение ее с пациентами будет в высшей степени корректным.
   - Миссис Такая-то, доктор Загсмит просит вас.
   Она с легкой улыбкой придержит дверь, миссис Такая-то пройдет мимо нее,
а доктор Загсмит будет сидеть за столом  в  белом  халате  и,  как  это  и
положено врачу, со стетоскопом, свисающим с шеи. Перед  ним  будет  стоять
картотека. Блокнот  для  заметок  и  блокнот  с  бланками  рецептов  будут
аккуратно лежать под рукой. Доктор Загсмит знает все. Его не провести.  Он
мастер своего дела. Едва взглянув на пациентку, он  знает  ответы  на  все
вопросы, которые все-таки задаст для проформы.
   В своей приемной медсестре, мисс Орфамэй Квест,  он  видит  аккуратную,
спокойную, подобающе одетую для  врачебного  кабинета  молодую  особу  без
маникюра, без яркой косметики; ничто в ней не может возмутить  пациента  с
устарелыми взглядами. Идеальная приемная медсестра мисс Орфамэй Квест.
   Доктор Загсмит не может без самодовольства вспомнить, о ней. Он  сделал
ее такой, какая она есть. Она представляет собой  лишь  то,  что  приказал
доктор.
   Приставать к ней он, скорее всего, пока не пытался. Может, в  маленьких
городках этого не бывает. Ха-ха! Я сам вырос в маленьком городке.
   Сев поудобнее, я взглянул на часы и  все-таки  достал  из  тумбы  стола
бутылку "Старого лесничего". Понюхал горлышко.  Запах  оказался  приятным.
Налив изрядную порцию, я поднял стакан и взглянул на него на просвет.
   - Что ж, доктор Загсмит, - произнес я вслух, словно он  со  стаканом  в
руке сидел по другую сторону стола, - я вас почти не знаю,  а  вы  меня  и
вовсе не знаете. Обычно я не даю советов незнакомым  людям,  но  я  прошел
краткий интенсивный курс воздействия мисс Орфамэй  Квест  и  нарушаю  свое
правило. Если эта девочка захочет чего-то от вас, уступите немедленно.  Не
юлите, не мямлите о подоходном налоге и накладных расходах.  Улыбнитесь  и
раскошельтесь. Не вступая в спор на тему, кому что принадлежит. Главное  -
чтобы девочка была довольна. Желаю удачи, доктор, и ни в  коем  случае  не
оставляйте на виду чего-нибудь вроде остроги.
   Отхлебнув из стакана половину содержимого, я стал ждать, когда по  телу
разойдется тепло. Когда оно разошлось, я допил остальное и убрал бутылку.
   Выбив из трубки пепел, я стал  снова  набивать  ее  свежим  табаком  из
кожаного кисета, который подарила мне ко дню рождения одна моя поклонница,
по странному совпадению носящая ту же фамилию, что и я.
   Набив трубку, я старательно, неторопливо раскурил ее, вышел из  конторы
и беззаботно, как англичанин, возвращающийся с охоты на  тигра,  пошел  по
коридору.





   Шато-Берси - дом старый, но отделанный заново. В его  вестибюль  так  и
просятся индийские каучуконосы и  плющ,  однако  там  стеклянные  кирпичи,
скрытое освещение и треугольные стеклянные столики.  Можно  подумать,  что
отделку производил обитатель сумасшедшего дома. Гамму красок  в  вестибюле
составляют   желчно-зеленая,    жжено-коричневая,    асфальтово-серая    и
синюшно-синяя. Действует все это  так  же  успокаивающе,  как  рассеченная
губа.
   За низкой конторкой никого не было, однако  зеркало  позади  нее  могло
оказаться прозрачным, поэтому я решил не предпринимать  попытки  незаметно
прошмыгнуть на лестницу. На мой звонок из-за барьера выплыл рослый толстяк
и растянул в улыбке полные влажные губы. Зубы  его  были  синевато-белыми,
глаза неестественно блестели.
   - К мисс Гонсалес, - сказал я. - Она ждет меня. Моя фамилия Марлоу.
   - Ну да, конечно, - пробормотал он, руки его дрожали.  -  Да,  конечно.
Сейчас позвоню.
   Голос его тоже дрожал.
   Толстяк взял телефон, что-то пробулькал в него и снова повесил трубку.
   - Да, мистер Марлоу.  Мисс  Гонсалес  сказала,  чтобы  вы  поднимались.
Квартира четыреста двенадцать. - Он хихикнул. - Но вы,  наверное,  и  сами
знаете?
   - Теперь знаю, - сказал я. - Кстати, ты был здесь в феврале?
   - В феврале? В феврале? Да, да, я был  здесь  в  феврале.  -  Слова  он
выговаривал очень старательно.
   - Помнишь тот вечер, когда перед входом был убит Стейн?
   Улыбка мгновенно сошла с его рыхлого лица.
   - Вы полицейский?
   Голос его стал тонким, писклявым.
   - Нет. Но если тебе это не безразлично, у тебя расстегнуты брюки.
   Толстяк с ужасом глянул вниз и дрожащими руками задернул молнию.
   - Спасибо, - пропищал он. - Спасибо.
   И перегнулся через свою низкую конторку.
   - Произошло это не перед входом, - зачастил он. Чуть подальше. Почти на
углу.
   - Стейн жил здесь, не так ли?
   - Я не хочу говорить об этом. Никак не хочу. - Он сделал паузу и провел
мизинцем по нижней губе. - Почему вы спрашиваете?
   - Чтобы ты не закрывал рта. Нужно быть поосторожнее, приятель. В  твоем
дыхании ощутим запах.
   Толстяк залился краской до самой шеи.
   - Если вы намекаете, что я пил...
   - Курил, - сказал я. - И не просто табак.
   Я повернулся. Толстяк не сказал ни слова. Подойдя к лифту, я бросил  на
него взгляд. Он  стоял,  опершись  ладонями  о  конторку  и,  выгнув  шею,
наблюдал за мной. Даже издали было видно, как он дрожит.
   Лифт оказался без лифтера. Четвертый этаж был  холодно-серым,  ковровая
дорожка - толстой. У  двери  с  номером  412  имелась  кнопка  звонка.  Он
мелодично прозвучал за  дверью,  которая  тут  же  распахнулась.  На  меня
уставились красивые черные  глаза,  мне  улыбнулись  манящие  ярко-красные
губы. На Долорес, как и накануне вечером,  были  черные  брюки  и  красная
блузка.
   - Амиго! - воскликнула мисс Гонсалес.  Я  взял  ее  запястья,  свел  их
вместе так, что  сошлись  ладони.  Чуть-чуть  поиграл  с  ней  в  ладушки.
Выражение ее глаз было томным и вместе с тем странным.
   Выпустив руки Долорес, я прикрыл дверь локтем и протиснулся мимо нее  в
комнату. Все было, как и в первый раз.
   - Тебе нужно застраховать их, -  сказал  я,  коснувшись  пальцем  одной
груди, отнюдь не подложной. Сосок был твердым, как рубин.
   Долорес,  довольная,  засмеялась.  Я   оглядел   квартиру.   Она   была
темно-серой и пыльно-голубой. Не цвета хозяйки, но очень  недурна.  Ложный
камин с  газовыми  горелками  в  виде  поленьев.  Довольно  много  кресел,
столиков и светильников. В углу - скромный маленький бар.
   - Нравится моя квартирка, амиго?
   - Не говори "квартирка". Слишком по-шлюшьи.
   Я не смотрел на хозяйку. Не хотел смотреть. Сел на кушетку и потер лоб.
   - Поспать бы часа четыре и пропустить  пару  стаканчиков.  Тогда  бы  я
вновь смог болтать с тобой о пустяках. Сейчас же у меня едва хватит сил на
то, чтобы говорить о деле. Но это необходимо.
   Долорес подошла и села рядом. Я покачал головой.
   - Не сюда. Разговор действительно о деле.
   Она села напротив и серьезно поглядела на меня своими темными глазами.
   - Ну ладно, амиго, как хочешь. Я твоя девочка  -  по  крайней  мере,  я
охотно была бы твоей девочкой.
   - Где ты жила в Кливленде?
   - В Кливленде? - Голос ее был очень мягким, почти воркующим. - Разве  я
говорила, что жила в Кливленде?
   - Ты сказала, что познакомилась с ним там.
   Долорес задумалась, потом кивнула.
   - Я тогда была замужем, амиго. А в чем дело?
   - Стало быть, жила в Кливленде?
   - Да, - негромко сказала она.
   - Как ты познакомилась со Стилгрейвом?
   - В те дни было престижным знать кого-то из  гангстеров.  Наверно,  это
форма  извращенного  снобизма.  Девицы  ходили  туда,  где,   по   слухам,
собирались гангстеры. Если повезет, в один прекрасный вечер...
   - Ты позволила ему подцепить тебя?
   Она весело кивнула.
   - Вернее, я подцепила его. Он был очень славным. Правда.
   - А как же муж? Твой муж? Или не помнишь?
   Долорес улыбнулась.
   - Брошенными мужьями хоть пруд пруди.
   - Ты права. Их можно отыскать где угодно. Даже в Бэй-Сити.
   Этим я ничего не достиг. Она вежливо пожала плечами.
   - Не сомневаюсь.
   - Им может быть даже выпускник  Сорбонны.  Он  даже  может  предаваться
мечтам, практикуя в жалком маленьком городишке.  Ждать  и  надеяться.  Это
словосочетание мне по душе. В нем есть поэтичность.
   Вежливая улыбка не сходила с красивого лица Долорес.
   - Мы не находим общего языка, - вздохнул я.
   - Никак не находим. А надо бы найти.
   Я опустил взгляд на свои пальцы. Голова у меня болела. Я был совершенно
не в форме. Долорес протянула мне сигареты в хрустальной коробке, и я взял
одну. Свою сигарету Долорес вставила в золотые щипчики. Ее  она  взяла  из
другой коробки.
   - Хочу попробовать твоих, - попросил я.
   - Но мексиканский табак многим кажется очень крепким.
   - Без добавок, - сказал я, глядя на нее. Потом решил не  настаивать.  -
Нет, ты права. Мне он не понравится.
   - В чем смысл этого эпизода? - настороженно спросила Долорес.
   - Швейцар курит марихуану.
   Она неторопливо кивнула.
   - Я предупреждала его. Несколько раз.
   - Амиго, - сказал я.
   - Что?
   - Ты употребляешь не так уж много испанских слов, верно? Может,  ты  их
не много и знаешь. "Амиго" - совсем уж затверженное слово.
   - Надеюсь, мы не будем вести себя, как вчера днем? - протянула она.
   - Нет. В тебе нет ничего  мексиканского,  кроме  повторения  нескольких
словечек и старательной манеры говорить будто на чужом языке.
   Долорес не ответила. Легонько выпустила сигаретный дым и улыбнулась.
   - У меня большие неприятности с полицейскими, - продолжал я. -  Видимо,
у мисс Уэлд хватило здравого смысла рассказать обо  всем  своему  боссу  -
Джулиусу Оппенгеймеру, - и он не остался в стороне. Нанял ей Ли  Фаррелла.
Полицейские вряд ли думают, что Стилгрейва убила она. Но они считают,  что
я знаю, кто убийца, и поэтому точат на меня зуб.
   - А ты действительно знаешь, амиго?
   - Я же сказал тебе по телефону, что знаю.
   Долорес бросила на меня долгий, немигающий взгляд.
   - Убийство произошло на моих глазах. - Голос ее, наконец,  стал  сухим,
серьезным.  -  Это  было  очень  захватывающе.  Этой   маленькой   девочке
захотелось повидать игорный дом. Она никогда не видела ничего подобного, а
в газетах писали.
   - Она останавливалась здесь - у тебя?
   - Не в моей квартире, амиго, а в комнате, которую я для нее сняла.
   - Ясно, почему она не хотела назвать мне своего адреса, - сказал  я.  -
Однако, насколько я понимаю, у тебя не было времени обучать ее этому делу.
   Долорес чуть заметно нахмурилась и взмахнула  коричневой  сигаретой.  Я
смотрел, как дымок выводит в воздухе что-то недоступное прочтению.
   - Прошу тебя. Как я уже сказала, ей захотелось отправиться в тот дом. Я
позвонила Стилгрейву, он сказал - приезжайте. Когда мы  приехали,  он  был
пьян. Я впервые видела его пьяным. Он засмеялся, обнял маленькую Орфамэй и
сказал, что она вполне заработала свои деньги, что у него для нее  кое-что
есть, достал из кармана завернутый в какую-то тряпку бумажник и подал  ей.
Когда Орфамэй развернула ее, посреди бумажника  оказалась  залитая  кровью
дырка.
   - Нехорошо, - заметил я. -  Я  бы  даже  не  назвал  это  типичным  для
гангстера.
   - Ты плохо знал его.
   - Верно. Продолжай.
   - Маленькая Орфамэй взяла бумажник, посмотрела сначала на  него,  потом
на Стилгрейва. Ее бледное лицо было  очень  спокойным.  Она  поблагодарила
Стилгрейва, открыла  сумку,  чтобы,  как  мне  показалось,  положить  туда
бумажник, - все это было очень захватывающе...
   - Душераздирающая сцена. Я бы, задыхаясь, упал на пол.
   - ...но вместо этого она выхватила из  сумки  пистолет.  По-моему,  тот
самый, что Стилгрейв дал Мэвис. Он был очень похож...
   - Я прекрасно знаю, как он выглядел, - кивнул я. - Мне пришлось немного
повозиться с ним.
   - ...она повернулась и прикончила его одним выстрелом. Это  было  очень
драматично.
   Долорес опять сунула в рот коричневую сигарету и улыбнулась мне. Как-то
странно, холодно, словно думала о чем-то далеком.
   - Ты заставила ее признаться в этом Мэвис Уэлд, - сказал я.
   Долорес кивнула.
   - Тебе, насколько я понимаю, Мэвис бы не поверила.
   - Я не хотела рисковать.
   - А не ты ли дала Орфамэй тысячу долларов, милочка? Чтобы заставить  ее
признаться? Эта маленькая девочка ради таких денег может пойти на многое.
   - На этот вопрос я не отвечу, - с достоинством сказала Долорес.
   - Конечно. Значит, вчера вечером, везя меня туда,  ты  уже  знала,  что
Стилгрейв мертв, что бояться нечего, и спектакль с пистолетом  был  просто
спектаклем.
   - Не хочу разыгрывать из себя благодетельницу, -  негромко  проговорила
она. - Но там сложилось трудное  положение,  и  я  знала,  что  ты  как-то
вызволишь Мэвис. Никто больше не смог бы этого сделать. Мэвис решила взять
вину на себя.
   - Мне, пожалуй, надо выпить, - вздохнул я. - Силы совсем на исходе.
   Долорес подскочила и пошла к маленькому бару.  Вернулась  она  с  двумя
большими стаканами разбавленного виски. Подала один мне и,  держа  свой  у
губ, смотрела, как я пью. Виски было замечательным. Я отпил еще. Она вновь
села в свое кресло и потянулась к золотым щипчикам.
   - Я вывел Мэвис на чистую воду, - наконец сказал я. -  Она  утверждала,
что сама застрелила его. Пистолет у нее был. Точно такой  же,  какой  дала
мне ты. Кстати, ты, очевидно, не обратила внимания на то,  что  из  твоего
пистолета стреляли?
   - Я ничего не смыслю в пистолетах, - мягко произнесла Долорес.
   - Конечно. Я сосчитал патроны, и, если предположить,  что  обойма  была
полной, израсходованными оказались два. А Квест как раз и был  убит  двумя
выстрелами из пистолета тридцать второго калибра. Того же самого, что и  у
тебя. Я ведь собрал пустые гильзы в том притоне.
   - В каком, амиго?
   Это стало мне надоедать. Без конца "амиго", "амиго".
   - Разумеется, я не мог знать, тот ли это пистолет, но выяснить  стоило.
Заодно можно было слегка запутать дело и тем самым помочь Мэвис. Поэтому я
подменил пистолеты, и тот, что был у Стилгрейва, спрятал  в  бар.  Черный,
тридцать восьмого калибра. Если бы Стилгрейв отправился  кого-то  убивать,
то только с ним. Отпечатки пальцев могут остаться и на рубчатой  рукоятке,
но на рукоятке из слоновой кости четко отпечатывается весь набор. Брать  с
собой такой пистолет Стилгрейв не стал бы.
   Глаза Долорес округлились, взгляд стал пустым и недоуменным.
   - Я, кажется, не совсем понимаю тебя.
   - И если б он убивал  человека,  то  уложил  бы  его  сразу,  можно  не
сомневаться. А Квест поднялся и еще немного походил.
   В глазах ее что-то мелькнуло и тут же исчезло.
   - Мне бы хотелось  добавить,  что  он  немного  поговорил  со  мной,  -
продолжал я. - Но он не мог говорить. Его легкие были полны крови. Он умер
у моих ног. Там.
   - Где там? Ты не сказал...
   - Нужно ли?
   Долорес отхлебнула виски. Улыбнулась. Поставила стакан. Я сказал:
   - Маленькая Орфамэй ведь  при  тебе  говорила  Стилгрейву,  где  искать
Оррина.
   - Ну да, конечно.
   Долорес полностью овладела собой. Быстро и четко. Лишь улыбка ее  стала
казаться чуть более вымученной.
   - Только Стилгрейв не стал его искать, - произнес я.
   Сигарета ее замерла на полпути к губам. И  все.  Ничего  больше.  Потом
рука медленно двинулась дальше. Долорес изящно затянулась.
   - Вот в чем было дело с самого начала, - сказал я. - Я не хотел  верить
очевидному. Стилгрейв - Плакса Мойер. Это ведь точно?
   - Абсолютно. Можно доказать.
   - Стилгрейв сошел с преступной дорожки и добился успеха. Тут появляется
этот Стейн и начинает донимать его, хочет отобрать дело. Я, конечно, строю
догадки, но так вполне могло было быть на самом деле.  Что  ж,  от  Стейна
нужно было избавляться. Стилгрейв не хочет никого убивать - и его  никогда
не обвиняли в убийстве. Кливлендские полицейские не приехали за  ним.  Над
ним не висит никаких обвинений. Никаких подозрений - разве только  в  том,
что он каким-то образом был связан  с  бандой.  Но  от  Стейна  ему  нужно
избавиться. Поэтому он устраивает так,  чтобы  его  арестовали.  А  потом,
подкупив тюремного врача, выходит из  тюрьмы,  убивает  Стейна  и  тут  же
возвращается обратно. Когда об  убийстве  становится  известно,  тот,  кто
выпустил его в "увольнение", спешно  уничтожает  все  записи  о  том,  что
Стилгрейв выходил на волк).  Ведь  скоро  обязательно  явится  полиция,  и
начнутся расспросы.
   - Вполне логично, амиго.
   Я окинул Долорес взглядом. Держалась она великолепно.
   - Пока что - да. Но  мы  не  должны  отказывать  Стилгрейву  в  здравом
смысле. Почему он позволил держать себя в тюрьме целых десять дней?  Ответ
первый - хотел обеспечить себе алиби. Чтобы, когда рэкетир  получит  свое,
на него  не  навешивали  убийство.  Но  этот  ответ  неверный.  Правильным
является второй ответ: Стилгрейв  знал,  что  рано  или  поздно  возникнет
вопрос, не Мойер ли он, и дал полицейским время покончить с этим.
   - Тебе эта мысль кажется верной, амиго?
   - Да. Суди сама. Зачем Стилгрейву обедать на людях в  тот  самый  день,
когда он вышел из тюрьмы, чтобы убить Стейна? И если он  все  же  пошел  в
ресторан, то каким образом рядом оказался Квест, который еще и  исхитрился
сделать снимок? Стейн пока что не был убит, так что фотография  эта  ни  о
чем не свидетельствовала. Хорошо, если людям  везет,  но  это  слишком  уж
невероятное везенье. К тому же, если даже Стилгрейв не  знал,  что  снимок
сделан, он знал, кто такой Квест. Должен был знать. Квест тянул  у  сестры
деньги на пропитание с тех пор, как лишился работы, а может, и до того.  У
Стилгрейва был ключ от ее квартиры. Он  должен  был  знать  кое-что  о  ее
брате. Из этого следует очень простой вывод - что в тот вечер Стилгрейв не
стал бы убивать Стейна, если даже и собирался.
   - Теперь я должна спросить тебя, кто же  убил  его?  -  вежливо  задала
вопрос Долорес.
   - Тот, кто знал Стейна и мог подойти к нему. Тот, кто знал, что  снимок
сделан, знал, кто  такой  Стейн,  знал,  что  Мэвис  Уэлд  вот-вот  станет
звездой, знал, что ее связь со Стилгрейвом опасна, но станет в тысячу  раз
опаснее, если Стилгрейва обвинят в убийстве. Знал Квеста,  потому  что  он
бывал в квартире Мэвис Уэлд, сошелся с ним, делил с ним постель  (а  этого
мальчишку можно  было  свести  с  ума  подобным  обхождением),  знал,  что
пистолет с костяной рукояткой зарегистрирован на Стилгрейва, хотя купил он
его  для   двух   девиц   и   если   носил   какой-нибудь   пистолет,   то
незарегистрированный. Знал...
   - Перестань! - Голос  ее  был  резким,  но  не  испуганным  и  даже  не
сердитым. - Пожалуйста, немедленно перестань!  Я  больше  не  желаю  этого
слушать! Убирайся сейчас же!
   Я  встал.  Долорес  откинулась  назад,  на  шее  у  нее  билась  жилка.
Грациозная, смуглая, безжалостная убийца. И никто не мог тронуть ее,  даже
полицейские...
   - Зачем ты убила Квеста? - спросил я.
   Она поднялась и, слегка улыбаясь, подошла вплотную ко мне.
   - По двум причинам, амиго. Он был  не  совсем  нормальным  и,  в  конце
концов, убил бы меня. Другая причина в том, что все это - абсолютно все  -
делалось не ради денег, а из-за любви.
   Я хотел рассмеяться ей в лицо. Но не рассмеялся.  Она  была  совершенно
серьезной. Это не укладывалось в голове.
   - Сколько бы любовников ни  было  у  женщины,  -  негромко  проговорила
Долорес, - всегда есть один, которого она не может  уступить  другой.  Для
меня это был Стилгрейв.
   Я молча смотрел в ее красивые темные глаза.
   - Верю, - сказал я наконец.
   - Поцелуй меня, амиго.
   - О господи!
   - Я не могу обходиться без мужчин, амиго. Но тот, кого я любила, мертв.
Я убила его. Этого мужчину я не хотела делить ни с кем.
   - Ты слишком долго ждала.
   - Я могу быть терпеливой - пока есть надежда.
   - Перестань молоть чушь!
   Она улыбнулась, непринужденно, красиво, совершенно естественно.
   - И ты, дорогой, не погубив окончательно Мэвис Уэлд, ничего не  сможешь
тут поделать.
   - Вчера вечером она доказала, что хочет погубить себя.
   - Если не играла роль. - Долорес дерзко глянула на меня и  рассмеялась.
- Тебя это ранит, не так ли? Ты влюблен в нее.
   - Влюбляться было бы неразумно, - рассудительно сказал я. -  Я  мог  бы
посидеть с ней в темноте, держась  за  руки,  но  как  долго?  Вскоре  она
унесется в дымку красивости,  дорогой  одежды,  болтовни,  нереальности  и
завуалированного секса. Это будет уже не живой  человек.  Просто  лицо  на
экране, голос со звуковой дорожки. Мне этого недостаточно.
   Не поворачиваясь к Долорес спиной, я пошел к двери. Собственно  говоря,
я не ждал пули в спину. Считал, что больше всего устраиваю ее живым  и  не
способным ничего предпринять.
   Открывая  дверь,  я   задержался.   Стройная,   смуглая,   красивая   и
улыбающаяся. Похотливая. Совершенно не считающаяся  с  моральными  нормами
этого - или любого другого, доступного нашему воображению, - мира.
   Да, такие встречаются не часто. Я молча вышел. Когда закрывал дверь, до
меня чуть слышно донесся ее голос:
   - Querido [любимый (исп.)], ты мне очень понравился. Как жаль.
   Я закрыл дверь.
   Когда  внизу  дверцы  лифта  открылись,  я  увидел  мужчину.   Высокий,
худощавый, с низко надвинутой на глаза шляпой. Несмотря  на  теплый  день,
воротник его тонкого пальто был поднят. Подбородок мужчина держал низко.
   - Доктор Лагарди, - негромко позвал я.
   Он оглянулся, но не узнал меня. Вошел в кабину. Лифт тронулся вверх.
   Я подошел к конторке и нажал кнопку  звонка.  Рослый  толстяк  вышел  и
встал передо мной с деланной  улыбкой  на  вялых  губах.  Глаза  его  были
мутноватыми.
   - Дай мне телефон.
   Толстяк опустил руку, достал аппарат и  поставил  его  на  конторку.  Я
набрал номер Мэдисон 7911. Голос ответил: "Полиция". Это был отдел срочных
вызовов.
   - Жилой  дом  Шато-Берси  на  углу  Франклин-авеню  и  Джирард-стрит  в
Голливуде. Человек по имени Винсент  Лагарди,  разыскиваемый  для  допроса
лейтенантами Френчем и Бейфусом из отдела расследования убийств,  поднялся
в квартиру четыреста двенадцать. Говорит Филип Марлоу, детектив.
   - Франклин и Джирард. Ждите, пожалуйста, там. У вас есть оружие?
   - Есть.
   - Если попытается уйти, задержите его.
   Я положит трубку и строго глянул на  толстяка.  Он  стоял  бледный  как
полотно, навалясь на конторку.
   Полицейские приехали быстро - но все же опоздали. Может, мне нужно было
остановить Лагарди. Может, я догадывался, что он задумал, и  умышленно  не
помешал ему. Иногда, в дурном настроении, я пытаюсь разобраться в этом. Но
тут сам черт ногу сломит. И таким было все это проклятое дело. Я не мог  и
шагу ступить, не перестав до одури ломать голову над тем, как он отразится
на ком-то из тех, перед кем я хоть в каком-то долгу.
   Когда дверь взломали, Лагарди сидел  на  кушетке,  прижимая  Долорес  к
сердцу. Глаза его ничего не видели, на губах выступила кровавая  пена:  он
прокусил себе язык.
   Под ее  левой  грудью,  прижав  к  телу  ярко-красную  блузку,  торчала
знакомая уже мне серебряная рукоятка в  форме  обнаженной  женщины.  Глаза
мисс  Долорес  Гонсалес  были  полуоткрыты,  на   губах   застыла   легкая
соблазнительная улыбка.
   - Улыбка, предвещающая смерть, - вздохнул интерн со "скорой помощи".  -
А ей она идет.
   И он перевел взгляд на доктора Лагарди, который, судя по  лицу,  ничего
не видел и не слышал.
   - Видно, кое-кто лишился иллюзии, - сказал интерн,  нагнулся  и  закрыл
покойной глаза.

Last-modified: Fri, 12 Jan 2001 17:23:56 GMT

Оцените этот текст: