е богини" Валери выдвигает идею "чистой поэзии". В декабре выходит "Альбом старых стихов". 1921 Статья "Вокруг Верлена" (впоследствии -- "Прохождение Вернлена") появляется в журнале "Голуа". "Поэзия, -- пишет в ней Валери, -- есть притязание на речь, более отягощенную значинтельностью и более насыщенную музыкой, нежели то бывает и может быть в обыденном языке". В марте, отвечая на анкету журнала "Коннэсанс", большинстнво читателей называют самым выдающимся поэтом современнной Франции Поля Валери. Из тетради: "Они избрали меня 3145 голосами величайшим понэтом. <... > Но я не великий и не поэт, точно так же как их не три тысячи, а всего лишь четверо в каком-нибудь кафе... " В предисловии к "Эврике" Эдгара По Валери останавливается, в частности, на понятии вселенной как Единого Целого: "Что же касается ее происхождения, -- вначале была сказка. В ней она и пребудет вечно". Журнал "Архитектура" в своем специальном издании публинкует сократический диалог "Эвпалинос, или Архитектор"; в декабре в "Ревю мюзикаль" появляется "Душа и Танец". Рильке знакомится с произведениями Валери: его восторг безнграничен. Он напишет: "Я был одинок, я ждал, все мое творнчество ожидало. Однажды я прочел Валери, и я понял, что моему ожиданию пришел конец". Рильке переводил поэзию и прозу Валери (в том числе оба диалога). Эссе "Об "Адонисе" вскрывает изощренность поэтического иснкусства "простодушного" Лафонтена. Своим прославлением формальной строгости классического стиха, его "условного порядка" Валери открыто противопоставляет себя иррационнальным течениям в поэзии. (Такой эскапизм, однако, привондит его к слепоте в отношении многих самых знаменательных явлений современного искусства. ) 1922 В феврале умирает Эдуард Лебе. Валери решает не искать работу, надеясь прожить литературным трудом. Материальнные заботы побуждают его много и часто писать "на заказ". Он к тому же считает, что поставленные извне условия и трудности, которые требуют "взыскательного и волевого усинлия", "не всегда лишены подлинной пользы для автора". Они позволяют ему узнать и выявить свои возможности. Летом выходит сборник "Чары". С его появлением Валери считает свой поэтический путь законченным. Он жалуется Жиду: "Хотят, чтобы я представлял французнскую поэзию. Во мне видят поэта! Но мне плевать на поэзию. Лишь поневоле я ею интересуюсь. Только благодаря случайнности писал я стихи. Я был бы в точности тем же, если бы их не писал. То есть обладал бы в собственных глазах тою же значимостью. Это для меня совершенно несущественно. Что для меня существенное -- я хотел бы это сказать. Я верю, что смогу, что смог бы еще это сказать, будь у меня досуг и понкой... но я не принадлежу себе больше. Жизнь, которую я венду, меня убивает". К своему общественному положению он втайне относится с иронией, доходящей порой до сарказма. Даже в старости, даже будучи академиком, почтеннейшей фигурой, осыпанный наградами, принимаемый королями, правителями, окруженнный и прославляемый цветом интеллектуальной Европы, он "терпеть не может серьезных людей", не принимает всерьез "Человека с положением", "Господина". Человек поразительнной скромности, чуждый всякой рисовки, он любит издеватьнся над своим двойником -- "клоуном, зубоскалом, который исполняет свой трюк как умеет" (J. В а 11 а г d, Celui que j'ai connu. -- Сб. "Paul Valйry vivant", p. 245). 1923 В Париже, Брюсселе, Лондоне он выступает с докладами о "чистой поэзии", о Гюго, Бодлере, Верлене, Рембо, о влиянии, которое оказали на него По, Вагнер, Малларме. "Душа и Танец" появляется вместе с "Эвпалиносом" отдельнным изданием. В "Вариации на тему одной мысли" он вскрывает рассчитанное искусство Паскаля как художника. К этому, в сущности, сводится здесь критика "Мыслей" Паскаля, которая многими была понята в более широком смысле. Это эссе и особенно его издание 1930 года, снабженное пояснениями, вызвали оживнленнейшую полемику и резкую критику автора. Известный философ Этьен Жильсон обратился с "Открытым письмом г-ну Тэсту в защиту Блеза Паскаля". Пристрастные упреки Валери в адрес Паскаля за его "отступнничество" от науки и другие предполагаемые грехи звучат тем острее, что он представляется ему "фигурой первой велинчины", человеком, который призван был стать "апостолом люндей науки и мысли". Статья "Стефан Малларме" появляется в октябре в журнале "Голуа". За ней последует целый ряд эссе, которые Валери посвятит своему учителю в поэзии. Валери записывает: "Я ценю человека, если он обнаружил занкон или метод. Прочее не имеет значения". В другой тетради: "Литература -- искусство языка. Лучшим является тот, кто лучше всего владеет своим языком Но языком можно владеть двояко: как атлет -- своими муснкулами или как анатом -- чужими. Два рода знания. Нужно сочетать анатома с атлетом". 1924 Валери выступает с докладами в Италии и Испании, где встречается с Габриэлем д'Аннунцио (между ними завязывается теплая дружба), с Ортегой-и-Гассетом. В апреле -- встреча с Рильке в Мюзо; хозяин посадит здесь иву в память об этом "одиночестве вдвоем". Летом в беседе с Бергсоном он говорит о своих исканиях нанчиная с 1892 года: "Что касается метода, я полагался исклюнчительно на собственную манеру видеть... ". Сентябрь: "Положение Бодлера" -- в журнале "Ревю де Франс". Он готовит первый номер журнала "Коммерс", который редакнтирует вместе с друзьями -- Валери Ларбо и Леоном-Полем Фаргом. В этом журнале, одном из лучших в 20-- 30-е годы, будут, в частности, впервые во Франции опубликованы перенводы из Б. Пастернака и О. Мандельштама. Осенью публикуется "Тетрадь В 1910" -- первый из серии сборнников, в которых Валери обнародует фрагменты своих "тетнрадных" записей. Он продолжает этот свой "центральный" труд до конца жизни. Его избирают председателем Пен-клуба. 1925 Аббат Бремон выступает во Французской Академии с докладом о "чистой поэзии", ссылаясь при этом на Валери. В связи с этим завязывается многолетняя дискуссия поэтов, критинков, эстетиков. 19 ноября Валери избирается во Французскую Академию. 1926 Он выступает в Вене и Праге. В Берлине, где он делится литературными воспоминаниями, в числе слушателей -- Эйннштейн. Июнь: предисловие к каталогу выставки Берты Моризо. Сентябрь: предисловие к "Персидским письмам" Монтескье. В "Возвращении из Голландии" Валери говорит о Декарте, которому посвятит еще несколько эссе. Декартовский метод -- один из главных образцов для Валери, с которым мысль его постоянно соотносится. Но, пишет он, "порой я мыслю, понрой -- существую". 13 сентября 1926 г., за три с половиной месяца до своей сменрти, Рильке проводит целый день в гостях у Валери на бенрегу Женевского озера. Валери будет вспоминать: "Какие миннуты свободы, отзвучных даров -- эти минуты последнего сеннтября его жизни!.. " Запись в тетради: "Трудно проникнуть в мир атомов, но мы уже погрузились в него; наиболее трудное, однако, снова из него выбраться, то есть воссоздать и вернуть, исходя из самих элементов, явления нашего уровня". 1927 Смерть матери, с которой Валери был особенно близок. Он говорил с ней по-итальянски и признавался, что благодаря ей ощущал дух и характер Венеции XVIII века. В письме священнику Жийе, выпустившему работу "Поль Ванлери и метафизика", он отрицает влияние на него Бергсона и связывает философию с проблемами языка. "Что касается венры -- как сказать? Я ее не ищу и не избегаю. Я стремлюсь выработать о ней четкое понятие". Вопрос о существовании бога является, по мнению Валери, чисто словесным вопросом, порождаемым фикциями языка. Почти повторяя древнего ерентика Маркиона, он напишет: "Мой бог обладал бы величием души, позволяющим ценить тех, кто в него не верит". В его "Зарисовке змеи" провозглашается, "что вселенная -- изъян в чистоте небытия". "Чистая" потенция и "нечистота" бытия, которая исключает бога, антагонистичны и несоединимы в поннимании Валери. В статье о Стендале, к личности и творчеству которого Валенри всегда был неравнодушен, он рассматривает проблему иснкренности в литературе. За мнимой непосредственностью писателя всегда стоит некое "искусство", рассчитанный эффект. "Правдивость немыслима в литературе". 23 июня он выступает с благодарственной речью в Академии. Присутствующие озадачены: своего предшественника Анатоля Франса он именует "мой будущий предшественник", ни разу не называя его по имени. Валери не может простить ему вранждебного по отношению к Малларме поступка, который всенми давно забыт. В октябре -- выступления в Англии: Лондон, Оксфорд, Кембнридж. Ноябрь: речь на открытии памятника Эмилю Верхарну. 1928 В "Заметках о величии и упадке Европы" Валери осуждает политику раздоров, уводящую европейскую цивилизацию от ее великого предназначения. "Единственные договоры, с котонрыми стали бы считаться, это те, кои скреплялись бы заднинми мыслями". Поэтому войну он считает не только преступнным актом, но и решением сугубо иллюзорным. Эта иллюзорнность ведет в конечном счете к войне тотальной. В статье "Об истории" Валери называет историческую науку "самым опасным продуктом из всех, какие вырабатывает хинмия интеллекта". Свои взгляды на историю как таковую и иснторию как науку он разовьет в целом ряде статей и выступнлений, в том числе в "Речи об истории" (1932), которая вынзовет бурные отклики. Он утверждает, что история -- это Муза и в качестве таконвой только и "надлежит ее уважать". Анализируя понятия "движения истории" и "исторического факта", он подвергает критике прежде всего позитивистскую историческую науку, как она сложилась к концу XIX века. Впоследствии ряд пенредовых историков XX века (М. Блок и другие) использовал его анализы и критику арсенала исторической науки, однако разработка новых научно-исторических методов осталась ему практически неизвестной. Валери сознавал, что коренной сдвиг в развитии человеческой культуры требует радикального обновления всей исторической практики. Первым таким требованием был, по его убежденнию, отказ от оглядки на прошлое. Прошлое, по убеждению Валери, есть лишь часть настоящего и рассматриваться долнжно в перспективе конкретных возможностей будущего. В своем анализе Валери, по существу, переносит в область иснтории принцип относительности времени: не время "вмещает" историю, но актуально-сущее, "живая" история формирует время. Этот принцип, связанный с отказом от ретроспекции, способствует особой меткости и остроте его конкретных оценнок и прогнозов. Август: эссе "Леонардо и философы" появляется в журнале "Коммерс"; Валери, в частности, подвергает критике метафинзическую отвлеченно-нормативную эстетику. 1929 Валери постоянно встречается в это время с учеными: часто посещает лабораторию Перрена, видится с Луи де Бройлем, Ланжевеном, беседует с Эйнштейном, о котором записывает после одного из его выступлений: "Он единственный художн ник среди всех этих ученых". При встрече с ним 9 ноября он его спрашивает, какова вероятность существования единства в природе. Эйнштейн отвечает: "Это -- акт веры". Он приветствует Джойса на завтраке в его честь; журнал "Коммерс" еще в первом своем номере опубликовал в перенводе фрагменты из "Улисса". Запись в тетради: "Знание превратилось теперь из цели в средство -- тогда как философом прежде был тот, для кого оно являлось целью". И другая: "Машина делает лишь первые шаги. Однажды, быть может, электрофонический калейдоскоп будет составлять музыкальные фигуры сотнями -- изобретет серийные ритмы, мелодии. У человека появятся машины для безошибочных рассуждений. -- Ему останется лишь выбирать. Комбинационнные фабрики". 1930 Визит к Бергсону. "Беседуем об эволюции, -- записывает Ванлери. -- Я говорю ему, что в конце концов мы научимся рассматривать будущее в качестве причины прошлого... ". Май: "Взгляд на море" -- в "Нувель ревю Франсез". Валери встречается и беседует с Тейяром де Шарденом. 1931 В марте выходит сборник "Статьи об искусстве". В Копенгагене он беседует с Нильсом Бором, с работами конторого хорошо знаком. 23 июня -- премьера мелодрамы "Амфион", написанной им в содружестве с Онеггером и при содействии Иды Рубинштейн: Валери возвращается в ней к орфической теме. Он в это вренмя находится в Оксфорде на церемонии по случаю присужндения ему титула доктора honoris causa. Июль: выход первого тома Собрания сочинений. В предисловии к сборнику "Взгляд на современный мир" Ванлери рассматривает вопрос, который затронул уже три года назад: "Начинается эпоха конечного мира". В истории, писал он, наступает момент, когда "уже нельзя будет ни предвидеть, ни локализовать почти мгновенные последствия того, что предпринято". Он снова выявляет катастрофические последстнвия "малоевропейства" и колониальных распрей. "Не было ничего более глупого в истории, чем европейское соперниченство в области политики и экономики, когда его сравниваешь, сопоставляешь и сочетаешь с европейским единством и союнзом в области науки". В результате безрассудной политики и войны "искусственное неравенство сил, на котором зиждинлось последние три века господство Европы, быстро сходит на нет. Вновь начинает возникать неравенство, основанное на валовых данных статистики. Азия приблизительно в четынре раза больше Европы. Поверхность Американского материнка немного меньше поверхности Азии. Однако население Китая по меньшей мере равно населению Европы; население Японии превышает население Германии... " В это время, когда миру все более угрожают фашистско-тонталитарные движения и режимы, наивно-утопически звучит субъективно честный призыв Валери к совершенно новой понлитике -- "политике Мудрости". 1932 В "Навязчивой идее", наиболее "обнаженном" из всех диалонгов Валери, во всем блеске проявляется его гений мастера свонбодной беседы. Затрагивая поочередно проблемы разума и памяти, личности и знания, языка и морали, современной науки и бессознательнонго (к фрейдизму он относится критически), Валери развивает идеи, выработанные за долгие годы уединенных размышлений. В ходе этой легкой, почти светской беседы автор возвращанется к своей излюбленной теме -- антагонизму знания и бынтия -- и пытается осмыслить в этом свете трагические последнствия развития экстенсивной, утилитаристской буржуазной цивилизации: "болезнь активности", всеобщий автоматизм и нарастающее ускорение жизни приводят к тотальной нивелинровке и угрожают той самой "свободе духа", тому "высшему благу", следствиями которого являются. Как видно из диалога, Валери остается "Робинзоном на остронве", но это отнюдь не "политика изоляции", равнодушия. "Оснтров" служит пунктом "интеллектуального внимания", полнного тревоги и окрашенного в трагические тона. Высшее принзвание человека он по-прежнему усматривает в неограниченнном дерзании разума, но он начинает замечать возникающую отсюда угрозу. Трагически звучит парадоксальная фраза из его тетрадей: "Разум есть, быть может, одно из средств, котонрое избрала вселенная, чтобы поскорее с собой покончить". 30 апреля в связи со столетием со дня смерти Гете Валери произносит речь о нем в Сорбонне. Он видит в этом великом немце великого европейца, образ которого позволяет нам угандывать, чем могла бы стать Европа, если бы "могущество понлитическое" и "могущество духа" счастливо сочетались. Гете выступает у Валери как некий "мистик внешнего мира", целиком доверяющийся чувственной реальности, которая, венрит он, "гениальнее его собственного гения". Именно это принводит его к универсальному "протеизму" и возможности сонотносить бесконечные метаморфозы сущего с этой своею унинверсальностью. Валери говорит в связи с этим о демонизме Гете, о его воле к жизни и о его орфическом начале: "Мы гонворим: Гете, как мы говорим: Орфей". Май: "О Коро и пейзаже" (впоследствии -- "Вокруг Коро") -- предисловие к книге "Двадцать эстампов Коро". Июнь: "Триумф Мане" -- вступление к каталогу выставки. 1933 Март: вместе с Мари Кюри, Ланжевеном, Жюлем Роменом он участвует в Мадриде в заседании Комитета сотрудничества интеллигенции Лиги Наций. Май: цикл выступлений в Италии. Он записывает в тетради: "У меня интеллектуальная "шизонфрения" -- ибо я столь же общителен на поверхности <... >, насколько сепаратист в глубине... " С декабря Валери возглавляет Средиземноморский универсинтетский центр в Ницце. В выступлении, озаглавленном "Средиземноморские внушенния", он говорит о многовековой культуре Средиземноморья и о влиянии на его творчество и его мысль морской стихии, в атмосфере которой прошло его детство. 1934 Февраль: встреча со Стравинским. "Эстетическая бесконечность" в журнале "Искусство и мединцина". 5 мая -- премьера мелодрамы "Семирамида": текст Валери на музыку Онеггера. Андре Моруа передает разговор Андре Жида и Валери. Жид сказал: "Если бы мне не давали писать, я бы покончил с сонбой". На что Валери ответил: "А я покончил бы с собой, еснли бы меня заставляли писать". Декабрь: "Доклад о ценности добродетели" -- выступление на заседании Французской Академии. 1935 Январь: журнал "Нувель ревю Франсез" публикует "Вопронсы поэзии". Выступая в родном городе перед выпускниками сетского колнлежа, Валери отходит от своей антируссоистской позиции, гонворит даже об "органическом бытии" человека и подвергает сомнению свой исходный этический принцип -- ставку на безнграничность творческой потенции интеллекта: "По мере того как человек все более и быстрее, чем когда бы то ни было, удаляется от первоначальных условий существования, все, что он знает, то есть все, что он может, с силой противоборнствует тому, что он есть". Он председательствует на сессии Комитета искусств и литенратуры Лиги Наций. 25 мая, в связи с пятидесятилетием со дня смерти Гюго, по парижскому радио зачитывается статья Валери "Виктор Гюнго -- творец во всеоружии формы". 15 июня: выступление в Сорбонне на вечере, посвященном Лопе де Вега. Ноябрь: "Всеобщее определение искусства" опубликовано в "Нувель ревю Франсез". 1936 Февраль: "Дега, Танец. Рисунок". Март: выступление в Париже "Философия танца". Апрель: серия лекций в Алжире и Тунисе. Валери избирается профессором поэтики в Коллеж де Франс. Он пишет предисловие к книге о Сведенборге. О мистике он будет говорить также в статьях, посвященных Нервалю и понэзии Хуана де ла Крус; в этой последней он великолепно опишет мистическое состояние "темной ночи". С мистической литературой, в частности с текстами Рейсбрунка Удивительного, Катерины Эммерих, Сведенборга, он был хорошо знаком еще с юношеских лет. Однако когда он пишет: "Я мыслю, как сверхчистый рационалист. Я чувствую, как мистик", он отнюдь не имеет в виду религиозно-мистического переживания. Запись в тетради: "Я отличаюсь от многих (и конкретно -- от Малларме) тем, что они наделяют литературу некой "абнсолютной" ценностью, -- то есть ценностью конечной цели, -- тогда как я ценю ее лишь как средство развития выразительнных и комбинационных способностей... <... > У меня не литературная цель. Моя цель заключается в воздействии не на других, а на себя -- Себя, -- поскольку "Я" может себя рассматривать как произведение... разума". В другой записи Валери рекомендует себе на будущее заменнять по возможности термин "формальный" термином "функнциональный". 1937 Январь: выступление в Париже -- "Вийон и Верлен". В одном из самых изящных и тонких своих эссе "Человек и раковина" Валери рассматривает различие человеческих констнрукций и природных образований, творчества человека и сонзидания естества. В коротком тексте "Преподавание поэтики в Коллеж де Франс" Валери призывает к созданию такой истории литератунры, которая строилась бы "не как история писателей и слунчайностей их биографии или творчества, но как история ранзума, поскольку он производит и потребляет "литературу"; такая история могла бы быть создана даже без всякого упонминания имен писателей". Август: "Речь об эстетике" -- выступление на Международнном конгрессе эстетики и искусствознания. 10 декабря -- первая лекция курса поэтики в Коллеж де Франс. Отправляясь от греческого корня "пойейн" (делать), Валери строго разграничивает творческий акт и само произвендение, значимость которого рождается лишь в акте его воснприятия "потребителем". Он призывает отказаться от взгляда на произведение как на некий застывший объект. "Творение разума существует лишь в действии". Он пишет в тетради: "Порою вещи, солнце, мои бумаги как будто говорят мне: опять ты! Что ты делаешь здесь? Разве ты недостаточно видел нас? Ты снова хочешь закурить сингарету? Но ты курил ее уже триста семьдесят тысяч раз. Ты опять хочешь улавливать эту брезжущую идею?.. Но ты внимал ее появлению по крайней мере 104 раз. И я сажусь и той же рукой подпираю тот же подбородок". Судя по "Тетрадям", старость не приносит Валери ни ощущенния слабости, дряхления или распада, ни сознания умудреннности, ни какой-либо глубокой трансформации. Им владеет чувнство неизбывного повторения. "Та же утренняя сигарета, тот же кофе, та же тетрадь, те же идеи" (N. В a s t e t, Faust et le cycle. -- "Entretiens sur Paul Valйry", 1968, p. 119). 1938 В "Предисловии к диалогу об искусстве" Валери говорит о лживости и пагубности европоцентризма в условиях современной цивилизации. "Со дня на день догма о неравенстве ченловеческих семей становится все более опасной в политике; она будет для Европы фатальной. Техника распространяется, как чума". В августе он пишет "Кантату о Нарциссе", которая должна быть положена на музыку. Октябрь: предисловие к альбому Домье в издательстве Скира. Запись в тетради: "Нужно расти. Но нужно также всю жизнь хранить в себе Ребенка. Посмотри на окружающих -- тех, в чьем взгляде ничего не осталось от детства. Вот как это узннается: их взгляд отчетлив, когда предметы отчетливы, и раснплывчат, когда предметы расплывчаты и безымянны... " 17 октября -- речь перед хирургами, в которой он прославлянет великое искусство человеческой руки. "Символизм не есть Школа", -- утверждает он в "Существованнии символизма". Что же касается самих символистов, "эснтетика разъединяла их; этика их сплачивала". 1939 Январь: лекция об Эдгаре По в Коллеж де Франс. Валери пишет текст для книги о Чехословакии, отданной на растерзание гитлеровской Германии. Сентябрь: "Смесь". В статье "Свобода духа" Валери снова пытается переосмыснлить ряд своих основных установок. Провозглашая свободу духа (которую он отличает от свободы формальной) "высшим благом", он, однако, констатирует: "Дух представляет в нас некую силу", которая понудила нас удалиться "от всех иснходных и естественных условий нашего бытия". Трудно преднвидеть, к чему ведет нас этот новый и небывалый мир, сонзданный нашим духом и "для нашего духа". Но каковы бы ни были его угрозы, пути назад нет -- разве что к "животнонму состоянию". Лишь сам свободный дух, без которого "кульнтура угасает", может быть критерием и предвидеть порождаенмые им же угрозы материального прогресса. Вот почему понра "бить тревогу и выявлять опасности", которым он поднвергается, -- исходят ли они от "наших открытий", "нашего образа жизни" или от бесчеловечной политики. Валери, не называя прямо тоталитарно-фашистских режимов, ясно говонрит об их политической сути, враждебной свободной мысли. Сентябрь он проводит по соседству со Стравинским, который читает ему наброски своего "Курса музыкальной поэтики"; Валери находит в нем общие идеи с собственной поэтикой. 1940 Он отдыхает после болезни в Динаре, когда 22 июня туда вступают немецкие войска. "Я мыслю, -- следовательно, я страдаю, -- пишет он. -- Мысль о том, что происходит, отравляет то, что я вижу. Красота солнца и моря заставляет страдать -- ибо нужно страдать, -- и прекрасное должно действовать в том же духе". Узнав, что дети целы и невредимы, он с головой уходит в ранботу. Он обращается к образу Фауста, этого "европеида", которого переносит в эпоху, когда вновь открыт "в недрах тел и словно бы за пределами их реальности древний хаос", когда "индивид умирает", "растворяется в множественности", когда наступает, быть может, "гибель души" и "само Зло под угрозой", ибо даже смерть оказывается всего лишь "однним из статистических свойств" "человеческого материала", а "методы" дьявола представляются "устаревшими". Драму "Мой Фауст" Валери не окончил. По мнению исследонвателей, три завершенных акта, сверкающие остроумием, полнные чеканных и глубоких формул, не дают представления о всей полноте замысла Валери. Его Фауст -- "Сизиф жизни", чья трагедия даже не в самом вечном повторении жизни, но в высшей ясности сознания, которое угадывает сущее в его зарождении и знает наперед все его возможности: хотя Фауст и обнаруживает в итоге, что бытие ценнее знания, хотя он даже пытается слить воедино постижение и любовь, он долнжен будет отказаться (в IV акте) от любви, неотделимой от "Эроса исступленного", -- во имя высшего своего завершения, "последней мысли", которая прервет окончательно "циклы" его существований. Тайной мыслью автора было "исчерпать" вечнный образ, ибо "ницшевскому amor fati Валери всем сущестнвом противопоставляет свой horror fati" (N. В a s t e t, Faust et le cycle. -- "Entretiens sur Paul Valйry", 1968, p. 122). В сентябре он возвращается в Париж. В Академии, где понставлен вопрос о выражении доверия Петену, он первым бенрет слово и заставляет предложение отвергнуть. 1941 Валери выступает в Академии с речью памяти Бергсона. Эта речь, почти неизвестная во Франции, будет воспринята за рубежом как акт мужества перед лицом оккупанта. На протяжении всего периода оккупации Валери отказываетнся от встреч с врагом и решительно отвергает посулы колланборационистов. Он живет в стесненных материальных услонвиях. Правительство Виши смещает Валери с поста руковондителя Средиземноморского университетского центра. Осенью выходит первое издание сборника "Дурные мысли и прочее". Среди самых различных тетрадных записей Валери здесь встречается особенно характерная: "Оставайся спокоен. Гляди бесстрастно. Почему? Потому что это спокойствие и это бесстрастие воспроизводят устойчивость, а также и вренмя, которое от всего очищается. Человек бесстрастный обландает амплитудой века. Гнев, наслаивающиеся эмоции порожндают в итоге только банальность. В конце концов, ничего нинкогда не было. Не теряй из виду это конечное и несомненное ничто. Пусть некий знак -- некая вытянутая горизонталь -- остается глубинным фоном твоих сокровенных движений и метеоров". Известный французский писатель Жюльен Грак так откликается на эту стоическую или даже даосскую запонведь Валери: "Точно -- и прекрасно. Но в конце концов и равным образом не было никогда никого, и эта вытянутая горизонталь выявляется лишь на кладбище. <... > Поразинтельно, что Валери предается здесь <... > той бестелесной загробной мудрости, которая произвольно выносит человека в пространство без почвы и время без длительности: он, кто так много и столь справедливо упрекал Паскаля в том, что можно назвать бессодержательной отстраненностью" (J. Gracq, Lettrines 2, Paris, 1974, p. 142). 1942Он вступает в антифашистский Национальный комитет писантелей. Сентябрь: "Искушение (святого) Флобера". Начало работы над переводом "Буколик" Вергилия. Читая дневник А. Жида, Валери изумлен мнением своего друнга, полагающего, что он разыграл свою жизнь, как искусный шахматист: "Все события моей жизни, карьера, брак и т. д. были делом других. Моя политика всегда состояла в одном: оградить, поскольку это возможно, мой бесконечный поиск -- за счет множества вещей и ценою посредственной жизни". Письмо священнику Ридо, которое послужит предисловием к его книге "Введение к мысли Поля Валери": "Вот уже пятьндесят один год день за днем на рассвете мой мозг испынтует меня. Это два-три часа внутренних операций, в которых я нуждаюсь физиологически". И дальше: "Моей единственной "константой", единственным постоянным моим инстинктом бынло стремление все более отчетливо представлять свое "умственнное функционирование" и, поскольку это возможно, храннить или восстанавливать свободу от тех иллюзий и "паразинтов", какие навязывает нам неизбежное пользование словом". Октябрь: "Диалог о дереве". Он откликается на освобождение Парижа статьей "Дышать": "Свобода есть ощущение. Этим дышат. Мысль, что мы свободны, расширяет будущность мгновения. <... > Мы видели и пережили то, что может совершить огромный и славный гонрод, который хочет дышать". Но нет места самоуспокоеннонсти: "... Разум должен сохранять нынче всю свою ясность. <... > Надобно попытаться представить эпоху совсем небыванлую". Теперь, как никогда, необходимо отказаться жить прошлым. Валери сознает, что нужно менять "всю структуру понлитического и экономического мира". Об этом говорит он 10 декабря, на торжественном заседании в Сорбонне, где выступает с речью о Вольтере. В этой речи, исполненной горечи и трагической силы, он прославляет Вольнтера прежде всего как борца, как героя, "друга и защитника рода людского". Вольтер, "провозглашающий, что существунют преступления против человечества и что есть преступления против мысли", "единой силой пера <... > сотрясает всю свою эпоху". "Но что мог бы он сделать сегодня? -- восклицает Валери. -- Что может человек разума?" Валери видит уничнтожение духа на путях духа и, полный трагического сомнения, фактически признает, что поколеблен основной принцип его мысли. Вновь отмечая, что в наши дни "человек понимает себя все меньше, как, по-видимому, все меньше он разумеет природу, в которой находит меж тем все более могущественнные орудия силы", он решается заявить, что свобода духа и жизнь его обречены, если дух не будет соблюдать "преденлов, которые должен сам ставить своей чрезвычайно ценной и чрезвычайно опасной власти все подвергать сомнению". "Можно подумать, -- продолжает он, -- что все усилия нашей мысли, весь неслыханный рост наших положительных знаний послужили к тому, чтобы довести до сокрушительной и дикой силы возможность уничтожить род людской и прежде всего убить в нем надежды, какие вкладывал он веками в смягчение собственной природы. Должны ли мы согласиться в итоге, что нет такой жестокости, такого варварства, такого злонамереннного и холодного расчета, которые могли бы считаться изжинтыми и окончательно стертыми с лица земли? <... > И какой исполинский Вольтер, под стать миру в огне, нужен, чтобы осудить, проклясть, заклеймить безмерное планетарное злондейство с его свирепым разбоем? Ибо в наши дни речь не идет больше о нескольких невинных мучениках, о жертвах, которые можно пересчитать... мы считаем теперь миллионанми -- и даже уже не считаем... " Потрясенный фашистским террором, отупляющей пропаганндой, варварством и озверением, Валери говорит об ответстнвенности всего человечества за будущее человека и пытается представить реакцию Вольтера "перед этой фантасмагориченской картиной": "Быть может, -- если мне позволено будет завершить этим речь о нечестивце, -- он бы вспомнил несравнненное благородное слово -- самое глубокое, самое простое, самое точное слово, изреченное некогда о человеческом пленмени и, следовательно, о его политике, развитии его знаний, o ero учениях и конфликтах; быть может, он пробормотал бы очевиднейшую сентенцию: "Они не ведают, что творят". 1945 25 февраля: приветствие Красной Армии (зачитано на митиннге, опубликовано год спустя). Встреча в мае с Т. С. Элиотом: он делится с ним тяжелыми предчувствиями в отношении судеб Европы. В последнее денсятилетие жизни у Валери усиливается чувство "почвы", дунховных корней, неразрывной связи с европейской интеллектунальной традицией. Он с горечью ощущает теперь, что цивинлизации, его породившей, пришел конец. Май: продолжение курса поэтики в Коллеж де Франс. В мае же -- стихотворение в прозе "Ангел". Перед тем как 31 мая окончательно слечь в постель, он запинсывает в последней своей тетради: "В чем подвожу я себе итог. Я чувствую, что моя жизнь завершена, то есть не вижу в нанстоящем ничего, что нуждалось бы в завтра. Оставшаяся жизнь может быть только пустой тратой времени. В конце концов я сделал все, что мог. Я знал свой разум достаточно <... >. Знал я и свое сердце. Оно торжествует. Сильнее всего -- разума, организма. Это -- факт. Самый темный из фактов. Значит, сильней воли к жизни и способности понимания -- это неисправимое С<ер-дце>... " 20 июля -- смерть. По настоянию генерала де Голля Валери устраивают национнальные похороны. Его последний приют -- "морское кладбинще" в Сете, где на могиле высечены слова из поэмы: "О возндаянье после размышленья -- Взор, созерцающий покой бонгов!" Откликаясь на его смерть, Хорхе Луис Борхес писал: "Умирая, Валери завещает нам образ человека, бесконечно восприимчинвого ко всякому факту, -- человека, для которого всякий факт является потенциальным стимулятором бесконечной череды мыслей. Человека, который выходит за рамки отличительных черт некоего "Я" и о котором можно сказать словами Уильянма Хэзлита о Шекспире: "Не is nothing in himself" *. Челонвека, чьи прекрасные тексты не исчерпывают и даже не опнределяют заключенных в нем возможностей целостной натунры. Человека, который в век поклонения идолам крови, земли и страсти всегда предпочитал светлые радости мысли и тайнные стези порядка". * Сам по себе он ничто (англ. ). БИБЛИОГРАФИЯ Тексты Поля Валери П. Валери, Избранное, М., 1936. Oeuvres de Paul Valйry, 12 vol., Paris, 1937-- 1950. P. Valйry, Oeuvres, tt. I, II, Paris, 1957, 1960. P. Valйry, Cahiers, 29 vol., Paris, 1957-- 1961. P. Valйry, Cahiers, tt. I, II, Paris, 1973, 1974. P. Valйry, Lettres а quelques-uns, Paris, 1952. Correspondance Andrй Gide -- Paul Valйry, Paris, 1955. Correspondance Paul Valйry -- Gustave Fourment, Paris, 1957. Литература о нем И. Н. Голенищев-Кутузов, Поль Валери. -- В кн.: "История французнской литературы", т. IV, М., 1963. A. Моруа, Поль Валери. -- В кн.: "Литературные портреты", М., 1970. B. М. Козовой, Поль Валери в поисках интеллектуального универнсализма. -- "Вопросы философии", 1972, No 2. T. W. Adorno, Der Artist aпs Stattshalter, zu Valйry's Degas-Buch. -- "Mercur", 1953, N 11. G. Aigrisse, Psychanalyse de Paul Valйry, Paris, 1970. A. Bйguin, Paul Valйry. -- "Critique", 1947, dйcembre. A. Bйmol, Paul Valйry, Clermond-Ferrand, 1949. A. Bйmol, La mйtuode critique de Paul Valйry, Clermond-Ferrand, 1950. А. Bйmol, Variations sur Valйry, Sarrebruck, 1952. A. Bйmol, Variations sur Valйry, II, Paris, 1959. E. Bendz, Paul Valйry et l'art de la prose, Gфteborg, 1936. A. Bernardini, Simbolisti e decadenti, Roma, 1935. A. Berne-Jojfroy, Prйsence de Valйry, Paris, 1944. A. Berne-Joffroy, Valйry, Paris, 1960. M. Blanchot, La part du feu, Paris, 1949. M. Blanchot, L'espace littйraire, Paris, 1955. M. Blanchot, Le livre а venir, Paris, 1959. C. Во, Della lettura e altri saggi, Firenze, 1953. L. Bolle, Paul Valйry ou conscience et poйsie, Genиve, 1944. G. Benfanti, Primo approccio а Monsieur Teste. -- "Paragone", 1967, aprile. J. -L. Borges, Otras inquisiciones, Buenos-Aires, 1960. Th. Bosanquet, Paul Valйry, London, 1933. C. M. Bowra, The heritage of symbolism, London -- New York, 1962. H. Brйmond, La poйsie pure, Paris, 1926. H. Brйmond, Racine et Valйry, Paris, 1930. A. Breton, Entretiens avec Andrй Parinaud, Paris, 1952. L. J. Cain, Trois essais sur Paul Valйry, Paris, 1958. G. Cattaui, Esthйtiques et poйtiques contemporaines. -- "Critique", 1959, fйvrier. Centenaire de Paul Valйry. -- "Europe", 1971, juillet, N 507. H. Charney, Le scepticisme de Paul Valйry, Paris, 1969. J. Charpier, Essai sur Paul Valйry, Paris, 1956. Les chemins actuels de la critique, Paris, 1968. E. -M. Cioran, Valйry face а ses idoles, Paris, 1970. B. Croce, Paul Valйry e Goethe. -- "Quaderni della critica", 1949, novembre. В. Croce, La poesia, Bari, 1966. B. Croce, Storia dell'estetica per saggi, Bari, 1967. C. M. Crown, Paul Valйry, Consciousness and Nature, Cambridge, 1972. C. Davy, Words in the mind, Harvard University Press, 1965. M. Dieguez, L'йcrivain et son langage, Paris, 1960. Ch. Du Bos, Approximations, Paris, 1922. Ch. Du Bos, Approximations, 2 sйrie, Paris, 1927. J. Duchesne-Guillemin, Etudes pour un Paul Valйry, Neuchвtel, 1964. Г. S. Eliot, From Poe to Valйry, New York, 1948. Г. S. Eliot, L'art poйtique de Valйry. -- "Preuves", 1959, dйcembre. Entretiens sur Paul Valйry, Paris -- La Haye, 1968. Entretiens sur Paul Valйry, Paris, 1972. A. J. A. Fehr, Les dialogues antiques de Paul Valйry, Leiden, 1960. R. Fernandat, Autour de Paul Valйry, lignes d'horison, Paris, 1944. H. A. L Fisher, Paul Valйry, Oxford, 1927. E. Gaиde, Nietzsche et Valйry, Paris, 1962. E. Garrigue, Goethe et Valйry, Paris, 1955. G. Genette, Figures, Paris, 1966. G. Genette, Figures, II, Paris, 1969. A. Gide, Paul Valйry, Paris, 1947. R. P. Gillet, Paul Valйry et la mйtaphysique, Paris, 1927. S. Givone, Il destino dell' arte secondo Valйry. -- "Rivista di estetica", 1970, maggio -- augusto. M. Got, Assomption de l'espace, Paris, 1957. C. A. Hackett, Teste and "La soiree avec monsieur Teste". -- "French Studies", 1967, aprii. L'Homrnage а Paul Valйry. -- "Le Divan", 1922, N 79. A. Honegger, Valйry et la musique. -- "Style en France", 1946, janнvier -- fйvrier -- mars. R. Huyghe, Leonardo de Vinci et Paul Valйry. -- "Gazette des Beaux-Arts", 1953, octobre. J. Hytier, La poйtique de Valйry, Paris, 1953. M. Jastrun, Poezja i rzeczywistosc, Warszawa, 1965. W. N. Jnce, The poetic theory of Paul Valйry, Leicester, 1961. M. Kruse, Das Pascal-Bild in der Franzosischen Litteratur, Hamburg, 1955. V. Larbaud, Fauteuil XXXVIII: Paul Valйry, Paris, 1931. E. de la Rochefoucauld, En lisant les Cahiers de Paul Valйry, Paris, t. I, 1964; t. II, 1966; t. III, 1967. H. Laurenti, Paul Valйry et le thйвtre, Paris, 1973. Les critiques de notre temps et Valйry, Paris, 1971. F. Lefиvre, Entretiens avec Paul Valйry, Paris, 1926. A. G. Lehmann, The symbolist aesthetic in France, Oxford, 1950. J. Levaillant, Genиse et signification de "La soirйe avec M. Teste" (thиse), Paris, 1966. A. Levinson, Paul Valйry philosophe de la danse. Paris, 1926. C. Mastronardi, Valйry o la