-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Люди как люди".
OCR & spellcheck by HarryFan, 12 September 2000
-----------------------------------------------------------------------
Олимпийский комитет всегда скупится на телеграммы. Да и отправляют их в
последнюю очередь. Сначала надо сообщить о каких-нибудь затерявшихся
контейнерах, вызвать Франки к Оле, оповестить Галактику о симфоническом
концерте - и лишь потом подходит черед депешам Олимпийского комитета...
Я отдал спорту всю жизнь. В молодости я ставил рекорды, и именно мне
принадлежали "два пятьдесят четыре" в высоту на Олимпиаде в Песталоцци.
Теперь об этом помнят лишь историки спорта и старики вроде меня. Вторую
половину жизни я посвятил тому, чтобы вертелись колеса спортивной машины.
Кому-то приходится это делать. Кому-то приходится разбирать споры между
судьями и федерациями, улаживать конфликты и в ожидании рейсовой ракеты
давиться синтекофе в забытых богом космопортах Вселенной.
Когда я прыгнул на два пятьдесят четыре, мне аплодировали миллионы
людей, и на какое-то мгновение я был самым знаменитым человеком на Земле,
вернее, в Солнечной системе, вернее, везде, где обитают гуманоиды. Сегодня
я, на мой взгляд, делаю куда больше, (чем раньше. Не будь моего
вмешательства, провалились бы многие матчи и стали бы врагами многие
порядочные люди. Но никто мне не аплодирует. Я старый мальчик на
побегушках, профессиональный деятель от спорта и ворчун. Телеграммы
настигают меня, как пули, и кидают в сторону от намеченного пути, отдаляют
от дома и настоящего кофе и не дают возможности задуматься, послать
подальше всю эту бестолковую, суматошную не по возрасту жизнь и удалиться
на покой.
Телеграмму я получил в космопорту, когда ждал пересадки. Совершенно
непостижимо, как она меня разыскала, потому что, если сидишь на самом
видном месте, никакая телеграмма, как правило, тебя не найдет.
Ко мне подошел тамошний чиновник в нелепейшем, на мой взгляд,
стесняющем движения разноцветном наряде со множеством блестящих деталей и
спросил на ломаной космолингве, не я ли уважаемый Ким Перов, ибо мое
уважаемое имя он углядел в списке пассажиров корабля, отлетающего через
час на уважаемую Землю. Тут мне пришлось признаться, что я и есть
уважаемый Ким Перов.
"Просим, - начиналась телеграмма, а это всегда означает, что придется
заниматься чем-то, что не хочется делать моим коллегам, - заглянуть (слово
нашли великолепное!) на Илигу, разобрать протест Федерации-45 (самая
склочная из федераций, уж я ручаюсь). Встреча организована. Подробности на
месте. Сплеш".
Сплешу ровным счетом ничего не стоило выслать мне депешу подлиннее, из
которой я смог бы понять, кто и на кого обижен и кого с кем я буду мирить.
Или осуждать. Наконец, он мог сообщить мне, где расположена эта Илига
(если радисты по своему обыкновению не перепутали названия).
Настроение у меня испортилось до крайности, и я отправился в
диспетчерскую. Там обнаружилось, что, во-первых, Илига находится в другом
конце сектора и проще было бы послать туда человека прямо с Земли, чем
вылавливать меня в глубинах Галактики. Во-вторых прямого рейса отсюда нет.
Надо лететь до звездной системы с непроизносимым названием, а там
пересаживаться на местный рейс, который, вернее всего, отменен года два
назад.
Узнав все это, я высказал про себя все, что думаю о Сплеше и
Олимпийском комитете в целом, а затем погрузился на корабль. В полете я
писал и рвал разнообразные заявления об отставке. Это мое хобби. Я лучший
в Галактике специалист по сочинению заявлений об отставке. Пока я пишу их,
мной овладевает сладкая уверенность в собственной незаменимости.
Хорошо еще, что на Илиге были предупреждены о моем появлении.
Автомобиль с пятью кольцами (когда-то они означали пять континентов
Земли) ждал меня у самого пандуса. Первым шагнул ко мне чиновник. Мой
духовный брат. Возможно, и ровесник. Мне даже показалось его лицо
знакомым, вроде я сталкивался с ним на конгрессе в Плутонвилле, где то ли
я голосовал за его предложение уменьшить футбольное поле, то ли он
возражал против моего предложения изъять из олимпийской программы
стоклеточные шашки.
Кроме чиновника, меня встречали два деятеля рангом пониже, две юные
гимнастки с цветами, девушка с зелеными волосами и мрачный парень,
которого я принял сначала за боксера, потом за шофера, а он оказался
переводчиком. Как переводчик он нам не пригодился: все знали космолингву.
- Добро пожаловать, - сказал мне главный чиновник. - Мне кажется, что
мы с вами где-то встречались. Вы не были на конференции легкоатлетических
ассоциаций в Берендауне?
Именно на той конференции я не присутствовал, о чем и поставил в
известность моего коллегу, осведомившись не менее вежливо, не случалось ли
ему посетить Плутонвилль. Он там не бывал. Мы отложили эту тему до лучших
времен, и, отягощенный двумя букетами, я проследовал к машине, куда
вместились все встречающие. В этой машине мы провели последующие полчаса -
столько времени понадобилось, чтобы оформить мои документы и получить
багаж.
Я бы предпочел сразу ознакомиться с обстоятельствами дела, но местный
председатель Олимпийского комитета (с которым мы не встречались ни в
Плутонвилле, ни в Берендауне) занимался моим багажом, поэтому я в основном
рассказывал о погоде, которая сопровождала меня в пути, и расспрашивал,
какая погода стоит на Илиге. Переводчик в беседу не вмешивался, хранил
мрачную мину и шевелил губами, беззвучно переводя мои слова на английский,
а слова илигийских чиновников на какой-то из земных языков.
Девочки-гимнастки рассматривали меня в упор и отчаянно шептались. А меня
неотступно преследовала мысль: а что, если их проступок перед федерацией
настолько серьезен, что они пойдут на все, только бы превратить меня в
союзника? Как ненавидел я в этот момент скрягу Сплеша, вечно экономившего
на космограммах. Как мне узнать о сути дела, не показав хозяевам, что этой
сути я не знаю?
- Вам жарко? - спросила миловидная девушка с зелеными волосами. Я еще
не знал, мода это или генетическая особенность.
- Нет, что вы, - ответил я, вытирая лоб платком.
- Вы, наверно, очень расстроены, что вам пришлось из-за нас нарушить
свои планы. Из-за меня.
- Из-за вас?
- Мы получили уведомление от самого Сплеша, - перебил ее чиновник. -
Что вы изменяете из-за нас свой маршрут. Это очень любезно с вашей
стороны. Мы постараемся разнообразить ваш досуг. Назавтра намечена
экскурсия к водопадам, а затем вас ждет легкий обед на вершине горы
Ужасной.
Меня не очень обрадовала перспектива легкого обеда на Ужасной горе, а
вот слова, оброненные девушкой, кое-что приоткрывали. Значит, она в чем-то
провинилась. Это уже клочок информации. Итак, девушка была на каких-то
соревнованиях и там чего-то натворила. Ну что же, конфликты такого рода
легче разрешить, чем споры о количестве участников, жалобы на плохое
размещение команды или неправильную систему подсчета очков. Да и девушка
была скромна на вид и чувствовала себя виноватой.
Наконец мой коллега вернулся, сообщив, что багаж уже отправлен в
гостиницу. Я лихорадочно пытался вспомнить, как его зовут, но, разумеется,
так и не вспомнил.
Машина неслась по ровному шоссе, и хозяева махали руками, стараясь
заинтересовать меня красотами окружающей природы. Но что может поразить
тебя, если ты побывал на десятках космодромов Галактики? Я вежливо
восторгался. Так мы и доехали до города.
Город был также обычен, потому что, если у тебя две руки и две ноги,
тебе нужны стены, крыша над головой и даже мебель. А разница в архитектуре
- дело вкуса. Я в этом не разбираюсь. Я устал и хотел спать.
Но путешествие по городу заняло больше времени, чем дорога от
космодрома. Город задыхался в тисках транспортного кризиса.
- Уже скоро, - сказала девушка виноватым голосом, словно это она
придумала пробки на перекрестках.
Раздался скрип тормозов, скрежет, и я инстинктивно вцепился в
подлокотники кресла, вытягивая шею, чтобы увидеть случившееся.
Большая черная птица взлетела перед одной из машин метрах в тридцати
впереди нас. Я перевел дух. Мои сопровождающие заговорили, перебивая друг
друга, только переводчик хранил гробовое молчание, и тогда я, чтобы
принять участие в беседе, сказал:
- У нас птицы тоже иногда приводят к катастрофам. Особенно в воздухе.
На меня все посмотрели странно, будто я сказал что-то неприличное, и я
подумал о порой невероятных социальных табу, которые можно встретить в
чужих мирах. Да нужно ли далеко ходить за примерами? Многие помнят
известный скандал, происшедший во время визита Делакруза на Прембол, где
совершенно недопустимо, если мужчина встает в присутствии дамы.
Еще минут через пять мы добрались до гостиницы, и мои хозяева
предложили мне отдохнуть.
- А девушка пусть на минутку задержится, - попросил я.
Хозяева, видно, оценили мой ход и закивали головами как-то наискосок,
повернулись и проследовали к машине, а девушки-гимнастки вытащили из
машины букеты и снова мне их вручили. Так я и остался посреди холла,
обнимая разноцветные цветы.
Девушка робела, краснела, ломала пальцы и явно изображала крайнюю
степень вины.
- Я вас сейчас отпущу, - сказал я. - Только один вопрос.
- Конечно, - сказала она покорно.
Было жарко, и вентиляторы под потолком гоняли горячий воздух. Подошел
портье и взял у меня букеты, за что я ему был крайне признателен.
- Как зовут вашего уважаемого председателя? - спросил я.
Девушка что-то прощебетала, и я попросил ее записать имя на листе
бумаги печатными буквами. Должен не без гордости сказать, что на
прощальном банкете, после нескольких часов тренировки, я умудрился
прочесть все тридцать шесть букв подряд, за что был обласкан бурными
аплодисментами присутствующих. По той же причине я попросил разрешения
называть девушку Машей, на что она согласилась, хоть это звукосочетание не
имело ровным счетом никакого отношения к ее грациозному имени, состоявшему
из двадцати восьми согласных букв с придыханиями после четных.
- Итак, - начал я после того, как Маша кончила выводить буквы на
бумаге. - Каково ваше личное отношение к тому, что произошло?
Такой вопрос я мог задать и зная суть дела.
- Ой, - воскликнула Маша. - Мне так стыдно! Но меня подвели нервы.
- А вы подвели команду?
- Если бы только команду! Теперь, наверно, никого с нашей планеты не
будут допускать к соревнованиям.
- Хорошо, - у меня больше не было сил разговаривать. - Идите. А я
отдохну.
Я прошел в номер и принял душ. Значит, ее подвели нервы. Ну что ж,
ничего удивительного. Почти все спортивные грешники ссылаются на нервы. Но
такая милая девушка...
Я заказал в номер кофе. Мне принесли темный напиток со вкусом жженой
резины. Лучшего я и не ждал.
- Простите, - спросил я официанта. - А есть ли здесь неподалеку место,
где подают настоящий кофе?
- У нас самый настоящий, лучший кофе.
- Верю. А из чего его приготовляют?
Официант посмотрел на меня с искренним сочувствием и объяснил, что кофе
- это такая трава, корни которой высушиваются и перемалываются, пока не
примут благородный фиолетовый оттенок.
Поблагодарив официанта, я хотел выплеснуть драгоценный напиток, но тот,
словно почувствовав мое разочарование, сказал:
- Есть люди, называющие этим словом странные коричневые зерна, которые
привозят с Земли. Их подают в кафе "Африка" - два квартала отсюда. Чего
только не сделает с людьми мода!
Официант жалел снобов, которым приходится глотать всякую гадость, а я
воспрял духом и через пять минут отправился в кафе "Африка".
Квартал, в котором стояла гостиница, отделялся от следующего небольшим
парком. Я шел не спеша и даже остановился на берегу пруда, обрамленного
бетонным барьерчиком. К вечеру солнце грело уже не так отчаянно, можно
было дышать, и от воды исходила прохлада.
На другом берегу прудика счастливые родители возились у коляски с
младенцем. Младенцу на вид было около года - он еще не умел ходить, но
стоял в коляске довольно уверенно. На макушке у него торчал белый хохолок,
и младенец заливался счастливым смехом, которому вторили папа и мама.
Младенец напоминал мне младшего внука Егорушку, и мне на минуту
показалось, что я вернулся домой.
Вдруг папаша поднял младенца на руки и, поцеловав в лобик, забросил в
воду. Подальше от берега.
Я было бросился к воде, движимый естественным желанием спасти малыша.
Но прежде чем я успел что-нибудь сделать, я заметил: папа с мамой
продолжают счастливо смеяться, что говорило либо о их законченном цинизме,
либо о том, что младенцу ничто не грозит. Смеялись и случайные прохожие,
остановившиеся у пруда. Смеялся и младенец, который препотешно бултыхал
ручками и ножками и ко дну не шел.
Тогда я понял, что здесь детей учат плавать раньше, чем они научатся
ходить. Таких чудаков я знал и на Земле. И когда я это понял, то немного
успокоился. Но ненадолго. Прошло еще несколько секунд, и ручонки младенца,
видно, устали, улыбка пропала с его личика, и, тихо пискнув, он пошел ко
дну.
Лишь круги по воде...
Я сделал то, что в моем положении сделал бы каждый порядочный человек.
Я прыгнул с бетонного бортика в воду и нырнул. В конце концов, пруд был
так велик, а перепуганные родители наверняка замешкаются.
Вода была зеленоватой, но довольно чистой. Покачивались водоросли, и
темными тенями рядом со мной проплывали рыбы. Пруд оказался не очень
глубоким - метра два-три: на дне ребенка не было видно. Я на мгновение
вынырнул, чтобы вдохнуть воздуха, и успел разглядеть испуганные лица
людей, собравшихся вокруг пруда. Мокрый костюм тянул меня ко дну, и тут я
понял, что совсем потерял былую спортивную форму и, если не направлюсь к
берегу, спасать придется меня.
Я вынырнул и увидел, как улыбающийся папаша вынимает из воды своего
улыбающегося детеныша. На последнем издыхании я выбрался из воды поближе к
кустам и подальше от счастливых родителей. Там на скамеечке сидела Маша.
- Что с вами? - спросила она тихо. - Вы так купались?
В вопросе звучала жалкая попытка уважить странные обычаи моей родины,
где старики обычно ныряют в воду в костюме и ботинках.
- Да, - сказал я сквозь зубы. - У нас такой обычай.
- Такой?! И вам не холодно?
- Что вы, - я постарался улыбнуться. - Очень тепло.
- Вы куда идете? - спросила Маша, стараясь на меня не глядеть. Я бы
тоже на ее месте постарался не глядеть на старика, с которого льется вода
и свисают водоросли.
- Я иду пить кофе, - сказал я. - В кафе "Африка".
- Но, может, вам лучше...
- Сначала обсохнуть?
- Если так у вас принято.
- Нет, у нас принято гулять в мокрых костюмах, - ответил я. - Но
все-таки мы вернемся в гостиницу и постараемся проникнуть туда с заднего
хода, потому что наш обычай вызывает у вас удивление.
- Нет, что вы! - воскликнула неискренне Маша, но тут же повела меня к
гостинице задним двором.
Я покорно следовал за девушкой, стараясь не обращать внимания на
прохожих. По дороге я немного обсох, а в номере, размышляя о несходстве
обычаев, переоделся в вечерний торжественный костюм с большим олимпийским
гербом, нашитым на верхний карман. Я не рассчитывал разгуливать здесь в
парадном облачении, но мой багаж был ограничен. Хорошо, хоть малыш не
потонул.
Маша покорно ждала меня в холле, сложив ручки на коленях, словно
нашкодившая школьница, которой предстоит объяснение с учителем.
- У вас рано учат детей плавать? - спросил я, присаживаясь рядом.
- Плавать? Да, конечно.
- Но я никогда не видал пловцов с Илиги на наших соревнованиях.
- Мы недавно примкнули к олимпийскому движению, - сказала Маша.
- Но вот вы же участвовали.
Маша покраснела, что в сочетании с зелеными волосами дало любопытный
эффект, который мог бы загнать в могилу дальтоника.
- Но я же легкоатлет, - сказала она. - За легкоатлетов мы ручались. А
за пловцов очень трудно ручаться. Вы меня понимаете?
Я пока не понимал, но на всякий случай внушительно кивнул.
- Но поймите меня правильно! - воскликнула она вдруг с дрожью в голосе.
- Я первый раз была на таких крупных отборочных соревнованиях. Этого со
мной больше никогда не повторится.
Я кивал как болванчик, надеясь, что она проговорится.
- А теперь получилось, что из-за моего поведения илигийцам придется
отказаться от участия в галактических соревнованиях. Поверьте, только я
одна виновата. Снимите меня. Накажите меня. Но не наказывайте целую
планету. Все теперь зависит от вас.
- Знаете что, - сказал я задумчиво. - Расскажите мне все по порядку.
Одно дело - изучать документы, другое выслушать показания сторон. Только
ничего не скрывайте.
Маша глубоко вздохнула, словно собиралась нырнуть в воду, чем напомнила
мне мой собственный неразумный поступок.
- Значит, после того, как я стала чемпионкой Илиги в беге на двести
метров, меня решили направить на отборочные соревнования сектора на
Элеиду. Со мной был еще один юноша - прыгун. У него все обошлось. Ну вот,
взяла я старт. Чуть-чуть засиделась. Самую чуточку. Знаете, как это
бывает? Вы никогда сами не бегали?
- Я прыгал в высоту, - сказал я. - На два пятьдесят четыре.
- Он как высоко! - искренне удивилась Маша, чем очень меня к себе
расположила.
- Но вы все равно знаете, как бывает, когда задержишься на старте.
Бежишь и себя проклинаешь. А ведь два первых забега я выиграла. Вот и
бежала, проклиная себя, и очень мне было стыдно, что на меня надеялись, а
я так подвожу. Мы с другой девушкой оторвались от остальных, но у нее
запас был метра в два. Полметра я отыграла по-честному, а потом с собой не
совладала. Я знала лишь одно: остается двадцать метров, семнадцать... вот
я и фликнула.
Машины глаза были полны слез.
- Что вы сделали?
- Флик-ну-ла.
И тут Маша разревелась, и я погладил ее по зеленой головке и стал
приговаривать: "Ну ничего, ничего..."
- Что теперь будет?.. - бормотала Маша. - Я же не могу им в глаза
смотреть.
- Что же было потом?
- Потом? Потом все судьи сбежались и потребовали объяснений. У меня,
сами понимаете, был соблазн сказать, что им показалось, но я сказала
правду. А та, другая команда сразу написала протест. И федерация. Они
совершенно правы.
Маша достала платок и высморкалась. Почему-то все женщины в Галактике,
когда плачут, вместо того чтобы вытереть слезы, вытирают нос. Из сумочки
вывалился на стол сложенный вчетверо лист бумаги.
- Вот, - сказала Маша, - вот этот проклятый протест. Они даже не стали
слушать моих объяснений и обещаний.
Я взял протест, стараясь скрыть охватившую меня радость. Развернул его,
словно хотел еще раз взвесить тяжесть обвинений. Протест был счастливой
зацепкой. Я слишком далеко зашел в своем всеведении, чтобы спросить: что
это значит: фликнула?
"...За несколько метров до финиша, - говорилось в протесте после
подробного описания никому не нужных обстоятельств прибытия спортсменов с
Илиги и порядка соревнований, вплоть до указания скорости и направления
ветра и числа зрителей на стадионе, - представительница Илиги,
почувствовав, что не может догнать свою соперницу честным путем, пролетела
несколько метров по воздуху, превратившись в нечто, подобное птице и
снабженное крыльями, форму и расцветку которых установить не удалось.
После пересечения линии финиша спортсменка вновь опустилась на Землю и
пробежала в своем естественном виде еще несколько метров, прежде чем
остановилась..."
Далее следовали всякие пустые слова. Я сидел, перечитывал
вышеприведенные фразы и все равно ничего не понимал.
Из столбняка меня вывело появление председателя Олимпийского комитета.
- Ну как, побеседовали? - спросил он, изобразив сдержанную радость, -
надеюсь, вы поняли, что случай с ней лишь печальное недоразумение?
- Да, - сказал я, складывая протест и пряча его в карман. - Да.
И тут, может, потому, что переутомился или неожиданное купание
подействовало мне на нервы, я потерял контроль над собой и, выругав
последними словами Сплеша, признался, что до разговора с Машей ровным
счетом ничего не знал о сути дела и в результате полдня потеряны
понапрасну...
Мой неожиданный взрыв как-то успокоил коллегу и заставил его увидеть во
мне - в строгом и страшном ревизоре - человека, подвластного слабостям. И
потому он сказал:
- Позвольте, мой дорогой, рассказать вам все по порядку. Ведь планет в
Галактике множество, и не можете же вы знать особенности каждой.
- Не могу, - согласился я. - На одной планете фликают, на другой...
- Вы совершенно правы. Ведь эволюция на Илиге проходила в куда более
сложных условиях, чем, допустим, на Земле. Хищники преследовали наших
отдаленных предков в воздухе, на суше и в воде. И были они быстры и
беспощадны. Но природа пожалела наших предков. Она, помимо разума,
наградила их особенностью, которой наделены и многие другие неагрессивные
существа на нашей планете. Спасаясь от злых врагов, жертвы - а наши предки
относились к числу жертв - могут менять форму тела в зависимости от среды,
в которую они попадают. Представьте себе, что за вами гонится свамс. Это
жуткое зрелище. Хорошо еще, что свамсы вымерли. Вот свамс догоняет вас в
поле. Тогда в момент наибольшего нервного и физического напряжения
структура вашего организма меняется, и вы взлетаете в воздух в виде птицы.
- Понимаю, - хотя я не был уверен, что понимаю.
- Помните, на перекрестке вы сказали, что птицы на вашей планете могут
помешать транспорту. Мы не знали, шутка это или нет. Ведь никакой птицы
там не было. Просто какой-то школьник чуть не попал под машину. В
последний момент он успел вывернуть и взлететь в воздух...
- Да, - сказал я, вспомнив птицу, взлетевшую перед машинами.
- Ну вот, я продолжу рассказ, - сказал мой коллега. - Спасаясь от
свамсов, наши предки взлетали в воздух. Но что их там ожидало?
- Провиски, - подсказала Маша.
- Правильно, провиски, - согласился мой коллега. - Размахивая своими
громадными черными перепончатыми крыльями, провиски раскрывали свои черные
клювы, чтобы нас сожрать. Что оставалось делать нашим предкам? Они
принимали единственное решение - ныряли в воду и превращались в рыб. По
приказу на редкость совершенной нервной системы биологическая структура
тела вновь претерпевала изменения...
- Все ясно, - сказал я, стараясь не улыбнуться. - Это свойство у вас с
рождения?
- Как вам сказать... Постепенно, с развитием цивилизации, эти
способности стали отмирать. Но мы их воспитываем в детях искусственно,
потому что они полезны. Вы можете увидеть в нашем городе сцены, непонятные
и даже пугающие приезжего. Вы можете увидеть, как маленьких детей кидают с
крыш или в водоемы... Если не закрепить возможности ребенка в раннем
детстве, он может вырасти недоразвитым уродом...
- Уродом, то есть...
- Да, уродом, который не умеет превратиться, когда надо, в птицу или
рыбу. Извините, уважаемый Ким Перов, но это слово не относится к нашим
гостям. Мы понимаем, что эволюция у вас шла иными путями.
- А жаль, - воскликнул я с чувством.
Моему взору предстала сцена у пруда, столь обычная в их мире и так
смутившая меня. Мой поступок должен был показаться окружающим верхом
бестолковости. И неудивительно, что родители малыша поспешили вызволить
ребенка из воды, чтобы глупый дедушка не сделал ему больно, схватив за
плавничок или за жабры.
- Но, - и тут в голосе моего собеседника зазвучали трагические нотки, -
спортсмен, желающий выступать в обычных для Галактики видах спорта, дает
клятву забыть о своих способностях. Больше того, мы надеялись, что никто в
Олимпийском комитете не узнает наших... Ни к чему это... пошли бы
разговоры...
- Ни к чему, - согласился я.
- Теперь, после этого краткого вступления, я хотел бы пригласить вас на
специально приуроченные к вашему приезду соревнования по легкой атлетике.
Вы сможете своими глазами убедиться, что и без фликанья мы добиваемся
отличных результатов...
Я поднялся и последовал за моими гостеприимными хозяевами.
У подъезда гостиницы остановился автобус. Пассажиры уже вошли в него, и
двери вот-вот должны были закрыться, когда за моей спиной послышался
топот. Какой-то пожилой человек с двумя чемоданами в руках мчался через
холл, держа в зубах голубую бумажку, наверно билет. Я посторонился.
Увидев, что автобус отходит, человек подпрыгнул, превратился в серую
птицу, подхватил когтями чемоданы, не выпуская из клюва билет, в мгновение
ока долетел до автобуса и протиснулся внутрь, заклинив чемоданами дверь.
- Ну вот видите, - сказал мой коллега несколько укоризненно. - Иногда
это помогает, но... не везде.
Не спуская глаз с удаляющегося автобуса, я спросил:
- А под землю ваши предки не пробовали прятаться?
- Это атавизм! - возмутилась Маша. - Там же грязно.
- Такие способности встречаются у геологов, - поправил ее мой коллега.
- Так каковы наши перспективы в олимпийском движении?
- Еще не знаю, - сказал я.
А сам уже думал о бесконечных заседаниях комитета, где мне придется
уламывать упрямую федерацию и торжественно клясться от имени илигийцев,
что они преодолеют инстинкты ради честной спортивной борьбы.
Last-modified: Thu, 14 Sep 2000 18:14:42 GMT