Кир Булычев. Такан для детей Земли
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Чудеса в Гусляре".
OCR & spellcheck by HarryFan, 12 September 2000
-----------------------------------------------------------------------
Такана поймали на границе Большого Плоскогорья, там, где серые
непроходимые джунгли уступают место редким кущам сиреневых деревьев,
источающих едкий запах камфары и эфира. У сиреневых деревьев ядовитые
длинные иглы, и, если неосторожный путник остановится переночевать в куще,
он никогда больше не проснется. Туда, на Плоскогорье, не добираются
влажные серые туманы, и покрытые снегом вершины Облачного хребта видны в
любую погоду.
Такана поймали канские охотники и принесли в деревушку у водопада,
привязав за ноги к гибким слегам. Он еще не умел летать. Такана не добили,
потому что зимней ночью в деревню приезжал начальник поста в Дарке и
сказал, что за живого такана можно получить много денег.
Рана на плече такана быстро затянулась, но он не убежал в горы. Ему не
было еще и года, он пасся за деревней с длинноногами и вечером возвращался
в загон. Дочка старосты подкармливала его солью и смотрела, чтобы
длинноноги его не обидели. Староста запряг прыгающего червя и отправился в
Дарк. Там он сказал, что охотники поймали такана и ждут теперь больших
денег. Начальник поста послал сообщение об этом в столицу, так я об этом
узнал. Староста уехал обратно, проиграв на базаре все деньги, что взял с
собой на покупку одежды, и перед отъездом поклялся духами гор, что с
таканом ничего не случится.
Это был первый такан, которого поймали живым. Лет десять назад ботаник
Гуляев, путешествуя по Большому Плоскогорью, увидел в пещерном храме секты
Синего Солнца шкуру неизвестного зверя. Шкура была старой, потертой,
густая золотистая шерсть кое-где вылезла. На шкуре восседал глава секты.
Гуляева интересовала орхидея Окса, невзрачное на вид растение с белыми
пятилепестковыми цветами, корни которого содержат паулин. Паулин позволяет
не спать до месяца без вредных побочных эффектов. Секта Синего Солнца была
известна своими многодневными радениями, и в Дарке Гуляеву посоветовали
поговорить с ее главой. Глава секты сделал вид, что ничего не знает об
орхидее, но зато рассказал ботанику, что зверь, шкура которого понравилась
гостю с Земли, водится высоко в горах и его нельзя поймать живым. Зверь
называется таканом, и его охраняют злые духи гор. Потом глава секты сказал
что-то послушнику, и тот принес прозрачную тонкую пластину и сказал, что
это кусок крыла такана. Таканы летают с наступлением тепла, а осенью
сбрасывают крылья. Гуляев забыл об орхидее и предложил высокую цену за
шкуру и кусок крыла. Но глава секты не расстался с ними, хотя и разрешил
сфотографировать.
Я видел фотографию шкуры и крыла еще на Земле. Гуляев принес ее в
зоопарк. Фотография была объемной, послушник держал прозрачную пленку, в
ней отражалось солнце, и моя дочь Алиса сказала: "Они, наверно, стекла для
окон из этого делают".
Я собрал на Зие хорошую коллекцию, больше всего в ней было прыгающих
червей, и в музее меня уверяли, что они отлично акклиматизируются на
Земле, что они незаменимы как вьючный транспорт. Но у меня было какое-то
предубеждение против езды на червяках, и я опасался, что мои
соотечественники его разделят. Я разузнал о такане все, что мог. То есть
немного. Его и в самом деле не было ни в одной из коллекций планеты, и
многие зоологи считали его легендой. Мне помогли разослать в горные
области обещания щедрой награды за поимку такана. И через два месяца
пришло известие, что молодой такан пойман. Это было исключительным
везением.
До деревни меня проводил начальник поста в Дарке. Староста вышел
встретить нас к изгороди. Его четыре руки были украшены каменными
браслетами. За ним шли охотники с короткими копьями.
Такан за месяц подрос и догнал своих сверстников длинноногов. Он узнал
старосту и подошел, когда староста его позвал. Приподняв голову, он глядел
на нас большими золотистыми глазами. Он был очень мил, и мне даже стало
жалко, что на Зие не знают той сказки. Оказывается, она все-таки
существует в шестнадцати парсеках от Земли.
Я протянул руку, чтобы погладить такана, и староста сказал:
- Он добрый.
Старосте очень хотелось, чтобы такан мне понравился.
Мы остались ночевать в деревне. Ночью мне стало трудно дышать, и я
проснулся. Я добрался до чемодана и достал кислородную маску. Пока я
возился с ней, сон прошел, и я вышел на улицу. Улица упиралась в загон для
скота, и я увидел такана. Он тоже не спал. Он стоял, прислонившись к
ограде, и глядел на синие рассветные горы. Его шерсть чуть светилась. Он
услышал мои шаги и повернул голову. Я остановился, пораженный
уверенностью, что такан сейчас заговорит. Но он молчал. Мне вдруг стало
стыдно, что я лишил его гор, что я собираюсь посадить его в тесный корабль
и увезти на Землю. Но я постарался отогнать от себя эту мысль. Ведь звери
живут в зоопарках дольше, чем на свободе.
- Спи, - сказал я ему. - Нам предстоит долгий путь. Тебя ждут.
Такан вздохнул и переступил с ноги на ногу.
Мы заплатили старосте тысячу. Это было ровно столько, сколько он
запросил. Еще четыре тысячи пришлось отдать даркскому начальству. Староста
жалел, что запросил мало. Он сказал "тысяча", потому что не надеялся, что
найдутся существа, способные заплатить такие деньги за такана.
Мы не могли в тот же день отвезти такана в Дарк. Вездеход был мал.
Тогда все уехали, а я остался в деревне ждать большую машину. У меня была
кинокамера, и я целый день снимал такана, мальчишек, которые не отставали
от меня ни на шаг, и старика Сопу. У старика было на две руки больше, чем
у других охотников этого племени, и он напоминал шестирукого Шиву. Старик
сидел у дверей хижины и равнодушно щурился в объектив. Я был рад, что
задержался в этих местах. Над деревней висели сизые горы, под сосной на
площади стоял измазанный жиром, деревянный идол. Одно крыло у него
треснуло и было подвязано грязной веревкой.
Я быстро уставал, но кислородом почти не пользовался. Ночью меня мучил
сон - такан ушел в горы, и я лезу за ним сквозь ядовитые колючки к
снежному перевалу и никак не могу его догнать. Только болят глаза от
сияния его шкуры. Потом такан взлетает к облакам, и его стрекозиные крылья
кажутся издали голубоватой дымкой.
Охотники взяли меня с собой в лес искать змей. Лес был по-осеннему
пустым и тихим. Дождей уже не было несколько недель. Под ногами шуршала
сухая трава. Я набрал букет мелких розовых цветов. Цветы пахли гнилью, и
лепестки их были влажными на ощупь. Мне хотелось засушить цветы на память,
но они к вечеру растаяли.
Через два дня приехала большая машина с клеткой. За полчаса до того,
как она появилась на площади, слышно было, как тяжело дышал ее мотор,
осиливая подъем. Мне хотелось остаться в деревне, и я лелеял надежду, что
мотор сломается. Мне хотелось каждое утро видеть сизые горы. Но я пошел к
такану, чтобы осмотреть его перед отъездом. Дочка старосты, которая не
любила меня за то, что я хотел увезти такана, помахала нам, когда машина
сворачивала за последний дом. Клетка покачивалась на поворотах, и такан
быстро переступал с ноги на ногу, чтобы не потерять равновесия.
В самолете такан стоял, положив мне на колени теплую голову, и глаза у
него были печальными. Он шевелил губами, будто шептал мне что-то, а я
успокаивал его и чесал крутой лоб.
В столичном порту самолет встречало неожиданно много народа. Здесь были
высокопоставленные чиновники, инопланетчики и просто любопытные. Первым
подошел к самолету директор зоопарка. Ему не терпелось увидеть такана. Он
предпочел бы оставить такана у себя, но даркские власти продали его Земле,
и правительство не возражало. Правительству хотелось, чтобы такан был
подарком Земле. Никто не сомневался, что теперь, когда исчезли сомнения в
его реальности, можно будет достать еще нескольких для себя.
Я свел такана по трапу на пластиковое покрытие аэродрома, и встречающие
подходили и гладили его по теплому шелковистому боку. Такан терпеливо
ждал, когда можно будет уйти в прохладу. В долине ему было душно, жарко, и
бока его тяжело раздувались.
Такана поместили в кондиционированной комнате космослужб. Мы хотели,
чтобы он акклиматизировался и окреп перед новым путешествием.
Такан тосковал. Он отказывался от незнакомой травы. Я каждый день
надоедал химикам, которые искали пригодную пищу для пленника. По вечерам у
комнаты толпились посетители. В столице стало модным ездить к такану. Но я
старался не пускать гостей. Такану надоели посетители. Я привязался к
такану. Мне казалось, что ему тоже снятся сизые горы и далекие снежные
тучи.
В столице было жарко. К утру таяли перистые облака и за окнами повисала
мелкая серая пыль. Я приспособился работать в комнате такана. Там было
прохладнее. Такан иногда поднимался с жухлой подстилки, подходил ко мне
сзади и, стараясь не мешать, смотрел, как я печатаю на машинке.
Корабль с Земли запаздывал. Я слал панические депеши, сообщал о
критическом положении ценных животных. Меня хорошо знали связисты на
космостанции и думали, что у меня денег куры не клюют. Я складывал в
карман квитанции и ждал субботнего визита в наше представительство, где
потный, раздраженный бухгалтер отсчитывал валюту за содержание животных и
зоолога, меня. Бухгалтер до смерти боялся прыгающих червяков и старался не
выходить на улицы, все ждал, что один из них прыгнет на него. Я уговаривал
его посмотреть на такана, но он не соглашался и уверял меня, что начисто
забыл детские сказки.
Иногда по вечерам мы с таканом разговаривали. Вернее, разговаривал я, а
такан соглашался. Или не соглашался.
- Слушай, - говорил я. - Мы должны делать людей счастливыми. Такая у
нас задача. У нас с тобой.
Такан склонял голову набок. Он не верил мне. Ресницы его, длинные и
прямые как шпаги, скрещивались, если он прищуривался.
- Дети должны верить в сказки, - говорил я. - Они ждут тебя, потому что
ты сказка. Ты олицетворяешь для них доброту и верность. Поедем со мной на
Землю. Я прошу тебя.
- Хорошо, - сказал он однажды. У него прорезались крылья. Они чесались,
и он исцарапал их остриями стены в комнате.
- Представляешь, - говорил я. - По всем каналам телевидения объявят,
что ты прилетел. И все придут посмотреть на тебя.
Такан положил мне на колени тяжелую теплую голову.
- Тебе понравится наша трава. Она совсем такая же, как в горах.
Город душили жаркие туманы. Они мешали дышать. Ко мне пришел директор
зоопарка. Он пил земной лимонад и долго-рассказывал мне о трудностях
работы, о болезнях хищных цветов и приплоде трехголовых змей. Я рассеянно
слушал его и думал, что такана придется отдать в зоопарк. Временно.
Я послал еще две "молнии" на Землю. Из представительства позвонили, что
пассажирский лайнер "Орион" изменил курс для того, чтобы забрать нас.
Лайнер будет в столице минимум через две недели. Надо дождаться.
Пришло письмо от дочки старосты. Оно было написано грамотеем в Дарке,
на базаре. Дочка старосты писала, что отец разделил сотню между
охотниками, которые поймали такана, а девятьсот положил в банк в Дарке.
Старик знал цену деньгам. Каждому охотнику пришлось по двадцатке. Они
проиграли их на базаре. Еще дочка старосты писала, что охотники видели
следы взрослых таканов, но они улетели.
Я ответил дочке старосты, что такан чувствует себя хорошо, а когда
придет корабль с Земли, то ему будет лучше. Я просил ее не беспокоиться,
потому что я всегда думаю о такане.
Мы перевели такана в зоопарк. Он совсем ослаб и с трудом доплелся до
зеленой рощи посреди загона, где жили волосатые птицы. Птицам жара
нипочем, они живут в горячих вулканических болотах. У входа в зоопарк
директор повесил объявление, где говорилось, что единственный пойманный
живьем такан перед отправкой на Землю доступен для обозрения.
В загоне росли деревья и было болотце с подогревом воды. В болотце
возились в иле волосатые птицы, и иногда из воды выпрыгивала трехрукая
рыба. Птицы дрались и верещали.
Посетители приходили в парк семьями, оставляли червяков у ворот. Они
приносили с собой коврики и кастрюли. Посетители разглядывали золотистое
пятно в тени деревьев, но больше интересовались волосатыми птицами, потому
что на Земле и на Зие совсем разные сказки. И в их сказках главными
героями были огненные змеи и волосатые птицы.
Директор зоопарка был доволен. Ему хотелось бы, чтобы такан остался в
зоопарке навсегда. Он был патриотом зоопарка и неплохим зоологом.
Позавтракав на траве, посетители шли к поющим змеям, суетливым и
немузыкальным. Змеи подражали людям, и посетители старались угадать, на
что это похоже. И смеялись. Иногда мальчишки кидали в такана камешками,
чтобы он поднялся и подошел к загородке. Они дразнили его длинноногом.
Такан не вставал. Когда я приходил к нему, он вздыхал и старался
приподнять крылья, почти невидимые в тени. Тогда у загородки собиралось
очень много народа, ибо я был куда большей диковинкой, чем такан.
Мальчишкам казалось, что я тоже экзотическое животное, потому что у меня
только две руки и два глаза, но камешками в меня они не кидали.
Телефон в моем номере зазвонил в три ночи. Директор зоопарка, путаясь
от волнения, сказал, что такан совсем плох. Я крикнул в трубку, что сейчас
буду. Я включил настольную лампу и никак не мог попасть в рукава рубашки.
Такану стало плохо еще вечером, до закрытия зоопарка, но директор не
позвонил мне, надеясь вылечить его сам. Он не хотел, чтобы я подумал, что
зоопарк виноват в болезни зверя.
Я долго бежал по ночным улицам, спотыкаясь о трещины в мостовых,
скользя в лужах, распугивая ящериц и слепунов. У ворот меня встретил
служитель, средний глаз его был закрыт - служителю хотелось спать. Я не
понял, что он говорит, и побежал в гору, мимо клеток с червяками и
загонов, где, разбуженные моими шагами, возились черные тени.
Такан лежал в кабинете директора. Директор, в белом халате, сидел у
стола, заставленного бутылками, ампулами, коробочками. Директор был
смущен, но мне некогда было его утешать.
Глаза такана были затянуты белыми пленками, словно у птицы. Он редко,
со всхлипом дышал, и порой по его шкуре пробегала дрожь. Тогда он мелко
стучал по полу белыми копытцами.
Я подумал, что перед смертью такан видит сизые горы, но я не успею
увезти его обратно.
Шерсть у меня под ладонью была такой же мягкой и теплой, как всегда, но
я знал, что она остынет до рассвета. Я не мог пристрелить его, потому что
он был моим другом.
Вдруг такан, будто захотев попрощаться со мной, открыл глаза. Но он
смотрел мимо меня, к двери. Там стояла дочка старосты.
- Я приехала, - сказала она. - Я поняла по письму, что такану плохо. Я
привезла горную траву. Когда длинноноги болеют, они едят эту траву. "
Девушка сняла с плеча мешок, от которого по комнате распространился тонкий
аромат горных лугов и ветра.
Такан сказал ей что-то, и девушка достала из мешка охапку сизых, как
горы, цветов...
Дочь старосты пришла проводить нас на космодром. За те два дня, что мы
просидели с ней у больного такана, мы подружились, и она поверила мне, что
такану стоит поехать на Землю.
Такан был еще слаб, но когда стюардесса "Ориона" увидела, как мы втроем
выходим на поле, она взвизгнула от восторга, а я сказал такану:
- Вот видишь, я же тебе говорил.
- Я разбужу пассажиров, - сказала стюардесса. - Они обязательно должны
удивиться. А он умеет летать?
- Будет летать, - сказал я. - Не надо будить пассажиров. Они еще успеют
на него наглядеться.
Мы с таканом проследили, как идет погрузка нашего зверинца, а потом
проследовали в каюту, где нас ждал капитан, который сказал, что это
нарушение правил, но он не имеет ровным счетом ничего против.
Мы прилетели на Землю через три недели. За это время такан успел
познакомиться с пассажирами, он гордился тем, что оказался в центре
внимания. Крылья у него настолько отросли, что он мог летать по длинному
коридору корабля и даже возил на спине одну десятилетнюю девочку.
У этой девочки оказалась нужная нам книга, и я прочел ее такану. Такан
повторял за мной некоторые стихи и рассматривал картинки, удивляясь, как
похож он на книжного героя.
Мы договорились, что появление такана на Земле будет обставлено
драматично. Девочке мы сшили красные сапожки и красную рубашку с пояском.
И полосатые штаны. Это оказалось нелегким делом. Три дня ушло на поиски
материалов, и если штаны и рубашку сшили потом стюардесса с матерью
девочки, то сапоги пришлось тачать мне самому. Я исколол до ногтей пальцы
и перевел несколько метров красного пластика.
Такан попросил, чтобы девочку одели, и остался доволен результатом.
Последнюю ночь перед приземлением он не спал и нервно постукивал
копытом о переборку.
- Не беспокойся, - говорил я ему. - Спи. Завтра трудный день.
Когда "Орион" приземлился и телевизионные камеры подъехали поближе,
такан подошел к люку и сказал девочке:
- Держись покрепче.
- Я знаю, - сказала девочка.
Капитан приказал открыть люк. Зажужжали камеры, и все, кто собрался на
громадном поле, смотрели на черное отверстие люка.
Я никак не мог подумать, что весть о нашем прилете вызовет такое
волнение на Земле. Десятки тысяч человек съехались к космодрому, и
телеспутники, встретившие нас на внешней орбите и проводившие почетным
эскортом до поля, кружились рядом, словно толстые жуки.
Такан легко прыгнул вперед, взлетел над полем и медленно поплыл к
широко открытым глазам телевизионных камер. Крылья его, тонкие и
прозрачные, были не видны. Казалось, что всадника прикрывает легкое
марево. Девочка подняла приветственно руку, и миллионы детей закричали:
- Лети к нам, конек-горбунок!
Конек-горбунок позировал перед камерами. Он несся к ним, тормозил
неподалеку, поводил длинными ушами и снова взмывал к облакам. Девочка
крепко держалась за гриву и пришпоривала конька-горбунка красными
пластиковыми сапожками.
- Он не устанет? - спросила стюардесса.
- Нет, - ответил я. - Оказывается, он не лишен тщеславия.
Last-modified: Thu, 14 Sep 2000 18:14:23 GMT