Артур Конан Дойл. Дезинтеграционная машина
Профессор Челленджер пребывал в прескверном расположении духа.
Взявшись за ручку двери, я замер в нерешительности перед его кабинетом и
услышал нижеследующий монолог; слова гремели и отдавались по всему дому:
- Да, я говорю, что вы второй раз ошиблись номером. Второй, за одно
утро! Вы что, воображаете, будто какой-то идиот на другом конце провода
может отвлекать ученого от серьезной работы своими назойливыми звонками? Я
не потерплю этого! Алло, сию же минуту пошлите за управляющим вашей
бездарной телефонной лавочки! А, вы и есть управляющий?! Так почему же, в
таком случае, вы не управляетесь? Да, разумеется, вы управились с тем, что
позволили отвлечь меня от дела, - дела, важность которого вашему уму не
дано понять! Я желаю связаться с главным распорядителем. Что, его нет?
Этого и следовало ожидать! Я отдам вас под суд, сэр, если подобное
повторится! Ведь наказали же горластых петухов. Да, это я добился их
осуждения. Наказали петухов, а с какой стати терпеть дребезжание телефона?
Все ясно. Извинение в письменном виде? Очень хорошо. Я рассмотрю его.
Доброго утра!
Именно после этих слов я отважился переступить порог. Безусловно,
время я выбрал не самое удачное. Когда Челленджер положил телефонную
трубку, я очутился не перед профессором -передо мной был разъяренный лев!
Его огромная черная борода топорщилась, могучая грудь негодующе
вздымалась. Он окинул меня с головы до пят взглядом надменных серых глаз,
и на меня обрушились последствия его гнева.
- Проклятые лентяи! За что только этим негодяям деньги платят! -
загремел он. - Мне было слышно - они смеялись, когда я излагал им свою
вполне справедливую жалобу. Это заговор, дабы докучать мне! А теперь, юный
друг, еще и вы явились сюда, чтобы довершить бедствия злополучного утра.
Вы здесь, позвольте узнать, по собственной воле, или же ваша газетенка
отправила вас заполучить у меня некое интервью? Как у друга, у вас,
разумеется, есть привилегии, но как журналист - можете убираться!
Я лихорадочно шарил в кармане в поисках письма от Мак-Ардла, но тут
профессору на память пришел еще новый повод для недовольства. Огромные
волосатые руки его рылись в бумагах на столе и наконец извлекли оттуда
газетную вырезку.
- Весьма мило с вашей стороны упомянуть обо мне в одном из ваших
последних литературных опусов, - сказал он, негодующе потрясая передо мной
листом. - Это было в каких-то дурацких замечаниях касательно останков
ископаемого ящера, недавно обнаруженных в соленгофских сланцах. Вы
начинаете абзац со слов: Профессор Дж. Э.Челленджер, принадлежащий к
величайшим умам современности...
- И что же, сэр? - осведомился я.
- К чему подобные возмутительно несправедливые определения и
ограничения? Можно подумать, будто вы в состоянии сказать, кто они, эти
другие выдающиеся мужи, которым вы приписываете равенство, а то, чего
доброго, еще и превосходство надо мною?
- Я неудачно выразился, сэр. Разумеется, мне следовало бы сказать:
Профессор Челленджер, величайший ум современности, - согласился я, и сам
совершенно убежденный в правоте этих слов. Мое признание сразу же обратило
зиму в лето.
- Дорогой мой юный друг, не думайте, что я придираюсь, отнюдь. Но,
будучи окружен задиристыми и безмозглыми коллегами, человек, оказывается,
вынужден защищаться. Вы знаете, мой друг, самоутверждение чуждо моей
натуре, но мне приходится отстаивать свои принципы перед бездарными
оппонентами. А теперь проходите! Садитесь! Что же привело вас ко мне в
этот час?
Мне следовало приступать к делу крайне осмотрительно, поскольку я
знал, что малейшая неосторожность - и лев снова зарычит. Я развернул
письмо Мак-Ардла.
- Могу ли я зачитать вам это, сэр? Письмо от Мак-Ардла, моего
редактора.
- Как же, помню его: не самый гнусный представитель журналистского
племени.
- По крайней мере, сэр, он исключительно высоко ценит вас и искренне
вами восхищается. И когда требуется, я бы сказал, высочайшее качество
экспертизы, он всегда обращается именно к вам. Вот и сейчас я здесь по
этой самой причине.
- Что же ему угодно? - под влиянием лести Челленджер охорашивался
подобно индюку. Он уселся, положа локти на стол, сцепив свои огромные, как
у гориллы, руки; борода его топорщилась, а большие серые полуприкрытые
глаза милостиво остановились на мне. Он был велик во всем, что бы ни
делал, и его благожелательность подавляла сильнее, нежели гнев.
- Я прочту вам его записку ко мне, сэр. Вот что он пишет:
Дорогой Мелоун, пожалуйста, как можно скорее повидайте нашего
высокоуважаемого друга, профессора Челленджера, и попросите его о
содействии в следующем деле. Некий латвийский джентльмен по имени Теодор
Немор, проживающий в Уайт-Фрайер-Меншэнс, в Хэмпстеде, утверждает, что он
будто бы изобрел машину самого необычайного свойства, способную
дезинтегрировать любой материальный объект, расположенный в пределах ее
влияния. Под ее действием материя, составляющая тела живой и неживой
природы, якобы разлагается и возвращается в свое молекулярное или
атомическое состояние. При этом, направив процесс в обратную сторону,
объект можно восстановить в первоначальном виде. Заявление представляется
несколько нелепым, и все же существуют неоспоримые доказательства, что для
него имеются определенные основания и что этот человек действительно
натолкнулся на какое-то замечательное открытие.
Нет нужды распространяться ни о том, какую революцию подобное
открытие произведет в жизни человечества, ни о чрезвычайной важности этого
изобретения в случае применения его в качестве оружия нового типа.
Держава, которая, хоть единожды, смогла бы дезинтегрировать таким образом
военный корабль или превратить батальон противника в кучку атомов, стала
бы властительницей мира. По соображениям социального и политического
свойства надлежит не теряя ни минуты разобраться в сути изобретения.
Намереваясь подороже продать его, автор рвется к известности, поэтому
встретиться с ним не составит труда.
Прилагаемая визитная карточка откроет перед вами двери его дома. Я бы
очень желал, чтобы вы и профессор Челленджер встретились с этим инженером,
изучили его изобретение и написали для Газетт. взвешенный отчет о ценности
данного открытия. Надеюсь сегодня вечером услышать о результате вашей
поездки.
Р. Мак-Ардл.
- Таковы полученные мною указания, профессор, - добавил я, складывая
письмо. - Я горячо надеюсь, что вы не оставите меня одного и поедете со
мною, ведь где же мне самому, сэр, с моими-то ограниченными способностями,
разобраться в подобном деле?
- Верно, Мелоун! Верно! - умиротворенно замурлыкал великий человек. -
Хотя вы никоим образом и не лишены природного ума, но я согласен, что
проблема, которую вы изложили, вам не по плечу. Этот бесцеремонный телефон
уже расстроил мне утреннюю работу, и тут уж ничего не поделаешь. Между
прочим, я тружусь сейчас над ответом этому итальянскому шуту Мазотти. Его
взгляды на развитие личинок тропического термита достойны лишь насмешки и
всяческого презрения. Но с окончательным разоблачением мошенника можно
подождать и до вечера. Так что, мой юный друг, я к вашим услугам.
Вот как вышло, что в то октябрьское утро я оказался вместе с
профессором в вагоне подземной дороги, мчавшем нас по туннелю на север
Лондона. Я и не подозревал тогда, что стою на пороге одного из самых
удивительных приключений в моей богатой событиями жизни.
Уезжая с Энмор-Гарденс, я по телефону (которому только что так
досталось) заранее удостоверился, что изобретатель дома, и предупредил его
о нашем визите. Жил он в комфортабельной квартире в Хэмпстеде. Когда мы
приехали, хозяин добрых полчаса продержал нас в приемной. Все это время он
оживленно беседовал с группой посетителей. По их голосам можно было
понять, что это русские.
Я мельком глянул на них через полуоткрытую дверь, когда они наконец
стали прощаться с хозяином в холле, и у меня сразу же сложилось о них
впечатление как о состоятельных и интеллигентных людях; в блестящих
цилиндрах, в пальто с астраханским воротом у них был вид процветающих
буржуа, который так любят напускать на себя преуспевающие коммунисты.
Входная дверь затворилась за ними, и в следующую минуту Теодор Немор
вошел в комнату. Я и сейчас вижу, как он стоит в солнечном свете, потирая
длинные тонкие руки, с широкой улыбкой, застывшей на неприятном лице, и
рассматривает нас хитрыми желтыми глазками.
Это был низенький толстяк. В теле его ощущалось какое-то неуловимое
уродство, хотя и трудно было определить, в чем именно оно заключается.
Вполне можно было назвать его горбуном без горба. Большое дряблое лицо
походило на недоделанную клецку, точно такого же цвета и консистенции, а
украшавшие лицо прыщи и бородавки угрожающе выступали на его
мертвенно-бледной коже. Глаза были как у кота, и по-кошачьи топорщились
редкие и длинные колючие усы над неопрятным и слюнявым ртом. Все в его
лице казалось гадким и омерзительным, пока дело не доходило до рыжеватых
бровей. Над ними располагался великолепный черепной свод, какой мне редко
прежде доводилось видеть. Даже шляпа Челленджера, я думаю, могла бы
прийтись этой величественной голове впору. Если судить по нижней части
лица Теодора Немора, он мог принадлежать к подлым, коварным заговорщикам,
а верхняя указывала, что его должно причислить к великим мыслителям и
философам мира сего.
- Ну-с, джентльмены, - заговорил он бархатным голосом, в котором
чувствовался легкий иностранный акцент, - вы приехали, насколько я понял
из нашего краткого разговора по телефону, чтобы поближе познакомиться с
дезинтегратором Немора? Не так ли?
- Совершенно верно.
- Могу я поинтересоваться: вы представляете Британское правительство?
- Вовсе нет. Я - корреспондент Дейли газетт, а это - профессор
Челленджер.
- О, знаменитое имя, я бы сказал - имя европейской известности, -
улыбка подобострастной любезности обнажила желтые клыки. - Да, так вот. Я
хотел сказать, что Британское правительство уже упустило свой шанс. Что
еще оно упустило, возможно, выяснится позднее. Вполне вероятно, что оно
упустило свою империю. Да, джентльмены, я готов был продать свое
изобретение первому правительству, которое предложило бы мне за него
соответствующую цену. И если сейчас дезинтегратор попал в руки тех, кого
вы, скорее всего, не одобряете, то винить вам остается только самих себя.
- Так, стало быть, вы уже продали свое изобретение?
- Да, за цену, назначенную мною самим.
- Вы полагаете, что приобретший его станет монополистом?
- Несомненно.
- Но его секрет известен другим так же хорошо, как и вам.
- Ничего подобного, сэр, - тут он коснулся своего огромного лба, -
вот сейф, где надежно заперт мой секрет. Сейф этот куда прочнее стального
и защищен кое-чем посерьезнее, нежели замок с шифром. Кому-то может быть
известна одна сторона моего открытия, другим - другая. Но никто на свете,
кроме меня, не знает всего целиком.
- Вы, по-моему, забываете тех джентльменов, которым уже продали его.
- Нет, сэр; я не настолько безрассуден, чтобы передать свое знание
кому бы то ни было, пока мне не выплачены деньги. Поскольку они покупают
его у меня, то пусть и перемещают этот сейф, - он снова дотронулся до
своего лба, - со всем его содержимым, куда пожелают. Мои обязательства в
этой сделке, таким образом, будут выполнены - добросовестно,
неукоснительно выполнены. И после этого начнется новая история
человечества.
Он потер руки, и неподвижная улыбка на его лице исказилась, перейдя в
хищный оскал.
- Вы, конечно же, извините меня, сэр, - зарокотал Челленджер, до сей
поры сидевший в полном молчании, но его выразительное лицо выказывало при
том крайнее неодобрение словам и поведению Теодора Немора. - Однако
прежде, чем обсуждать саму проблему, нам бы хотелось убедиться, что
предмет для обсуждения вообще существует, так как у нас есть веские
основания в этом сомневаться. У нас еще в памяти недавний случай, когда
один итальянец претендовал на создание мины с дистанционным управлением,
но предварительное ознакомление с сутью работы показало, что он
просто-напросто отъявленный мошенник. И эта история может повториться. Вы
понимаете, сэр, что я весьма дорожу своей репутацией ученого - репутацией,
которую вы любезно назвали европейской, хотя смею думать, мое имя известно
и в Америке. Осторожность - необходимый атрибут науки, и вам придется
представить нам доказательства, дабы мы могли отнестись к вашим
притязаниям серьезно.
Желтые глаза Немора как-то особенно зло посмотрели на моего спутника,
но лицо его при этом расплылось в улыбке притворного добродушия.
- Вы достойны своей репутации, профессор. Я часто слышал, что вы как
раз тот человек, обманывать которого едва ли и стоит пытаться. И я готов
провести перед вами наглядный опыт, каковой непременно убедит вас в
реальности моих достижений. Но прежде, чем перейти к нему, я должен
сказать несколько слов касательно главного принципа, лежащего в основе
работы моей машины.
Вы понимаете, что опытная установка, которую я собрал здесь в своей
лаборатории, - всего лишь модель, хотя в отпущенных ей пределах она и
работает превосходно. Было бы совсем несложно с ее помощью
дезинтегрировать, например, вас, уважаемый, а затем воссоздать вновь. Но
не ради таких занятий одно из самых могущественных государств готово
заплатить мне цену, выражающуюся в миллионах. Моя модель просто научная
игрушка. Приложите эту силу в большем масштабе - и вы достигнете
невероятных практических результатов.
- Можно ли нам увидеть эту модель?
- Вы не только увидите ее, профессор Челленджер, но и испытаете ее
работу на себе самом, если, конечно, у вас хватит мужества решиться на
это.
- Если хватит мужества! - зарычал лев. - Ваше если, сэр, в высшей
степени оскорбительно.
- Ну, ну, ну... Я вовсе не собираюсь оспаривать ваше мужество. Я хочу
только заметить, что предоставлю вам полную возможность проявить его. Но
сперва несколько слов о законах, лежащих в основе дезинтеграции и
управляющих ею.
Когда известные кристаллы, соль, к примеру, или сахар, помещают в
воду, они растворяются в ней и исчезают. И не узнаешь, что они когда-то в
ней находились. Затем, если путем выпаривания или как-то иначе уменьшить
количество воды, то наши кристаллы опять окажутся перед нами, мы снова их
видим, и они точно такие же, как и раньше. В состоянии ли вы представить
себе процесс, посредством которого вы, органическое существо, точно так же
постепенно растворяетесь в пространстве, а затем, благодаря обратному
изменению условий, появляетесь вновь?
- Это ложная аналогия! - вскричал Челленджер. - Даже если я сделаю
столь чудовищное допущение, будто молекулы нашего тела может рассеять
некая разрывающая сила, то с какой стати они вновь составятся точно в том
же порядке, как раньше?
- Такое возражение не отличается глубиной и не касается сути дела. Я
могу сказать вам на это только то, что молекулы, вплоть до последнего
атома, вновь воссоздают структуру, которую они ранее составляли.
Существует незримая матрица, и благодаря ей каждый кирпичик структуры
попадает на свое настоящее место. Можете улыбаться, профессор, но ваш
скептицизм и улыбка вскоре сменятся совсем иными чувствами.
Челленджер пожал плечами:
- Я вполне готов перейти к испытаниям.
- Есть и еще кое-что, что мне бы хотелось довести до вашего сведения,
джентльмены, так как это поможет вам уразуметь мою идею. Из восточной
магии и западного оккультизма вам должно быть известно о феномене аппорта,
когда некий предмет внезапно переносится со значительного расстояния и
появляется на новом месте. Как же это возможно сделать, если не
освобождением молекул, их перемещением по эфирной волне и последующим их
воссоединением, когда каждая из них встает в точности на свое место,
будучи направлена туда действием непреодолимого закона? Вот, как мне
кажется, настоящая аналогия с тем, что совершает моя машина.
- Нельзя объяснить что-либо невероятное при помощи другого
невероятного, - изрек Челленджер. - Я не верю в ваши аппорты, мистер
Немор, и не верю в вашу машину. Мое время дорого, и если нам предстоит
увидеть демонстрацию вашего дезинтегратора - или как там его еще, - то я
бы попросил вас перейти к делу без дальнейших церемоний.
- Тогда благоволите следовать за мной, - проговорил изобретатель. Он
повел нас из квартиры по лестнице вниз и далее через маленький садик. Там
помещался просторный флигель. Хозяин отпер дверь, и мы вошли внутрь.
В нем оказалась большая выбеленная комната с бесчисленными медными
проводами, свисавшими с потолка в виде гирлянд, и огромный магнит,
установленный на возвышении. Перед ним было нечто, похожее на призму из
стекла фута три длиною и около фута в диаметре. Справа от нее был стул,
установленный на цинковой платформе, а над ним висел полированный медный
колпак. Как к стулу, так и к колпаку протянулись тяжелые провода, а сбоку
находился своего рода храповик с пронумерованными прорезями и покрытой
резиною ручкой, которая сейчас стояла на нулевой отметке.
- Дезинтегратор Немора, - сказал этот непостижимый человек, махнув
рукой в сторону машины. - Перед вами модель аппарата, которому суждено
прославиться, изменив соотношение сил между нациями. Кто владеет этой
машиной, владеет и всем миром. Вы же, профессор Челленджер, тем не менее
отнеслись ко мне, позволю себе заметить, без должной учтивости и уважения.
Осмелитесь ли вы теперь сесть на этот стул, дабы позволить мне на вашей
собственной особе продемонстрировать возможности новой, неведомой силы?
Челленджер обладал мужеством льва, и всякий вызов, брошенный его
достоинству, был способен довести его до неистовства. Он, было, решительно
направился к машине, но я успел схватить его за руку и попытался
остановить.
- Вы не можете пойти на это, - сказал я. - Ваша жизнь слишком
драгоценна. Это ведь, в конце концов, просто чудовищно. Что может
гарантировать вашу безопасность? Ближайшим подобием этого аппарата,
которое я когда-либо видел, - был электрический стул в американской
тюрьме.
- Мою безопасность гарантирует то, что свидетель - вы, и если со мной
что-нибудь случится, то этого субъекта привлекут к ответственности за
человекоубийство.
- Это слабое утешение для мировой науки, сэр, ведь вы оставите
незавершенной работу, которую, кроме вас, никто сделать не сможет. По
крайней мере, позвольте пойти первым мне, и тогда, если опыт окажется
совершенно безвредным, можете последовать и вы.
Сама по себе опасность, разумеется, никогда бы не остановила
Челленджера, но мысль о том, что его научная работа может остаться
незавершенной, сильно его озадачила. Он заколебался, и прежде, чем он
успел принять решение, я ринулся вперед и шлепнулся на стул. Я видел, как
изобретатель взялся за ручку. И услышал какой-то щелчок. Затем на долю
секунды появилось странное ощущение путаницы и смятения, перед глазами
поплыл туман. Когда он развеялся, передо мной все еще стоял изобретатель
со своей гнусной улыбкой, а побледневший Челленджер пристально
всматривался в меня из-за его плеча. Щеки профессора, обычно румяные как
яблоко, утратили свой цвет.
- Ну, давайте же! - сказал я.
- Уже все позади. Вы реагировали восхитительно, - ответил Немор. -
Вставайте, пожалуйста, и теперь профессор Челленджер, надо надеяться,
готов, в свою очередь, приступить к эксперименту.
Мне никогда не доводилось видеть моего старого друга в такой
растерянности. Казалось, его железные нервы на какое-то мгновение
совершенно сдали. Он схватил меня под локоть дрожащей рукой.
- Боже мой, Мелоун, это правда, - сказал он. - Вы исчезли. В этом нет
никакого сомнения. Сначала был туман, а потом пустота.
- Сколько же я отсутствовал?
- Минуты две или три. Признаюсь, я был в ужасе. Я уже не мог
вообразить, что вы вернетесь. Затем он щелкнул этим тумблером, если это
тумблер, переведя его на другое деление, и вот вы снова на стуле, правда,
слегка сбитый с толку, но тем не менее живой и невредимый. Я возблагодарил
Бога, увидев вас!
Большим красным платком он вытер пот с влажного лба.
- Итак, сэр? - спросил изобретатель. - Или, быть может, вам изменило
мужество?
Челленджер явно сделал над собой усилие. Затем, оттолкнув мою
протестующую руку, он уселся на стул. Ручка управления щелкнула и застыла
на третьем делении. Челленджера не стало.
Я, несомненно, пришел бы в ужас, если бы не совершенное хладнокровие
оператора.
- Прелюбопытный процесс, не правда ли? - заметил он. - Принимая во
внимание, сколь поразительна личность профессора, странно подумать, что
сейчас он - всего лишь молекулярное облако, висящее где-то в этой комнате.
Разумеется, он теперь всецело находится в моей власти. Пожелай я оставить
его в таком подвешенном состоянии, ничто на свете не помешает мне.
- Я быстро найду способ, как помешать вам.
И вновь его улыбка превратилась в хищный оскал.
- Не воображаете ли вы, что подобная мысль в самом деле была у меня
на уме? Боже упаси! Ведь только представить себе: окончательный распад
профессора Челленджера! - исчез, растворился в пространстве, не оставив
никаких следов. Ужасно! Просто ужасно! В то же время он не был со мной
настолько учтив, как следовало бы. Не кажется ли вам, что небольшой
урок...
- Нет, не кажется.
- Хорошо, назовем это назидательной демонстрацией. Это будет, скажем,
нечто такое, что даст материал для курьезной заметки в вашу газету. К
примеру, я открыл, что волосы на теле, поскольку они находятся на
совершенно особой вибрационной частоте по отношению ко всей остальной
живой органической ткани, могут по желанию быть включены в воссоздающуюся
структуру или же удалены из нее. Мне было бы интересно взглянуть на
медведя без его щетины. Получайте!
Щелчок тумблера, и секундой позже Челленджер вновь восседал на стуле.
Но что за Челленджер! Какой-то остриженный лев! Хотя я изрядно рассердился
дурной шутке, каковую позволил себе в отношении профессора изобретатель,
все же я едва удержался от хохота.
Его огромная голова была лысой, как у младенца, а подбородок гладким,
как у девушки. Лишенная своей великолепной бороды, нижняя часть лица
сильно смахивала на окорок, и профессор был похож теперь на старого
гладиатора, поколоченного и обрюзгшего, массивная бульдожья челюсть
которого нависала над двойным подбородком.
Вероятно, на наших лицах было какое-то особое выражение - не
сомневаюсь, во всяком случае, что дьявольская ухмылка мистера Немора стала
при этом зрелище еще шире, - но, как бы то ни было, рука Челленджера
устремилась к лицу и голове, и он осознал произошедшую перемену. В ту же
минуту он вскочил со стула, схватил изобретателя за горло и швырнул на
пол. Зная невероятную силу Челленджера, я подумал, что час Немора пробил.
- Ради Бога, осторожнее! Ведь если вы убьете его, мы никогда не
сможем поправить дела! - вскричал я.
Мои слова возымели действие. Даже в минуты безумного гнева Челленджер
всегда был открыт доводам разума. Он вскочил на ноги, потащив за собой
дрожащего изобретателя.
- Даю пять минут, - задыхаясь от ярости, выговорил он. - Если через
пять минут я не стану таким, как прежде, то вытрясу душу из вашей
пакостной оболочки!
С Челленджером, когда он впадал в ярость, спорить было отнюдь не
безопасно. Самый храбрый человек и тот дрогнул бы; что уж там говорить о
мистере Неморе, который явно не отличался особый смелостью. Напротив,
прыщи и бородавки на его лице неожиданно стали виднее прежнего, потому как
оно переменило обычный для себя цвет замазки на белый цвет рыбьего брюха.
Руки и ноги у него дрожали, он еле-еле мог ворочать языком.
- И правда, профессор, - залепетал он, держась рукой за горло, -
такое насилие совсем ни к чему. Безобидная шутка, мне подумалось, вполне
может быть уместна в кругу друзей. Моим желанием было только
продемонстрировать вам возможности своей машины. Мне показалось, что вам
хотелось увидеть полную демонстрацию. Ни о каком оскорблении достоинства,
уверяю вас, профессор, не могло быть речи!
Вместо ответа Челленджер забрался обратно на стул.
- Не спускайте с него глаз, Мелоун. Не разрешайте ему никаких
вольностей!
- Я прослежу за этим, сэр.
- А теперь, милейший, уладьте дело, не то вам придется ответить за
содеянное.
Напуганный изобретатель приблизился к машине. Восстановительная сила
ее была пущена на полную мощность, и через минуту старый лев вновь
предстал перед нами, украшенный своей спутанной гривой. Обеими руками он
любовно разгладил бороду, затем провел по макушке, как бы желая убедиться
в своей полной реставрации. После чего он торжественно сошел со своего
насеста.
- Вы позволили себе бесцеремонность, сэр, которая едва не возымела
для вас весьма серьезные последствия. Однако я принимаю ваше объяснение,
что вы сделали это исключительно в целях демонстрации. А теперь я намерен
задать вам несколько конкретных вопросов по поводу свойств этой
удивительной энергии, об открытии которой вы заявили.
- Я готов ответить на любой из ваших вопросов, кроме того, какова
природа и источник данной энергии. Это моя тайна.
- Так вы действительно утверждаете, что никому в мире, кроме вас, она
не известна?
- Ни у кого нет о ней ни малейшего понятия.
- А у вас не было помощников?
- Нет, сэр. Я работаю один.
- Вот как! Невероятно интересно. Вы рассеяли мои сомнения
относительно факта существования этой энергии, но я еще не постиг, в чем,
собственно, ее практическое значение.
- Как я уже объяснял, это только модель. Но, разумеется, очень легко
построить установку большего размаха. Как вы понимаете, в данном случае
дезинтегратор действовал лишь по вертикали. Определенные токи над объектом
и определенные под ним создают некоторые вибрации, которые либо
дезинтегрируют, либо восстанавливают материальные объекты. Но процесс
может идти и по горизонтали. В этом случае эффект действия его был бы
аналогичен, но он покрыл бы земное пространство пропорционально силе
своего тока.
- Приведите пример.
- Предположим, что один полюс находится на одном катере, а другой -
на другом. Тогда военный корабль, попавший в поле между ними,
просто-напросто исчезнет, распавшись на молекулы. Точно та же участь
постигнет и любое войсковое соединение.
- И вы уже продали этот секрет с монопольным правом собственности
одной из европейских держав?
- Да, сэр, продал. И как только они заплатят мне деньги, они получат
в свое распоряжение такую силу, которой ни одна нация до сего времени не
обладала. Даже сейчас вы не в состоянии представить всех возможностей
моего изобретения, если оно попадет в умелые руки, то есть в руки, не
боящиеся пользоваться оружием, которое они держат. Эти возможности
неизмеримы и беспредельны, - злорадная улыбка пробежала по дьявольскому
лицу этого человека. - Представьте себе какой-нибудь квартал, например, в
Лондоне, где установлены подобные машины. Вообразите эффект такого потока
энергии в пределах, легко определяемых по воле оператора. Что ж, - он
разразился отвратительным хохотом, - я уже вижу целую долину Темзы начисто
выметенной. И ни единого мужчины, ребенка или женщины не осталось бы ото
всех кишащих здесь миллионов человеческих существ!
Ужас объял меня при этих словах, но еще более ужаснуло меня
воодушевление, с которым они были сказаны. Однако на моего спутника они,
по-видимому, оказали совсем иное действие. К моему изумлению, Челленджер
расплылся в добродушной улыбке и дружески протянул изобретателю руку.
- Итак, мистер Немор, следует вас поздравить, - заявил он. - Нет
сомнения, что вы завладели замечательной собственностью: могучей силой
природы и обуздали ее, и теперь человек может использовать ее в своих
целях. Весьма, конечно, прискорбно, что применение это неизбежно должно
быть разрушительным, но наука не знает различий подобного рода, а лишь
следует знанию, куда бы оно ни вело. Помимо принципа, лежащего в основе
действия машины, у вас, я полагаю, нет возражений относительно того, чтобы
я ознакомился с ее конструкцией?
- Ни в коей мере. Машина всего лишь тело. А вот душой ее, оживляющим
ее принципом вы, профессор, разглядывая это тело, завладеть никак не
сможете.
- Безусловно. Но даже и ее механизм представляется творением великого
мастера, большого, я бы позволил себе заметить, знатока своего дела. -
Некоторое время Челленджер расхаживал вокруг машины, трогал и щупал руками
отдельные ее части. После чего он вновь поместил свое громоздкое туловище
на стул с электроизоляцией.
- Не угодно ли вам совершить еще одну экскурсию в пространство? -
удивился изобретатель.
- Позже, пожалуй, позже. Между прочим, тут у вас, - вы, наверное,
знаете об этом, - имеется небольшая утечка электричества. Я, сидя здесь,
отчетливо ощущаю, как через меня проходит слабый ток.
- Не может этого быть. Стул тщательно изолирован.
- Но уверяю вас, я чувствую контакт с электричеством, - Челленджер
спустился с насеста наземь.
Изобретатель поспешил занять его место.
- Я ничего не чувствую, - заявил он.
- А разве нет дрожи внизу позвоночника?
- Нет, сэр, я ничего не чувствую.
Тут последовал резкий щелчок, и Немор исчез. В изумлении я воззрился
на Челленджера:
- Силы небесные! Вы трогали машину, профессор!
Он милостиво улыбнулся мне с видом легкого недоумения.
- Вот так так! Вероятно, я нечаянно дотронулся до ручки управления, -
сказал он. - Да, вот именно так и происходят несчастные случаи, а все
из-за того, что эта модель слишком грубо сделана. Такой рычаг следовало бы
снабдить предохранителем.
- Он стоит на цифре три. Эта отметка указывает на дезинтеграцию.
- Да, я это видел, когда опыт проводили над вами.
- Но я был так взволнован, когда он вернул вас назад, что даже не
посмотрел, на какой отметке стоит возвращение. А вы заметили?
- Я бы мог заметить, мой юный друг, но я не обременяю свой ум мелкими
деталями. Здесь много делений, и мы не знаем их назначения. Мы можем
только ухудшить дело, если станем экспериментировать с неведомым.
Наверное, лучше оставить все, как есть.
- И вы намерены...
- Безусловно. Так оно лучше. Небезынтересная личность мистера Теодора
Немора растворилась в пространстве, его машина теперь бесполезна, а некое
иностранное правительство осталось без знания, посредством коего оно могло
бы причинить много вреда. Мы с вами неплохо поработали нынешним утром, мой
юный друг. Ваша газетенка, несомненно, напечатает теперь занимательный
репортаж о необъяснимом и таинственном исчезновении одного латвийского
изобретателя как раз во время визита ее собственного специального
корреспондента к нему на квартиру. Не скрою, я получил истинное
удовольствие от проделанного эксперимента. Такие светлые минуты приходят,
чтобы озарить скучную рутину повседневной деятельности необычным светом.
Но в жизни, мой юный друг, есть не только удовольствия, но также и
обязанности. И сейчас я возвращаюсь к своему итальянцу Мазотти и его
нелепым взглядам на развитие личинок тропического термита.
Я оглянулся. Мне почудилось, что легкий маслянистый туман все еще
окутывает стул.
- Но все-таки... - начал было я.
- Первой обязанностью законопослушного гражданина является
предотвращение убийства, - изрек профессор Челленджер. - Я так и поступил.
Довольно, Мелоун, довольно! Тема исчерпана и не стоит обсуждений. Она и
так уже слишком надолго отвлекла мои мысли от дел более важных.
Last-modified: Thu, 10 Aug 2000 14:58:51 GMT